Speaking In Tongues
Лавка Языков

Константин Дмитриенко

Река, по ней плывут облака

Волшебник сидел на краю лавового поля. Можно было подумать, что смотрит на язык ледника. Справа, за плечом -- дым вулкана. Вот так -- лед и огонь. Слева, за грядой -- море, а что о море говорить? Если уж говорить о море -- то долго и много, но всего, все равно не расскажешь и никогда не поймешь, того, что же такое на самом деле -- море: дорога китов, тропа драконов, так что лучше вообще ничего не говорить о море, просто потому что лучше уж молчать, чем говорить без толку.

Волшебник сидел на краю лавового поля. Мальчик смотрел на него из-за камня, уверенный, что спрятался. Волшебник, с тех самых пор как в зимнюю ночь, накануне солнцестояния, пришел со стороны пустоши на хутор, вызывал у мальчика какое-то смешанное чувство страха и интереса. Страх -- понятное дело, поскольку все обитатели хутора, волшебника побаивались и обходили его так, чтобы не попасть с одной стороны в волшебникову черную тень, а с другой стороны не загородить ему солнце. Хозяин, и тот, старался всем и при первом же случае, показать насколько он не зависит от волшебника, но именно в этом настойчивом упоминании о своем бесстрашии, угадывалось уважение, смешанное со страхом. Когда приезжали гости из Западной четверти и устраивали пир, в котором непременно участвовал и волшебник, Хозяин, напившись пива и браги, задевал всех кого только мог, но только не волшебника, пьющего пиво на ряду со всеми, со всеми наряду шутившим, распевающим старые песни наравне со всеми, но лучше, делающего все наравне со всеми -- гостями, хозяевами, но все же оставаясь в стороне, как бы укутавшись в свою собственную тень, на которую никто не смел посягнуть…

Вот так же и сейчас, когда мальчик смотрел из-за своего большого камня, волшебник, сидящий на краю лавового поля с ледником впереди и вулканом справа, тень волшебника была вторым плащом укутывающим его от любопытного и боязливого взгляда.

В ту ночь накануне зимнего солнцестояния, мело и выло. Служанки собрались возле огня, и кто-то из старух, может быть мать Хозяина, говорила о ведьмах, летающих за оградой хутора, о том, что уж больно суровая в этом году зима, что не к добру это все, что в Северной четверти появилась страшная болезнь, от которой люди, прежде чем умереть, чернеют, как головешки костра. Вспоминали Волка и Змея, и по недавно появившейся привычке, крестились. Вот тогда-то, залепленный снегом, и пришел волшебник.

Гостю дали место возле огня и здоровенный кусок трески, с которым волшебник не преминул разделаться, но прежде чем начать есть (мальчик сам это видел), странник подержал руки над огнем настолько близко, что должно было завонять паленым телом, но -- ничего, огонь только облизал ладони, точно так, как это делали хозяйские собаки, выпрашивающие милости -- подобострастно и готовые принять все. Пламя даже не подпалило меховые рукава, и одно только это вызвало у мальчика острый интерес, очень скоро ставший болезненным. Через несколько дней, он попытался повторить, то, что сделал с огнем гость, но обжег руку, а волшебник, посмотрев на ожог, приказал смазывать покрасневшую и покрывшуюся волдырями руку медвежьим салом, и добавил, что мальчишка -- дурак, что прежде чем лезть за углями, нужно договориться с огнем.

