Необходимо предостеречь: нижеследующее не является памфлетом или манифестом.
Характер данного сообщения ближе всего к объявлению, листовке, афише. Так
что забор -- лучшее место, которое следует вообразить для его корректного
прочтения.
Учитывая вышеотмеченное, определим сообщения этого цель: донести в
информационном порядке определенные убеждения некоторой группы людей, каковые,
по ответственному размышлению этих людей, в своей совокупности представляют
на данный момент ясный общезначимый смысл.
Высказываемые здесь положения в наименьшей степени являются постулативными,
но по преимуществу находятся в смыслопорождающем состоянии антиномичности:
модель Бора взаимной дополнительности соотношений нам явно ближе, чем прочие
модели. Однако суммарный вектор предлагаемых здесь к восприятию рассуждений
существенно отличен от нуля и направление его таково, что перпендикулярность
ему плоскости текущей литературной ситуации не дает нам тихо молчать.
Вопрос о том, стоит ли вообще овчинка публичной выделки -- пренебрежимо
мал по сравнению с набранной инерцией намерения быть услышанным. Энергия
образования мнения меньше энергии убеждения. По закону сохранения, разность
этих энергий и позволила нам употребить ее на расклейку этих листовок.
1. Серьезность и ответственность за слово
Предмет литературы -- Вера в слова. Предмет Веры -- вера. Если не веришь
написанному, то зачем читать пустоту?
Вера -- не только серьезная категория: она сама категория серьезности.
Именно в Вере в слова феноменально сосредоточена метафизическая сущность
языка. Без таковой -- язык становится генератором Ничто: таковым -- языком
-- быть переставая.
Между прочим, в языках животных исключена ложь, неверие Слову. Пчела-разведчица,
танцем своим неверно сообщающая рабочим пчелам о местоположении взятка,
врет ровно один раз в своей и так недолгой жизни.
За слова вообще принято отвечать. И не только по подростковому кодексу
чести. Обязанность человека, если таковая у него вообще по отношению к
самому себе существует -- расти. И не только в возрастном смысле. Любое
пренебрежение весомостью слова херит смысл, которого всегда -- а об эту
пору особенно -- не хватает. И тогда литература оборачивается игрой в «пятнашки»:
пустые фишки мечутся по полю листа в поисках якобы важного синтаксиса.
Все вместе почему-то называется «стилем», который не только сомнителен
относительно определения -- как «непрямой суммы языковых и художественных
приемов», -- а вообще чудится пустым набором, каковой жгуче понуждает быть
рассыпанным еще до прочтения. Следовательно, за базар надо отвечать, вы
понимаете.
2. «Большой стиль»: Новый Миф и Апокрифичность
Миф, апокриф -- это выдумки, которые больше наглядной реальности: ее
существенней, субстанциональней. Бывают такие выдумки, по сравнению с которыми
действительность вообще чушь собачья.
Вселенная -- продукт Книги, букв, построенных в единственном порядке.
Единственность этого порядка и есть суть стиля. От него зависит не только
качество порождаемого, но и благополучие родов вообще.
И потому стиль так важен -- из-за весомости производимого: вселенной
романа, стиха. Достойный внимания стиль немыслим вне порождающего его мифа.
(К слову, Набоков -- в отличии, скажем, от Платонова -- таким мифом не
владел. Поэтому стиль его -- который вполне dolce -- и все им при
чтении производимое не так уж и достойны внимания.)
Апокриф -- залог каноничности. Таким образом, стоящее произведение
всегда апокриф, учитывая его стоящесть. Следовательно, прежде, чем писать
(порождать) требуется овладеть мифом, не обязательно вселенского размера,
но -- хотя бы масштаба рассказа.
3. Органичность
Мы утверждаем. Произведение -- не конструкция, но организм. Конструкция
-- штука мертвенная, функциональная, как инструмент; неудобная в руках,
как скальпель. Мы же хотим от слов жизни. Написанное должно быть теплым,
как кровь, живым, как кожа, губы, руки, глаза.
Чтобы выжить, мы хотим делать истории, побуждающие воображение к творению.
