Speaking In Tongues
Лавка Языков

Рафаэль Левчин

РЯЖЕНЫЕ

непоэма

I

Ноздреватые стены полусна, полулюбви.

Посредине -- бассейн, и мальчик бронзовый -- с веткой.

И тритон -- желанием ёлочным нас тревожит нередко,

и, летучее будущее, не коснись головы!

На пределе этого сна дрожит строка.

ем-то жертвуем, чтобы ничего не дарить.

Любит, не любит, плюнет издалека,

к сердцу прижмёт, выйдет перекурить.

Кровь туманит жажда; плохой актёр, упаду к воде,

с родственной влагой глаза смыкая всё чаще.

Ждёт своей череды кормовая ложь нелюдей,

рассекая надежды душ и души надежд настоящих.

Спрятать профиль; прежде чем прикоснись,

спрятать профиль с медали, сей горделивый росчерк!

Это ад идеи и всё, чем небрежна жизнь.

Спрятать профиль твой и так далее, и всё прочее.

Мой язык мечтает о знаках тебя назвать.

Моё тело не помнит сил, видящих твою душу.

Диалоги растут -- их ещё предстоит оборвать;

и законы чеканятся неподдельней игрушек.

Избегавший игры не знал, что он сам -- Игра.

Перемена знака даёт лишь перемену знака.

Кто-то пустит с лестницы панцирное «урррра!».

Все слова -- лишь невнятный бежевый шум.

И однако...

II. Из разговора

-- Вы, наверное, читаете?

-- Да, читаю иногда.

-- то же вы предпочитаете?

-- то проходит без следа.

-- Вы, мне кажется, волнуетесь?

-- Да, волнуюсь всякий раз,

когда вы со мной целуетесь --

много лишнего от вас!..

III

Царь Ирод, Воин, Ведьма, Чёрный Пёс,

два Ангела и Чёрт,

который нёс

семь Душ в котле чугунном -- вся компания

была весьма щедра на обещания.

Огромные и пёстрые тела...

А впрочем, веселилась, как могла...

А я украл для тебя со стола мандарин

маленький, сунул в нагрудный карман -- на глазах у всех,

повернулся да и ушёл один,

чопорней, чем

английский секс.

Уходил, дурак, как в стенку гвоздь.

А вдогонку мне неслось:

-- Надо б разобраться в этой авантюре,

что -- де-факто, а что -- де-юре!..

-- Как вы считаете, он это искренне?

-- Лично мне любопытней, оправдан ли риск его!..

-- Заверните его! Сгодится ещё!

-- Ой, да ну вас! Сплюньте через левое плечо!!.

IV. Из письма Ирода

«... во времена римского владычества я был

директором бродячей труппы, одним из тех чудаков,

что отправлялись в Сицилию и покупали там женщин,

чтобы сделать их комедиантками...»

V

Гаснет день, и я пробуждаюсь.

Ночь горяча, мягка.

Что толку оплакивать мечтательную страну,

где мы не живём уже!

Впереди -- двенадцать часов пути.

Лучше и не придумаешь:

расплеваться с семьёй и с родиной, плюнуть на обстоятельства,

глупые, сильные, жизнь.

Лихорадочны сборы при фонарях,

спичках, бумажных факелах,

красных зайчиках лазерных.

Свежеет к утру.

У меня внутри открылась отдушина голодно,

и воронкой в неё утянулись волнистые пряные запахи.

Ночь, всадник со скульптором на плечах,

всё же упорство чего-то да стоило,

может быть...

Разнообразные любовники Нежности, все

мы изгнанники.

Не выклянчить

знания,

ни религии,

ни надежд на бессмертие.

Сумасшедшие

к нам так и тянутся.

Почему-то собрание

убитых и неубитых катуллов

происходило в убежище.

Перед дверью открытой

мы упирались,

мы кричали:

«Секрет!»

Признайся, какой же ты каин?

А ведь авель?

от дождя и солнца

голубоватый мрамор

стал бледно-жёлтым,

плотью, живой от жажды.

Я сегодня был

мужчиной, женщиной, стаей,

я катался верхом в лесопарке глухом,

книгу красных жалоб читая.

Плод срывается спело, поделом вору и ласка.

Тело

моя самая жгущая маска.

Античные головы

себе на уме, улыбки.

Старые мастера

взглядом поверх голов:

так, циркульная пила,

отлично.

VI. Из материалов пресс-конференции

-- Что Вы можете сказать, например, о Ведьме?

-- Никогда не появляется без маски. Ходят даже слухи, что Ведьма -- мужчина. Чепуха, конечно: в труппе вообще нет мужчин, все мужские роли исполняются женщинами.