Император династии Западная Чжоу, в тот день отправился на охоту вместе со своим сыном-наследником Ю Ваном. Когда они, вместе со свитой, въезжали в лес на тропу, прямо под копыта императорского коня, бросилась старая, наполовину седая лиса. Похоже было на то, что она не только не боится смерти, но и просит о ней у императора, подставляя под стрелу спину, как подставляют склонившись в поклоне, шею люди, предоставляя императору самому решить казнить или миловать. Император уже было натянул лук, и готовился поразить зверя, когда взмолился наследник. «Ваше императорское высочество, даже звери признают вас властелином четырех частей света и приветствуют лучезарное ваше появление, согнувшись в поклоне, признавая вашу власть над ними. Неужели вы убьете своего верного подданного, готового пожертвовать своей жизнью, для того чтобы доставить вам радость и утеху?!» И император внял мольбам сына и поехал дальше. И в тот день было убито много зверей, и оленей с пятнистыми шкурами и желтых тигров, и белогрудых медведей. Но на обратном пути, на том же самом месте на тропу выскочила та же самая седая лиса и согнулась в поклоне перед императором. «Это знак, которым нельзя пренебрегать, сказал император, и первой же стрелой убил лисицу. Видя это, Ю Ван опечалился и готов был уже проливать слезы. И тогда к нему подъехал императорский предсказатель и сказал следующие слова: «Не плачьте, принц. Душа этой, только что погибшей лисы переселилась в тело родившейся девочки, с которой вам предстоит встретиться в будущем и которая станет вашей любимой женой и императрицей». И принц успокоился и стал ждать обещанной встречи.

Сидя за своим валуном и выглядывая на спину волшебника, мальчик, вспоминал случай с очагом и другие случаи, как, например, историю с вороном, огромным как серый гусь, прилетевшим со стороны фьорда и севшим на конек крыши главного дома. Хозяйка сказала, что это дурной знак, что это к покойнику, а волшебник только поманил рукой огромную птицу, и та слетела к нему на правое плечо, устроилась там и как будто бы нашептывала в ухо волшебнику. Потом ворон улетел, но, возвращаясь, может быть раз в неделю, может быть чаще, обязательно выбирал в качестве насеста правое плечо волшебника. Хуторские решили, что ворон ручной, и один из работников попытался его подманить и поймать. Птица ударила батрака крылом, сбила с ног и расклевала лицо, разве что не выбив глаза. Батрак кричал, что возьмет штраф с волшебника, поскольку ворон явно принадлежит тому, но когда маг появился и посмотрел на залитое кровью лицо, батрак предпочел молча выслушать, что он дурак, и принять болезненное лечение, как должное. И все время пока волшебник, возился с ранами на морде, ворон сидел у него на плече и хранил издевательское молчание. Были еще мелкие происшествия, на которые богат любой хутор, и мальчик их вспоминал бы еще, если бы не услышал, как волшебник, не поворачиваясь, позвал его к себе. Вначале и не понял, к кому это относится, но волшебник повторил, чтобы мальчишка шел к нему, чтобы перестал прятаться за камнем (ты же не охотишься на меня?) и сказал, как это полагается мужчине, что же ему такого нужно, что заставило идти в такую даль от хутора, только любопытство? Или страх?

Мальчик, подумал было убежать, или сделать вид, что его здесь нет, а потом уползти и уйти, или еще как-нибудь спрятаться и сделать вид, что никогда не был и не совал нос в дела волшебника. Но все же, поднялся из своей засады и независимо насвистывая, изображая прогуливающегося по своим делам, подошел и встал за спиной волшебника, так, чтобы не наступать на тень, все-таки, кто его знает, что может этот кусок тьмы, о котором на хуторе говаривали, что он раскален…

Волшебник, так и не оборачиваясь, спросил, тот ли это глупый мальчишка, что зимой пихал руку в огонь, мальчик сказал, что да, это он, зажила ли рука, спросил волшебник, мальчик кивнул, и они надолго замолчали, просто находясь как бы рядом, но разделенные знанием одного и любопытством другого. Солнце ползло медленно, как октябрьская оса, облака ползли по небу чуть быстрее, ветер прилетел с побережья и принес запах гниющих водорослей и рыбы. Мальчишка слышал когда-то, что на одном из фьордов была ссора между двумя соседскими хуторами, претендующими на тушу кита выбросившегося на берег. Дрались на ножах, китовыми ребрами и кусками китового сала.

Да. Было такое. Но тебя еще не было. Садись рядом. Мальчик поежился и собрался было сесть на камень, рядом, но опять вспомнил про тень волшебника и затоптался на месте. Садись не бойся, не укусит она, может, конечно, но не укусит. Мальчик очень осторожно, как будто бы камень только что вылетел из жерла вулкана и был раскаленным, постарался сесть на самый краешек и понял, что опасная тень, отползла в сторону, освобождая ему место на валуне. Это ты ей приказал? Волшебник кивнул. И опять надолго замолчали. До той поры пока волшебник не заговорил.

