Speaking In Tongues
Лавка Языков

КРИСТОФЕР МУР

ЯЩЕР СТРАСТИ ИЗ БУХТЫ ГРУСТИ

Перевел М. Немцов

Christopher Moore

The Lust Lizard of Melancholy Cove

Перевод © М. Немцов, 2001

Эта книга -- маме

БЛАГОДАРНОСТИ

Благодарю д-ра Кеннета Берва и д-ра Роджера Вундерлиха за консультации по вопросам душевного здоровья и психоактивных средств; Гэлена и Линн Рэтбан за советы и информацию по биологии и мечению крыс; Чарли Роджерс, Ди Ди Лейчфасс и Джин Броди за вычитку рукописи и замечания; моего литературного агента Ника Эллисона; Рэчел Клэйман за терпение и точность редактуры; и, наконец, всех, кто пожелал поделиться опытом приема антидепрессантов и прочих психотропных средств -- вы знаете, о ком я, шизики ненормальные. (Шучу, шучу.)

ПРОЛОГ

Сентябрь в Хвойной Бухте -- это вздох облегчения, рюмашка на сон грядущий, заслуженный отдых после праведных трудов. Мягкий осенний свет сочится сквозь кроны деревьев, туристы возвращаются в Лос-Анджелес и Сан-Франциско, а пять тысяч жителей Хвойной Бухты просыпаются и понимают: снова можно найти место для парковки, заказать столик в ресторане или прогуляться по пляжу, не получив по затылку шальным фрисби.

Сентябрь -- это надежда. Наконец прольется дождь, и золотистые пастбища вокруг Хвойной Бухты зазеленеют, высокие монтерейские сосны на склонах холмов прекратят сбрасывать хвою, леса Биг-Сура перестанут гореть; хмурые ухмылки, которые все лето доводили до совершенства официантки и клерки, расцветут в нечто напоминающее человеческие выражения лица; детишки вернутся к школьным радостям -- дружкам, наркотикам и оружию, которых так недоставало летом, и все, наконец, обретут хоть какой-то покой.

Приходит сентябрь, и Теофилус Кроу, городской констебль, любовно срезает клейкие багряные макухи со своих кустов сенсимильи. Мэвис из салуна «Пена Дна» сгребает бутылки с верхней полки обратно в кладовую, откуда их когда-то извлекли. Трое работяг с бензопилами валят усыхающие сосны, чтобы они не рухнули на чью-нибудь крышу в зимнюю бурю. Вокруг домов Хвойной Бухты растут и ширятся поленницы, а трубочист переходит на круглосуточный рабочий день. Полка с козырьками от солнца и бессмысленными сувенирами в лавке «Морской Рассол: наживка, снасти и отборные вина» освобождается от всякой хренотени и заполняется свечами, батарейками к фонарикам и керосином. (Сосны Монтерея печально известны неглубокой корневой системой и склонностью падать прямо на линии электропередачи.) В магазине высокой моды Хвойной Бухты на свитер с оленями премерзкого вида вешают зимний ценник -- только затем, чтобы весной снять его снова, и так десять лет подряд.

В Хвойной Бухте, где ничего не происходит (или, по крайней мере, уже долго ничего не происходило), сентябрь -- целое событие, тихий праздник. Людям здесь нравится отмечать праздники тихо. Они и переехали-то сюда из больших городов для того, чтобы избавиться от событий. А сентябрь -- праздник однообразия. Каждый сентябрь похож на предыдущий. Но только не в этом году.

В этом году произошло целых три события. По городским меркам -- небольших, но и они с успехом вышибли дух из так любимого здесь статус-кво. В сорока милях к югу в трубе охлаждения ядерной электростанции Дьябло-Каньон открылась течь -- крошечная и не очень опасная. Мэвис Сэнд дала объявление в журнал «Песенник»: на всю зиму в салун «Пена Дна» требуется блюзовый певец. А Бесс Линдер, жена и мать двоих детей -- повесилась.

Три события, три предзнаменования, если угодно. Сентябрь -- ожидание того, чему суждено случиться.

ПОХОЖЕ, У НАС ПРОБЛЕМА

Нет, вы только подумайте!

Какой сегодня день странный!

А вчера все шло как обычно.

Может, это я изменилась за ночь?

Дайте-ка вспомнить: сегодня утром,

когда я встала, я это была или не я?

Кажется, уже не совсем я!

Но если это так, то кто же я в таком случае?

Все так сложно...

Льюис Кэрролл,

«Приключения Алисы в Стране Чудес»⁽¹⁾

ОДИН

Теофилус Кроу

Для покойницы Бесс Линдер пахла не так уж плохо: лавандой, шалфеем и чуть-чуть -- гвоздикой. По стенам столовой Линдеров на колышках было развешано семь шейкерских⁽²⁾ стульев. Восьмой перевернулся под Бесс, тоже свисавшей с колышка на миткалевой веревке. Еще на потолочных балках болтались сухие букетики цветов, корзинки разнообразных форм и размеров и связки сушеных трав.

Теофилус Кроу знал, что ему следует вести себя как подобает полисмену, но он просто стоял вместе с двумя санитарами Пожарной бригады Хвойной Бухты и таращился на Бесс, точно она была ангелом, только что надетым на верхушку новогодней елки. Тео думал о том, что пастельно-голубой оттенок кожи Бесс хорошо гармонирует с ее васильковым платьем и узорами на английском фарфоре, расставленном на простых деревянных полках в глубине комнаты. Часы показывали семь утра, и Тео, по обыкновению, был слегка обкурен.

Сверху до Тео доносились всхлипы: там Джозеф Линдер обнимал двух своих дочерей, еще не успевших ничего надеть поверх ночнушек. Мужского присутствия в доме не наблюдалось. Жилье было по-деревенски милым: некрашеные сосновые полы, корзины из ивовых прутьев, цветы, тряпичные куколки, маринады с травами в бутылях выдувного стекла; шейкерский антиквариат, медные чайники, вышивки, прялки, кружевные салфеточки и фаянсовые таблички с молитвами на голландском. Нигде ни одной спортивной страницы газеты, ни одного телевизионного пульта. Все строго на своем месте. Ни единой пылинки. Должно быть, Джозеф Линдер по этому дому ходил так легко, что не оставлял следов. Человек бесчувственнее Тео назвал бы его подкаблучником.

-- А парень-то -- подкаблучник, -- произнес один из санитаров. Его звали Вэнс Макнелли: пятьдесят один год, низенький, мускулистый, волосы зализаны маслом назад -- точно так же он носил их еще в школе. Время от времени по роду своих санитарных занятий ему приходилось спасать жизни -- это служило логическим обоснованием тому, что всю остальную жизнь он жил болван болваном.

-- Он только что нашел свою жену в петле, Вэнс, -- изрек Тео поверх голов санитаров. В нем было шесть футов и шесть дюймов росту, и даже во фланелевой рубахе и теннисных туфлях он нависал над окружающими -- когда нужно было показать, кто здесь власть.

-- Она похожа на тряпичную Энн, -- сказал Майк, второй санитар: ему было чуть за двадцать, и он не мог унять восторга от того, что его вызвали на первое в жизни самоубийство.

-- Я слыхал, она аманитка⁽³⁾, -- заметил Вэнс.

-- Она не аманитка, -- ответил Тео.

-- Я и не говорю, что она аманитка, я просто сказал, что так слыхал. Я и сам понял, что она не аманитка, когда увидел на кухне миксер. Аманиты же не верят в миксеры, правда?

-- Менонитка⁽⁴⁾, -- высказался Майк со всем авторитетом, наслаждаться который позволял ему статус самого младшего по званию.

-- Что такое «менонитка»? -- спросил Вэнс.

-- Аманитка с миксером.

-- Она не была аманиткой, -- сказал Тео.

-- Но похожа на аманитку, -- не сдавался Вэнс.

-- Зато муж ее -- точно не аманит, -- сказал Майк.

-- Откуда ты знаешь, -- спросил Вэнс. -- У него же борода.

-- Молния на куртке, -- ответил Майк. -- Аманиты не признают зипперов.

Вэнс покачал головой:

-- Смешанные браки эти. Никогда от них ничего хорошего.

-- Она не была аманиткой! -- заорал Тео.

-- Думай, как хочешь, Тео, но в гостиной у них стоит маслобойка. Мне кажется, тут все ясно.

Майк поскреб полосы на стене под ногами Бесс, где ее черные туфли с пряжками оставили отметины, когда она билась в конвульсиях.

-- Ничего не трогай, -- велел Тео.

-- Почему? -- возразил Вэнс. -- Она ж не может на нас орать, она мертвая. А ноги мы вытирали.

Майк отошел от стены:

-- Может, она терпеть не могла, когда на ее чистый пол что-то попадало. Повеситься -- вот единственный выход.

Чтобы детективные способности подопечного не затмили его собственные, Вэнс сказал:

-- А знаете, у висящих жертв сфинктеры обычно разжимаются -- ужасная пакость остается. Вот я и думаю: а сама ли она повесилась?

-- Может, полицию вызвать? -- спросил Майк.

-- Я тут полиция, -- сказал Тео. Он был единственным констеблем Хвойной Бухты -- его выбрали восемь лет назад и с тех пор каждый второй год переизбирали.

-- Нет, я имел в виду настоящую полицию, -- уточнил Майк.

-- Я вызову по рации шерифа, -- сказал Тео. -- Мне кажется, вам тут нечего делать, ребята. Может быть, позвоните пастору Уильямсу из пресвитерианской церкви, пусть подъедет? Я должен поговорить с Джозефом, и надо, чтобы кто-то посидел с девчонками.

-- Они -- пресвитериане? -- Казалось, Вэнса это известие шокировало. В аманитскую теорию он всю душу вложил.

-- Позвоните, будьте добры, -- сказал Тео и вышел через кухню к своему «вольво». Он переключил рацию на частоту, которой пользовалось Управление полиции Сан-Хуниперо, и уставился на микрофон. За такое шериф Бёртон ему точно башку открутит.

-- Северное Побережье -- твое, Тео. От и до, -- говорил ему шериф. -- Мои помощники будут ловить подозреваемых, выезжать на ограбления, а дорожная полиция пускай расследует аварии на Трассе 1 -- и всё. Ты же просто держи их подальше от Хвойной Бухты, и твой секретик останется секретиком.

Тео исполнился сорок один, но он все равно чувствовал себя так, будто скрывается от завуча. Такое не должно было случиться в Хвойной Бухте. В Хвойной Бухте ничего не случалось.

Он быстро дернул из «Трусишки Пита» -- своей бездымной трубки для гашиша, -- а потом нажал кнопку микрофона и вызвал помощников шерифа.

* * *

Джозеф Линдер сидел на краю кровати. Он сменил пижаму на синий деловой костюм, но редеющие волосы после сна еще торчали рожками. Ему было тридцать пять, волосы песочные, худой, но намечается брюшко, уже распирающее пуговицы жилета. Тео сидел напротив на стуле и держал перед собой блокнот. Они слышали, как внизу ходят помощники шерифа.

-- Никак не могу поверить, что она так поступила, -- сказал Джозеф.

Тео наклонился и сжал бицепс безутешного мужа:

-- Мне искренне жаль, Джо. Не давала ли она как-то понять, что собирается сделать нечто подобное?

Джозеф покачал головой, не поднимая взгляда.

-- Она шла на поправку. Вэл дала ей какие-то пилюли, и, кажется, от них ей было лучше.

-- Она ходила к Вэлери Риордан? -- спросил Тео. Вэлери была единственным во всей Хвойной Бухте психиатром-клиницистом. -- Вы не знаете, что это были за пилюли?

-- «Золофт», -- ответил Джозеф. -- Я думаю, это антидепрессант.

Тео записал название в блокнот.

-- Значит, у Бесс была депрессия?

-- Нет, она просто тронулась на уборке. Везде обязательно было делать каждый день уборку. Почистит что-нибудь, а через пять минут придет -- и снова чистит. Нам с девочками никакого житья не давала. Прежде, чем в дом войдем, заставляла нас снимать обувь с носками и мыть ноги в тазике. Но депрессии у нее не было.

В блокноте Тео записал: «свихнулась».

-- А когда Бесс в последний раз ходила на прием к Вэл?

-- Может, недель шесть назад. Тогда и появились эти пилюли. Ей от них действительно становилось лучше. А однажды она даже оставила на ночь тарелки в раковине. Я ею гордился.

-- Где ее таблетки, Джозеф?

-- В шкафчике с лекарствами. -- Джозеф показал в сторону ванной.

Тео извинился и сходил в ванную. Кроме коричневого рецептурного пузырька в аптечке хранились только какие-то дезинфицирующие средства и ватные палочки. Пузырек был наполовину пуст.

-- Я заберу это с собой, -- сказал Тео, засовывая пилюли в карман. -- Помощники шерифа будут спрашивать у вас примерно то же самое, Джозеф. Просто расскажите им все, что сейчас сказали мне, хорошо?

Джозеф кивнул:

-- Мне кажется, я должен быть с девочками.

-- Одну секундочку, ладно? Я сейчас пришлю сюда старшего помощника.

Тео услышал, как на улице завелась машина, и подошел к окну: со двора выезжала скорая помощь с выключенными мигалками и сиреной. Тело Бесс Линдер отъезжает в морг. Он снова повернулся к Джозефу:

-- Позвоните мне, если что-нибудь нужно. Я сейчас поеду поговорю с Вэл Риордан.

Джозеф встал.

-- Тео, только не говорите никому, что Бесс принимала антидепрессанты. Ей не хотелось, чтобы кто-то знал. Ей было стыдно.

-- Не скажу. Звоните, если понадоблюсь. -- Тео вышел из комнаты. Внизу у лестницы его встретил щеголеватый помощник шерифа в штатском. По бляхе на ремне Тео определил -- сержант сыскной полиции.

-- Вы -- Кроу. Джон Восс. -- Сыщик протянул руку, и Тео ее пожал. -- Это дело уже в нашем ведении. Что у вас есть?

Тео одновременно перевел от облегчения дух и обиделся. Шериф Бёртон спихнет его с этого дела, а сам и разговаривать не станет.

-- Записки нет, -- ответил Тео. -- Вам, ребята, я позвонил через десять минут после того, как меня самого вызвали. Джозеф говорит, что депрессии у нее не было, но лекарства она принимала. Он спустился вниз позавтракать и нашел ее.

-- Вы тут осматривали? -- спросил Восс. -- Здесь же все оттерто дочиста. Нигде ни пятнышка, ни соринки. Будто кто-то специально все следы замыл.

-- Это она сама, -- ответил Тео. -- Маниакально любила чистоту.

Восс фыркнул:

-- Сделала во всем доме уборку и повесилась? Свежо предание.

Тео пожал плечами. Не нравились ему эти полицейские ужимки.

-- Я съезжу поговорю с ее психиатром. Дам вам знать, что она мне сообщит.

-- Не надо ни с кем разговаривать, Кроу. Расследование веду я.

Тео улыбнулся:

-- Ладно. Но Бесс просто повесилась и все тут. Не выискивайте то, чего здесь нет. Ее семье и так тяжело.

-- Я профессионал, -- швырнул Восс в лицо Тео оскорбление, подразумевая, что в деле охраны правопорядка тот просто хреном груши околачивает. По правде сказать, в некотором смысле так оно и было.

-- Вы, конечно, проверили версию с сектой аманитов? -- поинтересовался Тео, стараясь сохранить на лице непроницаемость. Наверное, не стоило сегодня дымить.

-- Чего?

-- Правильно, вы же профи, -- ответил Тео. -- Я забыл. -- И он вышел из дому.

Усевшись в «вольво», Тео вытащил из бардачка тощий телефонный справочник Хвойной Бухты и принялся искать номер д-ра Вэлери Риордан, когда по рации поступил вызов. Драка в салуне «Пена Дна». В половине девятого утра.

Мэвис

Среди завсегдатаев «Пены Дна» ходили слухи, что под отвисшей, морщинистой, покрытой пигментными пятнами кожей Мэвис Сэнд прячется сверкающий металлический скелет Терминатора. Впервые Мэвис начала дополнять части своего тела еще в пятидесятых -- из чистого тщеславия: груди, ресницы, волосы. С возрастом, когда стало окончательно ясно, что всякие представления об уходе за собой ей недоступны, она принялась заменять детали по мере их износа, пока почти половина массы ее тела не превратилась в конструкцию из нержавеющей стали (бедра, локти, плечевые суставы и суставы пальцев, стержни, приваренные к позвонкам с пятого по двенадцатый), силиконовых вафель (слуховые аппараты, электрокардиостимулятор, инсулиновый насос), прогрессивных полимерных смол (линзы вместо хрусталиков, пораженных катарактой, зубные протезы), кевлара (укрепление брюшной стенки), титана (колени, лодыжки) и свинины (клапан желудочка). На самом деле, если бы не поросячий клапан, Мэвис из разряда животных перескочила бы в разряд минералов без традиционной остановки в разряде овощей, на которой задерживаются многие. Более изобретательные пьянчуги в «Пене» (сами немногим лучше корнеплодов) клялись, что иногда в паузах между концертными номерами музыкального автомата можно расслышать жужжание крохотных, но мощных сервомоторов, перемещающих Мэвис вдоль стойки бара. Сама же Мэвис очень старалась не давить пальцами пивных банок и не двигать одной рукой полные бидоны на виду у клиентов, чтобы не потакать слухам и не портить свой образ девической хрупкости.

Войдя в «Пену Дна», Тео увидел на полу бывшую королеву киноэкрана Молли Мичон: ее зубы впились в икру седоволосого человека, и тот верещал, как кошка, которую пускают на фарш. Над ними возвышалась Мэвис, угрожающе размахивая «Луисвилльской Дубиной», -- она уже готова была вышибить кого-нибудь из них с поля.

-- Тео! -- взвизгнула Мэвис. -- Если через десять секунд ты не уберешь эту психопатку из моего бара, я выпущу ей мозги.

-- Не надо, Мэвис. -- Тео ринулся вперед и выхватил бейсбольную биту из рук хозяйки салуна, одновременно доставая из заднего кармана наручники. Потом разжал руки Молли, намертво сцепившиеся на икре человека, завел их ей за спину и сковал. Визг седого поднялся еще на октаву.

Тео опустился на пол и заговорил в самое ухо женщины:

-- Отпусти, Молли. Ты должна отпустить ногу этого человека.

Из горла Молли сквозь кровь и слюни вырвался звериный рык.

Тео погладил ее по голове, отводя волосы от лица:

-- Я не смогу уладить проблему, если ты не скажешь мне, в чем дело, Молли. Я не понимаю, что ты говоришь, когда у тебя во рту нога этого парня.

-- Отойди, Тео, -- вмешалась Мэвис. -- Сейчас я ей заеду по мозгам.

Тео только отмахнулся от нее. Седой заорал еще громче.

-- Эй! -- прикрикнул на него Тео. -- Давайте потише, а? Я здесь поговорить с человеком пытаюсь.

Седой убавил громкость.

-- Молли, посмотри на меня.

Та скосила на него один синий глаз. Жажда крови в нем растаяла. Молли вернулась к нему.

-- Вот и умница, Молли. Это я, Тео. Ну, что случилось, а?

Молли выплюнула ногу, повернулась и посмотрела на Тео. Мэвис помогла клиенту дойти до табурета у стойки.

-- Убери ее отсюда, -- сказала Мэвис. -- Она в черном списке. На этот раз -- навсегда.

Тео не спускал с Молли глаз:

-- Все в порядке?

Та кивнула. Кровавые слюни стекали у нее с подбородка. Тео сдернул со стойки салфетку и вытер, следя, чтобы пальцы не попали ей в рот.

-- Сейчас я помогу тебе встать, мы выйдем на улицу и обо всем поговорим, хорошо?

Молли кивнула опять, Тео взял ее за плечи, поставил на ноги и повел к двери. По пути он оглянулся на покусанного:

-- У вас все нормально? Врач нужен?

-- Я ничего ей не сделал. Я эту женщину никогда раньше не видел. Я просто зашел выпить.

Тео вопросительно посмотрел на Мэвис.

-- Он ее клеил, -- ответила Мэвис. -- Но это не оправдание. Девушке следует ценить знаки внимания. -- Она повернулась и захлопала покусанному накладными ресницами: -- Я могла бы тебе показать, как их можно ценить, дорогуша.

Покусанный в панике обвел взглядом салун:

-- Нет-нет, все в порядке. Врача не надо. Мне очень хорошо. Меня жена ждет.

-- Ну, раз все в порядке... -- сказал Тео. -- Вы же не хотите ни на кого заявлять или вроде того?

-- Нет, это просто недоразумение. Как только вы ее отсюда уведете, я уеду из города.

Со стороны завсегдатаев раздался коллективный вздох разочарования: там уже делали ставки на то, кого именно Мэвис огреет битой.

-- Спасибо, -- сказал Тео. Он украдкой подмигнул Мэвис и вывел Молли на улицу, обогнув старого негра с гитарным чехлом, входившего в салун.

-- Я так полагаю: как языком устанешь молоть, а пойло уж в глотку не лезет, самое время переходить к прямому воздействию, -- произнес старик, ослепительно улыбаясь стойке бара. -- Кому тут блюзмен понадобился?

Молли Мичон

Тео посадил Молли к себе в «вольво». Головы она не поднимала, и роскошная копна светлых волос с седыми прядями свисала ей на лицо. Она была в зеленом свитере на несколько размеров больше, чем нужно, лосинах и высоких сапожках без каблуков -- один красный, другой синий. На вид ей могло быть и тридцать, и пятьдесят -- и всякий раз, когда Тео ее задерживал, она сообщала ему разный возраст.

Тео обогнул машину и сел за руль:

-- Знаешь, Молли, ведь когда кусаешь кого-нибудь за ногу, сразу оказываешься у грани, за которой начинаешь «представлять опасность для себя и окружающих». Тебе это известно?

Та кивнула и шмыгнула носом. Из массы волос выкатилась слезинка и шлепнулась на свитер.

-- Прежде чем завести машину, мне нужно убедиться, что ты успокоилась. Может, посадить тебя на заднее сиденье?

-- Это не припадок, -- ответила Молли. -- Это самооборона. Он хотел кусок меня. -- Она подняла голову и повернулась к Тео, но волос с лица не убрала.

-- Ты препараты пьешь?

-- Медикаменты. Они называют их медикаментами.

-- Прости. Так ты принимаешь медикаменты?

Она кивнула.

-- Убери волосы с лица, Молли, я почти не слышу, что ты там бормочешь.

-- Наручники, умник.

Тео чуть не хлопнул себя по лбу: вот идиот! Нет, в самом деле, хватит уже кумарить на работе. Он бережно отвел волосы от ее лица. И обнаружил на нем озадаченное выражение:

-- А что так осторожно-то? Я не кусаюсь.

Тео улыбнулся:

-- Ну, на самом деле...

-- Ох, иди ты на хрен. Ты меня в окружную повезешь?

-- А надо?

-- Я же снова выйду через семьдесят два часа, а у меня в холодильнике все молоко прокиснет.

-- Тогда я лучше отвезу тебя домой.

Он завел машину и обогнул квартал, нацеливаясь в сторону трейлерной стоянки «Муха на Крючке». Он бы, конечно, проехал задворками, чтобы не смущать Молли, но «Муха на Крючке» располагалась прямо на Кипарисовой -- главной улице Хвойной Бухты. Когда они проезжали банк, люди, выходившие из машин, поворачивали головы и провожали их взглядами. Молли из окна корчила им рожи.

-- Это не поможет, Молли.

-- Ну их на хуй. Поклонникам от меня только одного и надо. По куску и получат. У меня тоже душа имеется.

-- Как щедро с твоей стороны.

-- Если б ты не был поклонником, я б тебе не дала.

-- А я поклонник. Горячий. -- В действительности, Тео никогда в жизни не слыхал о Молли, пока в самый первый раз его не вызвали эвакуировать ее из кафе «Г. Ф.», где она уничтожала кофейный автомат, потому что «тот на нее лыбился».

-- Никто не понимает. Все от тебя отщипывают по куску, а потом самой ничего не остается. Даже медикаменты отщипывают. Ты вообще соображаешь, о чем я тут говорю?

Тео пристально посмотрел на нее:

-- Я живу с таким отупляющим страхом перед будущим, что функционировать могу, только если полного отказа и наркотиков -- поровну.

-- Господи, Тео, да у тебя в самом деле мозги набекрень.

-- Спасибо.

-- Нельзя же повсюду об этой бредятине трепаться.

-- Обычно я и не треплюсь. Просто сегодня у меня трудный день.

Он свернул во двор стоянки «Муха на Крючке»: двадцать видавших виды трейлеров торчали на берегу ручья Санта-Роза, по руслу которого после засушливого лета текла лишь тоненькая струйка воды. Роща кипарисов скрывала трейлерный парк от взглядов проезжающих по главной улице туристов. Торговая палата заставила хозяина парка снять вывеску с въезда. «Муха на Крючке» была маленьким грязным секретом Хвойной Бухты, и жители хранили его хорошо.

Тео остановился перед трейлером Молли -- конструкцией 50-х годов с маленькими окнами, закрытыми жалюзи, и потеками ржавчины. Он извлек Молли из машины и снял наручники.

-- Я сейчас поеду к Вэл Риордан. Сказать ей, чтобы заказала для тебя в аптеке чего-нибудь?

-- Нет, у меня есть медикаменты. Я их не люблю, но они у меня есть. -- Молли потерла запястья. -- Зачем тебе к Вэл? Крыша едет?

-- Вероятно, но на этот раз -- по делу. С тобой все будет в порядке?

-- Мне еще нужно роль выучить.

-- Здорово. -- Тео повернулся уходить, но задержался. -- Молли, а что ты делала в «Пене» в восемь утра?

-- Откуда я знаю?

-- Если бы парень из бара был местным, я бы тебя уже в окружную тюрьму вез -- ты хоть это понимаешь?

-- Это не припадок. Он хотел кусок меня.

-- Держись от «Пены» подальше некоторое время. Посиди дома. Выходи только за продуктами, ладно?

-- А ты с желтой прессой разговаривать не станешь?

Он протянул ей визитную карточку.

-- Когда в следующий раз кто-нибудь захочет кусок тебя, позвони мне. У меня сотовый всегда при себе.

Молли задрала свитер и запихнула карточку под резинку лосин, а затем, не опуская свитера, повернулась и направилась к трейлеру, медленно покачивая бедрами. Тридцатник или полтинник, а под этим свитером фигура у нее оставалась что надо. Тео смотрел ей вслед, забыв на минуту, кто она такая. Не оборачиваясь, она произнесла:

-- А если это будешь ты, Тео? Кому мне тогда звонить?

Тео потряс головой, как собака, вытряхивающая из ушей воду, забрался в «вольво» и выехал из парка. Я слишком долго был один, думал он.

ДВА

Морской Ящер

Система охлаждения ядерной электростанции Дьябло-Каньон была изготовлена из отличной нержавеющей стали. Перед установкой трубы просветили рентгеном, прощупали ультразвуком и проверили давлением, чтобы убедиться, что они никогда не сломаются, а после того, как их приварили на место, сварочные швы тоже просветили рентгеном и испытали. Радиоактивный пар из сердечника оставлял в трубах свое тепло, выщелачивался в отстойник с морской водой, а оттуда уже спускался в Тихий океан. Но Дьябло строили с головокружительной скоростью во время энергетической паники семидесятых. Сварщики работали в две-три смены, подгоняемые алчностью и кокаином, а инспекторы, проверявшие трубы рентгеном, придерживались такого же графика. И один шов пропустили. Пустяковая ошибка, подумаешь. Маленькая трещинка. Еле заметная. Крохотную струйку безвредного излучения малой интенсивности отгоняло приливным течением, и она плыла, постепенно рассеиваясь, над континентальным шельфом, пока даже самые чувствительные инструменты уже не могли ее засечь. Однако полностью незамеченной утечка не осталась.

В глубокой подводной расселине у побережья Калифорнии, рядом с подводным вулканом, где температура вод доходит до семисот градусов по Фаренгейту, а черные гейзеры изрыгают тучи минерального бульона, от долгого сна восстало существо. Глаза размерами с обеденное блюдо помигали, прогоняя многолетнюю дрему. Проснулись инстинкт, ощущения и память -- мозг Морского Ящера. Чудовище вспомнило, как пожирало остатки затонувшей русской атомной подводной лодки: мясистых маленьких моряков, размягченных глубинным давлением и выдержанных в остром радиоактивном маринаде. Воспоминание это и разбудило его, словно ребенка, которого снежным утром выманивает из-под одеяла аромат поджаренного бекона. Тварь стегнула огромным хвостом, оторвалась от океанского дна и начала медленно подниматься к течению с деликатесами. К течению, проходившему у берегов Хвойной Бухты.

Мэвис

Мэвис опрокинула стаканчик «Бушмиллз» -- сгладить зазубрины раздражения от того, что не удалось никого отоварить бейсбольной битой. Она не очень сердилась на Молли за искусанного клиента. В конечном итоге, тот был туристом, а значит ценился выше тараканов только потому, что имел при себе наличные. Но сам факт того, что в «Пене» что-то случилось, мог немного оживить бизнес. Народ приходил бы послушать байку, а Мэвис любую историю умела домыслить, драматизировать и растянуть по крайней мере на три лишних порции.

