Speaking In Tongues
Лавка Языков

Артем Липатов

СТРАХ И ОДИНОЧЕСТВО РОБЕРТА ГОВАРДА

All fled, all done

So lift me on the pyre.

The feast is over

And the lamps expire.⁽¹⁾

Роберт Говард

Писатель Роберт Эрвин Говард прожил тридцать лет. В некрологе его друга по переписке, писателя и философа, создателя мифов загадочного доисторического государства Ктулху Говарда Лавкрафта, которым сопровождают чуть не каждое издание Говарда в России возникает образ чуть не супермена -- сильного, мужественного, в высшей степени эрудированного человека, своим героям как минимум равновеликого. И ни слова о том, как и почему он так рано ушел из жизни.

Говард славен по крайней мере тем, что создал воистину бессмертного героя. Писателя нет в живых шестьдесят три года, но вот уже третье поколение авторов пишет продолжения саги о Конане-варваре.

О том самом Конане, которого в кино (не слишком удачно) воплотил Арнольд Щварценеггер, о варваре из Киммерии, скитающемся по просторам далекого -- по большей части придуманного -- прошлого Земли, ищущего приключений и власти. Варвара, стремящегося стать царем.

Но самому Говарду стать Конаном -- как он ни стремился к этому -- так и не удалось

*** * ***

История эта необычна и в то же время банальна. Банальна -- по сути своей, необычна же по причине действительно серьезной величины фигуры Говарда.

Он родился 22 (на самом деле -- 24) января 1906 года в техасском городке Пистер (неувязка с датой объясняется просто -- 22 января имя Говарда было внесено в справочник «Кто есть кто среди американских писателей»; Говард этим очень гордился и стал эту дату указывать в качестве дня рождения вместо настоящей). Отец, Айзек Мордекай, был сельским доктором -- эта профессия влекла за собой частые и долгие отлучки из дому. Мать писателя, Эстер, была домохозяйкой и болела чахоткой -- здоровой ее Роберт не видел никогда. В 1917-м семейство поселилось в городке Кросс-Плейнс, графство Каллахан, где Говард и его мать прожили до конца жизни.

В том же году в Кросс-Плейнс начался нефтяной бум; население резко увеличилось -- с тысячи до восьмидесяти тысяч человек, среди которых преобладали спекулянты, авантюристы и прочая шантрапа. Говард позже писал: «…нефтяной бум легко и быстро научит… тому, насколько скверная штука жизнь». Вся эта пена схлынула, как только кончилась нефть. Возвышение и падение Кросс-Плейнс оказали огромное влияние на творчество Говарда, -- во всяком случае, его концепции возвышения и упадка цивилизаций явно пересекаются с историей техасского городка.

Уже в школе Говард стал читать запоями. Надо иметь в виду, что в тех краях библиотек не было вовсе, а книжные лавки считались редкостью. Но Боб находил книги везде. В круг его интересов входили прежде всего история и художественная литература, а также биографии исторических деятелей, поэзия, антропология, история Техаса и эротика. В письме к Говарду Лавкрафту незадолго до смерти он перечислял своих любимых писателей и поэтов; в этот список вошли Конан Дойл, Джек Лондон, Марк Твен, Хаггард, Киплинг, Вальтер Скотт, Бирс, По, Омар Хайям, Честертон, Уайльд, Брет Гарт, Лонгфелло, Теннисон, Суинберн… В этом списке нельзя не увидеть однобокости, относящейся не только к выбору языка (все авторы, кроме Хайяма -- англоязычные), но и к тому, о чем писали любимые Говардом авторы. Бирс, По, Уайльд, Теннисон и Суинберн обращались к темной стороне человеческого сознания, а значит, и реальности, человека окружающей -- герои же Твена, Честертона, Лондона, Конан Дойла, Брет Гарта и Вальтера Скотта с этой самой темной стороной героически боролись. В таком подходе, словно у ребенка, есть лишь черная и белая стороны, -- но кто-то из очень приличных людей, писал: чистые цвета -- честны; за оттенками же часто прячутся предатели и негодяи. Говард был явно не из их числа.

Высшую школу он заканчивал в Браунвуде (в Кросс-Плейнс такой возможности не было). В тамошней школьной газете были напечатаны первые рассказы Роберта, -- но то была школьная газета, не более. А он хотел большего. Хотел стать писателем.

Первый его литературный опыт редакция ему вернула, но в 18 лет рассказ Говарда «Копье и клык» был опубликован в журнале мистики и фантастики «Weird Tales», в котором Говард печатался вплоть до самой смерти. Он мечтал зарабатывать на жизнь только литературой и объяснял свой выбор так: «…никакое занятие не даст мне той степени свободы, что дает мне литература… я пишу ежедневно по двенадцать-четырнадцать часов; доходит до восемнадцати -- но это работа по моему собственному выбору…».