Много лет назад я отправился посмотреть на то, что происходит за морем, и теперь могу рассказать из того, что помню, и что может заинтересовать такого мальчишку как ты. Вот, посмотри, там на севере находится страна великанов, Ётунхейм, но сколько бы ты не пытался дойти до нее ногами, или на веслах, или под парусом, тебе это не удастся, пока ты не наткнешься на нее в своей голове. И как только это случится, ты очень легко перешагнешь через границу -- там серая стена, среди пустоши, а на стене лежат драконы, и окажешься в стране, о которой говорят, рассказывая истории о том, как возник мир, как боги убили Имира и из него сделали весь этот мир. А если отправиться на юг и увидеть в себе страну, в которой живут горные карлики, то, пройдя еще дальше, вверх по течению единственной реки этого княжества, ты рано или поздно попадешь в землю, где растет первое дерево, а на ветвях его, в поисках знания, однажды принес самого себя себе в жертву бог, именем которого называют четверг. Стоило это ему делать или нет -- не вопрос, по крайней мере Отец Мудрости узнал, свою судьбу, а заодно и судьбу своего мира. Что ему это дало кроме безысходности? Знание мудрости и знание, заключенное в знаках рун. Корни этого дерева постоянно грызет великий одноглазый змей, и я его видел. Эти сапоги, они из его кожи. Мы с ним договорились о том, что когда придут сумерки, я помогу ему выйти в наш мир, за что он и расплатился со мной лоскутом чешуйчатой кожи, из которой я и пошил себе эти сапоги. Или вот этот посох… Я сделал его себе из ветки первого дерева, из самой высокой ветки, до которой смог дотянуться и пока еще он служит мне. Но рано или поздно и он треснет, а это будет знаком того, что настало время для тьмы, и мне пора взойти на корабль…

Однажды за череду шуток, в молодости я очень любил пошутить над своими родственниками и побратимом, меня пытались поймать и даже изобрели рыболовную сеть, потому что думали, что я превратился в лосося и скрылся в одной из рек, текущих в западной стране наших мыслей. Глупцы, в то время я был под одним из Зеленых холмов Эйре. Я бы мог попытаться тебе рассказать о том, какое вино мы пили, и каким тяжелым было похмелье после того вина, но рассказать это невозможно, можно только самому попробовать, но стоит ли это делать, если день в полом холме, всего один только день вместе с красавицами фейери, превращается в сто или две сотни лет?..

Над лавовым полем, по небесной реке плыли облака, в омутах холодных рек висели огромные форели, мужским делом считалось отправиться в набег на далекие страны и привезти оттуда тонкие ткани и золотые кольца, в курганах, разбросанных по степям, под слоем земли, камней, пятьсот или более лет, не видя солнечного света и света луны, забывая о нем и отвыкая от него вообще, лежали останки героев и их заветные мечи, способные принести удачу или смерть, в зависимости от того, удастся договориться с душой оружия или нет, руны на скалах и камнях, на кусках дерева растворяли свою магию в текущем времени и облака все плыли и плыли по реке над лавовым полем, и река эта была той рекой, по которой можно добраться в любое место, даже в страны существующие только в мыслях, или в сердце, ты знал об этом? Наверное, знал, когда-то давно, еще тогда, когда не умер, и знал об этом до того времени, как встретились твои родители, и родители об этом знали, каждый по своему, мать -- с одной стороны, со стороны луны, появляющейся и исчезающей в положенное время, отец -- кровью и солнцем спрятавшемся в самом дальнем углу утреннего тумана, и еще сталью поющей песню, и еще по случайной встрече перед боем прачки на берегу ручья. Каждый знал об этой реке, но знание это, как руны, нацарапанные на рыбьей кости, постепенно теряли свою силу, стирались, и магия растворялась, уходила назад в эту реку, по которой над лавовым полем плывут облака.