Последние два года бизнес катился под уклон. Казалось, людям больше не хочется нести свои беды в бар. Бывали времена, когда в любой день недели на стойке висело три-четыре парня -- они вливали в себя пиво и выливали друг на друга горести, а ненависти к себе в них скапливалось столько, что они готовы были сломать себе позвоночник, только бы не видеть собственного отражения в большом зеркале за стойкой. В любой вечер все табуреты занимали бедолаги, которые ныли, ворчали и скулили ночь напролет, переставая ровно на столько, чтобы спотыкаясь добрести до уборной да скормить лишнюю монету музыкальному автомату, воспроизводившему свою обширную коллекцию гимнов жалости к себе. Уныние помогало продавать алкоголь, а в последние годы уныния стало до обидного мало. В нехватке тоски Мэвис винила процветающую экономику, Вэл Риордан и овощные диеты и боролась с коварными лазутчиками тем, что устраивала «счастливые часы», когда по цене одной жирной мясной закуски можно было купить две (ведь смысл «счастливых часов» именно в том и состоит, чтобы очиститься от счастья, разве нет?), однако преуспела только в том, что прибыль упала вдвое. Если Хвойная Бухта больше не в состоянии производить собственную тоску, ее нужно импортировать. И Мэвис начала искать блюзового певца.

Старый негр был в темных очках, кожаной шляпе и сильно ношенном черном костюме, слишком шерстяном для такой погоды. Поверх гавайской рубашки, на которой отплясывали хулу девчонки без лифчиков, спускались красные подтяжки, а на ногах скрипели ботинки с черно-белыми носами. Негр положил гитарный чехол на стойку и влез на табурет.

Мэвис с подозрением оглядела его и прикурила «тэрритон-100». Еще девочкой ее научили не доверять черным.

-- Чем травиться будешь?

Негр снял шляпу, и полированным орехом заблестела бурая лысина.

-- Вино вы тут держите?

Мэвис подбоченилась, шестеренки и поршни защелкали:

-- Красное пойло или белое пойло?

-- А у пойла появился выбор. Раньше имелся только один букет.

-- Красного или белого?

-- Какого слаще, сладкая моя.

Мэвис шарахнула стаканом по стойке и наполнила его желтоватой жидкостью из запотевшего кувшина.

-- Это будет трёха.

Негр протянул руку, массивные острые ногти царапнули поверхность, длинные пальцы изогнулись щупальцами -- рука напоминала морскую живность, барахтающуюся в отливе, -- и промахнулись дюйма на четыре.

Мэвис воткнула стакан негру в руку:

-- Ты слепой?

-- Нет, просто тут у вас темень стоит.

-- Так сними очки, идиёт.

-- Нельзя, мэм. Очки входят в сделку.

-- В какую сделку? Только попробуй мне тут карандаши продавать. Терпеть не могу побирушек.

-- Я -- блюзмен, мэм. Слыхал, вам того и надо.

Мэвис посмотрела на гитарный чехол, на негра в черных очках, на длинные ногти на его правой руке и короткие -- на левой, на шишковатые серые мозоли на кончиках пальцев и сказала:

-- Могла бы догадаться. А опыт есть?

Старик рассмеялся -- смех его зародился в глубине тела, по пути наверх сотряс плечи и вырвался из горла, точно паровоз из тоннеля.

-- Сладкая моя, у меня опыта поболе, чем у бродячего борделя. Ни разу пыль не садилась на Сомика Джефферсона -- с того самого дня, как Господь Бог уронил его на этот здоровый ком пыли. Сомик -- это я и есть.

А руку подает как неженка, подумала Мэвис, -- только пальчики протягивает. Она и сама так делала -- пока ей не заменили изъеденные артритом суставы. Старый блюзовый певец с артритом ей без надобности.

-- Мне человек до Рождества нужен. Сможешь задержаться, или на тебя пыль сядет?

-- Я так полагаю, что немного притормозить не грешно. На Восток возвращаться -- так ноги от холода протянешь. -- Он обвел взглядом бар, сквозь черные очки пытаясь разобрать что-то в грязи и дыму, а потом повернулся к ней. -- Да, я, наверное, смогу себе гастроль немного отодвинуть, если... -- Здесь он ухмыльнулся, и Мэвис заметила золотой зуб с выгравированной на нем музыкальной нотой. -- ...если деньги будут правильные.

-- Получишь комнату, харч и процент с бара. Притащишь клиентуру -- заработаешь.

Негр задумался, поскреб щеку -- седая щетина заскрипела, точно зубная щетка по рашпилю, -- и ответил:

-- Нет, сладкая моя, притащите их вы. А стоит им услыхать, как Сомик лабает, они прибегут за добавкой. Так вы какой процент имели в виду?

Мэвис огладила поросль у себя на подбородке, распрямив волосы до полных трех дюймов.

-- Сначала мне самой надо услыхать, как ты лабаешь.

Сомик кивнул:

-- Это можно.

Он откинул защелки чехла и извлек блеснувший сталью «Нэшнл». Из кармана вытащил спиленное бутылочное горлышко, и оно с вывертом село ему на левый мизинец. Сомик взял аккорд -- проверить настройку -- и сдвинул боттлнек с квинты на нону. Горлышко затанцевало там высоким протяжным воем.

Мэвис вдруг почудился запах какой-то плесени -- или мха, наверное, но влажность в баре изменилась совершенно точно. Она принюхалась и оглянулась. Пятнадцать лет ей не удавалось различить ни единого запаха.

Сомик ухмыльнулся:

-- Дельта.

И пустился в двенадцатитактовый блюз: линию баса вел большим пальцем, высокие ноты визжали из-под зажима, он раскачивался на табурете, а неоновая вывеска пива «Курз» над стойкой играла разными красками, отражаясь в его лысине и очках.

Дневные завсегдатаи оторвались от стаканов, на секунду перестали врать, а Ловкач МакКолл даже облажался с прямым на восемь шаров за бильярдным столом в углу, чего раньше почти никогда не делал.

И тут Сомик запел -- сначала высоко и томительно, потом ниже и с наждаком в голосе:

Одна старая хрычовка на Побережье держит бар.

Говорю вам -- эта старая хрычовка держит свой дешевый бар.

А окажись в ее кровати --

Она снимет и с тебя навар.

И замолчал.

-- Ты принят, -- сказала Мэвис. Из ящика со льдом она вытянула кувшин белого пойла и плеснула в стакан Сомику. -- За счет заведения.

Тут дверь распахнулась, грязь, дым и осадок блюза прорезал солнечный свет, и внутрь вступил Вэнс Макнелли, санитар Пожарной бригады Хвойной Бухты. Он громыхнул рацией о стойку и объявил всем, ни к кому в особенности не обращаясь:

-- Знаете чего? Пилигримша повесилась.

По завсегдатаям прокатилась волна тихого бурчания. Сомик определил гитару обратно в чехол и поднес ко рту стакан:

-- Ну еще бы -- в этом городишке печальный денек начинается рано. Еще бы.

-- Еще бы, -- эхом отозвалась Мэвис и хмыкнула, точно гиена из нержавеющей стали.

Вэлери Риордан

Смертность от депрессии -- пятнадцать процентов. Пятнадцать процентов всех пациентов с сильной депрессией лишает себя жизни. Статистика. Жесткие цифры в очень хлипкой науке. Пятнадцать процентов. Покойников.

Вэл Риордан повторяла про себя эти цифры с того момента, как ей позвонил Теофилус Кроу, но легче после того, что сделала Бесс Линдер, ей не становилось. Вэл никогда не теряла своих пациентов. А у Бесс Линдер и депрессии-то никакой не было, правда? Бесс не попадала в эти пятнадцать процентов.

Вэл прошла в кабинет в задней части своего дома и вытащила историю болезни Бесс Линдер, затем вернулась в гостиную и села ждать констебля Кроу. По крайней мере, он парень местный, не шерифы из округа. И она всегда может упирать на конфиденциальность. Сказать по правде, у нее не было ни малейшего понятия, чего ради Бесс Линдер вдруг решила повеситься. Встречались они всего один раз, да и то поговорили лишь полчаса. Вэл поставила диагноз, выписала рецепт и получила чек за полный час. Бесс дважды звонила, они несколько минут беседовали, и Вэл отправляла ей счет, округлив время до следующей четверти часа.

Время -- деньги. Вэл Риордан нравились симпатичные вещи.

Вестминстерским перезвоном залился колокольчик. Вэл вышла из гостиной в отделанное мрамором фойе. В кромках стеклянных панелей двери преломлялась высокая худая фигура -- Теофилус Кроу. Вэл никогда раньше с ним не встречалась, но слышала о нем. У нее лечились три его бывшие подружки. Она открыла дверь.

Констебль был в джинсах, теннисных туфлях и серой рубашке с погончиками, которая, должно быть, некогда служила частью форменного мундира. Он был чисто выбрит, длинные песочные волосы аккуратно собраны сзади в конский хвост. Симпатичный парень, чем-то напоминает Икебода Крейна⁽⁵⁾. Вэл догадалась, что он уже успел накуриться. Все подружки Тео рассказывали о его привычках.

-- Доктор Риордан, -- протянул он руку. -- Тео Кроу.

Они поздоровались.

-- Все зовут меня просто Вэл, -- сказала она. -- Приятно познакомиться. Входите. -- И она показала в сторону гостиной.

-- И мне приятно, -- ответил Тео, словно спохватившись. -- Жаль, что при таких обстоятельствах. -- Он остановился на краю мрамора, словно боясь ступить на белый ковер.

Вэл обогнула его и уселась на тахту.

-- Прошу, -- показала она на стул из хепплуитского⁽⁶⁾ комплекта. -- Садитесь.

Тео сел.

-- Я не очень понимаю, почему я здесь, если не считать того, что Джозеф Линдер, кажется, не знает, почему его жена так поступила.

-- Записки нет? -- спросила Вэл.

-- Нет. Ничего нет. Джозеф спустился сегодня утром позавтракать и нашел ее в столовой в петле.

В желудке у Вэл скакнуло. До сих пор она так и не нарисовала себе мысленной картинки смерти Бесс Линдер. Смерть пока была лишь словами по телефону. Она отвела от Тео взгляд и осмотрела комнату, чтобы чем-нибудь эту картинку стереть.

-- Простите, -- продолжал Тео. -- Вам, должно быть, трудно. Я просто хотел узнать, не говорила ли Бесс во время ваших сеансов чего-нибудь такого, что дало бы нам какую-нибудь зацепку.

Пятнадцать процентов, думала Вэл. Вслух же она произнесла:

-- Большинство самоубийц записок не оставляет. Они полностью погружаются в свою депрессию, им уже безразлично, что произойдет после их смерти. Им хочется только, чтобы боль утихла.

Тео кивнул:

-- Так у Бесс была депрессия? Джозеф говорил, что ей, кажется, становилось лучше.

Вместо ответа Вэл прибегла к своему медицинскому образованию. На самом деле, диагноз Бесс она не ставила -- лишь прописала то, от чего ей наверняка стало бы лучше.

-- Диагнозы в психиатрии не всегда бывают так точны, Тео. Бесс Линдер была сложной пациенткой. Не нарушая конфиденциальности взаимоотношений врача и больного, могу сказать вам, что Бесс страдала от пограничных симптомов навязчивого невроза. И лечила я ее именно от этого расстройства.

Тео извлек из кармана рубашки пузырек и посмотрел на этикетку.

-- «Золофт». Разве это не антидепрессант? Я знаю только потому, что встречался одно время с женщиной, которая на нем сидела.

Правильно, подумала Вэл. На самом деле, ты встречался как минимум с тремя женщинами, которые на нем сидели.

-- «Золофт» -- это селективный ингибитор обратного захвата серотонина, как и «прозак». Его рекомендуют при ряде заболеваний. При навязчивых неврозах доза несколько выше. -- Так ему, побольше клиники. Завалить спецификой и прочей хренотой.

Тео потряс пузырек.

-- А с ним может быть передоза или типа этого? Я где-то слыхал, люди иногда под этими колесами такие номера откалывают.

-- Не обязательно. Ингибиторы вроде «золофта» часто выписывают людям с глубокой депрессией. Пятнадцать процентов больных депрессией совершают самоубийство. -- Ну все, проболталась. -- Антидепрессанты -- это инструмент, такой же, как сеансы устной терапии, и психиатры пользуются им, чтобы помочь своим пациентам. А иногда инструменты не работают. Как и в любом лечении -- треть идет на поправку, трети становится хуже, треть остается без изменений. Антидепрессанты -- не панацея. -- Но ты сама относишься к ним как к средству от всего, не так ли, Вэл?

-- Но вы же сами сказали, что у Бесс Линдер был навязчивый невроз, а не депрессия?

-- Констебль, у вас когда-нибудь было так, что одновременно болел живот и текло из носа?

-- Так вы утверждаете, что депрессия у нее все-таки была?

-- Да, у нее была депрессия вместе с навязчивым неврозом.

-- И дело здесь не в лекарствах?

-- Буду с вами до конца откровенной -- я даже не знаю, принимала она его или нет. Вы считали таблетки?

-- Э-э, нет.

-- Пациенты не всегда пьют лекарство. А с ингибиторами кровь на анализ мы не берем.

-- Ладно, -- сказал Тео. -- Наверное, мы все узнаем после вскрытия.

В мозгу Вэл промелькнула еще одна кошмарная картинка: Бесс Линдер на разделочном столе. Кишки медицины всегда были для Вэл чересчур. Она встала.

-- Мне бы хотелось оказаться для вас более полезной, но, сказать по правде, Бесс Линдер никогда не давала мне повода считать ее потенциальной самоубийцей. -- Вот это, по крайней мере, правда.

Тео понял намек и тоже поднялся.

-- Ну что ж, спасибо. Простите, что побеспокоил. Если у вас есть что... понимаете, что-нибудь, что я мог бы передать Джозефу, от чего ему стало бы легче...

-- Извините. Это все, что я знаю. -- Пятнадцать процентов. Пятнадцать процентов.

Она проводила его до двери.

Прежде, чем уйти, Тео повернулся:

-- И вот еще что. Молли Мичон -- тоже ваша пациентка, верно?

-- Да. На самом деле, она -- пациентка окружной больницы, но я согласилась лечить ее по сниженным расценкам, потому что больница далеко.

-- Было бы лучше, если бы вы ее посмотрели. Сегодня утром в «Пене Дна» она напала на одного парня.

-- Она сейчас в окружной?

-- Нет, я отвез Молли домой. Она успокоилась.

-- Спасибо, констебль. Я ей позвоню.

-- Ну, тогда... я пойду.

-- Констебль, -- окликнула его она. -- Эти таблетки, что у вас... «Золофт» -- не развлекательный наркотик.

Тео споткнулся на ступеньках, но быстро взял себя в руки.

-- Верно, доктор, я и сам это понял, когда увидел труп, висящий в столовой. Я постараюсь не съесть вещественное доказательство.

-- До свидания, -- сказала Вэл. Она закрыла за ним дверь и разрыдалась. Пятнадцать процентов. В Хвойной Бухте у нее пятнадцать сотен пациентов принимают тот или иной антидепрессант. Пятнадцать процентов -- это больше двухсот покойников. Такого допустить она не может. Она не даст больше ни одному своему больному умереть из-за ее неучастия. Если их не могут спасти антидепрессанты, то это, похоже, придется делать ей.

ТРИ

Тео

Теофилус Кроу писал плохие верлибры и играл на ручном барабанчике, сидя на скале у океана. Он умел воспроизвести шестнадцать гитарных аккордов и знал от начала до конца пять песен Боба Дилана, а когда нужно было взять последний аккорд, Тео разбодяживал его до вязкого жужжания. Он пробовал заниматься живописью, скульптурой и гончарным ремеслом, и даже сыграл роль второго плана в постановке «Мышьяка и старых кружев»⁽⁷⁾, возобновленной Малым театром Хвойной Бухты. Во всех этих стараниях он переживал стремительный взлет к посредственности и бросал каждое предприятие, не успев от смущения возненавидеть себя до конца. Тео был проклят душой художника и полным отсутствием таланта. Неистовая тоска и вдохновение у него имелись, а творческих средств не было.

Если Тео в чем-то и преуспевал, то в сопереживании. Казалось, он всегда может понять чью-то точку зрения, какой бы особенной или запредельной она ни была, и, в свою очередь, -- донести ее до окружающих сжато и ясно, что ему редко удавалось при выражении собственных мыслей. Тео был прирожденным посредником, миротворцем -- именно благодаря этому таланту прекращать многочисленные драки в салуне «Пена Дна» его и выбрали констеблем. И еще благодаря недвусмысленной поддержке шерифа Джона Бёртона.

Бёртон был жестким политиканом правого крыла и умел разглагольствовать о законе и порядке (с упором на порядок) и на завтраке с ротарианцами, и на обеде с «Национальной Стрелковой Ассоциацией», и на ужине с «Матерями против нетрезвых водителей». При этом Бёртон поглощал иссушенных банкетных цыплят так, точно для него они были манной небесной. Он носил дорогие костюмы, золотой «Ролекс» и водил жемчужно-черный «эльдорадо», сиявший, как звездная ночь на колесах (благодаря лихорадочному вниманию работяг из окружного гаража и обильным слоям автомобильного лака). Бёртон служил шерифом округа Сан-Хуниперо шестнадцать лет, и за это время уровень преступности неуклонно снижался до тех пор, пока не стал на голову населения самым низким во всей Калифорнии. Его поддержка Теофилуса Кроу -- человека без всякого правоохранительного опыта -- явилась настоящим сюрпризом для населения Хвойной Бухты, особенно если учесть, что оппонентом Тео был отставной лос-анжелесский полицейский с богатым наградным иконостасом. Однако население Хвойной Бухты не знало, что шериф Бёртон не просто поддерживал Тео -- он с самого начала вынудил его баллотироваться вообще.

Теофилус Кроу был спокойным человеком, да и у шерифа Бёртона имелись свои причины, чтобы крохотный Северный район Хвойной Бухты не смел даже пикнуть. Поэтому когда Тео вошел в свою двухкомнатную хижину, его совершенно не удивила красная семерка, мигавшая на автоответчике. Он нажал кнопку и выслушал помощника Бёртона, настоятельно просившего Тео немедленно перезвонить, -- и так семь раз. Бёртон никогда не звонил про сотовому.

Домой Тео зашел, чтобы принять душ и обдумать разговор с Вэл Риордан. То, что она лечила по крайней мере трех его бывших подружек, беспокоило Тео. Ему хотелось вычислить, что же именно они ей рассказали. Наверняка упоминали, что он время от времени балдеет. Но как и любого другого мужчину, волновало его другое: что они могли ляпнуть про его сексуальные способности -- вот вопрос. Его почему-то не заботило, что Вэл Риордан будет считать его неудачником и конченным наркоманом, а вот если она решит, что он никуда не годен в койке, -- это беда. Ему хотелось рассмотреть со всех сторон все возможности, усилием мысли отогнать паранойю, но вместо этого он набрал личный номер шерифа. Соединили сразу же.

-- Что с тобой, к чертям собачьим, такое, Кроу? Совсем обдолбался?

-- Не больше обычного, -- ответил Тео. -- А в чем дело?

-- А дело в том, что ты изъял с места преступления вещественное доказательство.

-- Правда? -- Беседы с шерифом моментально высасывали из Тео всю энергию. -- Какое доказательство? С какого места?

-- Пилюли, Кроу. Муж самоубийцы сообщил, что таблетки ты забрал с собой. Я хочу, чтобы они вернулись на место через десять минут. Я хочу, чтобы мои люди свалили оттуда через полчаса. Судмедэксперт днем проведет вскрытие, и к ужину чтобы дело было закрыто, ясно? Заурядное самоубийство. Только на страницу некрологов. Никаких новостей. Ты понимаешь?

-- Я просто проверял у ее психиатра, в каком она была состоянии. Не было ли суицидальных признаков.

-- Кроу, ты должен бороться с соблазном изображать из себя следователя и делать вид, что ты служишь в правоохранительных органах. Эта баба повесилась. У нее была депрессия, и она решила покончить со всем разом. Муж ей не изменял, денежных мотивов не было, а мамочка и папочка никогда не ссорились.

-- Они что -- допрашивали детей?

-- Конечно, они допрашивали детей. Они же детективы. Они ведут следствие. Теперь давай скоренько гони к ним, и пусть катятся из Северного района. Я прислал бы к тебе за таблетками, но мне не хочется, чтобы они обнаружили твой триумфальный садик. Я не прав?

-- Уже иду, -- ответил Тео.

-- И чтобы я слышал об этом в последний раз. -- Бёртон повесил трубку.

Тео тоже повесил трубку и закрыл глаза, превратившись в человеческий пудинг, размазанный по пластиковому креслу.

Сорок один год, а он до сих пор живет, точно студент. Его книги свалены стопками на полках из досок и кирпичей, кровать вытаскивается из дивана, холодильник пуст, если не считать позеленевшего ломтика пиццы, а весь участок вокруг зарос сорняками и колючками. За хижиной, в самой гуще ежевичных колючек стоит его триумфальный садик: десять раскидистых кустов конопли с клейкими макухами, ароматными, как скунсы и специи. И дня не проходило, чтобы ему не хотелось взрыхлить или стерилизовать под ними почву. Не проходило и дня, когда бы он не продирался сквозь колючки и любовно не собирал бы урожай липкой зелени, способной поддерживать его весь день.

Исследователи утверждают, что марихуана вызывает лишь психологическое привыкание. Все их отчеты Тео читал. Там мимоходом упоминались только ночное потоотделение и ментальные паучки отвыкания -- так, словно они не противнее укола от столбняка. Но Тео пытался бросить. За одну ночь он выжал три простыни и, стараясь отвлечься, мерял шагами хижину, пока не понял, что его голова сейчас взорвется. После чего сдался, втянул в себя пряный дым «Трусишки Пита» -- и только тогда обрел сон и покой. Исследователи, очевидно, этого не понимали -- зато понимал шериф Бёртон. Слабость Тео он понимал очень хорошо и держал ее над головой констебля, как пресловутый дамоклов меч. То, что у Бёртона была собственная ахиллесова пята, от разоблачения которой он мог бы потерять гораздо больше, едва ли имело значение. По логике вещей, это Тео держал его на поводке, но эмоционально Бёртон оставался на высоте. В гляделках Тео всегда мигал первым.

Он схватил «Трусишку Пита» с кофейного столика, которым служил ящик из-под апельсинов, и ринулся к двери -- возвращать таблетки Бесс Линдер на место преступления.

Вэлери

Доктор Вэлери Риордан сидела за столом и рассматривала символы своей жизни: крошечные цифровые часики -- на них она исподтишка поглядывала во время сеансов терапии; золоченый письменный прибор «Монблан», из нефритовой подставки которого карандаши топорщились усиками жука-листоеда; набор книжных подставок, изображающих Фрейда и Юнга, которые обнимают кожаные переплеты «Психологии бессознательного», «Диагностического и статистического справочника умственных расстройств (ДСС-IV)», «Интерпретации снов» и «Настолького справочника терапевта»; и гипсовый бюст Гиппократа, из основания которого вытягивались листочки клейкой бумаги для заметок. Гиппократ, этот лукавый грек, превративший медицину из магии в науку. Автор знаменитой клятвы -- Вэл дала ее двадцать лет назад в Анн-Арборе, когда закончила мединститут: Я направлю режим больных к их выгоде сообразно с моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости. Я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла.

Клятва казалась тогда такой глупой, такой устаревшей. Какой врач в здравом уме станет предлагать больному яд?

Чисто и непорочно буду я проводить свою жизнь и свое искусство.

Тогда все казалось таким очевидным, таким простым. Теперь она проводила свою жизнь и свое искусство под охраной изготовленной на заказ системы сигнализации и 9-миллиметрового «глока» в ночной тумбочке.

Я ни в коем случае не буду делать сечения у страдающих каменной болезнью, предоставив это людям, занимающимся этим делом.

С этой частью клятвы у Вэл проблем никогда не было. Она испытывала отвращение к ножу. И психиатрией-то занялась из-за того, что с грязной медициной справиться не могла. Ее отца-хирурга это лишь мягко разочаровало. По крайней мере, она станет врачом -- ну, почти. Интернатуру и ординатуру она проходила в реабилитационном центре «Восход», где кинозвезд и рок-идолов обучали ответственности, заставляя самостоятельно заправлять постели, а Вэл раздавала «валиум», точно стюардесса -- орешки. В одном крыле центра располагались торчки, в другом -- случаи расстройства питания. Она предпочитала последних.

-- Ты не жил по-настоящему, если не вливал в супермодель минестроне через трубочку, -- говорила она отцу.

В какой бы дом я ни вошел, я войду туда для пользы больного, будучи далек от всего намеренного, несправедливого и пагубного, особенно от любовных дел с женщинами и мужчинами, свободными и рабами.

Ну, воздержание от любовных дел -- это еще куда ни шло, правда? Секса у нее не было с тех пор, как Ричард бросил ее пять лет назад. Бюст Гиппократа он подарил ей в шутку, как он сказал, но она все равно поставила его на стол. За год до этого она вручила ему статуэтку слепой богини Правосудия в поясе с подвязками и в ажурных чулках -- чтобы водрузил у себя в конторе. Ричард и привез Вэл в эту деревню, отказавшись от предложений крупных юридических фирм, чтобы осуществить свою мечту и стать сельским стряпчим, чей ежедневный список дел включал бы разногласия об отцовстве поросенка или случайные пенсионные споры. Ему хотелось быть Аттикусом Финчем⁽⁸⁾, Болваном Уилсоном⁽⁹⁾, героем Джимми Стюарта или Генри Фонды, которому платят свежими буханками хлеба и корзинками авокадо. Что ж, этот пункт ему удался: большую часть их семейной жизни единственный доход им приносила практика Вэл. Если б они действительно развелись, алименты пришлось бы платить ей.

Вот уж точно сельский стряпчий. Он бросил ее и отправился в Сакраменто лоббировать Калифорнийскую береговую комиссию от имени консорциума строителей гольф-клубов. В его обязанности входило убедить комиссию, что морским выдрам и слонам осталась в жизни единственная радость -- смотреть, как японские бизнесмены срезают фирменные мячи прямо в Тихий океан, а природе просто необходим один сплошной фарватер от Санта-Барбары до Сан-Франциско, может быть -- с песчаными ловушками в дюнах Писмо и Кармел. Он носил карманные часы, подумать только, -- на золотой цепочке с нефритовым брелком в виде вымирающего коричневого пеликана. Теперь он играл свою роль мудрого сельского стряпчего в кресле-качалке на веранде и попутно огребал больше двухсот пятидесяти штук в год. Ричард жил с одной из своих секретарш -- серьезной волоокой выпускницей Стэнфорда с сёрферской стрижкой и фигурой, казавшейся насмешкой над силой земного притяжения. Он познакомил Вэл с нею (Эшли, Бри или Джордан), и все было в духе «ах-мы-такие-взрослые, ах-как-это-мило», а позже, позвонив ему уладить какой-то вопрос с налогами, Вэл спросила:

-- Так как ты выбираешь кандидаток, Ричард? Кто первой с подсоса заведет твой «лексус»?

-- Наверное, нам стоит подумать о том, чтобы сделать наш развод официальным, -- ответил на это Ричард.

Вэл бросила трубку. Если у нее не получилась счастливая семья, то получится все остальное. Все без исключения. Так и началась ее политика вращающихся дверей -- бесконечная суета с назначением сеансов терапии, соответствующих медикаментов и покупками одежды и антиквариата.

Гиппократ злобно взирал на нее со стола.

-- Я не причиняла намеренного вреда, -- сказала Вэл. -- Я причиняла ненамеренный, старый ты козел. Пятнадцать процентов всех депрессивных совершают самоубийства, лечи не лечи.

Что бы при лечении -- а также и без лечения -- я ни увидел или ни услышал касательно жизни людской из того, что не следует когда-либо разглашать, я умолчу о том, считая подобные вещи священной тайной.

-- Священная тайна или не причинять вреда? -- спросила Вэл, с содроганием видя перед собой повисшее тело Бесс Линдер. -- Что из двух?

Гиппократ сидел на своих липучках и помалкивал. Виновна ли она в смерти Бесс Линдер? Если бы она поговорила с Бесс, а не сажала ее на антидепрессанты -- спасло бы это ее или нет? Возможно -- но так же возможно и то, что, придерживайся она своей политики «каждой проблеме -- по таблетке», умер бы кто-нибудь другой. Рисковать она не могла. Если устная терапия, а не лекарства может спасти хоть одну жизнь, стоит попробовать.

Вэл схватила трубку и нажала кнопку автонабора, соединявшую ее с единственной в городе аптекой -- «Лекарства и подарки Хвойной Бухты».

Ответил кто-то из продавцов. Вэл попросила Уинстона Краусса, фармацевта. Уинстон был одним из ее пациентов. Пятьдесят три года, неженат, весит на восемьдесят фунтов больше, чем следует. Его священной тайной, которой он поделился с Вэл на одном из сеансов, было противоестественное влечение к морским млекопитающим, в частности -- к дельфинам. Он признался, что ему никогда не удавалось посмотреть «Флиппер» без эрекции, а от обилия заученных наизусть программ Жака Кусто его бросало в жар от одного французского акцента. У него хранился анатомически точный надувной дельфинчик, которого он по ночам насиловал в ванне. Вэл излечила его от пристрастия разгуливать по дому в маске с трубкой для подводного плавания, поэтому красная мозоль от резинки по периметру физиономии Уинстона постепенно исчезла, но дельфина он употреблял каждую ночь, а признавался в этом Вэл ежемесячно.

-- Уинстон, это Вэл Риордан. Окажи мне услугу.

-- Конечно, доктор Вэл. Доставить что-то Молли? Я слыхал, она сегодня утром в «Пене» сорвалась. -- Слухи путешествовали по Хвойной Бухте со скоростью света.