По возвращении Роберт выдержал столкновение с отцом, который хотел отправить сына по своим стопам. Но сын отверг дальнейшее систематическое образование: «…что я ненавидел в школе, так это регулярность, регламентированность всех моих действий; но более всего -- то, что кто-то может счесть себя авторитетом для меня, с правом задавать вопросы о моих действиях и контролировать мои мысли». С этим было покончено. Однако -- по собственной воле -- Говард посещал курсы книготорговли в коммерческом училище. Все это время он продолжал писать, но зарабатывать литературой оказалось непросто: гонораров не хватало. Так что курсы книготорговцев стали результатом договора с отцом: если за год Роберт не добьется финансовой самостоятельности как писатель, то пойдет в книжный магазин. И уже в 1928-м стало ясно, что в споре этом выиграл сын. Его рассказы и повести стали регулярно появляться на страницах «Weird Tales» (в среднем -- в трех из каждых четырех выпусков), его печатали «Fight Stories»

Сначала он заинтересовывался предметом, искал и впитывал максимально возможное количество информации по теме, потом как бы перевоплощался в новое «я», стараясь найти в себе точки соприкосновения с предметом, и только потом начинал писать.

Примерно в то же время Говард прочитал эпическую поэму Г.К.Честертона «Баллада о Белом Коне». В ней Честертон сводил кельтов, бриттов и англосаксов под водительством короля Альфреда в битве с северными захватчиками -- норвежцами и датчанами. Вдохновленный, Говард начал работу над «Балладой о Короле Герейнте», где кельты стойко сопротивлялись нашествию англов, саксов и ютов. Баллада не удалась, но в процессе работы над ней Говард придумал свой способ создания миров. «Смешать столетия, но сохранить единство» -- именно по этому принципу он создавал Гиборейскую эру, в которой живет Конан-варвар. В этом псевдоисторическом пространстве мы обнаруживаем образы представителей и реалий разных времен -- средневековой Европы (Аквилония), американского фронтира (Пиктская Глушь), русских казаков, пиратов елизаветинской Англии (Свободное Братство)… В таком, кажущимся почти бредовым, смешении он видел возможность использовать универсальные элементы человеческой природы и исторических образцов.

Но мы немного забежали вперед. После «Баллады…» Говард серьезно взялся за изучение кельтской истории и легенд; он даже пытался выучить гэльский язык. Ирландские и кельтские темы преобладают в его стихах 1928-30 годов, и с созданием «Темного Человека» в его творчестве начинается «кельтская линия», достигшая высшей точки в 1932, с созданием Конана из Киммерии.

…В 1930-м Роберт Говард вперые написал Говарду Лавкрафту, писателю, которого любил и которым восторгался. Лавкрафт ответил, тем самым начав одну из самых интересных переписок в истории всей литературы фэнтэзи. В течение следующих шести лет Говард и Лавкрафт обсуждали соотношения цивилизации и варварства, городов и дикого приграничья, искусства и торговли и многое другое. Сначала Говард был очень почтительным к своему корреспонденту, но постепенно Лавкрафт стал для него равным. В конечном счете Говард смог даже с язвительным сарказмом отстоять свои убеждения заметив, что «цивилизованная» Италия бомбила «дикую» Эфиопию, а вовсе не наоборот.

На самом деле здесь лежит основополагающая ценность, равно важная для всех, кто писал фэнтези -- для всех американцев, конечно. Англичане, вроде Толкиена, Льюиса, Урсулы Ле Гуин посредством своих сочинений решали серьезные философские, идеологические, геополитические проблемы -- резвяся и играя, конечно, но все-таки. В сочинениях аменриканцев -- и Говарда прежде всего -- звучала глубокая нота тоски по временам, когда многое было проще, по жизни, не искаженной, не изнасилованной прогрессом и цивилизацией и сопутствующими им явлениями. По временам, когда сила и мужество значили больше, чем хитрость, изворотливость и тугая мошна.

И, конечно, Конан (как, наверное, и все герои Говарда) -- это сублимация. Сублимация всего, что было в той или иной степени недоступно самому Говарду. Он был максималистом, не понимал,что такое компромисс, потому и осознавал, что вырваться за рамки тусклой жизни в маленьком техасском городке может, лишь изменившись, хотя бы внешне -- но изменяться решительно не хотел. К тому же мать болела все сильней, а Говард считал себя ее надеждой и -- что важнее -- единственной опорой. Он, конечно, стремился соответствовать придуманным им героям -- ходил под парусом, занимался боксом (и небезуспешно), купил автомобиль и выучился прилично водить его -- но обреченность постылой рутины заставляла его прибавлять Конану (Соломону Кейну, царю Куллу, Стиву Костигану, Кормаху МакАрту -- другим его героям) все больше и больше того, чего не было у него самого. Прежде всего -- решительности и свободы.