Волшебник молчал. В высоком небе прокричал гусь. Бык, на чьей спине держится мироздание, дремал. В глазах драконов светилась древняя мудрость и хитрость, не доступная людям. Мысль драконов не понятна и богам, потому что боги пришли позднее, после того, как появились драконы. А когда в мир пришли драконы не знает никто, может быть, они возникли вместе, и может быть были одним и тем же. Мир и Драконы.

Драконы четырех стихий и двухсот цветов прилетели во дворец императора Восточной Цзы, и десять ночей и дней над дворцом сияло пламя и холодные голубые фонтаны отправляли струи воды в звездный свод Поднебесной. Через десять суток драконы ушли и люди, вернувшиеся в дворцовые покои увидели, что стены, пол, потолок залеплены желто-белой, цвета слоновой кости, скользкой слюной драконов. Императорский предсказатель, сказал, что это знак особого благоволения четырех стихий к императору, а император приказал собрать этот драгоценный дар в чаны и спрятать, на долгие времена в самой дальней комнате дворца. Так и было сделано. Кувшины простояли во тьме двести, после чего императорский переписчик летописей обнаружил в старом свитке упоминание о происшествии. Император, пра-правнук Императора Восточной Цзы, чей двор посетили драконы, отправил людей в кладовую, для того, чтобы они доставили кувшины со слюной драконов. Слуги принесли в тронный зал сосуды и попытались вскрыть один из них. И тогда один за другим начали взрываться все чаны, в которых двести лет бродила сила драконов. И стены и потолок и пол тронного зала покрыла густая, вязкая, белая пена. А по прошествии девяти месяцев, одна из служанок, оказавшаяся среди людей присутствовавших при этом происшествии родила девочку, зверя похожего на волка и дракона. Дракон улетел, только появившись на свет, волчонка, как диковинку, забрали с собой послы западного государя, а девочку назвали Бао Сы и она всех поражала своими странными повадками и своим странным лицом. Кожа ее была белой как снег на вершинах священных гор, но на одной половине тела, начиналось от шеи и тянулось до колен, фиолетовое родимое пятно, так что девочка выглядела двуцветной. А еще девочка никогда не смеялась. Даже тогда, когда ее сверстницы радовались празднику императорского выхода или дню рождению любимой наложницы императора -- даже тогда не смеялась со всеми детьми. Только когда палач, насаживая на кол или, выпуская кровь, лишал жизни преступника, Бао Сы ухмылялась и щурила свои раскосые глаза.

И мальчик, сам не зная почему, может быть, потому что облака, плывущие по небесной реке, были похожи на белых медведей, спросил, может ли человек стать зверем: волком ил медведем? Нет, человек не может стать ни волком, ни медведем, так же как и барсук или лиса, сколько ни говорят об этом, никогда не смогут быть человеком. Никто не может превратиться в другое существо. Каждый всегда и на все времена остается только собой. Только Волк может быть волком, и медведем может стать только Медведь. То же самое с каждым из сонма богов. Каждым из них может быть только Бог. Другое дело, если душа волка, или медведя, или овцы, рождается в человеческом теле… Но ты же не хочешь превратиться в зверя? Мальчик пожал плечами, он и сам не знал, хочет ли он быть зверем, ведь даже берсерки, о которых говорилось в старых сагах, хоть и были дикими, необузданными, бесчувственными к боли, грызли края своих щитов для того чтобы прийти в состояние священной ярости и смешать свою слюну с кровью врагов, были все-таки людьми, и людьми не самыми удачливыми, поскольку всегда находился кто-нибудь, кто убивал берсерка, не смотря на всю его силу, ярость и звериную грубость... Мальчик не хотел умирать, поэтому быть берсерком ему не хотелось.