-- Нет, Уинстон. Ты знаешь эту компанию, которая выпускает пустышки, похожие на все, что пожелаешь? Мы пользовались ими в колледже. Мне нужно, чтобы ты заказал плацебо всех антидепрессантов, которые я выписываю: «прозак», «золофт», «серзон», «эффексор», всю кучу и все дозы. Заказывай большие партии.

-- Я не понимаю, Вэл, -- для чего?

Вэл прочистила горло.

-- Я хочу, чтобы ты отоваривал все мои рецепты этими пустышками.

-- Ты шутишь.

-- Я не шучу, Уинстон. С сегодняшнего дня ни один из моих пациентов не должен получать настоящих медикаментов. Ни один.

-- Ты какой-то эксперимент ставишь? Контрольная группа или что?

-- Или что.

-- И ты хочешь, чтобы я брал с них обычную цену?

-- Разумеется. Наш старый уговор. -- Вэл получала от аптеки двадцать процентов. Работать она теперь собиралась гораздо больше и заслуживала вознаграждения.

Уинстон примолк. Она слышала, как он проходит через стеклянную дверь в задние комнаты аптеки. Наконец он заговорил:

-- Я не могу этого сделать, Вэл. Это неэтично. Я могу потерять лицензию, сесть в тюрьму.

Вэл очень надеялась, что когда-нибудь дойдет и до этого.

-- Уинстон, ты это сделаешь. Сделаешь, потому что иначе «Газетт» Хвойной Бухты опубликует на первой полосе, что ты -- рыбоёб.

-- Это незаконно. Ты не можешь разглашать то, что я рассказывал тебе при лечении.

-- Давай ты мне не будешь рассказывать о том, что незаконно, Уинстон. Я замужем за юристом.

-- Мне очень не хочется этого делать, Вэл. Ты что -- не можешь послать их в Сан-Хуниперо? Я мог бы говорить им, что не могу больше доставать им такие таблетки.

-- Но тут ничего не выйдет, правда же, Уинстон? У людей из Сан-Хуниперо нет твоего маленького увлечения.

-- Пойдут реакции на отвыкание. Это ты как собираешься объяснять?

-- Давай об этом я сама и позабочусь? Я увеличиваю количество сеансов в четыре раза. Я хочу, чтобы люди поправлялись, а не маскировали свои проблемы.

-- Это же после самоубийства Бесс Линдер, правда?

-- Я не могу потерять еще одного больного, Уинстон.

-- Антидепрессанты не увеличивают вероятности самоубийства или насилия. Эли Лилли доказал это в суде.

-- Да, а О-Джей⁽¹⁰⁾ вышел на свободу. Суд -- одно дело, Уинстон, а реально потерять пациента -- совсем другое. Я отвечаю за свою врачебную практику. Теперь заказывай таблетки. Я уверена, что прибыль от сахарных пилюль будет гораздо выше, чем от «прозака».

-- Я мог бы съездить во Флорида-Киз. Там есть одно такое место, где разрешают купаться с бутылконосыми дельфинами.

-- Не мог бы, Уинстон. Тебе нельзя пропускать терапию. Я хочу видеть тебя, по крайней мере, раз в неделю.

-- Какая же ты сука.

-- Я пытаюсь все сделать правильно. Какой день тебе подходит?

-- Я тебе перезвоню.

-- Не вынуждай меня, Уинстон.

-- Мне нужно сделать заказ, -- ответил он. И через секунду спросил: -- Доктор Вэл?

-- Что?

-- А мне от «серзона» тоже придется отказаться?

-- Мы поговорим об этом при встрече. -- Она повесила трубку и вытащила листик из груди Гиппократа.

Мне, нерушимо выполняющему клятву, да будет дано счастье в жизни и в искусстве и слава у всех людей на вечные времена; преступающему и дающему ложную клятву да будет обратное этому.

Означает ли это бесславие на вечные времена? Я же просто пытаюсь совершить правильный поступок. В кои-то веки.

И она сделала пометку: перезвонить Уинстону и назначить следующую встречу.

ЧЕТЫРЕ

Эстелль Бойет

Надежды сентября мало-помалу сходили на нет, и населением Хвойной Бухты овладело странное беспокойство. В немалой степени -- благодаря тому, что у многих началось отвыкание от медикаментов. Произошло это не сразу, торчки среднего класса отнюдь не запрудили в одночасье улицы, трясясь, потея и умоляя дать им дозу, -- но постепенно, по мере того, как осенние дни становились все короче. Насколько было известно самим больным (а Вэл Риордан позвонила каждому), они переживали обострение слабого сезонного синдрома, вроде весенней лихорадки. Назовем его осенним недомоганием.

Природа самих медикаментов позволяла симптомам растянуться на несколько последующих недель. «Прозаку» и некоторым старым антидепрессантам на то, чтобы выйти из организма, требовался почти месяц, поэтому люди поддавались раздражению медленнее, чем подсаженные на «золофт», «паксил» или «веллбуртин», которые вымывались за день или два. Лишенные медикаментов испытывали симптомы, напоминающие вялотекущий грипп, затем наступала спорадическая дезориентация сродни временному синдрому рассеянного внимания, а после на некоторых дымным пологом вновь наваливалась депрессия.

Одной из первых ощутила ее Эстелль Бойет, местная художница, преуспевающая и полуизвестная своими морскими пейзажами и идеализированными жанровыми сценками из жизни Хвойной Бухты. Действие ее рецепта закончилось за день до того, как д-р Вэл заменила весь запас медикаментов сахарными пилюлями, поэтому у нее отвыкание было уже в самом разгаре, когда она приняла первую дозу плацебо.

Эстелль -- шестидесятилетняя, дородная и жизнелюбивая женщина -- носила яркие кафтаны и распускала длинные седые волосы по плечам, энергично и решительно шагая по жизни, чем вызывала зависть тех, кому не исполнилось и половины ее лет. Тридцать лет она учительствовала в загнивающем и все более опасном Объединенном школьном округе Лос-Анжелеса -- преподавала восьмиклассникам разницу между акрилом и маслом, кистью и шпателем, Дали и Дега, а работой своей и семьей пользовалась как предлогом для собственного творческого бесплодия.

Вышла замуж она сразу после окончания художественного училища: Джо Бойет, подающий надежды молодой бизнесмен, единственный мужчина, которого она по-настоящему любила, и всего-навсего третий -- с которым спала. Когда восемь лет назад Джо умер, она едва не лишилась рассудка. Пыталась уйти с головой в преподавание, надеясь, что, вдохновляя детей, найдет причину и самой жить дальше. Однако перед лицом растущего насилия ей пришлось под халатом художника носить бронежилет и как-то раз, чтобы разжечь интерес учащихся, даже принести в класс ружья для пэйнтбола. Однако польза этого наглядного пособия свелась к нескольким акциям абстрактного экспрессионизма из окон проезжающих машин. А вскоре она начала получать письма с угрозами -- за то, что на занятиях по керамике не дает учащимся лепить трубки для крэка. Ученики -- детишки, живущие в гипервзрослом мире, где конфликты в песочнице разрешаются 9-миллиметровым стволом, -- и вынудили ее, в конечном итоге, оставить учительскую работу. У Эстелль последняя почва ушла из-под ног. Школьный психолог отправил ее к психиатру, который прописал антидепрессанты и посоветовал немедленно выйти на пенсию и переехать подальше от города.

Так Эстелль оказалась в Хвойной Бухте, где начала писать картины и попала под крылышко к доктору Вэлери Риордан. Поэтому вовсе не удивительно, что за последние несколько недель ее картины приобрели мрачный тон. Она писала океан. Каждый день. Волны и брызги, скалы и серпантин бурых водорослей на пляже, выдр и тюленей, пеликанов и чаек. Ее полотна продавались в местных галереях с такой скоростью, что на них едва успевала просохнуть краска. Однако в последнее время внутренний свет ее волн, титаново-белых и аквамариновых, подернулся тьмой. Каждый пляжный пейзаж говорил о безутешности и дохлой рыбе. Во сне ей виделись тени левиафанов, следящие за нею из глубин, и она, вся дрожа, просыпалась в испуге. С каждым днем становилось все труднее выносить на берег этюдник и краски. Открытое море и чистый холст внушали ужас.

Джо больше нет, думала она. Ни карьеры, ни друзей, я малюю китчевые морские пейзажи, плоские и бездушные, как Элвис в бархате. Я боюсь всего на свете.

Ей звонила Вэл Риордан и настойчиво приглашала на сеансы групповой терапии для вдов, но Эстелль отказалась. Вместо этого однажды вечером она, мучительно закончив портрет выбросившегося на берег дельфина, бросила все кисти засыхать в акриловой краске и направилась в центр -- куда угодно, лишь бы не видеть всего этого дерьма, которое называла искусством. Так она оказалась в «Пене Дна» -- первом баре, куда ступила ее нога со студенческих лет.

* * *

В «Пене» было полно блюза, дыма и людей, пропускавших одну стопку за другой и прятавшихся от печали. Будь они собаками, валялись бы во дворе, жевали траву и тявкали на все, от чего им так паршиво. Кости бы не грызли, за мячами не гонялись -- ни один хвост бы не вилял. Ох, жизнь -- это слишком проворная кошка, слишком короткий поводок, это блоха как раз там, откуда не выкусить. В салуне стояла собачья тоска, а Сомик Джефферсон был назначен ее плакальщиком. В черных очках его отражалась луна, и он подводил в ля-миноре итог всем страданиям людским, елозя бутылочным горлышком по гитаре «Нэшнл» так, что та скоро завыла медленным ветром в струнах души. Сомик ухмылялся.

Из примерно сотни посетителей «Пены» половина так или иначе отвыкала от медикаментов. У стойки размещался контингент жалеющих себя -- они сверлили взглядами донышки своих стаканов и покачивались под ритмы Дельты. За столиками ныли о своих проблемах и жевали друг другу уши более общительные из унылых, то и дело обнимаясь или посылая друг друга подальше. Вокруг бильярдного стола собрались возбужденные и агрессивные, искатели козлов отпущения. Группа по преимуществу состояла из мужчин, и Теофилус Кроу на своем наблюдательном пункте у стойки не спускал с них глаз.

После смерти Бесс Линдер редкий вечер в салуне обходился без драки. Помимо этого наблюдалось больше блюющих, больше орущих, больше рыдающих и больше нежеланных заигрываний, прерываемых пощечинами. Работы у Тео было по горло. У Мэвис Сэнд -- тоже. Только она была счастлива.

Эстелль вошла в салун в своем заляпанном краской халате и шетландском свитере, волосы заплетены в длинную серую косу. Музыка и дым сразу захлестнули ее, и она приостановилась в дверях. У входа кучковались какие-то мексиканские работяги, сосавшие «Бадвайзер», и один присвистнул при виде нее.

-- Я пожилая женщина, -- отозвалась Эстелль. -- Постыдились бы.

Она протолкнулась к бару и заказала белого вина. Мэвис налила ей в пластиковый пивной стаканчик. (В последнее время она всем наливала в пластик. От блюза, очевидно, людям хотелось бить стекло -- о головы друг друга.)

-- Много дел? -- спросила Эстелль, хотя сравнивать ей было не с чем.

-- Блюзом их сюда как веревкой тянет, -- ответила Мэвис.

-- А я к блюзу равнодушна, -- сообщила Эстелль. -- Мне больше нравится классическая музыка.

-- Это будет трёха, -- сказала Мэвис, взяла деньги и переместилась в другой конец стойки.

Эстелль почувствовала, что ей плюнули в лицо.

-- Не обращайте на Мэвис внимания, -- произнес мужской голос. -- Она всегда чудит.

Эстелль подняла взгляд, обнаружила перед собой пуговицу на рубашке, посмотрела выше и встретила улыбку Тео. С констеблем она раньше никогда не встречалась, но знала, кто он такой.

-- Я даже не понимаю, зачем сюда пришла. Я не пью.

-- Вокруг что-то происходит, -- ответил Тео. -- Думаю, зима снежная будет, или что-нибудь вроде. Народ из всех щелей повыползал.

Они познакомились, и Тео похвалил картины Эстелль, которые видел в галереях. Та от комплимента отмахнулась.

-- Странное место для констебля.

Тео ткнул в сотовый телефон у себя на поясе.

-- Моя оперативная база, -- сказал он. -- Все беспорядки начинаются здесь. А если я уже тут, то могу с ними покончить, пока их не раздует.

-- Очень сознательно с вашей стороны.

-- Нет, я просто ленивый. И устал. За последние три недели меня вызывали на пять семейных скандалов, десять потасовок, двое заперлись в ванных и грозили покончить с собой, какой-то парень ходил от дома к дому и кувалдой сшибал головы у садовых гномиков, а одна женщина пыталась выковырять мужу глаз чайной ложкой.

-- Ох господи. Похоже на день из жизни лос-анджелесского участкового.

-- Тут не Лос-Анджелес. Не хочу жаловаться, но я не очень готов к волне преступности.

-- А бежать отсюда больше некуда, -- сказала Эстелль.

-- Простите?

-- Люди сбегают сюда от конфликтов, вам не кажется? В маленький городок, чтобы избежать насилия и конкуренции большого. И если вам здесь трудно с этим справиться, то бежать некуда. Можно просто задрать лапки.

-- Цинично как-то. Я думал, художники должны быть идеалистами.

-- Сотрите с циника краску и обнаружите разочарованного романтика.

-- Вы такая? -- спросил Тео. -- Разочарованный романтик?

-- Единственный человек, которого я любила, умер.

-- Мне жаль.

-- Мне тоже. -- Она допила вино.

-- Полегче, Эстелль. Это не помогает.

-- Я же говорю -- я не пью. Просто нужно было сбежать из дома.

От бильярдного стола донеслись какие-то вопли.

-- Требуется мое присутствие, -- сказал Тео. -- Извините. -- И он стал пробираться сквозь толпу к двум мужикам, уже изготовившимся к драке.

Эстелль поманила Мэвис и попросила налить еще, потом повернулась и стала смотреть, как Тео восстанавливает мир. Сомик Джефферсон пел грустную песню о старой курве, которая его обидела. Это я, подумала Эстелль. Старая никчемная курва.

* * *

Самолечение начинало действовать к полуночи. Большинство посетителей «Пены» сдались и начали хлопать и подвывать в такт блюзам Сомика. Довольно многие сдались и отправились по домам. К закрытию в баре осталось лишь пятеро, а Мэвис довольно похмыкивала над полным ящиком кассы. Сомик Джефферсон отложил свой стальной «Нэшнл» и подтянул к себе двухгаллонную банку из-под маринованных огурчиков, куда ему складывали чаевые. Через край пересыпались долларовые купюры, по дну ерзала мелочь, а в середине тут и там на воздух просились пятерки и десятки. Даже двадцатка мелькнула, и Сомик нырнул за ней, как ребенок за сюрпризом в коробку крекеров. Он отнес банку к стойке и грохную ею рядом с Эстелль. Та восхитительно, красноречиво не вязала лыка.

-- Эй, девочка, -- обратился к ней Сомик. -- Нравится блюза, да?

Эстелль пошарила глазами в воздухе в поисках источника вопроса, точно тот мог исходить от ночного мотылька, нарезавшего спирали вокруг лампочки над баром. Наконец взгляд ее успокоился на блюзмене, и она произнесла:

-- Вы очень хорошо играете. Я уже собиралась уходить, но музыка понравилась.

-- Ну, вот ты и осталась, -- подытожил Сомик. -- Погляди-ка. -- Он потряс банкой с деньгами. -- У меня тут поболе двух сотен набралось, а вон та хрычовка мне еще, наверно, столько же должна. Что скажешь -- может, прихватим пинту, да гитару мою, да двинем на пляж? Отметим?

-- Я лучше домой пойду, -- сказала Эстелль. -- Мне утром нужно рисовать.

-- Так ты художница? Я никогда себе художницу не знал. Так что скажешь -- может, все-таки на пляж, рассвет встретим?

-- Не то побережье. Здесь солнце над горами восходит.

Сомик расхохотался.

-- Видишь, значит и ждать не нужно. Давай с тобой тогда просто на пляж пойдем?

-- Нет, не могу.

-- Потому что я черный, да?

-- Нет.

-- Потому что я старый, правильно?

-- Нет.

-- Потому что я лысый. А тебе не нравятся лысые старики, верно?

-- Нет, -- ответила Эстелль.

-- Потому что я музыкант. А ты слыхала, что мы безответственные, ведь так?

-- Нет.

-- Потому что втарен как бык, наверно?

-- Нет! -- сказала Эстелль.

Сомик снова расхохотался.

-- Но ты же все равно не откажешься об этом по всему городу раззвонить, правда?

-- Откуда мне знать, как вы втарены?

-- Ну, -- ответил Сомик, сделал паузу и ухмыльнулся, -- можно сходить со мной на пляж.

-- Вы -- гадкий и липучий старый козел, правда, мистер Джефферсон? -- спросила Эстелль.

Сомик склонил перед ней сверкающую лысину.

-- Поистине, мисс. Я поистине гадок и липуч. И я слишком стар, чтобы доставлять людям хлопоты. Это я признаю. -- И он протянул ей длинную сухую руку. -- Пойдем на пляж и там хорошенько отпразднуем.

Эстелль показалось, что сам сатана водит ее вокруг пальца. Под этой шершавой старой и бесприютной шелухой чувствовалось что-то гладкое и упругое. Ведь именно такая темная тень всплывала из прибоя на ее картинах?

Она взяла его руку.

-- Пошли на пляж.

-- Ха! -- ответил Сомик.

Из-под стойки Мэвис вытащила свою «Луисвилльскую Дубину» и протянула Эстелль:

-- На, может, с собой прихватишь?

* * *

Они нашли в скалах нишу, закрытую от ветра. Сомик вытряхнул из черно-белых башмаков песок и потряс носками, разложив их сушиться.

-- Подло меня волна прихватила.

-- Я ж тебе говорила -- сними ботинки, -- сказала Эстелль. Все это забавляло ее -- она не имела права так радоваться жизни. Несколько глотков из пинты Сомика не дали дешевому белому скиснуть у нее в желудке. Ей было тепло, несмотря на пронизывающий ветер. Сомик, напротив, выглядел довольно уныло.

-- Никогда мне океан особо не нравился, -- сказал он. -- Слишком много там подлых тварей. От них только мурашки по коже и больше ничего.

-- Если тебе океан не нравится, чего ж ты меня сюда позвал?

-- Тот длинный мужик сказал, что тебе нравится картинки на пляже рисовать.

-- У меня в последнее время от океана тоже мурашки по коже. В моих картинах стало больше тьмы.

Длинным пальцем Сомик смахнул песок со ступни.

-- А ты блюз нарисовать сможешь?

-- Ты когда-нибудь видел Ван-Гога?

Сомик обвел взглядом море. Три четверти луны плескались в нем, как ртуть.

-- Ван-Гог... Ван-Гог... скрипач из Сент-Луиса?

-- Он и есть, -- ответила Эстелль.

Сомик забрал у нее пинту и усмехнулся.

-- Девочка, ты хлещешь у мужика пойло да еще и лжешь ему. Я знаю, кто такой Винсент Ван-Гог.

Эстелль не смогла вспомнить, когда в последний раз ее называли девочкой, но была уверена, что тогда ей это и наполовину не понравилось так, как сейчас.

-- А теперь кто лжет? Тоже девочка?

-- Знаешь, под этим твоим свитером с халатом девочка еще запросто может оказаться. Но опять же -- я могу и ошибиться.

-- Кто знает?

-- А я? Вот -- смотри, какая грустная. -- Сомик взял гитару, прислоненную к камню, и тихо заиграл под шум прибоя. Он пел о мокрых башмаках, о том, как вино уже плещется на донышке, и о ветре, пробирающем до самой кости. Эстелль прикрыла глаза и медленно покачивалась под музыку. Давно уже ей не было так хорошо.

Он вдруг замолчал.

-- Черт бы меня разодрал. Ты только погляди.

Эстелль открыла глаза и посмотрела на полосу прибоя, куда показывал Сомик. На берег выпрыгнула рыба и теперь билась на песке.

-- Ты такое когда-нибудь видела?

Эстелль покачала головой. Из воды выскакивало все больше и больше рыбешек. За волноломами море просто кипело от сбесившейся рыбы. Поднялась волна -- как будто ее подтолкнули из глубины.

-- Там что-то движется.

Сомик подобрал башмаки.

-- Пошли-ка отсюда.

Эстелль и не подумала спорить.

-- Да. Быстрее.

Она вспомнила огромные тени, которые все время появлялись в волнах на ее картинах. Схватив башмаки Сомика, она соскочила с валуна и быстро направилась по пляжу к лестнице на вершину обрыва, где Сомик оставил свой «универсал».

-- Скорее.

-- Иду, иду. -- Сомик паучьи сполз с валуна и поспешил следом.

Около машины, когда оба переводили дух, присев на бампер, а Сомик нашаривал в кармане ключи, они вдруг услышали рев. Рев тысячи туберкулезных львов -- в нем было поровну громкости, ярости и мокроты. Ребра Эстелль задрожали, отзываясь на этот звук.

-- Господи! Что это такое?

-- Залезай в машину, девочка.

Эстелль не успела захлопнуть за собой дверцу -- Сомик уже возился с ключом зажигания. «Универсал» рванул с места, разбрасывая гравий.

-- Постой, у тебя ж ботинки на крыше остались.

-- Пусть подавится, -- ответил Сомик. -- Они получше тех, что он сожрал в прошлый раз.

-- Кто -- он? Что это такое, к чертовой матери? Ты знаешь, что это было?

-- Расскажу, как только с инфарктом покончу.

ПЯТЬ

Морской Ящер

Огромный Морской Ящер сделал передышку в погоне за восхитительным радиоактивным ароматом и отправил инфразвуковое послание серой китихе, проплывавшей в нескольких милях впереди. В грубом переводе послание звучало так:

-- Эй, крошка, как насчет пожрать вместе планктона и чуток побарахтаться?

Китиха не остановилась в своем неуклонном стремлении к югу, но ответила инфразвуковым гулом:

-- Я знаю, что ты за пташка. Не лезь, а то напорешься.

Морской Ящер поплыл дальше. По пути чудовище слопало гигантскую акулу, нескольких дельфинов и пару сотен тунцов. Теперь его занимал секс, а не пища. На подходе к Калифорнии радиоактивный запах почти совсем исчез. Утечку на атомной станции обнаружили и ликвидировали. Тварь оказалась примерно в миле от берега -- с акулой в брюхе и совершенно не помня, что выманило ее из вулканического гнезда. До хищника донесся с берега сигнал -- апатия безразличной ко всему добычи. Депрессия. Теплокровные жертвы -- дельфины и киты -- тоже иногда издавали его. Огромный косяк пищи просто умолял, чтобы его съели -- причем, плескался он у самого берега. Ящер остановился за линией прибоя и всплыл на поверхность посреди зарослей морской травы. Его голова прорвала спутанные пряди водорослей, точно восстающий из могилы грузовик.

И тут он услышал. Ненавистный звук. Вражеский. Прошло уже полвека с тех пор, как Морской Ящер в последний раз покидал глубины вод -- суша не была его естественной средой обитания, -- но инстинкт нападения перевесил чувство самосохранения. Он закинул голову и, тряхнув огромными лиловыми жабрами, торчавшими на шее, как кроны деревьев, изверг фонтаны воды из рудиментарных легких. Воздух обжег пещеру его гортани впервые за пять десятков лет, вырвавшись ужасающим ревом боли и ярости. Три защитных мембраны сползли с глаз, точно автомобильные стекла: он снова мог видеть в горьком воздухе. Зверь ударил по воде хвостом, взмахнул огромными перепончатыми лапами и торпедой ринулся к берегу.

Гейб

Прошло почти десять лет с тех пор, как Гейб Фентон препарировал собаку, но теперь, в три часа ночи он всерьез подумывал о том, чтобы взять скальпель и сходить к своему лабрадору-трехлетке Живодеру, который бился в психотическом припадке лая. Днем Живодера выставили на веранду -- он весь вывалялся в останках чаек и отказался приближаться к полосе прибоя или вставать под шланг, чтобы вымыться. Для Живодера дохлая птица пахла романтикой.

Гейб выполз из постели и прошлепал в одних трусах к двери, прихватив по дороге походный сапог. Он был биологом -- получил в Стэнфорде ученую степень по поведению животных, -- поэтому со всем весом академического авторитета распахнул дверь и швырнул в пса сапогом, подкрепив воспитательный навык словесной командой:

-- Живодер, а ну заткнись на хер!

Живодер сделал паузу ровно настолько, чтобы увернуться от летящего «Л. Л. Бина», а затем, верный своей природе и хорошим манерам, выудил сапог из тазика, служившего ему чайной чашкой, и вернул хозяину. Причем аккуратно поставил мокрую обувь прямо на ноги биологу. Гейб захлопнул дверь перед его носом.

Ревнует, подумал Живодер. Не удивительно, что никак не может раздобыть себе самку, пахнущую стиральным порошком и мылом. Кормилец бы так не чудил, если б иногда мог выходить из дому и нюхать дамские попки. (Живодер всегда называл Гейба Кормильцем.) Быстренько облизав себя и убедившись лишний раз, что он и в самом деле -- Дон-Жуан всей собачьей породы, Живодер возобновил припадок. Ну как он не понимает, думал пес, -- к нам приближается опасность. Тревога, Кормилец, тревога!

Возвращаясь к кровати, Гейб Фентон глянул на монитор компьютера. Масса крохотных зеленых точек ползла по карте Хвойной Бухты. Биолог замер и протер глаза. Невозможно.

Гейб подошел к компьютеру и набрал команду. Карта района развернулась в другом масштабе. Но точки все равно ползли одной линией. Он увеличил масштаб до нескольких миль -- они продолжали перемещаться. Каждая зеленая точка на карте обозначала крысу: каждую Гейб в свое время поймал живьем, каждой ввел микрочип, после чего выпустил на свободу. Их местоположение отслеживал и наносил на карту спутник. И теперь эти крысы в радиусе десяти миль все как одна перлись на восток, подальше от побережья. Грызуны так себя не ведут.

Гейб перемотал запись. Массовый исход крыс начался внезапно всего два часа назад, и большая часть популяции на целую милю мигрировала в глубь континента. Они неслись как угорелые и уже далеко вышли за границы привычного ареала. Крысы -- спринтеры, на длинные дистанции бегать не умеют. Здесь что-то не так.

Гейб нажал на клавишу, и около каждой зеленой точки появился номер. Вживленные микрочипы были уникальны, каждую крысу можно было опознать, как самолет на экране радара. Крыса 363 не выходила за пределы двухметрового радиуса уже пять дней. Гейб предполагал, что она либо рожает, либо заболела. Теперь 363-я удрала от своей обычной территории на полмили.

Аномалии -- и хлеб, и проклятье исследователей. Новые данные Гейба взбудоражили, но и встревожили. Такая аномалия может привести к научному открытию -- или выставить его круглым идиотом. Он перепроверил данные тремя разными методами, затем подключился к метеостанции на крыше своего дома. В смысле погоды ничего особенного не происходило -- все изменения атмосферного давления, влажности, силы ветра и температуры воздуха в пределах нормы. Он выглянул в окно: на побережье усаживался низкий туман, как полагается. В сотне ярдов он уже едва мог различить маяк. Его законсервировали двадцать лет назад и теперь использовали только как метеостанцию и базу биологических исследований.

Он сдернул с кровати одеяло и завернулся в него, чтобы окончательно не замерзнуть, а потом вернулся к столу. Зеленые точки ползли дальше. Гейб набрал номер Лаборатории реактивных двигателей в Пасадене. Снаружи Живодер по-прежнему заливался лаем.

-- Живодер, заткнись к такой матери! -- заорал Гейб в тот момент, когда автоответчик соединил его с сейсмолабораторией.

Ответила женщина -- голос молодой, наверное, практикантка:

-- Прошу прощения?

-- Простите, я разговаривал с собакой. Да, здравствуйте, это доктор Гейб Фентон с биостанции в Хвойной Бухте. Я просто хотел уточнить, не регистрируете ли вы какой-либо сейсмической активности.

-- Хвойная Бухта? Будьте добры, долготу и широту?

Гейб продиктовал координаты.

-- Мне кажется, что-то происходит у берега.

-- Ничего нет. Вчера в девять утра зафиксирован небольшой толчок в эпицентре у Паркфилда. Ноль целых ноль пятьдесят три балла. Вы бы его даже не почувствовали. А у вас что-то инструменты показывают?

-- У меня нет сейсмографии, я потому вам и звоню. Здесь биологическая база и метеостанция.

-- Простите, доктор, я не знала. Я здесь новенькая. Вы что-то ощутили?

-- Нет. У меня крысы бегут. -- Не успел он договорить, как пожалел, что вообще раскрыл рот.

-- Простите?

-- Не обращайте внимания, я просто проверяю. У некоторых моих подопытных образцов наблюдается аномальное поведение. Если вы что-то зафиксируете в течение ближайших дней, вы не могли бы мне перезвонить? -- Он оставил ей номер.

-- Вам кажется, что ваши крысы предсказывают землетрясение, доктор?

-- Я этого не утверждал.

-- Вы же знаете, что животные, предсказывающие сейсмическую активность, -- просто бабушкины сказки.

-- Знаю, знаю. Но я пытаюсь предусмотреть все, что можно.

-- А вам не приходило в голову, что их может пугать ваша собака?

-- Я приму к сведению этот фактор, -- ответил Гейб. -- Простите, что отнял у вас время. -- Он положил трубку, чувствуя себя полным кретином.

