Speaking In Tongues
Лавка Языков

Нонна Чернякова

Манифестации слабости

1

У нас на пароходе был один матрос, который говорил, как постоянно издевающийся самородок-гусляр. Он всегда упоминал себя только в третьем лице: «Слава бросил тушку в тряпки» (я лег спать), «Слава нафаршировал тушку» (я наелся), «Слава обмотался ветошью» (я купил себе новые вещи), «Слава с гиканьем понесся вдаль, аж пиджак заворачивался» (я торопился и опаздывал). «Что ты мечешься, как маятник Фуко?» -- спрашивал он у ищущего какой-нибудь предмет человека.

Фраз в его арсенале было немного, но все они оказались такими заразными, что вскоре весь пароход стал говорить про тушку, про ветошь и про маятник, и этими тремя словами описывать весь свой быт.

В китайском магазине Слава спрашивал китаянку-продавщицу, которая притащила ему десять кожаных курток на выбор: «Ты чайка? Ты кайра?» Она улыбалась и кивала головой. «Так вот ветошь твоя не попрет, не попрет, не попрет», -- нараспев произносил он, просовывая палец через дырку в подкладке. Высокий красноносый Слава, неоднократно обманутый женщинами, не верил девушкам ни одной национальности и называл всех чайками-кайрами.

«Откуда у тебя эти пули в голове? -- завистливо спросила я. -- Если бы ты стал писателем, то уникальнейший был бы стиль. Новый Платонов по-матросски.»

Слава скрутил себе цигарку из душистого кубинского табака и внимательно посмотрел на птицу, зависшую над палубой. Так ничего и не ответил.

А я вот все брожу и подбираю слова, как бомж -- блестящие в траве бутылки.

2

Однажды шла я по гранитному берегу Темзы и не верила, что эта огромная серая струя и плоские пароходы на ней могут кого-то вдохновить на высокое искусство. Хотя, пожалуй, мощная тоска от созерцания блестевшей чешуей холодной воды и была тем плодотворным зарядом, прошибающим мозги.

Нашла галерею Тейт и первым делом -- в буфет. Набрала на полках красивых салатов, тушеного мяса и ягодных пудингов на 15 фунтов и не смогла все съесть. А таскать коробочку с объедками среди великого искусства вроде было неприлично, поэтому с жалостью я так все и оставила. Даже позавидовала одинокой интеллигентной бабушке, которая пристроилась за соседний столик и аккуратно клевала булочку, запивая минеральной водой.

Мне все что-то мешало приступить к осмотру шедевров, как будто я была не готова к потрясению от их величия, и духи музея доводили меня до нужной кондиции. В женском туалете была длинная очередь. На стульчике сидела старая сгорбленная малайка, мудро смотрела на выстроившихся дам, и ей иногда за это давали мелочь, которую она принимала с достоинством королевы и тайным презрением к посетительницам ее территории. Сам туалет был похож на гримерку безалаберных актрис, потому что кругом на полу были длинные рулоны белой ткани из сломанных аппаратов-полотенец. Так что по идее, малайку надо было выгнать из туалета за плохую работу.

В первом огромном зале было несколько больших разноцветных скульптур, но я смотрела не на них, а на молоденького черного служителя галереи, бродившего по залу. Может быть, ему невыносимо скучно, его трясет при слове «искусство», и все жалеют его за то, что у него такая ужасная должность.

Как через рубеж, ступила в помпезный зал с коллекцией образов давно умерших богачей и сразу глянула на альбомный лист в чьих-то руках. Детский рисунок: кораблик на волнах и дым из трубы. Откуда срисовано? Да вот с этого парадного портрета герцогини в жемчугах. Именно на него смотрит художник -- человек с маленьким телом и большой головой. Он залез с ногами на сиденье и кажется, что высунул язык, хотя на самом деле не высунул.

Картины играют мною в футбол в этих залах -- бросают друг другу и я, прилипнув к одной, боюсь отойти. Живой неуловимой тенью остаться бы в штрихах этой мансарды, что ностальгически выписана на картине, и забыть бы о многомерности мира!

-- Триша, Триша! -- громкий голос и стук палкой по паркету. Она счастлива, она нарисовала что-то потрясающее и хочет всем показать. Молодой мудрый воспитатель сидит с ними в центре зала и смотрит, как они рисуют. Может, они в два раза старше него, но он специалист по ним, и они нежно гладят его по спине. Они разные, эти его старые дети, некоторые лохматые и очень довольные, остальные -- угрюмые, будто наказанные срисовыванием шедевров. Я попала в реальное измерение, где стыкуются гениальность и слабоумие.

А зачем я сюда попала?