Ты знаешь, как появились на свет волки и вороны? Мальчик покачал головой -- нет, не знаю. По разному говорят, но мне больше нравится история, которую я слышал у россов. Они рассказывали мне, что задолго, до того, как появились в тех местах первые люди, пришло на берег Большой реки Иное племя, которое уходило от врагов все дальше и дальше в Лес, и когда они пришли в то место, и устроились жить на нем, то один из них, имя которого никто из людей не может вспомнить, нашел на берегу Большой реки Нож. Нож этот, как мне думается был одним из воплощений Женщины-Меча, откованной из тела, на теле и телом, Того, Чье Имя нам Не Постичь, и принял такую форму для того, чтобы скрыться до срока от поисков Его и попасть в руки одного из Иного племени. И когда произошло это, то Нож сам заставил делать то, что было сделано. Иной удалился в лес и сидел там и жег костер, и смотрел в пламя, и когда, дерево сырое дерево брошенное в огонь, почернело и закалилось, ты ж знаешь, что дерево, оно как сталь, прежде чем сгореть в огне становится твердым, так же и человек, проходя через огонь, если у него хватает силы не сгореть, становится твердым духом, неуязвимым, совсем, как герои древних времен, искупавшиеся в драконьей крови… И когда дерево зачернело и закалилось, Иной, выдернул его из огня и Ножом вырезал первого Волка. Когда же фигура была готова и смотрели в глаза друг другу Гарм, так назвал Волка Иной, и Иной. Нож заставил Иного открыть себе кровь и оросить фигуру из закаленного дерева. Волк ожил, и прежде чем уйти в Лес, добил Иного, напившись его последней кровью. Но, кроме того кровь Иного и слюна Волка, попали на стружки, черные, светлые и полосатые. Из черных стружек получились Вороны. Из светлых -- Лисы, а из полосатых -- Барсуки. Вот так они и вышли на свет -- дети, огня, железа, крови и слюны…

И волшебник опять замолчал. Впрочем, мальчик не был уверен в том, что все это время волшебник говорил, а не сидел молча. Мальчик даже не был уверен в том, что этим весенним днем, сидит на краю лавового поля и смотрит на облака плывущие по небесной реке. Мальчик не был уверен в том, что сейчас -- весенний день, а не вечер перед зимним солнцестоянием, когда пурга и ветер сжали весь мир до двух метров мглы, плотной и белой, как молоко, а дальше -- сплошная тьма, а за границами ее -- страны, до которых не дойти ни пешим, ни конным, ни на веслах, ни под полосатым парусом… Граница тех стран огорожена каменной стеной с драконами, лежащими на ее гребне. А в глазах драконов, древняя, непознаваемая тоска, мудрость, хитрость и память тех дней, когда Некто, отковал из своей плоти равную себе сталь и назвал ее Дланью Крови и забросил в Мир, предположив, что когда Он и Женщина-Меч воссоединятся, наступит время, бывшее до Начала Мира. От одной только тени этих мыслей, мальчик поежился и заерзал на теплом камне. Перед открытыми глазами было небо соединяющееся с лавовым полем, а стоило зажмуриться, плотно сжать веки, и даже прикрыть их ладонями, так, как это делают плакальщицы на похоронах конунга или ярла, так тут же в темноте, появлялись желто-красные, как языки пламени, и одновременно как разрезы на теле, знаки -- две вертикальные черты и крест похожий на голову волка. Тьма, Кровь, Огонь. Руны.

Вот одна рука, вот другая, что между ними общего, когда они разведены в разные стороны? Вот одна рука, вот другая, какая из них истинная, и какая из них человек, снабженный руками, ногами, головой? И сердце, что оно, кроме того что сердце? Только сердце и не человек вовсе, а кусок мяса, пульсирующий в вечной тьме и видящий свет только тогда, когда кто-то разрубает грудину. Человек это не руки, не ноги, не сердце и не голова, и даже не то, что между ними, человек -- это все, что есть у него, точно так же как и волк, это то, что есть у волка, точно так же как и Мир, идущий к собственному концу, не Запад, Восток, Север, Юг и не Центр, Мир -- это все, что у него есть, все, что в нем происходит, и конец Мира, его смерть, это тоже -- Мир, та его часть, в которой объединится все, что есть у Мира, и что есть Мир. Драконы свернуться кольцами и будут смотреть своими глазами, в которых и знанье, и хитрость, и мудрость, и тоска -- непостижимые, потому что чужие.