Ничего сейсмического, ничего метеорологического, а звонок в дорожно-патрульную службу подтвердил, что не происходит ни утечки химикатов, ни пожара. Он должен был проверить все данные. Может быть, что-то испортилось в спутниковом сигнале. Единственный выход -- взять портативную антенну и отследить крыс в полевых условиях. Он быстро оделся и направился к грузовичку.

-- Живодер, кататься хочешь?

Пес завилял хвостом и рванул к машине. Самое время, подумал он. Пора валить подальше от берега, Кормилец.

А в доме некоторые зеленые точки оторвались от массы и направились в обратную сторону -- к берегу.

Морской Ящер

Морской Ящер выполз на берег и заревел -- его ноги приняли на себя всю массу туши, и подводное течение перестало держать за ляжки. Жажда убить врага утихла, уступив место голоду: выход из океана требовал сил. Орган в основании мозга, исчезнувший у других биологических видов, еще в те времена, когда единственными предками человека могли считаться древесные землеройки, испустил электрический сигнал, который подманивал пищу. А пищи здесь навалом, чувствовал тот же самый орган.

Морской Ящер подковылял к пятидесятифутовому утесу в конце пляжа, оперся на хвост и поднялся, помогая себе передними лапами. От носа до хвоста он вытягивался на сто футов, а если вставал во весь рост и выпрямлял массивную шею, то достигал двадцати пяти футов в высоту. На широких задних лапах имелись перепонки, на передних -- когти: большой палец отстоял от трех остальных так, чтобы легко можно было хватать и убивать добычу.

На вершине утеса его уже поджидали жертвы, которых он подманил. Еноты, суслики, несколько скунсов, лисица и две кошки кувыркались в сухой траве: кто-то спаривался, кто-то в блаженном самозабвении выискивал блох, другие просто валялись на спине, точно в пароксизме внезапной радости. Морской Ящер одним движением языка смел их себе в огромную пасть, хрустнув несколькими костями, но большинство заглотил не жуя. Потом рыгнул, наслаждаясь пряным букетом скунсов, и почмокал челюстями, словно двумя мокрыми матрацами. От удовольствия по его бокам заскользили неоновые вспышки.

Ящер перевалил утес, миновал Прибрежное шоссе и вступил в спящий городок. Улицы были пусты, в деловых кварталах Кипарисовой улицы свет не горел. Густой туман плескался о стены наполовину деревянных строений, отдаленно напоминавших об эпохе Тюдоров, зелеными коронами нависал над уличными фонарями. Над городом сигнальным маяком торчала красная вывеска «Тексако».

Морской Ящер изменил цвет кожи на дымчато-серый оттенок тумана и двинулся по центральной улице змеевидной тучей. Он шел на низкий рык, доносившийся из-под красного маяка. Вот туман расступился, и он увидел Ее.

Она урчала у опустевшей заправочной станции, маня и дразня его. Подойди-ка сюда, урчала она. Низко и соблазнительно. В ее серебристых боках зовуще отражались туман и красная вывеска -- она просто умоляла его залезть на себя. Морской Ящер мигнул чередой разноцветных огней, явив свои великолепные мужские достоинства. Кроны его жабер на шее встопорщились, по их ветвям пронеслись ленты цветного света.

Ящер послал ей сигнал, который в грубом переводе можно было понять только так:

-- Эй, крошка, а мы с тобой разве нигде раньше не встречались?

Та лишь застенчиво мурлыкала в ответ, но он-то знал, что она его хочет. У нее были короткие черные ноги, тупой обрубок хвоста, и пахло от нее так, точно она недавно проглотила траулер, но устоять перед этими серебристыми боками было невозможно.

Морской Ящер сам стал серебряным, чтобы она не испытывала никакой неловкости, потом вознесся на задние лапы и показал ей свой возбужденный член. Никакой реакции -- одно робкое урчание. Он принял его за приглашение и зашагал по автомобильной стоянке, намереваясь трахнуть топливную цистерну.

Эстелль

Эстелль поставила перед Сомиком кружку чая и сама села напротив. Сомик отхлебнул, скривился, вытащил из заднего кармана пинту и отвинтил крышку. Эстелль перехватила его руку.

-- Ты должен мне кое-что объяснить, мистер Блюзмен.

Нервы художницы расходились -- и это еще мягко сказано. Не успели они и на полмили отъехать от берега, как ею овладело внезапное желание вернуться. Она даже пыталась вырвать у Сомика руль. Совсем с ума сошла. Собственное поведение напугало Эстелль так же, как и неведомая тварь на берегу, и когда они добрались до ее дома, она немедленно проглотила таблетку «золофта», хотя свою дневную дозу уже выпила.

-- Оставь меня в покое, женщина. Обещал -- значит, расскажу. Мне требуется лекарство от нервов.

Эстелль выпустила его руку.

-- Так что там было на пляже?

Сомик сначала плеснул виски ей в чай, затем нацедил себе и ухмыльнулся:

-- Видишь ли, меня не всегда звали Сомиком. С рождения-то я -- Мериуэзер Джефферсон. А Сомик появился гораздо позже.

-- Господи, Сомик, мне уже шестьдесят лет. Думаешь, я доживу до конца твоей истории? Что шевелилось сегодня в воде, к чертовой матери?

Эстелль явно была не в себе, если ругалась такими словами.

-- Так ты хочешь знать или нет?

Она отхлебнула чай.

-- Прости. Давай дальше.

ШЕСТЬ

История Сомика

Тому лет полста это было. Я бродяжил по Дельте, шару сбивал в дорожных забегаловках со своим корешем Хохотунчиком. Его Хохотунчиком звали, потому что блюза никогда не догонял. То есть, лабать блюза-то он мог, да только не чувствовал ни шиша -- ни секунды. И в кармане сквозняк, и ломает его с бодунища -- а все равно скалится. Хоть ты тресни. Я ему говорю: «Хохотунчик, ты ж никогда не залабаешь лучше Глухого Хлопка, покуда нутром блюза не почуешь».

А Глухой Хлопок Дормайер -- это дедуля такой был, мы с ним джемовали время от времени. Видишь ли, в те годы до хрена блюзменов слепыми были, их так и звали -- Слепой Лимон Джефферсон, Слепой Вилли Джексон, вроде того. А старина Хлопок -- тот глухой как пень был. Но так не очень музыку залабаешь, слепому-то -- еще куда ни шло. Играем мы «Перекрестки», к примеру, а Глухой Хлопок в сторонку отвалил и знай себе «Пешеходный Блюз» шпарит -- да еще воет, что твой пес-недобиток. Мы закочумаем, сходим в лавку, возьмем прочуфанить себе, ко-колы там, а Глухой Хлопок все дальше заливается. Больше всех ему фартило, потому как не слыхал, насколько сам лажает. А у нас ни у кого духу не хватало ему об этом сказать.

Ладно, чего там. Вот я и говорю ему, мол, никогда ты не залабаешь лучше Глухого Хлопка, покуда блюза в себя не примешь.

А Хохотунчик мне: «Тогда ты мне должен помочь».

Вот, значит, а Хохотунчик же -- кореш мой, еще по старым временам, партнер, можно сказать. Поэтому я ему говорю: я блюза-то на тебя напущу, только ты уж чур не злись на меня, как я это сделаю -- мое дело. Он говорит: лады, и я говорю: лады, -- и начинаю блюза на него спускать с цепи, чтоб можно было на пару в Чикагу рвануть и в Даллас, записать себе пластинок, да «кадиллаком» втариться и так дальше, как у других парней, вроде Мадди Уотерса или Джона Ли Хукера и прочих.

А у Хохотунчика жена была, звали Ида Мэй, красотуля такая. И держал он ее в Кларксвилле. И постоянно хлестался: дескать, не болит у меня голова за Иду Мэй, когда я на гастроли уматываю, поскольку любит она меня единственно и страстенно. И вот как-то говорю я Хохотунчику: в Батон-Руже мужик один есть, сдает совсем новую банку «Мартин» всего за десять баксов -- так не съездит ли он и не возьмет ли мне эту гитару, потому как у меня вдруг понос открылся, и на поезде мне ехать никак не возможно.

И вот полдня не проходит, как Хохотунчик из города, а я беру какого-никакого пойла, цветочков-фигочков и прямым ходом к малютке Иде Мэй. А она молоденькая совсем, пить ни хрена не умеет, но уж как только я сказал ей, что старину Хохотунчика поездом переехало, она кинулась из горла хлестать, точно из мамкиной титьки. То есть, в перерывах между воплями да слезами -- а я и сам всплакнул, признаться, все ж таки партнер мой Хохотунчик был и все такое, упокой Господи его душу. И тут -- сам опомниться не успел, а уже Иду Мэй утешаю как полагается, любовью в ее скорбный час и прочая.

Хохотунчик, значит, возвращается, и знаешь -- ни слова мне, что я с Идой Мэй баловался, а говорит зато: прости, не нашел я мужика с гитарой, -- отдает мне десятку и домой торопится, потому как Ида Мэй так рада его видеть, мол, что по особой программе его весь день обслуживает. А я ему: «Так и меня ведь она по особой программе обслуживала», -- а он говорит: это ничего, ей же одиноко было, а ты -- мой лучший друг. В самые блюза, значит, парнишка вляпался, да только к нему ни хрена не прилипло.

Поэтому я что -- беру напрокат «форд» модели Т, еду к Хохотунчику и давлю там колесами его собаку, что на дворе привязана. А он мне: «Собака все равно старая уже. Я еще совсем пацаном ее себе завел. Так что самое время Иде Мэй щеночка подарить».

«И тебе не грустно?» -- спрашиваю.

«Не-а,» -- отвечает. -- «Собака свое пожила уже».

«Ты, Хохотунчик, -- безнадега. Мне надо мозгой пораскинуть».

И вот сижу, раскидываю. Два дня раскидывал, как блюза на старину Хохотунчика напустить. Но знаешь что -- даже когда этот парень стоял и смотрел, как дымятся угольки от его дома, в одной руке -- Ида Мэй, в другой -- гитара, он все равно только Бога благодарил, что они успели из дому выскочить и не ошпарились.

Мне проповедник как-то раз сказал, что есть такие люди -- они до трагедии возносятся. Говорит, черномазые народы, они до трагедии должны вознестись, наподобие Иова в Библии, ежели хотят, чтобы воздалось им как полагается. И вот я прикинул -- Хохотунчик как раз такой, до трагедии подымается, а сам только крепчает, когда пакость какая на него валится. Чтобы блюза себе схавать, есть много разных дорог. Не только ж пакости валятся, иногда и просто ничего хорошего не происходит -- разочарование, слыхала такое слово, нет?

И вот узнал я как-то, что под Билокси, в аккурат возле одного из соленых болот у Залива завелся сом -- здоровый, со шлюпку, и никто его поймать не может. Даже белый там один есть, так он пятьсот долларов предлагает тому, кто сомика того отловит и ему принесет. А народы, они того сома ловят-ловят, да только никак не везет им. И вот я говорю Хохотунчику, дескать, есть у меня рецепт один секретный: мы с ним того сомика поймаем, бабки огребем, поедем в Чикагу и запишем себе пластинок.

А я-то знаю, что не бывает сомиков со шлюпку, а если б и были, то их бы давно уже всех выловили. Но Хохотунчику -- ему разочарование надобно, ежели хочет, чтобы блюза на него прыгнуло. И вот пока мы туда едем, я в него такие детские мечты вливаю: у этого сомика на спине уже «кадиллаки» растут и дома с усадьбами. Едем мы на этой трахоме -- на «форде», на модели Т, а сзади у нас двести футов веревки и крючки на акулу вместе с моим секретным рецептом для сомиков. Я прикидываю: наживки мы себе по дороге раздобудем, и точно -- сшибаю случайно двух клушек, они, глупые, слишком близко к дороге вылезли.

Стемнеть не успело, а мы уже к той протоке подъехали, где этот старый кошак вроде как живет. А в те дни примерно половина округов в Миссиссиппи была такими объявами утыкана: НИГГЕР, ЗАКАТ В ЭТОЙ ОКРУГЕ ТЫ НЕ ВСТРЕТИШЬ. Поэтому мы всегда себе планируем добраться куда надо до темноты.

А секретный рецепт у меня такой: галлон куриного потроха, я его на заднем дворе на год в землю зарыл. Беру я эту банку, ковыряю в крышке дырок и в воду фигачу. «Сомик-то гнилой потрох нахнокает и как миленький сюда пришлендает,» -- говорю я Хохотунчику. Цепляем мы одну клушку глупую на крюк и тоже туда швыряем, а сами садимся, принимаем по глотку-другому, я же тем временем все время лабуду втираю про эти пятьсот баксов, а Хохотунчик знай себе скалится, по своему обычаю.

Чуть погодя Хохотунчик на берегу закемарил. Пускай дрыхнет, думаю. Тем больше разочарование -- оклемается, а сомика-то мы не поймали. И чтоб уж наверняка, я начинаю веревку-то вытягивать -- десять футов не вытянул, как что-то в нее вцепилось. И веревка эта как пошла мне руку шпарить -- точно на том конце лошадь бешеная понесла. Тут я наверно заорал, потому что Хохотунчик, гляжу, проснулся и совсем в другую сторону дернул. Я ему -- ты чего делаешь? -- а веревка мне руки жжет, как змея подпаленная.

Ну, все, думаю и веревку отпускаю. Блюзмену ж руки беречь надо. И тут веревка до конца дошла, натянулась, будто струна ми, да как блямкнет. Мне всю рожу мхом и илом залепило. Я оборачиваюсь и вижу -- Хохотунчик «форд» модети Т раскочегаривает. Он к бамперу веревку присобачил и теперь жмет на газ прочь от протоки и то, что в воде сидит, с собой тянет. А из воды оно лезет нелегко, «форд» аж благим матом визжит, колеса вхолостую, вот-вот взорвется. На берег же тем временем лезет рыбина таких размеров, что я сроду не видал, -- и сом этот не очень счастливый, по всему видать. Потому что колотит его и крючит так, что меня чуть в грязи всего не похоронило.

Хохотунчик по тормозам дал, сидит и смотрит на наш улов. И тут сомик так орать начинает, что рыбе вроде и не положено. Как баба прямо на крик исходит. Я и так едва не обделался, а тут еще с протоки такой вопль пошел, что, думаю, точно сам сатана домой вернулся.

«Ну вот тебе и повезло, Хохотунчик,» -- говорю я. А он мне только:

«Садись в машину.»

А меня два раза приглашать не надо, потому как из протоки такое поперло -- прямо локомотив зубастый, причем с такой же скоростью. Я уже в «форде» сижу, и мы оттуда рвем, что есть мочи, сом за нами телебенится, а тварь -- по пятам.

И вот мы дистанцию набрали, и я говорю Хохотунчику, мол, тормози. Вылезли мы, пошли посмотреть улов наш на пятьсот долларов. А тот уже сдох, утягали мы его до смерти, и выглядит не то что бы очень. Луна полная светит, и видно, что сомик-то -- не совсем обычный. То есть, и плавники у него на месте, и хвост, да только на брюхе вроде как лапки растут.

Хохотунчик говорит: «Это чё?»

А я ему: «Хрен знает».

«А там, сзади -- чё?» -- спрашивает он.

«А это, -- говорю, -- его мамочка. И она нами очень недовольна».

СЕМЬ

В этой ковбойской трагедии кантри-вестерна стенает больная душа блюза -- вот что в ней стенает. Примерно так:

Заплатишь по всем счетам, срок оттрубишь за баранкой, сверхурочные по тягомотине дорог, аж позвонки в гармошку и желудок прокиснет от крепкого кофе -- и вот когда уже добьешься хорошей работы с приличной зарплатой и премиальными, и в конце тоннеля замерцает свет пенсии, когда в уши прольется дальняя песня сирен: лодка -- на окуня ходить -- и ящик «Миллера», что манит к себе, точно официантка с автостанции по кличке Лапуся, -- как раз тогда обязательно приползает какой-нибудь монстр и пердолит твой бензовоз. И вся жизнь коту под хвост. Вот что случилось с Элом.

Эл себе кемарил в кабине своей цистерны, пока неэтилированные жидкие динозавры, пульсируя, стекали по большой черной трубе в подземные резервуары станции «Тексако» Хвойной Бухты. Заправка была закрыта, за прилавком никого, потрындеть не с кем, у него уже конец рейса, осталось только быстренько сгонять к побережью в мотель в Сан-Хуниперо. По радио Риба со знанием дела приглушенно подвывала о трудных временах -- как и полагается косоглазой рыжей миллионерше.

Когда бензовоз качнулся, Эл решил было, что в него задним ходом впоролся какой-нибудь датый турист, но потом тряска пошла такая, что ему показалось: он попал в самую середку лосиного землетрясения века -- того самого, когда города корежило, а мосты ломало, что сухие веточки. Такое первым делом в голову приходит, когда сидишь на десяти тыщах галлонов взрывоопасной жидкости.

В переднее стекло он видел вывеску «Тексако» -- похоже, ее мотыляло, как былинку на ветру, да только все было наоборот. Мотыляло бензовоз. Нужно вылезти и перекрыть вентиль.

Цистерну било и качало так, точно ее таранил носорог. Эл дернул за ручку и толкнул дверь. Она не подалась. Что-то ее не пускало -- и все окно перекрыло. Дерево? Или козырек насосного участка свалился? Он глянул на пассажирскую дверь -- ее тоже что-то подпирало. Не металл, не дерево. Там виднелась чешуя. В переднее стекло Эл увидел, как по бетонке расползается темное влажное пятно, и мочевой пузырь у него не выдержал.

-- Ох черт, ох черт, ох черт, ох черт.

Эл потянулся под сиденье за монтировкой -- выбить ветровое стекло -- и в следующий миг пылающими кусочками и дымящимися лоскутками полетел над Тихим океаном.

Гриб маслянистого пламени взметнулся ввысь на тысячу футов. Взрывной волной сравняло деревья в одном квартале и повышибало стекла еще в двух. В полумиле от станции, в центре Хвойной Бухты сработала вся сигнализация, настроенная на малейшее движение, и к реву пламени добавились ее сирены и клаксоны. Хвойная Бухта проснулась -- и перепугалась.

Морского Ящера отшвырнуло на двести футов в воздух, и он приземлился спиной на пылающие руины ларька «Бургер Берта». Пять тысяч лет прожить на планете -- и ни разу не испытать ощущения полета. Ящер понял, что это не для него. От носа до хвоста он весь был в горящем бензине. Кроны жабер опалило до самых пеньков, между чешуек на брюхе торчали зазубренные куски металла. Пылая, он направился к ближайшей воде -- за деловым районом протекал ручей. Погружаясь в него, ящер оглянулся на то место, где его отвергла возлюбленная, и отправил ей сигнал. Возлюбленной уже и след простыл, но сигнал он все равно послал. В грубом переводе звучал он так:

-- Простого «нет» вполне бы хватило.

Молли

Половину стены жилой комнаты трейлера закрывал плакат: молоденькая Молли Мичон в черном кожаном бикини и шипастом собачьем ошейнике, в руках -- опасный на вид палаш. На заднем плане над пустыней вздымались багровые грибы дыма. «Малютки-Воительницы Чужеземья» -- разумеется, по-итальянски: фильмы с Молли поступали в прокат только в заморские кинотеатры, в Соединенных Штатах же сразу переводились на видео. Сама Молли стояла на кофейном столике, сделанном из катушки для кабеля, в той же самой позе, которую принимала пятнадцать лет назад. Палаш изъела ржавчина, загар давно слез, светлые волосы поседели, а над правой грудью теперь кривился рваный пятидюймовый шрам. Но бикини было по-прежнему впору, и мышцы все так же обнимали ее руки, бедра и живот.

Молли репетировала. В небожеские часы на пустыре рядом с трейлером она размахивала палашом, как смертоносным жезлом, наносила удары и делала выпады, крутила невероятное обратное сальто, которое и превратило ее в звезду (по крайней мере -- в Таиланде). В два часа ночи, пока вся деревня вокруг сопела в подушки, Чокнутая Тетка Молли вновь становилась Кендрой, Воительницей Чужеземья.

Молли соскочила со столика и нырнула в крохотную кухоньку. Там она открыла коричневый пластмассовый пузырек и церемонно вытряхнула одну таблетку в мусорное ведро -- так она делала каждую ночь уже целый месяц. После чего осторожно, чтобы не разбудить соседей дверным скрипом, вышла на улицу и начала репетировать.

Сначала растяжки -- шпагат в высокой сырой траве, -- затем тянем сухожилия, как барьеристы, достаем лбом колени. Когда Молли разминала спину, позвонки щелкали, точно гирлянда тихих хлопушек. Ноги уже вымокли в росе, волосы стянуты на затылке кожаным шнурком от сапога -- она начинает упражнения с палашом. Удар сплеча двумя руками, выпад, укол, прыжок через лезвие, поворот, ответный удар -- сперва медленно, затем набираем темп -- вращаем одной рукой, меняем руку, теперь реверсом, пропускаем палаш за спиной, все быстрее и быстрее, пока лезвие не начинает рассекать воздух со свистом и жужжанием, а Молли не пускается в череду обратных сальто, не замедляя мельканья палаша: раз, два, три. Она подбросила меч в воздух, крутнула еще одно обратное сальто, потянулась подхватить меч на лету -- тело ее уже покрылось легкой испариной -- потянулась подхватить -- палаш ясно вырисовывался на фоне трех четвертей луны -- потянулась подхватить, и все небо побагровело. Молли подняла голову как раз в тот момент, когда ударная волна ракетой пронеслась по деревне. Лезвие раскроило ей запястье до кости, и палаш, подрагивая, вонзился в землю. Молли выматерилась и увидела, как небо над Хвойной Бухтой закрывает оранжевым грибом.

Она перехватила запястье и несколько минут наблюдала за небесным пожаром, пытаясь понять, действительно ли то, что она видит, происходит у нее на глазах, или она поторопилась закончить с приемом медикаментов. Вдали взвыла сирена, и тут она услышала, как по руслу ручья что-то движется -- будто огромные валуны разбрасывают ногами. Мутанты, подумала она. Там, где грибовидные облака, там и мутанты -- проклятие обдолбанного ядерными боеголовками мира Кендры.

Молли схватила меч и ринулась в трейлер прятаться.

Тео

К тому времени, когда ударная волна достигла хижины Тео в двух милях от города, она рассеялась до обычного грохота. Но он все равно понял -- что-то случилось, -- и подскочил в постели, дожидаясь звонка. Поторы минуты спустя телефон зазвонил. Диспетчер 911 из Сан-Хуниперо:

-- Констебль Кроу? У вас какой-то взрыв на станции «Тексако», Кипарисовая улица, Хвойная Бухта. Поблизости отмечены возгорания. Я отправил пожарную бригаду и скорую помощь, но вам тоже следует подъехать.

Тео изо всех сил постарался изобразить, что он начеку:

-- Жертвы есть?

-- Этого мы пока не знаем. Звонок только что поступил. Похоже, взорвалась емкость с топливом.

-- Еду.

Тео скинул длинные ноги с кровати и натянул джинсы. Схватил рубашку, сотовый телефон и пейджер с тумбочки и выскочил к «вольво». Над городом стояло оранжевое зарево, а по небу плыли черные клубы дыма, подсвеченные луной.

Как только он завел машину, рация затрещала голосами добровольных пожарников, на двух машинах мчавшихся к месту взрыва в Хвойной Бухте.

Тео включил микрофон:

-- Эй, парни, это Тео Кроу. Кто-нибудь уже на месте?

-- Расчетное время прибытия одна минута, -- донеслось в ответ. -- Скорая уже там.

В эфире возник санитар скорой:

-- «Тексако» больше нет. Ларька с бургерами -- тоже. Пожар, похоже, дальше не идет. Вокруг я никого не вижу, но если в этих двух домах кто-то был, то они уже спеклись.

-- Тактичнее, Вэнс. Очень профессионально, -- сказал Тео. -- Буду через пять минут.

«Вольво» заскакал по грунтовке. Тео впоролся головой в крышу и притормозил, чтобы пристегнуться.

«Бургера Берта» больше нет. Лавки самообслуживания на заправке -- тоже. У Тео заурчало в животе, когда он представил, как его любимые начо⁽¹¹⁾ из минимаркета обугливаются в языках пламени.

Пять минут спустя он пристроился в хвост скорой помощи и выпрыгнул из машины. Похоже, пожарникам удалось локализовать огонь на заасфальтированной площадке бывшей заправки и бургерной. На склоне за станцией выгорело немного кустарника и почернело несколько деревьев, но бригада залила весь участок водой, чтобы пламя не перекинулось на жилые дома.

Тео прикрыл лицо. Жар от горящей «Тексако» опалял кожу даже со ста ярдов. Из дыма вышла фигура в пожарном обмундировании. В нескольких футах от него человек поднял щиток на шлеме, и Тео узнал Роберта Мастерсона -- начальника добровольной пожарной дружины. Роберт с женой Дженни владели лавкой «Морской Рассол: наживка, снасти и отборные вина». Он улыбался.

-- Тео, ты теперь с голоду подохнешь -- оба продовольственных ресурса тю-тю.

Тео выдавил улыбку:

-- Наверное, теперь придется к тебе ходить за сыром бри и каберне. Кто-нибудь пострадал?

Тео колбасило. Он надеялся, что Роберту в отсветах пожара и вращающихся мигалок этого не видно. «Трусишку Пита» он оставил на тумбочке.

-- Мы не можем найти водителя бензовоза. Если он сидел внутри, то мы его потеряли. Туда пока не сунешься -- слишком жарко. Кабину взрывом отшвырнуло на двести футов вон туда. -- Роберт показал горящий кусок металла на краю автостоянки.

-- А подземные резервуары? Людей эвакуировать или как?

-- Нет, с ними все в норме. У них газовые пробки, кислород туда не попадет, поэтому пожара не будет. Минимаркет просто придется оставить догорать. Там огонь перекинулся на коробки со «Слим-Джимами»⁽¹²⁾, а они горят, как солнышко. И близко не подступиться.

Тео прищурился на огонь:

-- Я люблю «Слим-Джимы», -- обреченно проговорил он.

Роберт потрепал его по плечу:

-- Все образуется. Я специально для тебя закажу, только не говори никому, что мы их держим. И вот еще, Тео, -- когда все закончится, зайди ко мне в лавку. Поговорим.

-- О чем?

Роберт стянул с головы шлем и пригладил редеющие каштановые волосы.

-- Я беспробудно пил десять лет. Потом бросил. Я мог бы тебе помочь.

Тео отвел глаза.

-- Со мной все в порядке. Спасибо.

Он показал на выжженную полосу футов десять шириной, начинавшуюся сразу за дорогой и уводившую через кустарник к ручью.

-- А что ты по этому поводу скажешь?

-- Похоже, кто-то выводил горящую машину из огня.

-- Схожу проверю. -- Тео взял из «вольво» фонарик и перешел улицу. Трава подгорела, в земле виднелись глубокие рытвины. Еще повезло, что это случилось после сезона дождей. На два бы месяца раньше -- и городка бы не осталось.

По следу Тео дошел до ручья, вполне ожидая увидеть на берегу покосившийся обгоревший остов машины, но там ничего не было. След заканчивался у воды. Уровень в ручье был недостаточно высок, чтобы хоть что-нибудь покрыть -- тем паче оставившее такой след. Тео обшарил фонариком берег и задержал на единственном глубоком отпечатке в грязи. Он поморгал, потряс головой, чтобы в ней прояснилось, и присмотрелся еще раз. Не может быть.

-- Ну что -- есть что-нибудь? -- По траве к нему шел Роберт.

Тео спрыгнул на берег и ногой быстро заровнял отпечаток.

-- Ничего. Должно быть, горящим топливом брызнуло.

-- А ты что там делаешь?

-- Остатки сгоревшей белочки затаптываю. Наверное, попала в пламя и аж до сюда доскакала. Бедняжка.

-- Тебе в самом деле нужно ко мне зайти, Тео.

-- Зайду, Роберт. Точно зайду.

ВОСЕМЬ

Морской Ящер

Он знал, что следует вернуться под укрытие океана, но жабры ему опалило, а перспектива бултыхаться на мелководье, пока они не заживут, его не привлекала. Если бы он знал, что самка отреагирует так яростно, то спрятал бы жабры в складки чешуи, где им бы ничего не грозило. Он пробирался вдоль ручья, пока не заметил стадо животных, спавших над обрывом. Уроды, бледные и неуклюжие -- он чуял, что в каждом обитают паразиты, но сейчас не время для критики. В конце концов, какая-то храбрая тварь первой слопала мастодонта, и кто бы мог подумать, что эти комки шерсти окажутся такими вкусными.

Он мог бы затаиться среди этой низменной стаи, пока не заживут жабры, а потом, быть может, в благодарность обрюхатит одну из здешних самочек. Только не сейчас -- сердце его по-прежнему томится по урчащей красавице с серебристыми боками. Раны сердца исцелит только время.

Морской Ящер дополз по склону до прогалины в стаде, поджал ноги, свернул под себя хвост и принял форму животных. Перемена оказалась болезненной и потребовала больше сил, чем обычно, но через несколько минут все было кончено, и он тихонько уснул.

Молли

Нет, совсем не этого ей хотелось. Медикаменты она прекратила принимать, поскольку от них начиналась трясучка, а она намеревалась разобраться с голосами, если они снова зазвучат в голове, -- но не такое же. На такое она не рассчитывала. Ее подмывало сбегать на кухню и залпом проглотить горсть голубых пилюль («стелазин» -- она называла их «судками рассудка»), чтобы отогнать галлюцинацию, но оторваться от окна не смогла. Все слишком реально -- и слишком дико. Действительно ли по ручью ковыляла какая-то обожженная тварь? И если да, то неужели прямо на ее глазах она превратилась в трейлер?