Да просто чтобы вкусно пожрать в буфете!

3

Если уж, повинуясь рычагам индейской магии, перемещаться по свету во снах, то обязательно нужно залететь? зайти? запрыгнуть без всяких усилий? на второй этаж большого кафе в Лимассоле, на Кипре. Ты узнаешь это место с такой необыкновенной радостью, будто рождался здесь, и в перерывах между схватками твоя мать смотрела из окна на Средиземное море, на нижние, отмирающие листья пальм и на верхние, беззащитно-зеленые, которые еще не знают, что скоро омертвеют. Она смотрела на заросшие плющом каменные дома, на ребристые деревянные ставни и на старого ослика, которого хотят купить два сумашедших американца, основавшие общество защиты ослов. Здесь, на прохладном втором этаже, заставленном теперь тяжелыми столами и стеллажами с сушеными травами в глиняных горшках, раньше жила большая железная кровать, и твои родители, обнимая друг друга, смеялись и подпрыгивали на ней. В этом кафе на втором этаже ты пообедаешь сладкой тоской и горькими утратами. В своем сне ты можешь попросить официанта включить музыку, и ты не услышишь ничего, даже шума волны. Так будет тихо.

4

Вижу любовь. Оба пухлые -- не жирные, но могут еще растолстеть -- спускаются по лестнице. Я издалека увидела, как они улыбаются. Остановились: он ступенькой ниже, она ступенькой выше. Смотрят друг на друга и смеются, а у него рука в гипсе. Им навстречу по лестнице вверх скачет воробей. Ему нет дела до их нежности -- он ухватил что-то вкусное. Меня все это так удивляет.

Мимо опять быстрым шагом прошел человек, который когда-то преподавал на нашем курсе научный коммунизм. Он вот так иногда целеустремленно проходит мимо меня в самых неожиданных местах города, будто напоминая о давно забытом долге. Я знаю про все его женитьбы и романы. А он не знает про меня ничего. Но кто-то свыше продолжает гонять его мимо меня, чтобы я вспомнила что-то важное. Это -- знак, манифестация силы, но я не пойму, что нужно предпринять. Что-то связанное с коммунизмом?

В часовой мастерской смотрю в окно, пока кривобокий мастер поглядывает с подозрением то на меня, то на мои часы, то в свой портативный телевизор. В оконном стекле прошла незримая внутренняя волна, и теперь кажется, что все люди на улице вместо голов несут на плечах огромные шары. Сейчас и я вынесу свой шар на воздух, чтобы фиксировать удивительные вещи и не понимать их.

5

Для всего нужны были силы, а он даже никакой фильм не мог начать смотреть, потому что предстояли события -- плохие или хорошие, он не выносил чужих событий -- ему было жаль своих эмоций на них. Любое событие стогом сена висело на вилах над его головой, и с него летела солома -- мысли, какие-то чувства, ошметки, клочья -- очень колко и гулко. Он отдыхал даже от дыхания, от невыносимой мысли, что из кого-то энергия так и прет, и этот тот по утрам вбегает в море или в пруд. Или несется ловить ночью силу на холме.

Ему казалось диким, что кто-то о нем может сказать: «Жил-был такой-то и делал то-то», -- и начнет вспоминать все его события.

От своего бессилия он часто смеялся. Лежа на диване, он и не думал-то ни о чем. То есть, как любой человек, он имел способность продуцировать мысли, но предпочитал этого не делать, потому что без них ему было лучше. К нему липли все окрестные кошки и собаки. А он чего-то не знал по этому поводу, а потому смеясь и путаясь в собаках, шел без всяких мыслей по тротуару. А еще птицы норовили сесть на лицо, а поскольку он закрывался, они недоуменно гадили ему на руки.

Когда он говорил, то знал, что очень сильно притворяется. Кем? Не хотелось даже думать об этом. Что-то говорил и даже очень правильное, потому что все реагировали нормально, а в это время голова была где-то в стороне, как рвущийся в небо воздушный шарик на ниточке.

Какие там наркотики или алкоголь? Для этого надо так много каких-то слов и действий. Ему было даже странно, что он -- не облако.

Живот -- да, временами болел. Ощущались плоть и кровь и там еще что-то. Но все это как танец с самим собой. Проскользнул в движении и забыл про него. Друзьям -- нет, друзей просто нет, они утруждают. Друг залезает человеку на голову со всей своей жизнью и с паутинами жизней своих друзей. Всемирная паутина пауков.

Эта паутина держит всех, кроме него. Только он может в невесомости парить над ней.

Speaking In Tongues Лавка Языков

Нонна Чернякова

Манифестации слабости

1

2

3

4

5

Speaking In Tongues
Лавка Языков