В час Волка, Император Ю Ван проснулся и позвал к себе дворцового предсказателя , того самого, что 14 лет назад утешил его на охоте, когда отец принца убил наполовину седую лис. Старика привели, и Император рассказал свой сон, в котором мертвая лиса держащая меч, указывала на восходящее солнце и называла одно только имя. Бао Сы. «Ваше Императорское Величество, -- сказал предсказатель. -- Это означает, что душа убитой вашим отцом лисы, переселившаяся в тело девочки, ждет встречи с вами. Девочку зовут Бао Сы и живет она на Востоке». В тот же день Император отправил гонцов в Восточные царства с тем, чтобы Бао Сы доставили в его покои.

Вскорости, гонцы вернулись, и привезли из Восточной Цзы будущую жену Императора и поведали историю появления на свет Всегда Печальной Бао Сы. Император посчитал добрым знаком зачатие девочки из слюны дракона и отдал распоряжение о подготовке к свадьбе.

И все же свадьбу пришлось отложить, потому что в это время северные варвары вторглись в границы Царства, и нужно было отражать их набеги, тогда же и был заключен договор с соседним царством о помощи друг другу в случае нападения северян. Специальные люди день и ночь дежурили на сигнальных башнях, откуда огнями должны были сообщить о нападении, Император учредил должность Надсмотрщика За Сигнальными Огнями и остался доволен тем, что эту военную кампанию удалось выиграть и заключить союз с соседями. После этого был назначен день свадьбы императора Ю Вана и Бао Сы.

Гости съезжались в столицу из самых далеких провинций, везли самые дорогие подарки, и только одно печалило Императора. Бао Сы никогда не смеялась. Казалось, ничто не может доставить ей, которую почтил своей благодатью Император, радости.

В честь Императора и невесты был устроен фейерверк, и одна из ракет подожгла кучи хвороста на сигнальной башне. Видя огонь и дым, служители других башен запалили огонь на своих башнях и вскорости войско союзников, запыленное, и готовое принять бой уже стояло под стенами столицы Ю Вана. И глядя на запыхавшиеся, растерянные и взмокшие от пота, покрытые пылью лица солдат и военноначальников Бао Сы впервые рассмеялась, доставив тем самым несказанную радость Императору и всему его двору.

Торжества закончились и союзники, пировавшие вместе с подданными Императора, отправились домой. Что же касается Бао Сы, то больше она не смеялась, тем самым огорчая Императора и весь двор. И тогда, чтобы потешить молодую жену Ю Ван, вызвал к себе Надсмотрщика За Сигнальными Огнями и приказал на всех башнях развести костры, с тем, чтобы повеселить жену, так, как это было в дни их бракосочетания. И история повторилась. Бао Сы, видя запыхавшихся воинов опять смеялась.

Единственным зрелищем которое могло развеселить жену императора был вид растерянных, спешащих по тревоге союзников. Но такое не могло продолжаться долго и когда варвары с север вошли в пределы Царства и были зажжены сигнальные огни, союзники, помня потешные тревоги не пришли на выручку Ю Вану и тот погиб, защищая собственный дворец от орд бесчисленных кочевников. Варвары захватили Столицу и уничтожили под корень всю династию Западная Чжоу.

Среди трупов во дворце двуцветное тело Бао Сы не нашли. Но потом еще сто лет охотники приносили домой особых двуцветных лис, которые, казалось, расплодились здесь в огромном количестве.

А теперь ступай домой. Благо, до хутора ты сможешь дойти и ногами, совсем не нужно представлять его в себе, он просто есть, и для этого совсем нет необходимости отправляться по реке, вместе с облаками. Иди, иди Снорри, тебя же Снорри зовут? Мальчик кивнул. И уже уходя, спросил волшебника. А ты? Ты, разве не пойдешь? Я пойду, сказал волшебник, но не на хутор. Передай Хозяину, что Лофт Хитрый благодарит его за гостеприимство, хоть оно ему и без нужды было. Иди, Снорри.

Speaking In Tongues Лавка Языков

Константин Дмитриенко

Река, по ней плывут облака

Speaking In Tongues
Лавка Языков