В равной степени невозможно испытывать сколько-нибудь серьезные чувства
ни к мертвецу, ни к механизму. Любовь жива только если питаема живым: человеком,
но не куклой. Следовательно, персонажи должны быть Людьми, а произведение
-- если не Человеком, то -- живой, как душа, мыслящей субстанцией.
4. Поэтичность
Шкловский/Эйхенбаум говорил то, с чем мы питаем согласие: если проза
вянет, то сок жизни -- мед мифа -- ей брать не у кого, кроме как у высшего
-- поэзии. Следовательно, чтобы выжить, учиться прозе нужно у стиха.
5. Изящная словесность как бич ширпотреба
Прогрессу свойственно снежным комом обрастать ширпотребом. Это связанно
по преимуществу с облегчением производства чего угодно: печатных букв,
копий, визуальных действ, высказываний вообще -- парадоксально: из-за отсутствия
цензуры. (Культура иносказания, питающая Апокриф, нынче вообще на издыхании.)
Закон сохранения вещь на редкость всеобщая. Работает он и в случае
ширпотреба. (Мы воочию чуем действенность закона сохранения бездарности:
административно-технологическое рвение современного литературного истеблишмента
точно также теснит принцип воздаяния по таланту, как и в совписовские времена.)
Ходасевич прогресса не любил. Не любим его и мы: нам претит технологичность
создания произведения, неизбежно вызывающая обвально-дигрессивную мутацию
стиля.
Следовательно, писать нужно гусиным пером, а чернила давить дубовым
методом.
6. Язык как единственное и неустранимое достояние нации
Мандельштам возражал Чаадаеву на то, что у России нет истории (только
сплошной террор, пьянство и воровство), говоря: у России есть русский язык,
и мало того, что в нем все -- и история и смысл российского существования,
но так же сногсшибательно и то, что уникальность его как языка среди человеческих
прочих составляет неприкасаемый духовный запас нации.
Следовательно, в акмеистических устремлениях Мандельштама, то есть,
в том, что Русский Язык способен порождать новые смыслы, имеющие высокое
значение в мировой культуре, -- находим согласие и мы.
7. Автометафизическое содержание языка
Мы убеждены, что языковое существование основывается на векторе метафизиса.
Следовательно, для трансцендирования вовсе не требуется смотреть или
думать «наверх», а достаточно -- раз в жизни вместить себя в Язык и удивиться
ему до онемения.
8. Литература Начала-Конца
Нет у литературы начала-конца. Начало-конец есть у света. Ну, кому
сейчас не слабо написать «Дон-Кихота»? Или -- «Зависть»?
Следовательно, «баста» -- это еще не все, вы понимаете.
9. Элитарность без метаязыка, принципиальная неконвенциональность;
открытая элитарность
И этот пункт входит в наш перечень. Следовательно -- чтобы быть с нами,
достаточно и необходимо: с нами быть.
10. Метафизический позитивизм
В частности, и это является нашим кредо. Дело в том, что мы верим в
существование философских камней. Мы уверены, что их -- целая россыпь.
Для нас это пока -- нефть и мед. Найдем еще -- скажем.
Следовательно, мы всегда смотрим полет прозрачной пчелы, мы всегда
ждем приближение нефти.
11. Метафора как зерно иной реальности, реальности вообще
Мы говорим. Метафора -- это зерно не только иной реальности, но реальности
вообще. В метафоре кроется принцип оживления произведения, его творящий
принцип.
Мало того, что -- Метафора орган зрения. Она способна, будучи запущена
импульсом оплодотворяющего сравнения (метафора -- пчела, опыляющая предметы,
-- энергия ее сравнительного перелета от слова к слову, от цветка к цветку,
как взрыв, рождает смысл), облететь, творя, весь мир. Это не красноречие
и не метафорический автоизыск: чтобы набрать кило меду, пчела делает под
сто миллионов цветочных облетов. Мир, раскрывающийся в череде этих полетов,
как лет стрелы Улисса, раскрывшийся в ожерелье игольных ушек, -- уникален
в той мере, в какой уникален запустивший ее эллипс.
Следовательно, мы берем на ладонь прозрачную пчелу метафоры и видим
в ее ненасытном брюшке Мир.