…В 1934-м в Кросс-Плейнз приехала новая учительница. Звали ее Новалин Прайс. С Бобом Говардом ее познакомил годом раньше их общий приятель. Говард понравился умной и красивой Новалин, и, узнав о новом назначении, она несколько раз пыталась связаться с ним, но мать, безумно ревновавшая Говарда к женщинам, неизменно говорила, что он не может подойти к телефону -- или вовсе уехал из города. В конце концов они встретились Это было начало странных для Роберта отношений -- иногда теплых, иногда на грани ссоры. Но главныим было одно -- впервые рядом с ним постоянно был человек, разделявший его интересы -- и это была женщина!

Ни с одной из женщин он не был столь близок ни до, ни после. Им было хорошо вдвоем, но мешала близость матери, за которой Роберт ухаживал. Говард, как любящий сын, не замечал деспотии матери и ее патологической ревности к немногим женщинам, появлявшимся рядом с ее сыном; вполне резонное предложение Новалин нанять сиделку вызвало у Роберта приступ гнева.

Конечно, им надо было пожениться. Они даже заговаривали об этом -- но мешало несовпадение их чувств и темпераментов. Когда Роберт был нежен с Новалин, она видела в их отношении к миру и жизни только непреодолимые различия. И наоборот: когда она говорила о любви, он отстаивал свою иллюзорную свободу. Это были два упрямых и страстных человека, явно созданных друг для друга -- но быть вместе им не было суждено. Весной 1936-го Новалин уехала из Кросс-Плейнз.

Тем временем матери Говарда становилось все хуже и хуже. Несмотря на скидки, полученные Говардом-старшим как медиком, медицинские счета серьезно сказывались на семейном бюджете. Денег перестало хватать, гонорарные платежи Роберта запаздывали, отец сделал прием больных круглосуточным… денег все равно не хватало. Боб был в отчаянии. Он видел, что не в состоянии помочь матери и не мог с этим примириться. Одному из приятелей он говорил, что не видит смысла в собственной жизни, если матери не станет.

…Он очень тщательно спланировал свою смерть. Обговорил с литературным агентом все детали на случай непредвиденной кончины, привел в порядок все рукописи, которые должен был отправить в «Weird Tales» и оставил письменные инструкции отцу на этот счет, приобрел ружье -- «Кольт» 38-го калибра. Друзья пытались следить за ним, но он сделал все, чтобы обмануть их бдительность.

Эстер Говард впала в финальную кому 8 июня 1936 года. Говард заплатил за место для трех могил на городском кладбище. Утром 11 июня он узнал, что его мать больше никогда не придет в себя; вышел на задний двор, сел в кабину машины и выстрелил себе в рот.

Он умер восемь часов спустя -- сильный организм цеплялся за жизнь. Мать умерла шестью часами позже.

В каретке пишущей машинки остался почти чистый лист с четырьмя только строчками, вынесенными мною в эпиграф.

Отец Говарда прожил еще восемь лет, умер от диабета в 1944-м. Он сохранял комнату и имущество сына в неприкосновенности; его наследник, тоже врач, добился превращения дома в музей -- Мемориальный Дом Роберта Говарда, как он сейчас называется.

Говарду было 30, когда он умер. Сегодня, шестьдесят с лишним лет спустя, история Конана все еще не закончена. Дело Говарда, открытого заново после Второй мировой и именно тогда получившего всемирное признание, продолжали и продолжают как литературные поденщики, так и действительно талантливые мастера. По мотивам (именно по мотивам!) саги о Конане выпускаются комиксы, телесериалы, недавно выпущен сериал и об атлантском царе Кулле; кинотрилогия с Арнольдом Шварценеггером, полагаю, знакома всем.

Новалин Прайс написала воспоминания о последних годах жизни Говарда, затем выпустила радиопьесу; история их с Робертом отношений не так давно вышла на широкий экран в фильме Дэна Айрленда «Весь огромный мир» с Винсентом Д'Онофрио и Рене Зельвегер в главных ролях -- не очень удачном фильме.

*** * ***

Впрочем, все это не главное.

А что главное? История о том, как чрезвычайно одаренный юноша не справился с миром, жизнью и самим собой? Как забытый бульварный писака посмертно превратился в культового автора, чьи произведения переиздаются миллионными тиражами?

Я не знаю.

Но я почти чувствую ту непереносимую боль и тот ужас, то безумное одиночество, с которым он покидал этот мир.

Господи, как же ему было страшно!

1. Все пролетело, все прошло / Подымите меня на погребальный костер / Праздник кончился / И лампы гаснут.

Speaking In Tongues Лавка Языков

Артем Липатов

СТРАХ И ОДИНОЧЕСТВО РОБЕРТА ГОВАРДА

* * *

* * *

Speaking In Tongues
Лавка Языков

*** * ***

*** * ***