Галлюцинации -- один из симптомов шизофрении. У Молли список симптомов имелся. Она стащила «Диагностический и статистический справочник умственных расстройств (ДСС-IV)» -- книгу, по которой психиатры обычно ставят диагнозы -- со стола Вэлери Риордан. Если верить «ДСС-IV», нужно всего лишь, чтобы у тебя наблюдалось два симптома из пяти. Галлюцинации -- это раз. Ладно, все еще не так плохо. Но мания -- это уже вообще ни в какие ворота. Мании у нее не может быть никак, ей просто мерещится. Третьим номером шли расстройства речи или бессвязность изложения. Попробуем:

-- Привет, Молли, как делишки?

-- Спасибо, не очень. Беспокоюсь вот, не расстроена ли у меня речь.

-- Да нет, вроде, говоришь ты нормально, -- успокоила себя она, чтобы не показаться невежей.

-- Спасибо на добром слове. -- Она была искренне благодарна себе. -- Со мной, наверное, все в порядке.

-- Да у тебя все хорошо. И попка ничего, кстати.

-- Спасибо, ты и сама нехило выглядишь.

-- Вот видишь -- никаких расстройств, -- сказала она, еще не сообразив, что разговор окончен.

Четвертым симптомом было в высшей степени беспорядочное поведение или кататония. Она оглядела трейлер. Большинство посуды вымыто, видеокассеты с ее фильмами расставлены в хронологическом порядке, золотая рыбка в аквариуме -- по-прежнему мертва. Нет, никакого хаоса здесь нет. Счет 1:3 в пользу здравого рассудка.

Номер пять -- негативные симптомы: «маниакально-депрессивная сосредоточенность, потеря речи, безволие». Ну, если женщине стукнуло сорок, без маниакально-депрессивной сосредоточенности не обойтись никак, но двух остальных пунктов у нее точно нет, не стоит даже смотреть.

Но в справочнике имелось примечание: «Если обман чувств слишком причудлив или галлюцинации сводятся к голосу, постоянно комментирующему поведение или мысли больного, достаточно одного критерия».

Так, подумала она. Если у меня есть закадровый голос, то я свихнулась. В большинстве фильмов про Кендру закадровый голос был: он связывал воедино сюжет, поскольку действие происходило в разбомбленном будущем, хотя на самом деле фильмы снимались в заброшенном карьере под Барстоу. К тому же, закадровый голос легко дублировать на иностранные языки -- не надо на движения губ накладывать. Поэтому теперь просто следует спросить себя: «У тебя есть закадровый голос?»

-- Хрен тебе, -- ответил закадровый голос.

-- Блядь, -- сказала Молли.

Стоит успокоиться на простом нервном расстройстве и на тебе -- опять психотик. Хотя шизикам не так уж плохо. Если б ее записали в шизофреники десять лет назад, штат ежемесячно выплачивал бы пособие по инвалидности, но теперь все по-другому -- Вэл Риордан заверила, что теперь диагноз изменился с «шизофрении: параноидного типа, однократное проявление, с частичной ремиссией и явными негативными симптомами, манией преследования и негативными стрессорами» (Молли нравилось думать, что негативные стрессоры -- это такая пикантная подливка) на гораздо более благотворный: «постпатологическое расстройство нервной деятельности шизоидного типа, биполярное» (то есть, никакой подливки вообще). А чтобы попасть в последнюю категорию, нужно иметь на своем счету по крайней мере один случай психоза -- а потом набрать пять симптомов из девяти. Это была гораздо более заковыристая и неощутимая форма сдвига по фазе. Любимым симптомом Молли был такой: «Причудливая убежденность или сверхъестественная уверенность, воздействующая на поведение и не согласующаяся с нормами субкультуры».

-- Значит, сверхъестественная убежденность -- это если ты веришь, что в другом измерении ты действительно -- Кендра, Малютка-Воительница Чужеземья? -- произнес закадровый голос.

-- Опять этот долбаный голос, -- сказала Молли. -- Ты ведь сам не уйдешь, правда? Такой симптом мне не нужен.

-- Но ведь нельзя в самом деле сказать, что твоя «сверхъестественная уверенность» воздействует на поведение, правда? -- спросил закадровый голос. -- Поэтому, я думаю, этот симптом не считается.

-- Ох, да нет же, черт возьми, -- ответила Молли. -- Я просто выхожу в два часа ночи репетировать с палашом и жду конца цивилизации, чтобы обрести свою истинную личность.

-- Обычная утренняя гимнастика. В наши дни все стараются блюсти форму.

-- Чтобы крошить в капусту злобных мутантов, да?

-- Еще бы. «Наутилус» даже такую машинку делает. «Покоритель Мутантов 5000».

-- Это все фигня.

-- Извини. Я тогда лучше заткнусь.

-- Была бы тебе признательна. Мне симптом «голосов» без надобности.

-- Да, только у тебя снаружи по-прежнему сидит галлюцинация с монстром-трейлером.

-- Ты же заткнуться собирался.

-- Прости, больше ты от меня ни слова не услышишь. Честное слово.

-- Придурок.

-- Сучка.

-- Ты же...

-- Извини.

Так, с голосами в голове покончено, теперь осталась только галлюцинация. Трейлер по-прежнему стоял во дворе, но надо отдать ему должное -- он действительно походил на трейлер. Молли представила, как рассказывает об этом окружному психиатру, когда ее наконец упакуют в смирительную рубашку.

-- Так вы, значит, увидели трейлер?

-- Именно.

-- И живете вы на трейлерной стоянке?

-- Ну да.

-- Понимаю, -- говорит лепила. И в этом коротком слове звучит приговор: «чокнутая».

Дудки, по этому пути она не пойдет. Она лучше смело выйдет навстречу своим страхам и двинется вперед -- как Кендра в «Истребителе Мутантов: Малютках-Воительницах, Часть II». Молли схватила меч и шагнула наружу.

Сирены уже умолкли, но оранжевое зарево еще висело в небе. Это не ядерная бомбардировка, подумала она, -- просто что-то случилось. Молли решительно прошагала по стоянке и остановилась футах в десяти от трейлера.

Вблизи он выглядел... ну, в общем, как обычный дурацкий трейлер. Только дверь не с той строны -- в торце, а не в боку, да окна матовые, точно морозом подернуты. Сверху тонкий слой копоти, а так -- трейлер как трейлер. И совсем не похож на чудовище.

Она шагнула ближе и осторожно ткнула в стенку кончиком меча. Алюминиевое покрытие, казалось, отпрянуло от острия. Молли отскочила.

Все ее тело вдруг накрыло волной удовольствия. На какую-то секунду она совсем забыла, зачем пришла сюда, и отдалась этой волне. Ткнув трейлер еще раз, она испытала то же удовольствие -- только намного сильнее. Ни страха, ни напряжения -- она лишь чувствовала, что должна быть именно здесь, что она всегда должна была быть именно здесь. Молли уронила меч и вся раскрылась этому чувству.

Тонкий ледок на двух передних окнах трейлера вдруг дрогнул и приподнялся -- из-под него смотрели огромные золотистые глаза с узкими прорезями зрачков. Дверь начала приотворяться -- но не в сторону, а разламываясь посередине, точно огромная пасть. Молли развернулась и рванула прочь, не понимая, почему не осталась на месте, у этого трейлера, где все было так хорошо и спокойно.

Эстелль

На Эстелль были широкополая кожаная шляпа, темные очки, один бледно-лиловый носок и едва различимая довольная улыбка. После смерти мужа, когда Эстелль уже переехала в Хвойную Бухту и начала принимать антидепрессанты, когда перестала подкрашивать волосы и следить за своим гардеробом, она дала клятву, что ни один мужчина на свете больше не увидит ее обнаженной. В то время сделка казалась честной: плотские удовольствия, коих оставалось немного, в обмен на плюшки жизни без комплекса вины, а их вокруг было навалом. Теперь же, нарушив обет и растянувшись на перине рядом с этим потным жилистым стариком, терзавшим языком ее левый сосок (причем, казалось, старика совершенно не волнует, что сосок утягивает грудь в подмышку, а не торчит в небеса куполом Тадж-Махала), Эстелль думала: наконец я, кажется, поняла улыбку Моны Лизы. Моне перепадало по самую рукоятку, но и плюшки при ней оставались.

-- Ну и здоров ты сказки рассказывать, -- произнесла Эстелль.

Черная паучья пятерня пробежала наверх по ее бедру, оставила влажный указательный палец на кнопке удовольствия и забыла его там -- и Эстелль затрепетала.

-- Я еще не кончил, -- сказал Сомик.

-- Не кончил? А кто орал «Аллилуйя, Господи, я иду к тебе!» и притом лаял?

-- Я историю не кончил, -- отчетливо поправил ее Сомик, самой внятностью дикции проверяя, не прощелкал ли он какой-нибудь аккорд.

Как на губной гармошке играет, подумала Эстелль.

-- Извини. Прямо не знаю, что на меня нашло.

Она и впрямь не знала. Только что они пили пришпоренный вискачом кофе, как вдруг -- бац! -- взрыв, и губы ее уже сомкнулись на его губах, и она уже стонет страстью в его нутро, точно вдувает соло на саксофоне.

-- Это я с тобой еще не дрался, -- сказал Сомик. -- Спешить нам некуда.

-- Правда?

-- Ну дак. Только теперь тебе мне за проезд платить придется. Ты с меня блюза так согнала, что, наверно, уже никогда не вернется. Меня с работы выгонят.

Эстелль перевела взгляд на Сомика, ухмылявшегося в тусклом оранжевом свете, и сама ухмыльнулась. И тут поняла: свечей они зажечь не успели, а оранжевых лампочек у нее отродясь не было. Свет они умудрились погасить в неразберихе между кухней и спальней -- стаскивая друг с друга одежду и хватая за разные части тела. Оранжевый отблеск падал из окна в ногах кровати.

Эстелль привстала:

-- В городе пожар.

-- Тут у меня -- тоже, -- ответил Сомик.

Она прикрылась простыней:

-- Надо же что-то делать.

-- Есть у меня одна мыслишка. -- Он подвигал паучьими пальцами, и о пожаре она забыла.

-- Уже?

-- Мне тоже кажется -- рановато, девочка, да только я уже старый, и этот раз может запросто оказаться последним.

-- Веселенькая мысль.

-- Я же блюзмен.

-- Это уж точно, -- отозвалась она, перекатилась на него, да так и осталась до самого рассвета, подскакивая вверх и проваливаясь вниз.

ДЕВЯТЬ

Когда Мики Плоцник по кличке «Коллекционер» вкатился в город и увидел, что заправка «Тексако» взорвалась, оставив после себя обугленный круг радиусом двести ярдов, он понял, что день предстоит великолепный. Жалко, конечно, что ларек с бургерами тоже зацепило -- острой картошки ему будет не хватать, -- но эй, не каждый день ведь увидишь угольки такого памятника истории и культуры, как «Тексако». Пламя уже почти погасили, но несколько пожарников по-прежнему рылись в пепелище. Коллекционер на ходу сделал им ручкой. Те помахали в ответ довольно сдержанно, поскольку репутация Коллекционера неслась перед ним как на крыльях, и пожарники немножко нервничали.

Настал тот день, думал Мики. «Тексако» -- знамение, звезда в небесах над мечтой всей его жизни. Сегодня он застанет Молли Мичон голой -- а когда вернется с доказательством, репутация его раздуется до мифических пропорций. Он хлопнул по одноразовой камере в переднем кармане своей фуфайки с капюшоном. О да, еще какие доказательства. Ему поверят -- и почтительно склонятся перед ним.

В этот период жизни Коллекционера, конечно, больше интересовали взрывы заправочных станций, чем голые женщины. Ему исполнилось всего десять лет, и пройдет еще года два прежде, чем его внимание переключится на девчонок. Фрейду так и не удалось выделить период в развитии человека, который можно определить как «пиротехническая одержимость», -- но это лишь потому, что в Вену XIX века не завезли достаточной партии одноразовых зажигалок. А десятилетние мальчишки постоянно взрывают всякую дрянь. Сегодня же Мики охватило небывалое новое чувство -- он не мог подобрать ему слова, но если б смог, то слово было бы -- «блуд». Рассекая на роликах по городу, швыряя «Лос-Анджелес Таймс» в кусты и канавы контор вдоль Кипарисовой улицы, он чувствовал у себя в трусиках напряг, которых до сих пор связывал только с необходимостью пустить утром ревущую струю. Сегодня же он означал потребность увидеть Чокнутую Тетку в раздетом виде.

Разносчики газет -- носители подросткового мифа. На каждом маршруте у них есть дом с привидением, собака-людоед, старуха, дающая двадцатки на чай, и женщина, открывающая дверь голышом. Ничего из вышеперечисленного Мики ни разу в жизни, конечно, не видел, но это не останавливало его от дичайших россказней, которые он плел приятелям в школе. И сегодня он раздобудет доказательство -- или же съест свои трусы.

Он проехал по дорожке к трейлерной стоянке «Муха на Крючке», метнул газету в розовый куст перед трейлером мистера Нуньеса и прямо наискосок двинул к Чокнутой Тетке. В оконную щель пробивалось голубоватое мерцание -- телевизор. Значит, она дома и не спит. Ага-а!

Он притормозил в паре домиков от нее и заметил, что рядом с Чокнутой Теткой кто-то поставил новый трейлер. Новый клиент? Почему бы не попробовать? Чокнутая Тетка ничего не выписывала, поэтому, стучась к ней он использовал другую легенду -- подпишитесь. Можно потренироваться на новеньких. Подъезжая к передней двери нового трейлера, он увидел, что в окнах зажегся свет. Здорово -- дома кто-то есть. Странные у них шторки -- похожи на кошачьи глаза.

* * *

Раздвинув занавески, Молли наблюдала за мальчишкой, въезжающим на стоянку трейлеров. Детишек она любила -- не любила она только этого ребенка. По меньшей мере раз в неделю он стучался к ней и пытался заставить ее выписать какую-нибудь газету, и с такой же частотой она велела ему убираться к чертовой матери и никогда здесь больше не показываться. Иногда он притаскивал с собой кого-нибудь из своих дружков. Она слышала, как они крадучись бродят вокруг ее трейлера и пытаются заглянуть в окна.

-- Вот те крест, у нее там мертвяк живет, с которым она чики-чики. И одного пацана она однажды съела.

Мальчишка направлялся к трейлеру-чудовищу.

У нее за спиной видеомагнитофон крутил «Механизированную Смерть: Малютки-Воительницы, Часть VII», и на подходе уже была СЦЕНА. Молли отвернулась от окна и посмотрела СЦЕНУ в тысячный раз.

Кендра стоит в кузове джипа за пушкой, стреляющей сетками, а джип преследует по пустыне Злобного Вождя. Водитель сворачивает, как и должен был, вздымая тучу пыли, но переднее колесо натыкается на камень, и джип идет кубарем. Кендру вышвыривает на пятьдесят футов в воздух, и она грохается оземь. Ей в грудь врезается стальной лифчик, всю пыль вокруг заливает кровью.

Сволочи! Всякий раз, когда Молли смотрела СЦЕНУ, ей никак не верилось, что эти подонки ее не вырезали. Авария была настоящей, кровь принадлежала Молли, и когда десять дней спустя она вернулась на площадку, охранник повел ее в будку продюсера.

-- Я могу заплатить тебе за массовку, как мутанту, -- сказал тот. -- Но давай начистоту, малышка: гонорар ты получала не из-за актерских данных. Ты думаешь, я могу задерживать съемку на десять дней, когда у нас вообще весь график -- три недели? Мы взяли новую Кендру. В сценарий вписали аварию и пластическую операцию. Она теперь -- киборг. Теперь давай к мутантам, вон они за своими лохмотьями в очереди стоят, или вообще вали с площадки к ебеням. Моим зрителям нужны идеальные тела, а тебя вон как разнесло. И с этим шрамом ты уже не продаешься.

Молли только исполнилось двадцать семь.

Она оторвалась от СЦЕНЫ и снова выглянула в окно. Мальчишка стоял прямо перед монстром. Надо его предупредить, что ли?

Она забарабанила в стекло, и пацан обернулся -- но не испуганно, а с мечтательным выражением на лице. Молли жестами показала ему, чтобы проваливал побыстрее, -- окно у нее не открывалось. (В те годы трейлеры строили так, чтобы в случае пожара все обитатели спеклись заживо. Их изготовители считали, что так удастся избежать судебных исков.)

Мальчишка не двигался с места -- его кулачок застыл у самой двери, точно он собирался постучать.

Пока Молли смотрела, дверь начала приоткрываться. Но не на петлях, а как гаражная -- вертикально. Молли забарабанила в стекло рукоятью меча. Пацан улыбнулся. Из двери змеей выскользнул огромный красный язык, обхватил туловище мальчишки и втянул внутрь -- вместе с роликовыми коньками, мешком газет и всем остальным. Молли завизжала. Дверь захлопнулась.

Ошарашенная Молли не пошевельнулась. Она не знала, что делать. Через несколько секунд дверь приоткрылась и выплюнула газетный ком размером с футбольный мяч.

Тео

Весь день часы ползли, словно слизни по колючей проволоке. К четырем Тео чувствовал себя так, точно не спал неделю, а кофе французской обжарки, который он вливал в себя чашку за чашкой, уже пенился в желудке кислотой. К счастью, на драки в баре или семейные скандалы сегодня никто не вызывал, и он весь день торчал на месте взрыва бензовоза -- трепался с пожарниками, представителями компании «Тексако» и следователем по делам о поджогах, которого прислали из Пожарного отделения Сан-Хуниперо. К его немалому изумлению, день, проведенный без единой затяжки из «Трусишки Пита», не закончился припадком трясучки, как это бывало раньше. Нет, паранойя его никуда не делась, но это, возможно, просто была реакция образованного человека на окружающий мир.

В четверть пятого следователь прошагал по обугленной стоянке к Тео, опиравшемуся на капот «вольво». Следователю было под тридцать, коротко стриженый, и держал он себя как настоящий спортсмен -- даже в оранжевом противохимическом комбинезоне. Пластиковый космический шлем он нес под мышкой, будто футбольный мяч, пораженный раковой опухолью.

-- Констебль Кроу, мне кажется, это все, что я могу сегодня сделать. Скоро стемнеет, и если мы оцепим этот участок, я уверен, утром все останется на прежних местах.

-- Ну и что вы скажете?

-- Обычно мы ищем следы использования катализаторов -- бензина, керосина, растворителя, а здесь, я бы сказал, воспламеняющихся жидкостей пруд пруди. -- Он устало улыбнулся.

-- Значит, вы не знаете, что произошло?

-- На первый взгляд, я бы сказал, -- взорвался бензовоз. Но без дальнейшего следствия мне бы очень не хотелось поддерживать эту точку зрения. -- Снова улыбочка.

Тео улыбнулся в ответ:

-- Причины, стало быть, нет?

-- Возможно, водитель неплотно перекрыл шланг, и вырвалось облако огнеопасных паров. Вчера ночью особо сильного ветра не было, поэтому пары могли сконцентрироваться у земли. Пожар вызвать могло все, что угодно: водитель закурил, неоновая реклама на киоске, искра в выхлопной трубе. Сейчас я могу сказать только, что все произошло случайно. Минимаркет принадлежал компании, приносил прибыль, финансовых мотивов поджога нет. «Тексако» вашему городку непременно построит новую закусочную и, возможно, заплатит неустойку, если кто-то пожалуется на травмы или беспокойство.

-- У меня есть информация о водителе, -- сказал Тео. -- Проверю, курил ли он вообще.

-- Я его уже спрашивал. Молчит как рыба, -- донесся до них сзади голос.

Тео и следователь оглянулись. К ним направлялся Вэнс Макнелли с прозрачным мешком на молнии, в котором пересыпалась серо-белая пыль.

-- Вот он у меня тут, -- показал санитар. -- Не хотите допросить?

-- Очень смешно, Вэнс, -- вымолвил Тео.

-- Вскрытие придется делать мелким ситечком, -- хмыкнул Вэнс.

Следователь взял у санитара пакет и всмотрелся в глубь.

-- Вы не нашли никаких остатков зажигалки? Чего-нибудь вроде?

-- Не моя работа. Тут такое пекло было, что пружины в сиденье потекли. Все кости ему выжгло -- только вот кусочки кальция и остались. Если честно, то здесь не только наш парнишка. Вдова захочет на камин урну с прахом поставить, а мы, может, ей вообще карбюратор отдадим.

Следователь пожал плечами и вернул пакет Вэнсу. Потом повернулся к Тео:

-- Я двину домой. Вернусь завтра и еще раз здесь все осмотрю. Как только я дам добро, компания пришлет бригаду откачивать топливо из подземного хранилища.

-- Спасибо, -- ответил Тео. Следователь уехал на машине «Тексако».

Вэнс Макнелли крутил в руках мешочек с остатками водителя бензовоза.

-- Тео, если со мной когда-нибудь такое случится, я хочу, чтобы ты собрал вместе всех моих друзей, и вы хорошенько погуляете, а мной занюхивать будете.

-- А у тебя есть друзья, Вэнс?

-- Ладно тебе, я просто подумал. -- И Вэнс поволок пакет к скорой помощи.

Тео отхлебнул кофе. Ему вдруг показалось, что в горелых кустах за «Тексако» что-то шевелится. Похоже, кто-то подбирался слишком близко к желтой ленте ограждения, держа над головой телевизионную антенну. Господи, ему что -- всю ночь тут ошиваться и смотреть, чтобы никто на пепелище не залез? Он отклеился от «вольво» и двинулся к нарушителю:

-- Эй, наверху!

Из кустарника вынырнул биолог Гейб Фентон. В руках у него действительно была антенна, а в ногах путался лабрадор. Пес подбежал поздороваться и оставил два грязных отпечатка у Тео на груди. Тот потрепал Живодера за ушами, чтобы не лез обниматься -- классический способ избежать собачьих слюней.

-- Гейб, а тебя за каким дьяволом сюда принесло?

Биолог был весь облеплен колючками и метелками, физиономия разукрашена копотью. Судя по виду, он совершенно выбился из сил, но в голосе его звучало возбуждение на грани экстаза:

-- Ты не поверишь, Тео. Все мои крысы сегодня ночью ушли.

Тео попытался обрадоваться, но с энтузиазмом Гейба тягаться было сложно.

-- Роскошно, Гейб. А у нас сегодня ночью «Тексако» взлетела на воздух.

Биолог оглянулся, точно увидел руины впервые.

-- Во сколько?

-- Около четырех.

-- Гммм. Может, они это почуяли?

-- Кто -- они?

-- Крысы. Около двух часов ночи все они снялись и двинулись на восток. И я никак не могу понять, почему. Вот, посмотри. -- Ноутбук был у Гейба пристегнут к поясу, и он повернул его экраном к Тео. -- Каждая точка -- это одна особь, которой я вживил чип с маячком. Вот где они были в час ночи. -- Он щелкнул по клавише, и на мониторе появилась карта района. Зеленые точки довольно равномерно распределялись вдоль русла ручья и по всему деловому району Хвойной Бухты. Гейб нажал другую кнопку:

-- А вот где они были в два. -- Все точки, кроме нескольких, переместились на пастбища к востоку от городка.

-- Угу, -- ответил Тео. Гейб -- хороший парень. Слишком много времени проводит с грызунами, а так -- славный. Иногда Гейбу нужно и с людьми разговаривать, решил про себя Тео.

-- Вот, разве не видишь? Все они сорвались с места одновременно, кроме вот этих десяти, которые пошли к морю.

-- Угу, -- снова повторил Тео. -- Гейб, у нас взорвалась заправочная станция. Погиб человек. Я весь день разговаривал с пожарниками в космических скафандрах. Мне звонили все газеты штата. У меня в телефоне почти сдохла батарейка. Со вчерашнего дня я ничего не ел, а ночью спал какой-то час. Помоги мне определить значение миграции твоих крыс, будь умницей?

Гейб заметно упал духом:

-- Ну, значения я и сам пока не знаю. Я отслеживаю сейчас те двенадцать особей, которые не пошли на восток с остальными. Надеюсь, аномалия даст мне ключ к поведению большей группы. Странно, но четыре из десяти исчезли у меня с экрана сразу после двух часов. Если их даже убили, маячки сигнал бы все равно передавали. Мне нужно их найти.

-- И я желаю тебе в этом только удачи, но в этом районе по-прежнему может быть опасно. Тебе сюда нельзя, старик.

-- Может быть, это пары? -- продолжал Гейб. -- Но это не объясняет, почему все вдруг пошли в одну сторону. А от берега многие и через этот участок проходили.

Тео не мог заставить себя объяснить Гейбу, насколько ему плевать на крыс.

-- Гейб, ты сегодня обедал?

-- Нет, я с ночи тут хожу.

-- Пицца, Гейб. Нам нужны пицца и пиво. Я угощаю.

-- Но мне надо...

-- Ты холостяк, Гейб. Пицца тебе нужна каждые восемнадцать часов, иначе ты не сможешь функционировать. И у меня есть к тебе вопрос об одном отпечатке, но сначала я хочу выпить на твоих глазах несколько кружек пива, чтобы потом можно было сослаться на уменьшенную правоспособность. Пойдем, Гейб, я отвезу тебя в страну пиццы и пива. -- Тео ткнул в сторону «вольво». -- Антенну высунешь в люк.

-- Ну, наверное, перерыв не повредит.

Тео открыл пассажирскую дверцу, и Живодер прыгнул на сиденье, сразу измазав его сажей.

-- И псу твоему пицца нужна. Это будет гуманно.

-- Ладно.

-- Но сначала я все-таки покажу тебе кое-что у ручья.

-- Что?

-- След. Вернее, то, что от него осталось.

* * *

Десять минут спустя они уже сидели с запотевшими кружками в «Пицце с Хвоей» -- единственной пиццерии Хвойной Бухты. Столик они выбрали у окна, чтобы Гейб мог присматривать за Живодером, который скакал вверх-вниз снаружи, разнообразя им панораму: вот улица, вот улица с собачьей мордой (уши врастопырку), вот опять улица, вот опять улица с мордой. После похода к ручью Гейб не не произнес ни слова -- только пива заказал.

-- Он так и будет скакать?

-- Пока мы не вынесем ему ломтик пиццы, да.

-- Поразительно.

Гейб пожал плечами.

-- Он же собака.

-- А ты биолог.

-- Ум тренировать нужно.

-- Ну, и что скажешь?

-- Скажу, что ты уничтожил большую часть того, что принял за отпечаток ноги.

-- Гейб, но это и был отпечаток ноги. С чем-то вроде когтя.

-- Существуют тысячи объяснений углублению в жидкой грязи, похожему на это, Тео, но ни одно из них не указывает на то, что это след животного.

-- Почему?

-- Ну, во-первых, потому что на этом континенте не водится ничего столь крупных размеров уже примерно шестьдесят миллионов лет. А во-вторых -- животные склонны оставлять больше одного отпечатка, если только это не существо, специально приспособившееся к большим скачкам. -- Гейб ухмыльнулся.

Голова летучего пса мелькнула над подоконником.

-- Вокруг было множество людей и машин -- другие следы могли затоптать.

-- Тео, не распускай свое воображение. У тебя был длинный день и...

-- И я -- наркоман.

-- Я не собирался это говорить.

-- Знаю, это я сказал. Расскажи мне о своих крысах. Что ты будешь делать, когда их найдешь?

-- Ну, сначала я попробую отыскать причину такого поведения, потом поймаю несколько особей из мигрировавшей группы и сравню химический состав их мозга с мозгами тех, кто направился к морю.

-- А им будет больно?

-- Мозги нужно взболтать хорошенько и прогнать через центрифугу.

-- Я так и думал.

Официантка принесла пиццу, и Гейб уже распутывал сопли сыра со своего первого ломтика, когда зазвонил телефон Тео. Констебль секунду послушал, встал и полез в карман за деньгами.

-- Надо идти, Гейб.

-- Что такое?

-- У Плоцников мальчишка пропал. Его никто не видел с утра, когда он поехал разносить газеты.

-- Прячется, наверное. Дурной он пацан. Как-то раз смастерил что-то из своей машинки с дистанционным управлением, и эта ерундовина подействовала на чипы в моих крысах. Я три недели ломал голову, почему они выписывают восьмерки по автостоянке перед гастрономом, пока не поймал его в кустах с пультом.

-- Я знаю, -- ответил Тео. -- Мики мне рассказывал, что если десять твоих крыс соединить в один контур, можно будет ловить телеканал «Мир приключений». Но я все равно его должен найти. У него еще и родители есть.

-- Живодер неплохо берет след. Можешь его с собой взять.

-- Спасибо, но я сомневаюсь, что у пацана в кармане пицца.

Тео сложил сотовый телефон, запихал в рот еще один ломтик на дорогу и направился к дверям.

ДЕСЯТЬ

Вэл Риордан прислонилась к двери своего кабинета, пытаясь отдышаться и взять себя в руки. Ничто во всем ее опыте клинициста не могло сравниться с теми сеансами, что ей пришлось проводить на следующий день после взрыва «Тексако». Она приняла двадцать больных за десять часов, и каждому хотелось говорить только о сексе. Не об абстрактом сексе, не о проблемах секса, не об отношении к нему -- о самом сексе, хлюпающем, потном и трясущем кровати. Это нервировало.

