Speaking In Tongues
Лавка Языков

Елизавета Михайличенко

ПРЕДВОЕННОЕ

УТРЕННИЙ ЧАЙ

Убив трех змей, переступил порог

простого незнакомого жилища.

Просил воды, хотел любви. Звонок

прервал обиду, что и там он лишний.

Сон не ушел, все теплился в душе,

щекоткой унимал трагичность утра,

молчанье превращалось в неглиже,

глаза смотрели жалобно и мутно.

Сон все не шел из мятой головы,

хранящей хрупкость высушенной глины.

Явь отличалась вкрадчивостью львиной

и ненавистью молодой вдовы.

*** * ***

Общежитие страсти. Каждый спокойный предмет

утратил привычные свойства. Реальность сместилась.

Ночь. Улица. Женщина. В пальцах белеет билет.

Мне наплевать, но по-моему что-то случилось.

Нет незамешанных, как и случайностей нет.

Меня раздражает присутствие тайного смысла.

Два брата-тапера во время сеанса зависли —

ни слова, ни крови. Два брата — Стило и Стилет.

Между Стилом и Стилетом плыви, дурачок,

страви их друг с другом, пусть скрестятся так или этак.

А в бархате неба что ни звезда -- то значок

ударника прошлого века.

*** * ***

Наученный стандартным бытием,

теперь ты знаешь что и как не хочешь.

Поехали на мертвый водоем,

поверь, он не мертвее многих прочих.

Бери костыль из веры и вперед.

Машина пасть раззявила. Иона,

смотри, как одинаков небосвод

сейчас над нами и во время оно.

Ты, кстати, помнишь, что сказал тогда,

когдаљ сквозь ужас проступило Слово,

и смертный в оболочке из кита

пытался пересматривать основы?

Не помнишь. Не имел. Не состоял.

Бог дал, Бог взял, Бог дал. Вполне ритмично.

Все полюбили этот сериал,

поскольку он доступный и трагичный.

Не по злобе, а ради созерцания

колючего соленого сияния,

измученный приятием добра,

забудь о том, что делал ты вчера,

поехали, уже машина ржет,

почуяв норму в доме сумасшедшем.

Все, все, не будем больше о прошедшем…

*** * ***

1.

Тычется лист листопадный в пространство.

Щенком непрозревшим ищет тепла и корма,

ткнулся в ладонь. Состояние прострации

сменяется состоянием дома.

Долго сидеть на сусальной скамейке нельзя

впишешься в этот фальшивый покой и все.

Но и движение тоже фальшиво. Скользя

по глади осенней страшись -- засосет.

С детской коляской, наполненной ржавыми листьями

можно идти бесконечно -- аллеи, аллеи…

Сестра моя осень с повадками рысьими

тихо касается листьями -- шеи.

2.

Тычется лист листопадный в пространство и время,

тычемся мы -- содержатели новых идей.

Чужая жена этой осенью снова беременна,

с каждым ребенком -- грустней и грузней.

Монументальность фигуры на мокрой скамейке,

перхоть листвы и лисы дребезжащий мазок.

Все ниже и ниже гранитного неба камея,

все ближе и ближе декабрьский жидкий азот.

ПРЕДВОЕННОЕ

1.

Палестинское рваное небо,

пересохшая пыльная ветошь,

раскрошившаяся галета.

Взгляд пророка сух и несведущ.

Расползается время гнилое,

а в прорехах -- батальные сцены.

Если можно привыкнуть к вою,

я привыкла. Набухли вены

молоком прокисшим и медом

забродившим. А небо -- нёбо

той собачьей служебной породы,

что обычно верна до гроба.

Что за счастье -- гонять эпохи,

словно шавок у мусорной кучи

и смотреть, как слепая похоть

отымеет счастливый случай.

2.

Что ж, последняя теплая осень?

Окровавлены кончики пальцев

при разделке души страдальцев.

От призыва опять закосим,

будем холод терпеть и темень,

белый свет, белый ветер, бездонность,

и остывший покинутый терем

ощутит всю свою огромность.

Палестинское счастье недолго,

пасть заката уже закрыта,

красным шерсть облаков промокла,

небо тихо, спокойно, сыто.

Подожди до завтра, пришелец!

Жизнь и кровь -- все течет по кругу,

для их точного соотношения

обними боевую подругу.

ВОЛЧОК

Опять запнулась на простой дороге

О камень, что совпал с твоим путем.

Смеялись полулюди-полубоги,

Клялись, что совершенно ни при чем.

Закручивать пространство, как волчок

И в центре плакать -- вот твое умение.

При свете -- полудура-полугений,

Ты ночью лживый серенький волчок.

От трения о воздух и постель

Искрит пространство. Ты бежишь без цели,

И тянется твоя больная тень

Жевательной резинкой по вольере.

МАРКИЗА И САД

Светлая сущность уснувшего сада. Маркиза,

Не ждите любовника, он на дежурстве в морге.

Не ждите ответа. Не ждите прощанья. Реприза

Закончилась буднично. Слышите? Плачут волки.

Вот вы идете в благоухании ночи,

Между ступней и землей -- сантиметра четыре.

Кровопотеки на скулах не следствие порчи?

Просто упала? Все просто в просроченном мире.

Бывшие четкие линии так дребезжат,

Словно уже растворяются в воздухе сада.

Маркиза, скажите, куда вы хотели бежать

Позавчера, умоляя: «Не надо, не надо…»?

Разве друзья не шептали вам: «Брось его, брось!»

Те, что внутри, голоса самых преданных. Разве

Вам не хотелось унять тот болезненный праздник,

Рас-ша-ты-вав-ший прогнившую ось.

Эту прогнившую ось вашей странной любви,

Пахнущей пудрой и тленом. Да, пудрой и тленом.

Маркиза, вы растворяетесь в мутной вселенной,

Как сахар в голодной крови.

Speaking In Tongues Лавка Языков

Елизавета Михайличенко

ПРЕДВОЕННОЕ

УТРЕННИЙ ЧАЙ

* * *

* * *

* * *

1.

2.

ПРЕДВОЕННОЕ

1.

2.

ВОЛЧОК

МАРКИЗА И САД

Speaking In Tongues
Лавка Языков

*** * ***

*** * ***

*** * ***