-- Как, простите? А Вы?

-- Ну, я...

Я песня спасённой девы,

я стук четырёх колёс,

я пою, выжимая воду

из моих сожжённых волос.

Хор:

слепые поют наощупь,

слепые поют наощупь...

О том, что дракон зарезан,

что яблока стук в траве,

что звёзды взошли над лесом

следы живые твои.

Хор:

слепые поют наощупь,

слепые поют...

Слепые поют напамять,

зачумленные, в кострах.

Тяж лый памятник -- пламя,

чтоб не разлетелся страх.

Хор:

слепые поют...

слепые...

я песня ужасной Девы...

VII

Как срывают маску-пластырь,

как удар

поленом

вдруг встречаем:

-- Здравствуй!

...здравствуй...

...в маленькой вселенной...

-- ...что ж портфель ты носишь слева?

Справа надобно носить!

-- Я ношу попеременно,

чтоб осанку сохранить...

Приклонюсь щекой на глобус,

что уселся в позу «лотос».

(Где ты, друг мой?

Где ты?..

...друг?)

Это -- север,

это

Юг.

Эта точка -- Барселона,

эта -- Генуя.

А вон там, повыше,

Зона.

Наша.

Эрогенная...

-- Чем сложней конфигурация,

тем хужей цивилизация!

-- Но зато уж экзистенция

не влияет на потенцию...

И опять ты проходишь мимо, и

взгляд мой голоден наяву.

Снова яблоко соблазна, любимая,

яблоком раздора

зову.

VIII

Переговорный пункт. Девушка с аккуратной круглой головкой,

в круглых очках, тоненький свитер, джинсы, напрягшись.

Под моим взглядом переменила позу. Ты

ни за какие коврижки не меняла бы позу под взглядом,

ты всегда, сколько знаю, безупречна в пространстве...

IX

-- У тебя четыре маски,

у тебя четыре тела,

тело-мини,

тело-макси...

Ты сама того хотела!

-- У меня четыре тела,

у меня четыре сердца.

Я сама того хотела,

а теперь -- куда мне деться?

Но ведь мы и в масках -- люди!

Ты не хуже -- лучше всех!

Каждый день проси о чуде!

-- Каждый день мой -- жадный грех...

(Мы внидем в страны -- нет у них границ

и снимем маски -- а под ними лиц

нет...)

Горит Восток зарёю старой,

сплошь маск-культурен небосвод,

а Ирод-царь берёт ситару

и сиплым голосом поёт:

-- В далёкой, но прекрасной Атлантиде

атлант женился на кариатиде.

Он бормотал ей разные слова.

Плыла русалка к берегу морскому.

Теряли всадники дорогу к дому.

Гудела кровь.

Болела

голова.

Как страшно мы себя не замечаем!

Приходишь в гости -- угощаю чаем

вместо того, чтоб руки целовать!

А волосы твои слепят всецело...

Порой продать согласен чёрту тело,

да покупатель явится едва ль!

Романтика -- прельстительное дело!

Плывёт у горизонта каравелла,

плетётся по пустыне караван...

А завтра на работу в восемь тридцать.

Уже и не мечтаю застрелиться

тут хоть бы не болела голова!

Ах, боже мой, какое наслажденье,

когда с висков снимают напряженье

и стелется под ветром трын-трава!

А если ждёте вы чего другого,

то вспомните: вначале было Слово,

ну, а потом -- слова, слова, слова...

Спокойствие

есть лучшее лекарство.

Никто уж не венчает нас

на царство.

Русалки тихо плещутся в воде.

У них такая чистая работа,

что их не видит, высадившись, рота

не только здесь, но и вообще нигде.

(Тут инструмент к другому персонажу переходит,

которого не стоит называть.

Он иногда вообще без верхней маски ходит.

А впрочем, всем на это наплевать.)

-- Тёплым шарфом по шее

мягко стелется кровь.

Вот уже без ушей я,

а пою про любовь.

Море полусухое,

ветер полуслепой.

Я расстался с рукою,

но пою про разбой.

И осталась в капкане

что похуже нога...

А преследовать манит,

и пою про врага.

Жизнь приходит к нам силой

с Юга и покидает

нас, уходя на север --

Х

Я не хочу возвращаться в античность,

я не хочу возвращаться в провинцию,

я не хочу возвращаться,

я не хочу,

я не

я.

В наших сёлах,

зелёных и жёлтых,

раздольно живут вовкулаки.

Они в сумерках через голову кувырнутся

и волками становятся,

а на рассвете

они снова людьми обернутся.