Она предвидела всплеск либидо у своих пациентов (обычный симптом отвыкания от антидепрессантов), но в справочниках утверждалось, что лишь от пяти до пятнадцати процентов проявят какую-то реакцию -- примерно то же количество, что потеряло либидо, когда начало принимать средства. Сегодняшний ее результат оказался стопроцентным. Похоже, она держала псарню для сук в течке, а не психиатрическую практику.

Когда ушла последняя пациентка, Вэл вышла из кабинета и увидела, как ее новая секретарша Хлоя, уперев ноги в край стола, неистово мастурбирует. Ее кресло визжало, как белочка под пыткой. Вэл извинилась, опрометью кинулась обратно в кабинет и заперла за собой дверь.

У Хлои в ее двадцать один год были свекольного цвета волосы, гардероб всех оттенков черного и колечко с сапфиром в носу. Раньше Вэл лечила девочку от булимии, а когда начало действовать плацебо, и количество назначаемых сеансов взлетело на невиданную высоту, наняла ее. Хлоя работала за лечение: Вэл считала это хорошим финансовым ходом. По правде сказать, в те времена, когда девочка беспрестанно блевала, она нравилась ей куда больше.

Вэл все еще старалась понять, как ей поступить, когда в дверь робко постучали.

-- Да?

-- Извините меня, -- донесся из-за двери голос Хлои.

-- Э-э, Хлоя -- на работе так себя вести не подобает.

-- Но ведь ваш последний пациент уже ушел. Я подумала, что вам нужно привести в порядок свои записи или что-нибудь еще сделать. Простите меня, пожалуйста.

-- Вот так, значит? Мой последний пациент уходит, поэтому хоть дым коромыслом?

-- Я уволена?

Вэл на секунду задумалась. На завтра у нее назначено двадцать приемов, на послезавтра -- еще двадцать. Если дикость всего происходящего ее пока не прикончила, то нагрузка точно сломает. Остаться сейчас без Хлои -- это слишком.

-- Нет, не уволена. Но я тебя очень прошу -- на работе больше ничего подобного.

-- А у вас сейчас есть время поговорить со мной? Я знаю, что следующий сеанс у меня только на следующей неделе, но мне очень нужно.

-- Тебе разве не хочется домой... э-э все хорошенько обдумать?

-- Вы имеете в виду -- кончить? Нет, я уже кончила. Я об этом и хочу с вами поговорить. Видите ли, сегодня это у меня не первый раз.

Вэл поперхнулась. В высшей степени непрофессионально разговаривать с пациентом через дверь. Она собралась с духом:

-- Заходи, -- и прошла к своему столу, не глядя на девушку. Хлоя села напротив.

-- Так, сегодня, значит, у тебя -- не первый раз? -- Вэл превратилась в психотерапевта. Останься она начальницей, выскочила бы из-за стола и придушила потаскушку на месте.

-- Нет. Мне все время мало. Я... ну, в общем, начала в два часа ночи и не переставала, пока не пришло время собираться на работу. А потом -- один-два раза, пока у вас каждый пациент сидел.

У Вэл отпала челюсть. Шестнадцать часов безостановочной мастурбации? Остальные пациенты тоже упоминали, что их сексуальные приключения начались в два часа ночи.

-- И как ты при этом себя чувствуешь?

-- Нормально чувствую. Запястье немного побаливает. Может, у меня синдром карпального канала развивается?

-- Хлоя, если ты считаешь, что за это можно получить компенсацию, как за травму на рабочем месте...

-- Нет-нет, я просто хочу, чтобы это прекратилось.

-- А с чего все началось? Что произошло в два часа ночи? Может быть, какой-то сон приснился?

Другие пациенты описывали разные эротические сновидения. Уинстон Краусс, фармацевт, одержимый морскими млекопитающими, признался, что во сне он занимался сексом с синим полосатиком, скача на нем в глубинах вод, точно раздроченный Ахав. Проснувшись, он употреблял своего надувного Флиппера, пока из того не вышел весь воздух.

Хлоя заерзала на стуле. Свекольные волосы упали на лицо.

-- Мне снилось, что я сношаюсь с бензовозом, а он взрывается.

-- С бензовозом?

-- И я испытала оргазм.

-- Эротические сновидения -- совершенно нормальное явление, Хлоя. -- Так, значит, бензовоз? Это нормально. -- Скажи мне, а пламя в твоем сне присутствовало? -- Пироманы испытывают сексуальное наслаждение, устраивая пожары и наблюдая за ними. Так их и ловят -- ищут в толпе ухмыляющегося парнягу с торчащей елдой и пятнами бензина на башмаках.

-- Нет, пламени не было. Я проснулась от взрыва. Вэл, что со мной не в порядке? Мне хочется делать только одно… ну, в общем, делать и всё.

-- И ты опасаешься, что можешь совершить что-нибудь... импульсивное?

Хлоя снова превратилась в циничного готического романтика:

-- Если вы имеете в виду, что я буду трепать себе мохнатку на работе, доктор Риордан, то да, опасаюсь. А вы не можете мне еще чего-нибудь прописать?

Ну вот, на тебе. Раньше задача именно так бы и решилась -- поднять «прозак» до восемнадцати миллиграммов, что примерно в четыре раза больше дозы обычного депрессивного пациента, и пусть побочные эффекты сниженного либидо делают свое дело. Таким методом Вэл пользовалась, когда еще в интернатуре лечила одного нимфомана, и результат оказался превосходным. А теперь как? К рукам кухонные варежки липкой лентой примотать? Хуже печатать от этого она не станет, хуже и так некуда, а вот больные начнут коситься.

-- Хлоя, мастурбация -- совершенно естественная вещь. Занимаются ею все без исключения. Но понятно, что всему свое время и место. Возможно, тебе следует сократить частоту актов. Позволяй себе мастурбировать только в награду за то, что сумела сдержать позыв.

Хлоя изменилась в лице:

-- Сократить? Да мне домой страшно ехать. У меня в машине ручная передача, и нужны обе руки. Но, боюсь, ничего не выйдет. А вы можете прописать такой пластырь, вроде как от курения дают?

-- Пластырь? -- Вэл едва не расхохоталась, представив себе очередь в аптеку, где все подергиваются и стонут, -- очередь за пластырем от оргазма. После такого героин покажется просто Мишками Гамми. -- Нет, такого пластыря нет, Хлоя. Придется просто держать себя в руках. У меня складывается ощущение, что таков один из побочных эффектов твоего курса. Через день-другой должно пройти. И завтра расскажешь мне побольше о своих эротических сновидениях, договорились?

Хлоя встала, явно не удовлетворенная помощью терапевта, вернее -- полным ее отсутствием.

-- Я попробую. -- Она вышла из кабинета и закрыла за собой дверь.

Вэл уронила голову на стол. Господи ты боже мой, ну почему я не занялась патологией? Это же такое мирное занятие -- сидишь себе, кипятишь мензурки с мочой и культурами вирусов. Ни психов. Ни стресса. Ладно, бывает, подцепишь какую-нибудь сибирскую язву, но, по крайней мере, половая жизнь посторонних остается у них в спальнях и бульварных газетах, как и полагается.

Перед глазами у нее встали Мартин и Лисбет Лудер -- обоим далеко за семьдесят, с 1958 года друг с другом не разговаривают (почему, собственно, и обратились к ней за консультацией), а сегодня пришли и полчаса вываливали на нее подробности половых извращений, которыми занимались всю прошлую ночь с двух часов. Вэл наглядно это себе представила: вся эта иссохшая морщинистая плоть неистово трется друг о друга, и вдруг вспыхивает пламя, точно какой-то гигантский космический бойскаут решил трением двух стариков добыть огонь. Но хуже всего -- абсолютно самое ужасное из всего, что могло случиться, -- ее их рассказ возбудил. Сегодня между сеансами ей вообще четыре раза трусики менять пришлось.

Вэл решила налить себе изрядный стакан бренди и устроиться на весь вечер перед телевизором, но поняла, что это не поможет. Батарейки -- ей нужны четыре пальчиковые батарейки, причем -- немедленно. А потом надо будет порыться в ящиках комода с бельем и отыскать своего давно забытого друга. Только бы он еще работал.

Молли

Уже давно стемнело, а Молли по-прежнему смотрела в щель между шторами на трейлер, сожравший мальчишку. Когда ты с приветом, думала она, единственная проблема в том, что не всегда соображаешь, что ты с приветом. Иногда ведь чувствуешь себя совершенно в своем уме -- просто по соседству на пустыре свернулся калачиком дракон в форме трейлера. Нет, конечно, -- она отнюдь не была готова выйти и объявить об этом миру: какой бы нормальной ты себя ни чувствовала, некоторые вещи миру лучше не знать. Вот она и наблюдала, так и не сняв костюма Малютки-Воительницы, надеясь, что кто-нибудь придет и тоже заметит. И около восьми часов вечера кто-то пришел.

Она увидела, как от одного трейлера к другому ходит Теофилус Кроу. Появился он в двух домиках от нее, постучался, в дверях перекинулся с мистером Моралесом парой слов и направился к дракону.

У Молли сердце рвалось на части. Тео ей нравился. Правда, он пару раз-таки сдавал ее в окружную больницу, но всегда относился к ней хорошо: даже предупредил ее как-то, что один парень в комнате отдыха жульничает, когда играет в «парчизи»⁽¹³⁾, -- глотает фишки.

Когда Тео уже поднял свой черный мобильник, чтобы постучать в дверь дракона, Молли увидела, как глаза по обе стороны пасти медленно приоткрылись, и выглянули кошачьи зрачки. Тео их не заметил. Он разглядывал собственные башмаки.

Она откинула алюминиевую раму и закричала:

-- Их нет дома!

Констебль повернулся к Молли.

-- Секундочку, -- сказала она.

Выскочив на улицу, она остановилась так, чтобы Тео смог ее увидеть.

-- Их дома нету. Зайди-ка сюда на секундочку, -- повторила она.

Тео сунул мобильник под ремень.

-- Молли, ну как ты?

-- Отлично, отлично. Мне нужно с тобой поговорить, ничего? Сюда иди, ладно? -- Ей не хотелось ему ничего объяснять. А что если глаз там нет? Что если это просто трейлер? Сердце у нее и ёкнуть не успеет, как ее упрячут в окружную.

-- Так их, значит, дома нет? -- спросил Тео, ткнув через плечо в сторону дракона. Теперь он смотрел на нее, изо всех сил стараясь не разглядывать. По его физиономии гуляла дурацкая ухмылка -- мальчишка перед тем, как его слопали, точно так же ухмылялся.

-- Не-а, и весь день не было.

-- А меч тебе зачем?

Ох, черт! Она совсем забыла, что, выскакивая из дома, прихватила палаш.

-- Да я там рагу готовила. Овощи крошила.

-- Подходящий инструмент.

-- Стебли брокколи. -- Как будто это все объясняло. Теперь он смотрел на кожаное бикини, и она заметила, как его взгляд остановился на шраме у нее над грудью и метнулся прочь. Молли прикрыла шрам рукой. -- Это один из старых костюмов Кендры. Остальная одежда в сушилке.

-- Понятно. Слушай, ты ведь «Таймс» не выписываешь, правда?

-- Не-а. А что?

-- Парнишка, который ее разносит, Мики Плоцник, сегодня утром уехал на маршрут, и никто его с тех пор не видел. Похоже, последнюю газету он доставил твоим соседям. Ты его случайно не видела?

-- Лет десяти, светлые волосы, на роликах? Шкодливый такой?

-- Он самый.

-- Не-а, не видела. -- Она заметила, как драконьи глаза за спиной Тео закрылись, и с облегчением выдохнула.

-- Ты что-то напряженная, Молли. У тебя все хорошо?

-- Все прекрасно, у меня просто рагу пригорает. Ты есть хочешь?

-- Вэл Риордан нашла тебя?

-- Да, звонила. Я не чокнутая.

-- Конечно, нет. Мне бы хотелось, чтобы ты посматривала тут -- вдруг мальчишка объявится. Один из его дружков признался, что Мики на тебе как бы зациклился.

-- На мне? Да ты шутишь.

-- Он может где-то около твоего трейлера шнырять.

-- Правда?

-- Если увидишь его, звякни мне, хорошо? Его родные переживают.

-- Хорошо.

-- Спасибо. И у соседей своих спроси, когда домой вернутся, ладно?

-- Ладно. -- Молли поняла, что Тео просто тормозит. Стоит и идиотски на нее лыбится. -- Они только переехали. Мы еще толком не познакомились, но я спрошу.

-- Спасибо. -- Он не двигался с места, словно двенадцатилетний школьник, готовый ринуться к стоящим вдоль стен девчонкам на первом в жизни вечере танцев.

-- Мне надо идти, Тео. У меня брокколи в сушилке. -- Нет, она хотела сказать, что ей пора мешать рагу или вытаскивать белье из сушки, но не то и другое сразу.

-- Ладно. Тогда пока.

Она вбежала в трейлер, захлопнула за собой дверь и навалилась на нее. В окно ей было видно, как трейлер-дракон приоткрыл один глаз и тут же закрыл. Молли могла бы поклясться -- он ей подмигивал.

Тео

Нудный голос в голове Тео твердил: если ты ни с того ни с сего нашел Чокнутую Тетку привлекательной -- крайне привлекательной, -- то это верный знак того, что у тебя самого не все дома. С другой стороны, паршиво ему от этого не было. Ему вообще ни от чего не было паршиво -- по крайней мере, с той минуты, как он пришел на трейлерную стоянку. Следовало разобраться со взрывом, с пропавшим мальчишкой, со всплеском общей шизанутости в городе -- словом, целая навозная куча ответственности, -- но паршиво ему вовсе не было. И в ту минуту, когда он стоял перед трейлером Молли, размышлял и ждал, пока отхлынет прилив похоти в его штанах, до него дошло, что не курил траву весь день. Странно. Обычно протянешь столько, не прикладываясь к «Трусишке Питу» -- и по всему телу мурашки.

Тео уже подходил к «вольво», чтобы ехать искать мальчишку дальше, как на поясе зазвонил телефон. Шериф Джон Бёртон даже не поздоровался:

-- Найди человеческий телефон.

-- Я как раз пытаюсь пропавшего мальчишку найти, -- ответил Тео.

-- Нормальный телефон, Кроу. Сейчас же. Мой личный номер. Пять минут.

Тео доехал до автомата у салуна «Пена Дна» и сверил время. Когда прошло пятнадцать минут, он набрал номер Бёртона.

-- Я сказал -- пять минут.

-- Так точно. -- Тео мысленно ухмыльнулся, несмотря на тон шерифа. Похоже, у Бёртона начиналась истерика.

-- Чтобы на ранчо никого не было, Кроу. Пропавшего мальчишки на ранчо нет, ты меня слышишь?

-- Обыскивать все окрестные усадьбы -- стандартная процедура. У экстренных служб вся местность разбита на квадраты. И нам все квадраты нужно пройти. Я собирался вызывать на подмогу помощников шерифа. Пожарники из добровольной бригады вымотались после ночного взрыва.

-- Нет. Никого из моих людей ты вызывать не будешь. Дорожную полицию и Гражданский природоохранный корпус тоже. И никакой авиации. Если на карте нужно поставить галочку, поставь ее сам. На этом участке не должно быть никого, тебе ясно?

-- А что если мальчишка действительно на ранчо? Ведь придется прочесывать тысячу акров пастбищ и леса.

-- Чушь собачья. Пацан скорее всего прячется в шалаше с подшивкой «Плейбоя». Его когда последний раз видели -- всего каких-то двенадцать часов назад?

-- А если нет?

Трубка замолчала. Тео проводил взглядом три новые парочки, меньше чем за минуту покинувшие «Пену Дна». Новые парочки: в Хвойной Бухте обычно всегда знали, кто с кем ходит, -- а эти люди никогда вместе не ходили. Возможно, не слишком необычное явление для двух часов ночи в пятницу, но сегодня была среда, и восьми еще не пробило. Может, сегодня волной блуда не только его окатило. Парочки щупали друг друга, будто хотели покончить с разминкой по пути к машинам.

В трубке ожил Бёртон.

-- Я прослежу за тем, чтобы ранчо прочесали, и позвоню тебе, если пацана найдут. Но если его найдешь ты, я должен узнать об этом первым.

-- Это всё?

-- Найди этого маленького засранца, Кроу. -- Бёртон бросил трубку.

Тео сел в «вольво» и направился к своей хижине на границе ранчо. Мики Плоцника искали по меньшей мере двадцать добровольцев. Размах операции позволял ему хотя бы принять душ и переодеться -- он пропах дымом насквозь. Когда он выходил из машины, в ворота ранчо медленно вкатился навороченный красный джип. Сидевший в салоне латинос рассмеялся и отдал Тео честь стволом «калашникова».

Тео отвернулся и двинулся к темной хижине, жалея, что дома его никто не ждет.

ОДИННАДЦАТЬ

Сомик

Проснувшись Сомик, увидел, что по дому разгуливает заляпанная краской женщина в одних шерстяных носках, за которые заткнуты колонковые кисти, раскрашивая ее икры охрой, белилами и какой-то желтоватой зеленью. Повсюду стояли холсты -- на мольбертах, стульях, стойках и подоконниках. И все как один -- морские пейзажи. Эстелль переходила от одного холста к другому с палитрой в руке, яростно врисовывая что-то в волны и пляжи.

-- Вся вдохновенная проснулась, -- сказал Сомик.

Сумерки уже давно спустились -- они проспали весь день. Эстелль писала при свете пятидесяти свечей и оранжевого сияния, лившегося из открытой дверцы дровяной печи. К чертям цветопередачу, эти картины следует рассматривать при свете камина.

Эстелль оторвалась от холста и кистью подоткнула грудь:

-- Незавершенка. Я знала, что в них чего-то не хватает, когда писала, но до сегодняшнего дня не знала, чего именно.

Сомик подтянул штаны и без рубашки прошелся среди картин. Все волны кишели хвостами и чешуей, зубами и когтями. С холстов сверкали глаза хищника -- казалось, ярче свечей, их освещавших.

-- Так ты на всех эту старушку пририсовала?

-- Это не старушка. Это он.

-- Откуда ты знаешь?

-- Знаю. -- Эстелль снова отвернулась к холсту. -- Чувствую.

-- Откуда ты знаешь, что оно такое?

-- Такое, разве нет? Ведь похоже?

Сомик поскреб щетину на подбородке и задумчиво осмотрел полотно.

-- Близко. Но это не мальчик. Это старая тварь, что за нами с Хохотунчиком кинулась, когда мы его маленького выудили.

Эстелль оторвалась от картины и посмотрела на него.

-- Тебе сегодня играть надо?

-- Немного погодя.

-- Кофе будешь?

Он шагнул к ней, взял у нее из рук кисть и палитру и поцеловал в лоб.

-- Вот это уж точно будет славно.

Эстелль прошлепала в спальню и вернулась в драном кимоно.

-- Расскажи мне, Сомик. Что же там у тебя произошло?

Он уже сидел за столом.

-- Мы, наверное, целый рекорд поставили. У меня все до сих пор саднит.

Художница невольно улыбнулась, но не отступила:

-- Что у тебя тогда случилось, на протоке? Вы что -- эту тварь как-то из воды выманили?

-- Ты что себе думаешь, женщина? Если б я так мог, думаешь, лабал бы сейчас по клубам за выпивку да за процент с клиентов?

-- Скажи -- что ты чувстовал, когда эта тварь из болота полезла?

-- Жуть.

-- А кроме этого?

-- А ничего кроме этого. Я все сказал. Страшно было -- и всех делов.

-- А когда мы сюда вернулись вчера ночью, ты же не боялся?

-- Нет.

-- И я не боялась. Каково было тебе тогда? До того и после того, как оно на вас кинулось?

-- Не так, как сейчас.

-- А сейчас как?

-- Очень клево сидеть с тобой и разговаривать.

-- Шутка ли. Мне тоже. А тогда?

-- Не дави на меня, девочка. Я тебе расскажу. Но мне через час лабать, а я не знаю, получится или нет.

-- Почему ж нет?

-- Блюза на мне нет. Ты его согнала.

-- Могу тебя на мороз выставить без рубашки, если поможет.

Сомик заерзал на стуле.

-- Лучше кофе, а?

История Сомика

Вот, значит, набрали мы фору от того чудища, что нас за пятки хватало, тормознули мой «форд» модели Т и с Хохотунчиком вместе этого сома на заднее сиденье стали затаскивать. А у него хвост с одной стороны свешивается, а башка -- с другой. Я ж совсем не того ожидал, на Хохотунчике блюза как не было так и нет, зато меня запаривает. Тут я понимаю, что к нам пять сотен баксов летит, и блюза моего сразу испаряется, как и не было никогда.

Я говорю: «Хохотунчик, я так полагаю -- надо нам это дело отпраздновать: сначала вжарим как следует, а потом и кисок с Дельты мягоньких себе нароем. Чего скажешь?»

Старина Хохотунчик, как за ним это водится, писять на паперти не хочет и, поскольку горбатого могила исправит, говорит мне, дескать, денег-то у нас все равно шиш с маслом, а Ида Мэй, к тому же, никаких кисок к дому ближе чем на сто ярдов не подпускает. Но ему тоже не можется, я ж чувствую, и дело недолгое -- скоро мы уже по проселку пилим к одному моему знакомому самогонщику по имени Элмор -- он как раз пойло черномазому люду впаривает.

А у этого дедуси во рту два зуба как есть осталось, хоть и белый сам, и он ими скрежетать начинает, как мы к его крыльцу подваливаем. Раскипятился весь, берданкой машет, точно мы у него змеевик стырить прикатили. Я говорю: «Эй, Элмор, старина, как твои любезные сестрица с женушкой поживают?»

А он, дескать, она-то ничего себе поживает, да вот, мол, пока мы быстро денег не засветим, он себе тут скоренько черножопых настреляет, нас то есть, да к ней под бок, пока тепленькая.

«У нас чутка не хватает, говорю я, но утром пятьсот долларов точно приплывет, так что не будешь ли ты любезным и не начислишь ли нам баночку в кредит?» И сомика нашего ему показываю.

Старику просто обделаться хотелось со страху, а уж как мне хотелось, чтоб он обделался, -- не передать, чтоб от него хоть не воняло как-то иначе, но он заместо этого только и сказал: «До утра я жданики потеряю. Тебе банку -- мне шмат от этого рыбы. Прямо сейчас. И не жадничай.»

Мы с Хохотунчиком подумали чутка и скоро уже полгаллона кукурузовки себе заначили, а старина Элмор -- он такой шмат от сомика поволок, что женам и спиногрызам его точно б на неделю хватило от пуза. Или больше.

Едем дальше. Тут эта старая шлюха, Окрой звать, то же самое нам втюхивает: и про деньги, и про то, что нам помыться б не мешало впридачу, прежде чем мы к ее девочкам на шаг подойдем. А я ей -- сказку про пятьсот долларов. Она мне, мол, пятьсот завтра -- вот и приходи завтра, а ежли нам кисок надо прямо сейчас, то ей возьми и отвали шмат того же сомика. Чтобы, значит, блядве тоже сомика поесть. Ну, думаю, вот сейчас на Хохотунчика точно блюза спустится: он уж и говорит, дескать, чтоб сома на сто долларов отдавать за одну ванну? Ну, смотри, как знаешь. И вот он сидит в машине, ждет, пока я свои дела не сделаю, и мы дальше шпарим -- куда-нибудь на ночь кости кинуть до утра. А там и рыбку нашу отоварим.

Заезжаем в какие-то кусты, пропускаем по стакашке и уже первый сон смотрим, как кто б ты думала по кустам ломится? Целая банда шпанцов с этими белыми простынями и в колпаках острых. И говорит нам: «Негритос, ты, наверно, читать не умеешь.»

И приматывают они нас веревкой к этому сомику и говорят: тащи, мол, в лес, мы уже там костерок запалили.

Вот это и есть самая натуральная шугань, скажу я тебе. Я по сей день не могу мимо простыни на веревке пройти, чтоб у меня все позвонки не скрючило. Точно знаю -- тут-то нам и кранты, аж все молитвы вспомнил, наизусть читаю, стараюсь, а шпанцы знай пинают меня и по зубам, и все прочее, а сами сомика нашего жрут, что на костре запекли.

И тут я чую… Меня аж пинать перестали. Гляжу -- Хохотунчик в грязище валяется, только голову руками прикрыл и одним глазом подбитым в меня зыркает. Тоже, значит, почуял.

А клановцы эти в чащу уставились, точно мамочку в лесу потеряли и ждут, что она вот-вот из-за кустов выйдет. Рожи осклабили, половина висюльки уже свои через штаны потирает. Ну, она и вышла, как положено. Здоровая, как паровоз, а воет так, что из ушей кровянка хлещет. И двоих с первого прикуса поимела.

А мне Хохотунчику и писем писать не надо. Не успели и вякнуть оба, как ходу дали, рыбий труп обглоданный между нами болтается, поскольку привязан, и скачем мы с ним так аж до самой дороги. В бардачке нож надыбали, чик -- и на свободе, Хохотунчик модель Т с толкача заводит, я за баранкой на дроссель жму. А из лесу такой визг и вопли, что просто музыка, как клановцев всех подряд кушают.

И стихло все. Только мы сопим, да Хохотунчик модель Т дрочит. Я ему ору, мол, быстрее давай, поскольку слышу уже, как эта тварь по кустам за нами ломится. Тут «форд» зафордычил, да только я ни хрена не слышу, потому что дракон этот из лесу вывалился и давай реветь. Я Хохотунчику говорю: садись давай, -- а он к багажнику.

«Ты чё делаешь?»

«Пятьсот долларов,» -- говорит.

И вижу я -- швыряет сомика нам на заднее сиденье. От этой вонючки уже ничего, кроме башки-то не осталось, вот Хохотунчик эту башку отдельную сам берет и швыряет. И на подножку уже прыгает, я гляжу -- а его прямо в воздухе хвать. И нету. И зубы эти в меня целят, чтоб, значит, второй раз цапнуть. Но тут я уж как дал по газам.

А Хохотунчика нет. Нет Хохотунчика.

На следующий день я этого белого нашел, который пятьсот баксов за рыбку обещал, а он смотрит на голову и хохочет надо мной. Я ему говорю: я лучшего друга потерял за эту рыбу, так что давай мне эти чертовы деньги быстрее. А он ржет и говорит только: вали отсюда. И я его побил.

А голову потом в суд с собой притащил, да какая им разница. Судья мне полгода впаял -- что белого человека побил и все такое. А приставу говорит: «Уведи, мол, этого Сомика.»

С тех пор и прозвали меня Сомиком. Я эту историю больше никому не рассказываю, а имя вот осталось. И с тех пор блюза на мне виснет, да уж теперь ничего не попишешь. К тому времени, как я из каталажки вышел, Ида Мэй уж от горя померла, и друзей в живых у меня ни одного не осталось. С тех пор так по дорогам и мытарюсь.

А эта тварь на пляже -- она точно так же ревела. Она, видать, меня ищет.

Сомик

-- Это он, -- сказала Эстелль. Просто не знала, что еще тут можно сказать.

-- Откуда знаешь?

-- Знаю. -- Она взяла его за руку. -- Жалко, что так с другом твоим вышло.

-- Я ж просто хотел на него блюза напустить, чтоб нам с ним пластинок себе записать.

Они немного просто посидели за столом, держась за руки. У Сомика кофе в чашке давно остыл. Эстелль прокручивала историю у себя в голове: ей стало и легче, и страшнее от того, что тени на ее картинах обрели наконец очертания. История Сомика, сколько б фантастической она ни была, почему-то казалась ей знакомой.

-- Сомик, а ты читал такую книгу Эрнеста Хемингуэя -- «Старик и море»?

-- Этот тот мальчонка, что про быков с рыбалками пишет? Я его как-то на Флориде встречал. А что?

-- Ты Хемингуэя встречал?

-- Ну, да только этот сукин сын мне тоже не поверил. Говорит, рыбу ловить люблю, а тебе не верю. А чего спрашиваешь?

-- Да просто так. Если эта тварь людей глотает, как ты думаешь -- может, на нее заявить?

-- Я людям про это чудище уже пятьдесят лет рассказываю, и мне покуда никто не поверил. Все говорят, что я самый большой врун, которые только в Дельте заводятся. Если б не такая слава, я б себе давно уже большой дом отгрохал и пачку пластинок нарезал. Заяви про такое законникам, так тебя вмиг чокнутой из Хвойной Бухты определят.

-- У нас уже одна чокнутая есть.

-- Ну а так никого, кроме меня, больше не слопают. А если я этот сейшен залажаю, потому как все решат, что у меня тараканы в голове, то потом просто дальше двину. Понимаешь?

Эстелль взяла чашку Сомика со стола и поставила в раковину.

-- Ты лучше собирайся давай -- тебе играть пора.

ДВЕНАДЦАТЬ

Молли

Чтобы отвлечься от дракона по соседству, Молли облачилась в треники и решила прибраться в трейлере. Хватило ее лишь на то, чтобы рассортировать по трем черным пластиковым мешкам остатки мусорного провианта. Она совсем было решилась собрать пылесосом с ковра коллекцию мокричных трупиков, но допустила ошибку -- жидкостью для мойки окон протерла телевизор. Видик воспроизводил «Чужеземную Сталь: Месть Кендры», и когда капельки из пульверизатора достигли экрана, светящиеся точки увеличились в размерах, и вся картинка стала напоминать произведение импрессионистов -- какой-нибудь «Воскресный полдень на острове Больших Малюток-Воительниц» Сера.

Молли затормозила дармовую сцену в душе. (В первых пяти минутах всех ее фильмов обязательно присутствовала сцена в душе -- несмотря на то, что Кендра жила на планете, почти совершенно лишенной воды. Чтобы покончить с несуразицей, одному молодому режиссеру пришла в голову блестящая мысль -- в сцене под душем использовать «антирадиоактивную пену», и пять часов на Молли из-за камеры дули из пылесоса обмылками взбитого стирального порошка. В конце концов, весь остальной фильм ей пришлось доигрывать в бедуинском бурнусе -- такая сыпь выступила у нее по всему телу.)

-- Художественный фильм, -- говорила Молли, сидя на полу перед телевизором и в пятидесятый раз опрыскивая экран из пуверизатора. -- В те дни я могла бы стать парижской фотомоделью.

-- Фиг бы что у тебя вышло, -- возразил закадровый голос. Он по-прежнему тусовался где-то рядом. -- Слишком костлявая. А в те годы любили курочек пожирнее.

-- Я не с тобой разговариваю.

-- Ты уже истратила полбутылки «виндекса» на свое маленькое путешествие в Париж.

-- Это недорого, -- ответила Молли. Но все равно встала и взяла с телевизора два полузабытых стакана. Она собиралась отнести их на кухню, когда в дверь позвонили.

Открыла она, зажав стаканы в одной руке. На ступеньках стояли две барышни в платьях, на высоких каблуках и с прическами, зацементированными лаком для волос. Обеим чуть за тридцать, блондинки, с улыбками, выдававшими либо крайнее лицемерие, либо злоупотребление наркотиками. Молли не смогла определить, что именно.

-- «Эйвон»? -- спросила она.

-- Нет, -- хихикнув, ответила передняя блондинка. -- Меня зовут Мардж Уитфилд, а это -- Кэти Маршалл. Мы из «Коалиции за нравственное общество». Нам бы хотелось поговорить с вами о нашей кампании за введение в средних школах обязательной молитвы. Надеемся, что не очень помешали вам. -- Кэти была в розовом, Мардж -- в пастельно-голубом.

-- А я -- Молли Мичон. Я тут просто уборку затеяла. -- Молли продемонстрировала стаканы. -- Заходите.

Барышни шагнули внутрь и остановились в дверях. Молли понесла стаканы на кухню.

-- Знаете, -- сказала она, -- интересная вещь. Если в один стакан налить диетической кока-колы, а в другой -- обычной, и дать им постоять... ой, ну полгода от силы, а потом вернуться и посмотреть, то в том, где обычная кока-кола, растут всякие зеленые штуки, а вот диетическая стоит совсем как новенькая.

Молли вернулась в комнату.

-- Вам налить чего-нибудь выпить?

-- Нет, спасибо, -- механическим голосом андроида ответила Мардж. Они с Кэти не отрывали глаз от стоп-кадра мокрой и голой Молли на экране. Молли порхнула мимо и выключила телевизор.

-- Извините, это один художественный фильм, в котором я снималась в Париже, когда была моложе. Вы не присядете?

Барышни, сжав колени так, что между ними можно было сокрушить в пыль пару алмазов, уселись рядком на облезлую тахту.

-- Мне нравится ваш освежитель воздуха, -- вымолвила Кэйт, стараясь выкарабкаться из охватившего ее ужаса. -- Такой свежестью веет.

-- Спасибо, это «виндекс».

-- Какая милая идея, -- высказалась Мардж.

Это хорошо, подумала Молли. Нормальные люди. Если я удержу себя в руках перед такой вот парочкой нормальных людей, то со мной все будет в порядке. Хорошая практика. Она уселась на пол перед ними.

-- Так, значит, ваше имя -- Мардж? Такое имя теперь встречается редко, разве что в рекламе моющих средств. Ваши родители любили смотреть телевизор?

Мардж хихикнула:

-- Это сокращенное Маргарет, разумеется. Меня так назвали в честь бабушки.

Вмешалась Кэти:

-- Молли, нас очень беспокоит то, что образование наших детей проходит совершенно без всякого духовного наставления. Наша Коалиция собирает подписи за введение в школах обязательной молитвы.

-- Здорово, -- ответила Молли. -- Так вы, значит, у нас в городе новенькие, да?

-- Ну... да, мы совсем недавно перехали сюда вместе с мужьями из Лос-Анджелеса. Просто в маленьком городке лучше растить детей, как вы без сомнения знаете.

-- Точно, -- согласилась Молли. Они понятия не имели, кто она такая. -- Именно поэтому я и привезла сюда своего Стиви. -- Стиви звали золотую рыбку, скончавшуюся во время одной из ее длительных отлучек в окружной дурдом. Сейчас Стиви жил в целлофановом мешочке у нее в морозильнике и всякий раз, когда она доставала лед, одарял ее ледяным взглядом.

-- А сколько вашему Стиви?

-- Э-э... лет семь или восемь. Иногда я путаюсь -- такие трудные были роды.

-- На год моложе моей Тиффани, -- сказала Мардж.

-- Ну, он у меня немножко недоразвитый.

-- А ваш муж...

-- Умер.

-- Ой, простите, -- сказала Кэйт.

-- Чего извиняться, не вы ж его, наверное, убили.

-- В любом случае, -- продолжала Кэйт, -- нам бы очень хотелось получить вашу подпись, чтобы отослать ходатайство в сенат штата. Матери-одиночки -- важная составляющая нашей кампании. Помимо этого, мы собираем пожертвования на внесение в Конституцию соответствующей поправки. -- Она изобразила смущенную улыбку. -- Богоугодным делам тоже нужны фонды.

-- Я живу в трейлере, -- сказала Молли.

-- Мы понимаем, -- ответила Мардж. -- Финансы -- трудное дело для матери-одиночки. Но ваша подпись для богоугодного дела так же важна.

-- Но я живу в трейлере. А Бог трейлеры терпеть не может.

-- Прошу прощения?

-- Он их сжигает, вымораживает, сносит торнадо. Бог трейлеры ненавидит. Вы уверены, что я не нанесу вреда вашему богоугодному делу?

Кэти захихикала:

-- Ох, миссис Мичон, не говорите глупостей. Вот только на прошлой неделе я прочла в газете, что торнадо поднял в воздух трейлер одной женщины, пронес милю и опустил на землю. И женщина спаслась. Она говорила потом, что все время молилась, и Господь ее выручил. Видите?

-- А кто тогда с самого начала торнадо на нее наслал?

Пастельные барышни заерзали по тахте. Первой открыла рот голубая:

-- Нам бы очень хотелось, чтобы вы посетили наши занятия по изучению Библии, где мы могли бы этот вопрос обсудить, но сейчас нам нужно идти дальше. Вы не откажетесь подписать наше ходатайство? -- Из гигантского ридикюля она извлекла планшет и вместе с ручкой протянула Молли.

-- Значит, если у вас все получится, детишки смогут в школе молиться?

-- Ну, конечно же, -- просияла Мардж.

-- Значит, мусульманские детишки смогут семь раз на дню, или сколько у них там, оборачиваться к Мекке, и это не повлияет на их оценки?

Голубая и розовая пастели переглянулись.

-- Миссис Мичон, Америка -- христианская страна.

Но Молли не хотелось, чтобы ее приняли за легкую добычу. Она -- женщина толковая.

-- А детишкам других вероисповеданий ведь тоже можно будет молиться, правда?

-- Наверное, -- ответила Кэти. -- Про себя.

-- О, это хорошо, -- сказала Молли и поставила свою подпись. -- Потому что я знаю, что Стиви обязательно переведут в группу, где читают «Красных Ястребов», если он принесет цыпленка в жертву Богу Червей Виготу, да только ему учительница не дает. -- Зачем я это говорю? Зачем я это сказала? А что, если они спросят, где Стиви?

-- Миссис Мичон!

-- А? Он принесет жертву на переменке, -- продолжала Молли. -- Урокам это совсем не помешает.

-- Мы работаем здесь во имя Единственного Истинного Господа, миссис Мичон. Коалиция -- не межрелигиозная организация. Я уверена, что если бы на вас снизошла благодать Его духа, вы бы таких слов не говорили.

-- А она на меня снисходила.

-- Правда?

-- Еще бы. И на вас снизойдет. Прямо сейчас.

-- Вы о чем это?

Молли вернула планшет Кэти и встала.

-- Пойдемте со мной к соседям. Это займет не больше секунды. И я знаю, что на вас она тоже снизойдет.

Тео

Надежды Тео на то, что Мики Плоцника найдут, росли по мере того, как он ехал по жилым кварталам Хвойной Бухты. Почти везде по кустам бродило два-три искателя, вооруженные фонариками и сотовыми телефонами. Тео притормаживал и принимал доклады каждой поисковой партии, давал советы и рекомендации так, будто хоть отдаленно понимал, что он вообще делает. Кого он пытается надуть? Да он не всегда свои ключи от машины найти способен.

Большинство жилых кварталов Хвойной Бухты обходились без тротуаров и уличных фонарей. Кроны сосен впитывали лунный свет, и тьма высасывала лучи фар «вольво», точно чернильный океан. Тео подсоединил ручной прожектор к прикуривателю и водил лучом по фасадам и пустырям. Не увидел он ничего интересного, кроме пары оленей, объедавших чьи-то розовые кусты. Проезжая мимо прибрежного парка -- заросшей травой игровой площадки размером с футбольное поле, обсаженной кипарисами и отгороженной от тихоокеанских ветров восьмифутовым забором из красного дерева, -- он заметил, как на одном из столов для пикника сверкнуло что-то белое. Он свернул на парковочную полосу рядом с поляной и направил на стол фары «вольво» и прожектор одновременно.

Парочка занималась этим прямо на столе. Проблеском белого оказалась голая мужская задница. Два лица обернулись на свет -- глаза вытаращены, как у тех оленей, что Тео спугнул чуть раньше. В других условиях Тео проехал бы мимо. Он привык заставать людей «за этим занятием» в машинах на задах «Пены Дна» или на самых разбитых съездах к пляжу. В конце концов, он же не полиция нравов. Но сейчас от этой сцены накатило раздражение. Уже целый день он ни разу не дернул дури из «Трусишки Пита». Может, раздражение и есть симптом отвыкания.

Он заглушил мотор и вышел из машины, прихватив фонарик. Парочка быстро влаталась в одежду, но попыток к бегству не предпринимала. Бежать все равно некуда -- только через забор к берегу, а там узкий пляж со всех сторон замыкали утесы и полоскали предательские ледяные волны.

Преодолев почти половину поляны, Тео узнал прелюбодеев и остановился. Женщина -- на самом деле, девчонка, Бетси Батлер -- работала официанткой в кафе «Г. Ф.». Сейчас она тщетно пыталась одернуть юбку. Мужчиной был лысеющий и слабогрудый свежий вдовец Джозеф Линдер. Перед глазами мелькнул образ Бесс, свисающей с колышка в сверкающей чистотой столовой.

-- Может, немного осмотрительности не повредит, Джо? -- крикнул Тео, снова двинувшись к ним.

-- Э-э, мое имя Джозеф, констебль.

Тео вспыхнул от гнева. По природе он не был сердитым, но природа последние несколько дней не работала.

-- Нет уж. Джозеф -- это когда ты бизнесом занимаешься или покойную жену оплакиваешь. А когда шворишь девчонку в два раза себя младше на столе в общественном парке, ты -- Джо.

-- Я... мы... все так сложно сейчас. Я прямо не знаю, какая муха нас укусила. То есть, меня. Я хотел сказать...

-- И мальчишку вы тут поблизости наверняка не видели? Лет десяти?

Девчонка покачала головой. Одной рукой она прикрывала лицо, не отводя глаз от травы под ногами. Взгляд Джозефа Линдера метался по всему парку, точно во тьме вот-вот должен быть открыться спасительный люк -- если только ему удастся его заметить.

-- Нет, мальчишку я не видел.

Формально, Тео знал, что может арестовать обоих за непристойное обнажение, но ему не хотелось тратить время на бумажную волокиту в окружном суде.

-- Иди домой, Джо. Сам иди. Твоим девочкам в такое время не стоит оставаться одним. Бетси, тебя подвезти?

-- Я в двух кварталах отсюда живу, -- не открывая лица, ответила та.

-- И ты двигай домой. Сейчас же. -- Тео повернулся и зашагал к машине. Никто никогда не обвинял его в избытке ума (если не считать того раза, когда на вечеринке в колледже он смастерил аварийный кальян для травы из двухлитровой бутылки из-под кока-колы и шариковой ручки «Бик»), но теперь он чувствовал себя еще глупее от того, что не расследовал смерть Бесс Линдер тщательнее. Одно дело, когда тебя берут на работу потому, что считают олухом, и совсем другое -- эту репутацию оправдывать.

Завтра, подумал он. Сначала надо найти пацана.

Молли

Молли стояла в грязи вместе с двумя пастельными христианками и смотрела на трейлер дракона.

-- Чувствуете?

-- Что? О чем это вы? -- спросила Мардж. -- Это просто старый грязный трейлер... простите -- мобильный дом. -- До последней секунды ее волновали только героиново-голубые каблуки, застревавшие в мокрой земле. Теперь же они с подругой во все глаза глядели на дракона.

Чувствуют -- Молли точно знала. Она и сама ощущала это низкопробное удовлетворение, нечто смутно сексуальное, не вполне радость, но рядом.

-- Вы же чувствуете, да?

Барышни переглянулись, пытаясь отрицать, что им вообще свойственны чувства. Глаза их остекленели, точно они вконец обторчались, обе переминались с ноги на ногу, стараясь сдержать смешки. Кэти, розовая, сказала:

-- Наверное, нам следует навестить этих людей. -- И сделала робкий шаг к трейлеру.

Молли преградила ей путь.

-- Там никого нет. Это просто чувство такое. А вам, наверное, пора свою петицию писать.

-- Уже поздно, -- ответила героиново-голубенькая. -- Еще один визит, а потом мы пойдем.

-- Нет! -- не отступала Молли. Это не так весело, как она себе представляла. Ей просто хотелось их немножко напугать, а вовсе не отдавать на съедение. Молли не давала покоя отчетливая мысль: еще один шаг к трейлеру дракона, и школьная молитва лишится двух холеных голосов. -- Вам пора домой.

Она взяла христианок за плечи, вывела на дорожку и подтолкнула к выходу со стоянки. Те с тоской оглянулись на трейлер.

-- Я чувствую, как благодать во мне зашевелилась, Кэти, -- сказала Мардж.

Молли подтолкнула их еще разок:

-- Точно, и это -- правильно. А теперь валите отсюда. -- А полоумной считают почему-то ее. -- Идите, идите. Мне нужно Стиви ужин готовить.

-- Жалко, что не удалось познакомиться с вашим малышом, -- сказала Кэти. -- Где он?

-- Уроки делает. До встречи. Пока.

Молли посмотрела, как барышни выходят со стоянки и садятся в новый микроавтобус «крайслер», а потом обернулась к трейлеру. Бояться почему-то она уже перестала.

-- Ты ведь проголодался, правда, Стиви?

Трейлер-дракон дрогнул, углы перетекли в плавные изгибы, окна стали глазами, но сверкали они не так ярко, как ранним утром. Молли увидела обожженные кроны жабер, копоть и волдыри на теле между чешуйками. По бокам дракона пробежали и погасли тусклые полоски голубого света. Молли почувствовала, как от жалости у нее оборвалось сердце. Этой твари, чем бы она ни оказалась, было больно.

Еще несколько шагов.

-- У меня такое ощущение, что ты слишком старый для Стиви. К тому же, настоящий Стиви может обидеться. Как насчет Стива? На Стива ты и похож. -- Молли вообще нравилось имя Стив. Так звали ее агента. Стив -- хорошее имя для рептилии (чего не скажешь о Стиви, что больше подходит мороженой золотой рыбке).

Она почувствовала, как ее охватило волной тепла среди всей этой печали. Чудовищу имя понравилось.

-- Не надо было того мальчишку есть.

Стив ничего не ответил. Молли сделала еще один шаг, по-прежнему настороже.

-- Тебе придется отсюда уйти. Я не смогу тебе помочь. Я же сумасшедшая, знаешь? У меня даже об этом бумага имеется.

Морской Ящер перекатился на спину, как покорный щенок, и оделил Молли душераздирающе беспомощным взглядом -- что довольно непросто для зверя, способного проглотить «фольксваген».

-- Нет, -- ответила Молли.

Морской Ящер захныкал -- не громче новорожденного котенка.

-- Ох, это просто роскошно, -- сказала Молли. -- Представляю, сколько медикаментов пропишет мне доктор Вэл, если я ей об этом расскажу. Овощ и ящерица -- вот как нас с тобой будут теперь называть. Надеюсь, тебя это радует.

ЧЕЛОВЕК ЧЕЛОВЕКУ ЛЕКАЛО

-- На что мне безумцы? -- сказала Алиса.

-- Ничего не поделаешь, -- возразил Кот. --

Все мы здесь не в своем уме -- и ты, и я.

-- Откуда вы знаете, что я не в своем уме? --

спросила Алиса.

-- Конечно, не в своем, -- ответил Кот. --

Иначе как бы ты здесь оказалась?

Льюис Кэрролл,

«Приключения Алисы в Стране Чудес»

ТРИНАДЦАТЬ

Завтрак

За ночь население Хвойной Бухты -- особенно то, которое отвыкало от антидепрессантов, -- необъяснимым образом обрело какое-то удовлетворенное спокойствие. Нет, тревога не отступила -- скорее начала стекать по их спинам, словно теплый дождик по спине голого карапуза, только что открывшего для себя волшебство бултыхания в грязи. В воздухе витали секс, риск и радость -- и эйфорическая потребность поделиться ими с ближним.

Утро застало многих за завтраком в местных ресторанах. Они сбивались вместе, точно антилопы гну перед стаей львов -- инстинктивно зная, что на клык попадет только один: тот, кто отобьется от стада.

Дженни Мастерсон обслуживала столики в кафе «Г. Ф.» уже двенадцать лет и не могла припомнить, чтобы здесь было так людно после окончания курортного сезона. Танцуя между столиков, она разливала кофе и декаф, разносила еду, перехватывала случайные просьбы принести еще масла или салсы и выдергивала из-под носа у едоков грязные тарелки и стаканы по пути к раздаточному окну. Ни одного лишнего движения, ни одного обойденного клиента. Она работала хорошо -- очень хорошо, -- и иногда это ее дьявольски бесило.

Дженни только что стукнуло сорок -- стройная, светлокожая, с убийственными ногами и длинными золотисто-каштановыми волосами, которые на работе она закалывала наверх. Они с мужем Робертом владели магазинчиком «Морской Рассол: наживка, снасти и отборные вина», но, проработав три месяца бок о бок с человеком, которого любила, и родив ему дочь Аманду, которой уже исполнилось пять, она вернулась в официантки, чтобы спасти и семью, и рассудок. Где-то между окончанием колледжа и сегодняшним утром она умудрилась стать асом обслуживания столиков, и ее никогда не переставало поражать, как же, к чертовой матери, это произошло. Как превратилась она в ходящее хранилище местной информации, граничащей со сплетнями, и как ей удалось так навостриться улавливать обрывки разговоров, да еще и не терять их нить, перемещаясь по всему ресторану?

Сегодня весь зал гудел от пересудов о Мики Плоцнике, пропавшем вчера на маршруте доставки газет. Говорили о поисках и строили предположения о его судьбе. Несколько отдельных столиков занимали парочки, которые, казалось, по-прежнему переживали сексуальные авантюры прошлой ночи и, если лапать и облизывать друг друга -- показатель, намеревались продолжить их после завтрака. Дженни пыталась вычистить их из диапазона. За одним столом тянула кофе обычная компания старых пердунов -- они, как водится, обменивались дезинформацией о политике и прополке газонов. За стойкой пара строителей читали газеты, поглощая яичницу с беконом перед редкой субботней халтурой. А в углу, занимая целый столик, сидела Вэл Риордан, местный психиатр, и что-то чиркала в большом блокноте. Что само по себе необычно. Доктор Вэл днем обычно в городе не появлялась. Еще страннее то, что с каким-то черным господином пила чай художница-маринистка Эстелль Бойет, а господин, похоже, от малейшего ее прикосновения готов был из кожи выпрыгнуть.

Дженни услышала какую-то перебранку у кассы и повернулась в ту сторону. Ее помощница, заведовавшая грязной посудой, спорила о чем-то с Молли Мичон, Чокнутой Теткой. Дженни быстро направилась к стойке.

-- Молли, тебе здесь быть не положено, -- спокойно, но твердо сказала она. Молли внесли в черный список после того, как она оскорбила действием кофейный автомат.

-- Мне просто нужно чек обналичить. Деньги нужны -- лекарство больному другу купить.

Помощница, недавно поступившая в колледж Хвойной Бухты, ринулась на кухню, бросив через плечо:

-- Я ей уже говорила.

Дженни взглянула на чек. Выдан Администрацией социального обеспечения и превышает сумму, которую позволено принимать официантам.

-- Извини, Молли. Я его обналичить не смогу.

-- У меня удостоверение личности с фотографией есть. -- Из громадной сумочки Молли извлекла видеокассету и шлепнула ею о стойку. На коробке к двум кольям привязана полуобнаженная женщина. Все надписи на итальянском.

-- Не в этом дело, Молли. Мне не разрешается обналичивать такие крупные суммы. Послушай, я не хочу никаких неприятностей, но если тебя увидит Говард, он вызовет полицию.

-- Полиция уже здесь, -- раздался мужской голос.

Дженни подняла голову и увидела, что за спиной у Молли возвышается Теофилус Кроу.

-- Привет, Тео. -- Дженни нравился Тео. Напоминал ей Роберта, пока тот не бросил пить -- фигура полутрагическая, но добродушная.

-- Помощь нужна?

-- Мне правда деньги очень нужны, -- сказала Молли. -- На лекарства.

Взгляд Дженни метнулся в угол, где Вэл Риордан, оторвавшись от своих записей, смотрела с выражением крайнего ужаса на лице. Очевидно, психиатру совсем не хотелось впутываться в это дело.

Тео бережно взял чек из рук Молли, осмотрел его и обратился к Дженни:

-- Это правительственный чек, Дженни. Я уверен, что он не липовый. Всего один разок, а? На лекарства. -- И он подмигнул ей из-за спины Молли.

-- Говард меня убьет, если увидит. Как на кофейный автомат ни посмотрит, начинает бормотать что-то про дьявольское отродье.

-- Я тебя поддержу. Скажи ему, что сделала это в интересах общественной безопасности.

-- О, ну тогда ладно. Тебе еще повезло, что сегодня полно народу, и у меня много налички. -- Дженни протянула Молли ручку. -- Ты только его заверь.

Молли с росчерком расписалась. Дженни отсчитала купюры на стойку.

-- Спасибо, -- сказала Молли. Взглянула на Тео: -- Спасибо. Эй. А хочешь коллекционное издание «Малюток-Воительниц»? -- И протянула ему видеокассету.

-- Э-э, нет, спасибо, Молли. Я не могу принимать взятки на работе.

Дженни склонила голову набок, чтобы разглядеть обложку.

-- Кино на итальянском, но ты разберешься.

Тео снова покачал головой и улыбнулся.

-- Ладно, -- ответила Молли. -- Мне пора. -- И она вышла из ресторана, а Тео долго смотрел ей вслед.

-- Она, наверное, действительно снималась в кино, -- сказала Дженни. -- Ты видел картинку на обложке?

-- Не-а.

-- Поразительно. И она действительно так выглядела?

Тео пожал плечами.

-- Спасибо, что приняла у нее чек, Дженни. Найду-ка я себе место, ладно? Мне только кофе и английскую булочку.

-- Ну что, парнишку Плоцников отыскали?

Тео покачал головой и отошел.

Гейб

Живодер гавкнул один раз, предупреждая Кормильца, что тот сейчас столкнется с полоумной женщиной, но, как обычно, было уже поздно, и туповатый, но добродушный Кормилец не внял. Живодеру наконец удалось уговорить его бросить работу и сходить чего-нибудь поесть. Ловить крыс и трюхать по грязи -- это, конечно, весело, но есть еду -- важнее.

Гейб, по колено в жиже и по плечи в репьях, шел в кафе «Г. Ф.», опустив голову, и на ходу рылся в рюкзаке -- искал бумажник. А из кафе, пересчитывая деньги, выходила Молли и тоже совершенно не смотрела, куда идет. Она услышала лай Живодера, когда воткнулась лбом в его хозяина.

-- Ой, извините, -- сказал Гейб, потирая лоб. -- Пру как танк.

Живодер воспользовался случаем и обнюхал Молли промежность.

-- Хороший песик, -- сказала Молли. -- Он не снимал порнофильмы в прежней жизни?

-- Простите. -- Гейб оттащил живодера за ошейник.

Молли сложила деньги и запихнула под резинку трико.

-- Эй, а вы ведь биолог, так?

-- Он самый.

-- Сколько граммов белка в мокрице?

-- Что?

-- В мокрице. Ну, знаете, такие серые гниды, много ножек, умеют только сворачиваться колечком и подыхать?

-- Да, я знаю, что такое мокрица.

-- Ну и сколько в одной будет граммов белка?

-- Понятия не имею.

-- А узнать можете?

-- Наверное, могу.

-- Хорошо, -- сказала Молли. -- Я вам позвоню.

-- Ладно.

-- Ну, пока. -- Молли потрепала Живодера за ушами и двинулась дальше.

Гейб целую секунду был неподвижен -- впервые за последние тридцать шесть часов его что-то отвлекло от изысканий.

-- Что за черт?

Живодер гнул свое, виляя хвостом:

-- Идем есть.

Доктор Вэл

Вэлери Риордан смотрела, как долговязый констебль пробирается к ее столику. Она еще не была готова к своей официальной роли -- поэтому, собственно, и отправилась завтракать в ресторан. К тому же, ей совсем не хотелось сталкиваться со своей секретаршей Хлоей и ее свежеприобретенной нимфоманией. Вэлери на много месяцев -- нет, лет -- отстала от профессиональных журналов и теперь набила ими портфель в надежде просмотреть хоть несколько за кофе -- перед тем, как начнет прием. Она попробовала спрятаться за номером «Торговца дурью: Американского журнала клинической психоформакологической практики», но констебль неотвратимо приближался.

-- Доктор Риордан, у вас не найдется минутки времени?

-- Найдется, наверное. -- Она показала на стул напротив.

Тео сел и приступил к делу.

-- Вы уверены, что Бесс Линдер ничего не упоминала о проблемах в семье? Ссоры? Джозеф поздно приходит домой? Что-нибудь вроде этого?

-- Я вам уже сказала. Я не могу об этом говорить.

Тео вытащил из кармана доллар и подвинул по столу к ней.

-- Возьмите.

-- Зачем?

-- Я хочу, чтобы вы стали моим врачом. Я хочу той же самой конфиденциальности, которую вы предоставляли Бесс Линдер. Хотя эта привилегия и должна действовать только до похорон. Я нанимаю вас своим терапевтом.

-- За доллар? Я не адвокат, констебль Кроу. И я не обязана принимать вас как больного. Гонорар здесь роли не играет.

Вэл хотелось, чтобы он ушел. С детских лет она пыталась подчинить людей напору своей воли. В ординатуре она консультировалась об этом со своим терапевтом.

Уходи же.

-- Прекрасно, тогда просто примите меня. Пожалуйста.

-- Я не принимаю новых пациентов.

-- Один сеанс, продолжительность -- тридцать секунд. Я -- ваш пациент. Обещаю -- вас заинтересует то, что я намерен сообщить вам во время приема.

-- Тео, вы когда-нибудь пытались справиться с... ну, в общем, с вашей проблемой злоупотребления? -- Зло и непрофессионально. Но Кроу тоже ведет себя не как профи.

-- Означает ли это, что я -- ваш пациент?

-- Хорошо -- тридцать секунд.

-- Вчера ночью я видел, как Джозеф Линдер в парке вступал в половую связь с молодой женщиной. -- Тео сложил на груди руки и откинулся на спинку стула. -- Что скажете?

* * *

Дженни не могла поверить, что все расслышала правильно. Подслушивать она не собиралась -- просто несла английскую булочку, когда ее оглушило бомбой сплетни. Бесс Линдер еще в гробу не остыла, а ее высоконравственный пресвитерианин-муженек зажигает в парке с какой-то прошмандовкой? Она на секунду сделала вид, что оглядывает свои столики, потом поставила тарелку с булочкой перед Тео.

-- Принести что-нибудь еще?

-- Не сейчас, спасибо, -- ответил Тео.

Дженни взглянула на Вэл Риордан и поняла: то, чего ей сейчас требуется, в меню нет. Глаза Вэл были раскрыты так широко, точно ее шлепнули по физиономии дохлой макрелью. Дженни попятилась от столика. Скорей бы уж Бетси сменила ее. Бетси всегда обслуживала Джозефа Линдера, когда тот заглядывал в кафе, и постоянно замечала, что он -- единственный отец двоих детей, которого еще никто не трахнул. Она обалдеет, когда услышит.

Но Бетси уже все знала.

Гейб

Гейб привязал Живодера на улице, вошел в кафе и обнаружил, что свободных столиков нет. Он заметил Теофилуса Кроу, сидевшего поодаль с какой-то незнакомой женщиной. Гейб немного поразмыслил, стоит ли навязаться к ним за столик, потом решил, что лучше подойти к Тео под предлогом новостей о крысах -- глядишь, и пригласят.

По дороге к столику Гейб вытащил из рюкзака ноутбук.

-- Тео, ты не поверишь, что я вчера ночью обнаружил.

Тео поднял голову:

-- Привет, Гейб. Вы не знакомы с Вэл Риордан? Она наш местный психиатр.