Здесь в лунные ночи

молодые ведьмачки

превращают мужей своих сонных

в коней

и на них верхами гасают.

Здесь колдуньи

злые соль подсыпают в коровьи следы,

чтоб отнять молоко,

а добрые, только попросишь, зашепчут гадючий укус,

искупают дитя слабосильное

в отварах из пупыря, каржавки, любистка,

чтобы выросло исполином.

Здесь живёт ещё бог стародавний лесной,

он с медведями возится в чаще,

на вершины деревьев плюёт,

подвывает пастушеским дудкам,

бог поганский

сияет ночными огнями,

знать не знает

другого,

вашего

романтика-бога,

разодетого в золото.

XI. Из разговора

-- А ты знаешь, кому доставить мой скальп? --

спрашивает с угрозой.

-- Знаю. Какая с тобой тоска.

Какая дрянная проза!!

До чего же мне опротивели ваши псы, ваши катапульты,

арбалеты, баллисты, списки, наспинные знаки,

бюсты из гипса, урны и «пусто-пусто»,

метакомпьютеры, метамакеты и метамаки,

идолы, идеалы, засекреченные игральные карты,

кофейни безрольных поэтов, бездарных актёров,

термосы, херувимы, атриумы, астралы, кармы,

эгрегоры, эпитеты, анафоры, полотёры!!.

До чего надоело править лодкой в Субуре,

консулу поставлять девчонок, террористам -- запчасти для пулемётов,

ландшафты -- вагону изжёванному и анекдоты

вместе с ухмылкой, смущённой якобы, -- публике!

Рукопись мою игрек в подарок ко дню рождения просит,

дочь моя выходит замуж за гермафродита,

и совсем нет лета -- тринадцать месяцев осень,

и до чего ж,

до чего ж пережрался я вашим бытом!

До чего ж не моё всё вокруг меня,

и стена не моя вокруг меня,

и окно не моё вблизи меня,

и жена не моя вдали меня,

и совсем не мой зазеркальный взгляд,

и в кармане нож совсем тупой.

Дипкурьер? Но тогда почему слепой?

А Эдип -- но карьеру бы сделать рад?

Если будете плохо вести себя, дети,

и не будете слушаться маму с папой,

вас назначат Иродом на этом свете

и до смерти будут сердце царапать!

Вас покинут друзья через миг короткий,

и останется вам повторять нелепо,

что верны в этом мире лишь стопка водки,

стопка бумаги,

краюха хлеба...

Ладно, кто-нибудь выполнит после меня задачу эту:

ритм стиха в тягомотину повседневную вденет,

всё заполнит бликами с поверхности моря, сосущими грани предметов,

внутренней силой стиля обойдётся почти без всего... может быть, даже без денег...

XII

Мы говорим о пустяках и горестях,

о том, что прочно дело на крови.

Плывёт, плывёт, не изменяя скорости,

заносчивая лодочка любви.

Который век вот так уже болтаем мы,

и нет для нас ни смерти, ни жены.

Плывёт сквозь упованья и отчаянья

старательная лодочка луны.

XIII. P.S.

На бумаге бывают жёлтые пятна --

это дерево проступает обратно.

В тёмном свете оранжевые они.

Так лоза из солнца пьёт сновиденья,

и ей нет до жажды и жадности дела.

Желаешь тонуть --

тони!

Солнце тоже ждёт, того и не эная.

Золотая, чёрная, золотая,

полосатая одежда судьбы.

Под одеждой -- душа, она же и тело,

и ей нет до жажды и жадности дела.

Кто тебе мешает

любить?

XIV. P.P.S.

Ты проснёшься скоро. Кофе закипает.

Нас кофейной пеной время обступает.

Время всё точнее, пена всё пышнее,

всё горчит сильнее.

Я тебя люблю!

И стихи, и звёзды время уничтожит,

и цветы, и птиц, и нас с тобою тоже.

Но за то, что мы с тобой не разминулись,

будь благословенно, время во хмелю!

Если мы не вместе, времени -- избыток.

Колесо его -- для бега и для пыток.

Время всё быстрее, жажда всё острее,

всё горчит сильнее...

Я тебя люблю!

Были мы когда-то существом единым.

Как же я теперь смогу тебя покинуть?

Как же я теперь...

Speaking In Tongues Лавка Языков

Рафаэль Левчин

РЯЖЕНЫЕ

непоэма

I

II. Из разговора

III

IV. Из письма Ирода

V

VI. Из материалов пресс-конференции

VII

VIII

IX

Х

XI. Из разговора

XII

XIII. P.S.

XIV. P.P.S.

Speaking In Tongues
Лавка Языков