Гейб протянул женщине руку, и она пожала ее, не отрывая глаз от его заляпанных грязью сапог.

-- Извините, -- сказал он. -- Я весь день в поле. Приятно познакомиться.

-- Гейб -- биолог. У него лаборатория на метеостанции.

Гейбу стало неловко. Женщина не произнесла ни слова. Она была привлекательна, как любая хорошо накрашенная женщина, но казалась немного не в себе. Словно ее чем-то оглушили.

-- Извините, что помешал. Мы можем потом поговорить, Тео.

-- Нет-нет, садись. Вы ведь не возражаете, правда, Вэл? А наш сеанс мы можем завершить позже. Мне кажется, у меня еще двадцать секунд в запасе.

-- Все в порядке, -- ответила Вэл. Похоже, туман у нее в голове рассеивался.

-- Может, и вам это будет интересно, -- сказал Гейб, втискиваясь на свободный стул и поворачивая ноутбук экраном к психиатру. -- Вот посмотрите. -- Как и многим ученым, Гейбу оставалось неведомо, что всем остальным людям научные исследования глубоко до крысиной жопки, если их нельзя выразить в долларовом эквиваленте.

-- Зеленые точки? -- спросила Вэл.

-- Нет, это крысы.

-- Смешно. А так похожи на зеленые точки.

-- Это топографическая карта Хвойной Бухты. Вот это -- помеченные крысы. Видите, какая дивергенция? Вот эти десять никуда не пошли вместе с остальными, помнишь?

Вэл перевела взгляд на Тео, желая объяснений.

-- Гейб отслеживает крыс с микрочипами внутри, -- объяснил Тео.

-- Это одно из многого, чем я еще занимаюсь. Преимущественно я считаю всякую падаль на берегу.

-- Пленительное занятие. -- Вэл даже не пыталась скрыть презрения.

-- Да, это очень здорово, -- подхватил Гейб и вновь обратился к Тео: -- Как бы там ни было, вот эти десять никуда не пошли.

-- Да, ты уже говорил. Ты еще думал, что они сдохли.

-- Они не сдохли. По крайней мере, те шесть, которых я нашел. Их не смерть остановила, а секс.

-- Что?

-- Я отловил живьем двадцать особей из той группы, которая ушла, но когда пошел искать тех, что остались, их даже ловить не пришлось. Там было три пары, и все занимались совокуплением.

-- Так отчего тогда ушли остальные?

-- Не знаю.

-- А остальные, значит, это... размножались?

-- За одной парой я наблюдал целый час. Они сделали это сто семнадцать раз.

-- За час? И крысы так могут?

-- Могут, но не делают.

-- Ты же сам сказал, что они это сделали.

-- Это аномалия. Но это делали все три пары. Одна из самочек умерла, но самец продолжал ее обрабатывать, когда я их нашел.

Лицо Тео окаменело от усилия понять, что, к чертям собачьим, Гейб пытается сказать и зачем он это вообще говорит.

-- И что это значит?

-- Понятия не имею, -- ответил Гейб. -- Я не знаю, почему началась массовая эвакуация первой группы, и я не знаю, почему меньшая группа осталась совокупляться.

-- Ну, спасибо, что поделился с нами.

-- Пища и секс, -- сказал Гейб.

-- Может, тебе тоже следует что-нибудь съесть, Гейб? -- И Тео поманил официантку.

-- Что вы хотите этим сказать -- пища и секс? -- спросила Вэл.

-- Все их поведение нацелено на пищу и секс.

-- Это Фрейд.

-- На самом деле -- Дарвин.

Вэл склонилась к нему, и Гейб ощутил запах ее духов. Вот теперь, казалось, ей действительно стало интересно.

-- Можно ли это утверждать? Поведение -- гораздо сложнее.

-- Вы думаете?

-- Я знаю. И чем бы ни были ваши исследования радиокрыс, они говорят о том же. -- Вэл развернула к ним монитор. -- У вас шесть крыс занимаются сексом, но если я все правильно понимаю, то... в общем, гораздо больше крыс просто снялись с места без всякой видимой причины. Так?

-- Причина есть, я просто пока ее не знаю.

-- Но это не пища и, очевидно, -- не секс.

-- Я еще не знаю. Может, они насмотрелись насилия по телевидению.

Тео сидел, откинувшись на спинку стула, и с удовольствием наблюдал, как два человека с тремя десятками лет образования на двоих пыхтят и толкаются, точно задиры на переменке.

-- Я психиатр, а не психолог. А наша наука за последние тридцать лет больше сместилась к физиологическим причинам поведения, слыхали? -- Вэл Риордан уже откровенно ухмылялась.

-- Я в курсе. Проанализирую мозг особей из обеих групп на предмет нейрохимического объяснения.

-- А как ты это делаешь? -- спросил Тео.

-- Перемалываю им мозги и смотрю химический состав.

-- Это же, наверное, больно, -- сказал Тео.

Вэл Риордан рассмеялась:

-- Если бы я могла так ставить диагнозы моим пациентам. Хотя бы некоторым.

Вэл

Вэл Риордан не могла припомнить, когда она в последний раз получала такое удовольствие, но подозревала, что это случилось на распродаже «Нойман-Маркус» в Сан-Франциско два года назад. Вот уж точно -- пища и секс. Парнишка такой наивный. Но все равно -- она со времен мединститута не видела человека, столь страстно относящегося к чисто исследовательской работе, очень приятно поболтать о психиатрии не только с точки зрения финансов. Она поймала себя на мысли: интересно, как Гейб Фентон выглядит в костюме -- после того, как примет душ, побреется и прокипятится, чтобы извести всех паразитов. Неплохо, решила она.

-- Мне, кажется, -- рассуждал Гейб, -- пока не удается идентифицировать ни одного внешнего стимула подобного поведения, но приходится исключать возможность того, что этот стимул -- химический или относится к окружающей среде. Если же он воздействует на крыс, то и на другие виды должен. А я видел кое-какие признаки этого.

Вэл подумала о волне блуда, захлестнувшей ее пациентов в последние два дня.

-- Может, все-таки что-то в воде, вы как считаете? И воздействует на всех нас?

-- Может. Если дело в химии, то для млекопитающего размером с человека потребуется больше времени. Вы оба ничего необычного в последние дни не наблюдали?

Тео чуть кофе не поперхнулся:

-- Да весь город -- сплошной дурдом.

-- Я не вправе говорить конкретно о своих пациентах, -- ответила Вэл. Ее била дрожь: ну еще бы поведение не было странным. Она сама же его и вызвала, -- сразу сняв пятнадцать сотен человек с медикаментозного лечения, разве нет? Нужно отсюда проваливать. -- Но, в общем и целом, Тео прав.

-- Я прав? -- переспросил Тео.

-- Он прав? -- переспросил Гейб.

Дженни вернулась к столику подлить им еще кофе.

-- Простите, что подслушала, но я тоже должна согласиться с Тео.

Все посмотрели на нее, потом -- друг на друга. Вэл глянула на часы.

-- Мне пора начинать прием. Гейб, мне бы хотелось знать результаты ваших анализов химии мозга.

-- Правда?

-- Да.

Вэл положила на столик деньги, но Тео вернул их ей вместе с долларовым гонораром.

-- Мне нужно поговорить с вами о другом деле, Вэл.

-- Позвоните. Хотя не думаю, что смогу вам помочь. До свидания.

Вэл вышла из кафе. Ей хотелось побыстрее встретиться с пациентами -- хотя бы для того, чтобы представить, как она перемалывает им мозги. Все что угодно -- лишь бы взять на себя ответственность за то, что она свела с ума весь город. Но, быть может, сводя их чуточку с ума, она сможет спасти многих от самоуничтожения. А это -- неплохой повод сходить на работу.

Гейб

-- Мне тоже пора, -- поднялся Тео. -- Гейб, вызвать аналитиков из округа, чтобы проверили воду или что-нибудь в этом роде? Мне все равно сегодня ехать в Сан-Хуниперо.

-- Пока не нужно. Тест на общие токсины и тяжелые металлы я сам могу сделать. Я это постоянно проверяю у популяции лягушек.

-- Тогда пошли?

-- Мне нужно заказать чего-нибудь Живодеру.

-- Ты же говорил, что поймал десять крыс, которые отбились от стаи.

-- Да, но мы нашли только шесть.

-- А что стало с другими четырьмя?

-- Не знаю. Исчезли -- и всё. Смешно, ведь эти чипы практически неуничтожимы. Если даже особь умерла, я смогу найти их через спутник.

-- Может, из зоны досягаемости вышли?

-- Этого не может быть, зона охвата -- больше двухсот миль. И даже больше, если я их специально искать буду.

-- Так куда же они делись?

-- В последний раз их видели у ручья. Около трейлерной стоянки «Муха на Крючке».

-- Ты шутишь. Там же в последний раз видели мальчишку Плоцников.

-- Карту показать?

-- Нет, я тебе верю. Мне пора. -- Тео повернулся к выходу.

Гейб схватил его за рукав:

-- Тео, тут это...

-- Что?

-- А Вэл Риордан незамужем?

-- В разводе.

-- Как ты думаешь, я ей понравился?

Тео покачал головой.

-- Гейб, я понимаю. Я тоже слишком много времени бываю один.

-- Ты чего? Я же просто так спросил.

-- Увидимся.

-- Эй, Тео, а ты... э-э... сегодня бодрее выглядишь.

-- Не укурен, ты хочешь сказать?

-- Прости, я не хотел...

-- Все нормально, Гейб. Спасибо, наверное.

-- Держись давай.

Дженни

Проходя мимо столика Эстелль Бойет, она услышала, как пожилой чернокожий господин сказал:

-- Не нужно никому ничего рассказывать. Я эту тварь полста лет назад видал. Она, наверно, обратно в море ушла.

-- И все-таки, -- ответила Эстелль, -- мальчишка пропал. Что если это как-то связано?

-- Тебя никогда чокнутым ниггером не называли, правда?

-- Я такого не припомню.

-- А меня называли. Лет двадцать после того, как я последний раз об этой твари рассказал. Никому ничего я говорить не буду. Это наш с тобой секрет, девочка.

-- Мне нравится, когда ты зовешь меня девочкой, -- сказала Эстелль.

Дженни отправилась на кухню, пытаясь в уме собрать утро воедино -- все обрывки разговоров, сюрреальные, как головоломка Дали. В Хвойной Бухте явно что-то происходило.

ЧЕТЫРНАДЦАТЬ

Молли

Хвойная Бухта -- городок декоративный, его выстроили напоказ. Он лишь на один градус функциональнее Диснейленда. Ему решительно не хватает предприятий торговли и обслуживания, предназначенных для местных жителей, а не для туристов. В деловом сердце городка расположены десять художественных галерей, пять винных дегустационных залов, двадцать ресторанчиков, одиннадцать сувенирных магазинов, где продаются игральные карты, и одна скобяная лавка. Должность продавца скобяных товаров пользовалась большим спросом среди мужского населения пенсионного возраста: мужчине, пора расцвета которого давно миновала, нигде больше не удается принимать позы, разглагольствовать и вообще, как подобает настоящему самцу, с большим самомнением предаваться заносчивому биению себя в грудь -- так, чтобы в это занятие не вмешалась никакая баба и не напомнила, что герой порет заведомую чушь.

Переступить порог «Скобяной лавки Хвойной Бухты» и пересечь луч сигнализации равносильно сигналу тревоги для тестостерона. Дай продавцам волю, и они бы сконструировали приспособление, которое распыляло бы посетителей на атомы струями мочи: колокол тогда бы звонил по ком-нибудь из незваных пришельцев наверняка. По крайней мере, так показалось Молли, когда она вошла в лавку субботним утром.

Продавцы, трое мужчин, прервали оживленную дискуссию о сравнительных достоинствах и тонкостях установки пластикового кольцевого уплотнителя сливного бачка для того, чтобы уставиться, зафыркать и отпустить себе под нос несколько ехидных замечаний о женщине, осмелившейся вступить в их царство. Чтобы не встречаться с ними взглядом, Молли промчалась мимо прилавка, нацелившись на выставленные в проходе образцы отравы для сусликов.

Продавцы -- Фрэнк, Берт и Лес, все уже почти на пенсии, лысеющие, брюхастые и, в принципе, полностью взаимозаменяемые, если не считать того, что Фрэнк носил ремень для поддержания своего двойного трикотажа, а двое других -- подтяжки в виде желтенькой мерной ленты, -- намеревались заставить Молли унизиться до просьб. О, они дадут ей немного побродить по магазину, пускай сама попробует постичь сокровенные функции прибамбасов, приспособ и прилад, расставленных в мешках и упакованных в пузырьки по всей лавке. Зато потом ей придется подойти к прилавку и сдаться на их милость. Черед снисходить пришел Фрэнку, а уж он постарается отпинать ее эго, пока, в конце концов, не соизволит подвести малютку к искомому товару, где продолжит допрос к вящему ее унижению. «А вам нужны шурупы для листового металла или под дерево? Три на восемь или семь на шестнадцать? А отвертка с шестигранной головкой у вас есть? Она вам пригодится, знаете ли. А вы уверены, что не лучше будет вызвать мастера?» Слезы и/или всхлипы покупательницы будут означать полную победу и еще раз подвердят верховенство мужской расы.

Фрэнк, Берт и Лес наблюдали за Молли в монитор системы безопасности, обменивались комментариями по поводу ее груди, нервно посмеивались, когда и через пять минут капитуляция не наступила, и быстро напустили на себя деловой вид, когда она вынырнула из прохода, таща пятигаллонную банку гудрона для ремонта крыши, рулон стекловолокна и резиновый валик на длинной рукоятке.

Молли остановилась у прилавка, переминаясь с ноги на ногу. Берт с Лесом, прищурившись, разглядывали каталог, установленный на вертушке, больше сосредоточившись на том, чтобы поглубже втянуть животы. Фрэнк восседал за кассовым аппаратом и делал вид, что погружен в неимоверно сложную операцию с клавиатурой, хотя на самом деле просто заставлял ее бибикать.

Молли откашлялась.

Фрэнк оторвался от кассы, будто только что заметил покупательницу.

-- Все нашли, что хотели?

-- Кажется, да, -- ответила Молли, обеими руками водружая тяжелую банку гудрона на прилавок.

-- А смола вам разве для этого стекловолокна не нужна? -- спросил Лес.

-- И какой-нибудь отвердитель? -- встрял Берт. Фрэнк фыркнул.

-- Какой-нибудь что? -- переспросила Молли.

-- Вам крышу трейлера этой штуковиной залатать не удастся, мисс. Вы же в «Мухе на Крючке» живете, правда? -- Все они прекрасно знали, кто она и где живет. Часто она служила темой скобяных пересудов и предположений, несмотря на то, что ноги ее в лавке до сегодняшнего дня не было.

-- Я не собираюсь чинить крышу.

-- А дорожку заливать ею тоже не получится. Вам нужна асфальтовая шпатлевка, а ее полагается наносить щеткой, а не валиком.

-- Сколько я вам должна? -- спросила Молли.

-- Когда работаете со стекловолокном, нужно надевать респиратор. У вас дома есть респиратор, правильно? -- предположил Берт.

-- Да, рядом с садовыми эльфами и гномиками, -- встрял Лес.

Молли не дрогнула.

-- Он прав, -- сказал Фрэнк. -- Эти волокна забираются в легкие и могут очень сильно навредить, особенно с такими легкими, как у вас.

Продавцы радостно заржали.

-- У меня в грузовике есть респиратор, -- сказал Лес. -- Я мог бы заехать после работы и помочь с вашим маленьким строительством.

-- Это было бы здорово, -- сказала Молли. -- Во сколько?

Лес пошел на попятную:

-- Ну, я... это...

-- Я пива по дороге куплю, -- улыбнулась Молли. -- И вы, парни, подходите. Мне помощь очень понадобится.

-- О, я думаю, Лес справится, правда, Лес? -- произнес Фрэнк, выбивая чек. -- С вас всего тридцать семь шестьдесят пять с налогом.

Молли отсчитала деньги на прилавок.

-- Так я вас сегодня увижу?

Лес сглотнул и выдавил улыбку:

-- Ну еще бы.

-- Тогда -- спасибо, -- жизнерадостно сказала Молли, собрала покупки и направилась к выходу. Когда она пересекала луч сигнализации, Фрэнк прошептал себе под нос:

-- Шлюха чокнутая.

Молли остановилась, медленно повернулась к нему и подмигнула.

Как только она оказалась на улице, продавцы пустились в жалкие потуги раздуть пламя стариковской дружбы: лупили друг друга растопыренными пятернями и хлопали Леса по спине. Осуществилась фантазия скобяной лавки -- Лесу доведется не просто унизить женщину, Лесу доведется ее унизить и к тому же раздеть. В последнее время их почему-то тянуло на распутство, и о сексе они думали так же часто, как о механизированных инструментах.

-- Жена меня убьет, -- прохныкал Лес.

-- Если она чего-то и не узнает, то ей не повредит, -- в унисон ответили остальные.

Тео

В животе у Тео все действительно перевернулось, когда он вошел в свой триумфальный садик срезать несколько клейких макух конопли. На сей раз -- не для себя. Ему стало худо от одного воспоминания о том, насколько властно управляла эта крохотная грядка всей его жизнью. И как вышло, что вот уже три дня он обходится без единой затяжки из «Трусишки Пита»? Неужели так внезапно может оборваться двадцатилетнее пристрастие к наркотикам? Без отвыкания, без побочных эффектов, без тяги? От свободы его чуть не подташнивало. Как будто посреди всей его жизни вдруг грохнулась Фея Фортелей, огрела его по макушке резиновой курицей, укусила в лодыжку и кинулась на прочее население Хвойной Бухты.

Он упаковал марихуану в целлофановый пакетик, сунул в карман куртки и залез в «вольво». До Сан-Хуниперо ехать сорок семь миль. Ему предстояло погрузиться в самые недра окружного дворца правосудия и лицом к лицу встретиться с Пауком -- для того, чтобы выяснить то, что ему хотелось выяснить. Травой нужно было подмаслить Паука. Чтобы подкрепить чем-то взятку, по пути он остановится у какого-нибудь магазина и купит мешок жратвы. С Пауком трудно -- он заносчив, и, прямо скажем, от него у Тео мурашки, но любовь с ним крутить можно задешево.

* * *

Сквозь бронированное стекло Тео видел, как Паук сидит в своей паутине: в окружении пяти компьютерных экранов, по которым бежали строки и столбцы данных, отбрасывая на Паука зловещее синеватое мерцание. Помимо этого комната освещалась только крошечными красными и зелеными индикаторами питания, сверкавшими во тьме, словно увечные звезды. Не отрываясь от мониторов, Паук нажал на зуммер и впустил Тео.

-- Кроу, -- сказал он, не поворачивая головы.

-- Лейтенант, -- ответил Тео.

-- Зови меня Гвоздодером, -- сказал Паук.

Его звали Ирвинг Гвоздворт, и в департаменте шерифа округа Сан-Хуниперо он занимал официальную должность главного технического офицера. Росту в нем было пять футов и пять дюймов, весил он триста тридцать фунтов и завел себе моду надевать черный берет всякий раз, когда усаживался в свою паутину. Очень давно Гвоздворт понял, что миром будут править инфо-маньяки, и в подвале окружной тюрьмы огородил свое маленькое технологическое поместье. Не происходило ничего, о чем бы Паук не знал. Он отслеживал и контролировал информацию, циркулировавшую по всему округу, и не успел никто сообразить, какую власть прибрал он к своим лапкам, как Паук стал для системы незаменимым. Он не арестовал в жизни ни одного подозреваемого, не прикоснулся к пистолету и видел патрульную машину только издали -- однако стал третьим по званию офицером окружных сил охраны правопорядка.

Кроме пристрастия к новой информации, у Паука была слабость к мусорной закуси, интернет-порнографии и высококачественной марихуане. Последняя и стала ключиком Тео к берлоге Паука. Он положил пакетик на клавиатуру. По-прежнему не глядя на Тео, Паук открыл его, понюхал, раздавил пальцами один бутончик, а потом снова свернул пакетик и сунул в карман рубашки.

-- Мило, -- сказал он. -- Чего тебе нужно? -- Он отковырял зефирную шапочку с пирожного «снежок», сунул ее в рот, а остальное швырнул в мусорную корзину под столом.

Тео поставил пакет еды рядом с мусоркой.

-- Мне нужны результаты вскрытия Бесс Линдер.

Гвоздодер кивнул -- нелегкая задача для человека без ощутимых признаков шеи:

-- И?

Тео не очень понимал, что спрашивать. Гвоздворт редко выдавал информацию добровольно -- нужно было задавать правильные вопросы. Все равно что разговаривать со сферическим Сфинксом.

-- Еще я подумал, не найдешь ли ты чего-нибудь, что поможет найти Мики Плоцника. -- Пауку ничего не нужно было объяснять -- он уже все знал о пропавшем мальчишке.

Паук сунул руку в пакет и вытащил шоколадный батончик.

-- Давай я сначала вскрытие открою. -- Жирные пальцы запорхали по клавиатуре. -- Тебе распечатка нужна?

-- Не помешала бы.

-- Здесь написано, что следователь -- не ты.

-- Я потому к тебе и пришел. Патологоанатом мне рапорт не дает.

-- Указанная причина смерти -- остановка сердца, вызванная удушением. Самоубийство.

-- Да, она повесилась.

-- Я так не думаю.

-- Я видел труп.

-- Я знаю. Висел в столовой.

-- Что ты имеешь в виду -- ты так не думаешь?

-- Кровоподтеки на шее появились после смерти, если верить рапорту. Шея не сломана, значит, она повисла не внезапно.

Тео прищурился, вглядываясь в монитор и пытаясь сообразить, что это значит.

-- Но на стене остались следы каблуков. Она должна была повеситься сама. У нее была депрессия, она «золофт» принимала.

-- По токсикологической экспертизе -- нет.

-- Что?

-- Они сделали анализ на антидепрессанты, потому что ты упомянул об этом в отчете, но ничего не нашли.

-- Здесь же написано -- самоубийство.

-- Написано, но данные не подтверждаются временем. Похоже, что сначала у нее был сердечный приступ. А потом она повесилась.

-- Так ее убили?

-- Ты хотел посмотреть рапорт. Здесь написано -- остановка сердца. В конечном итоге, всех убивает именно она. Поймай пулю в голову, попади под машину, скушай какой-нибудь яд -- сердце все равно остановится.

-- Скушай яд?

-- Это просто пример, Кроу. Не моя специальность. На твоем месте я бы проверил, не было ли у нее проблем с сердцем.

-- Ты же сказал, что это не твоя специальность.

-- Не моя. -- Паук нажал клавишу, и где-то в темноте зажужжал лазерный принтер.

-- Про мальчишку у меня немного. Могу дать тебе список подписчиков его газетного маршрута.

Тео понял, что о Бесс Линдер он получил все, что хотел.

-- У меня такой есть. Как насчет списка всех известных в районе насильников?

-- Это просто. -- Паучьи пальчики заплясали по клавишам. -- Думаешь, его сцапали?

-- Ни хрена я не думаю.

-- В Хвойной Бухте педофилы не найдены. Весь округ хочешь?

-- Почему бы и нет?

Принтер ожил опять, и Паук ткнул пальцем во тьму:

-- Все, что тебе нужно, -- там. Больше я для тебя ничего сделать не могу.

-- Спасибо, Гвоздодер, ты мне очень помог. -- Тео ощутил позвоночником хронический припадок жути. Он шагнул в темноту и нащупал бумаги в лотке принтера. Потом повернулся к двери. -- Ты меня не выпустишь отсюда?

Паук развернулся в кресле и впервые посмотрел на Тео. Поросячьи глазки сверкали из глубоких кратеров.

-- Ты по-прежнему живешь в той хижине возле ранчо «Пивбар»?

-- Ага, -- ответил Тео. -- Вот уже восемь лет.

-- А на самом ранчо никогда не был, так?

-- Нет. -- Тео поежился. Знает ли Паук о том, как шериф Бёртон держит его за яйца?

-- Это хорошо. Держись от него подальше. И вот еще, Тео...

-- А?

-- Шериф Бёртон постоянно проверяет все, что приходит из Хвойной Бухты. После смерти этой Линдер и взрыва бензовоза он задрыгался. Если решишь копать Линдер дальше, сильно не высовывайся.

Тео обалдел. Паук сам выдал информацию.

-- Почему? -- только и смог выдавить он. Паук похлопал по кармашку:

-- Мне нравится твоя травка.

Тео улыбнулся.

-- Ты скажешь Бёртону, что дал мне результаты вскрытия?

-- Чего ради?

-- Береги себя, -- сказал Тео. Паук отвернулся к мониторам и нажал на зуммер.

Молли

Молли была не очень уверена, что у Чокнутой Тетки Хвойной Бухты жизнь легче, чем у Малютки-Воительницы Чужеземья. У Малютки-Воительницы все довольно просто и ясно: бегаешь в полуголом виде, ищешь себе пропитание, топливо и время от времени даешь по соплям разным мутантам. Никаких околичностей, никаких сплетен. Не нужно гадать, одобряют Пираты Песков твое поведение или нет. Если одобряют -- сажают на кол и пытают. Если нет -- обзывают сукой, сажают на кол и пытают. Могут натравить на тебя голодных радиоактивных тараканов или прижечь сиськи каленой кочергой, могут даже изнасиловать всей кодлой (в режиссерских версиях фильма только для зарубежного проката), но ты всегда знаешь, в каких отношениях ты с Пиратами Песков. Кроме этого, они никогда не хихикают. А хиханек Молли за день хватило выше крыши. В аптеке, например, -- хихикали.

За прилавком «Лекарств и подарков Хвойной Бухты» сидели четыре бабуси, а над ними, за стеклянным окном, царственно, точно кочет над курятником, возвышался фармацевт Уинстон Краусс, любитель грязно приставать к дельфинам. Казалось, ему безразлично, что его квочки не способны правильно отсчитать сдачу или ответить на простейший вопрос, что они шмыгают в подсобку всякий раз, когда в аптеку заходит кто-либо моложе тридцати -- не дай бог попросят что-нибудь неприличное, вроде презервативов. Для Уинстона главным было, чтобы квочки работали за минимальное жалованье и преклонялись перед ним как перед божеством. Он сидел за стеклом; хихиканье его не волновало.

Квочки захихикали, когда Молли возникла в дверях, и перестали хихикать, только когда она подошла к прилавку с целой коробкой мази «неоспорин».

-- Вы уверены, милочка? -- переспрашивали они, отказываясь брать у нее деньги. -- Наверное, надо спросить у Уинстона. Вы, кажется, берете слишком много.

Едва Молли вошла в аптеку, Уинстон исчез среди полок с поддельными антидепрессантами. Может, стоило заказать еще и поддельных антипсихотиков, думал он. Вэл Риордан об этом ничего не говорила.

-- Слушайте, -- наконец произнесла Молли. -- Я чокнутая. И вы это знаете, и я это знаю. И Уинстон об этом знает. Но в Америке быть чокнутым -- твое право. Каждый месяц я получаю от штата чек, потому что я чокнутая. Штат дает мне денег, чтобы я могла покупать все, что мне нужно для того, чтобы оставаться чокнутой и дальше. И сейчас мне нужна вот эта коробка мази. Поэтому выбивайте мне ее поскорее, чтобы я ушла и продолжала быть чокнутой где-нибудь в другом месте. Договорились?

Квочки нахохлились, сбились вместе и захихикали.

-- Или мне лучше купить ящик вон тех огромных светящихся оранжевых гондонов со смазкой и усиками на кончиках и надуть их прямо здесь, в секции готовых лекарств? -- С Пиратами Песков никогда не приходилось поступать так жестоко, подумала Молли.

Квочки перестали хохлиться и взглянули на нее с неописуемым ужасом.

-- Я слыхала, что изнутри они похожи на тысячи крохотных пальчиков, которые доводят до оргазма, -- добавила Молли.

Потребовалось всего десять минут, чтобы четверка совместными усилиями выбила Молли чек и рассчитала сдачу в пределах доллара.

На пороге она обернулась:

-- В Чужеземье вас давно бы пустили на солонину.

ПЯТНАДЦАТЬ

Стив

Взрываться Морскому Ящеру не понравилось. Взрыв поверг его в глубокое замешательство. Раньше, когда его охватывала такая тоска, он подплывал к краю кораллового рифа и лежал там в песочке, а неоновые рыбки-санитары выкусывали паразитов и водоросли из его чешуи. Бока вспыхивали красками перемирия, давая рыбешкам понять, что они в безопасности, пока стремглав носятся в его раскрытой пасти, хватая кусочки пищи и какой-то пакости, точно стоматологи-гигиенисты. Те, в свою очередь, испускали электромагнитное сообщение, которое грубо можно было бы перевести так: «Я не задержу вас и на секундочку, простите, что побеспокоила, и, пожалуйста, не ешьте меня».

Сходное послание он улавливал и от теплокровной особи, которая ухаживала за его ожогами: поэтому он и сейчас помигал боками, подтверждая, что понял. Он не различал намерений всех теплокровных, но это существо было настроено как-то иначе. Ящер чувствовал, что зла ему она не желает и даже скоро принесет чего-нибудь поесть. Он понял, что когда она издает звук «Стив», то обращается к нему.

-- Стив, -- сказала Молли, -- хватит мигать этими огоньками. Ты хочешь, чтобы соседи увидели? Средь бела дня.

Она стояла на стремянке с кистью. Случайному наблюдателю могло бы показаться, что она красит соседский трейлер. В действительности она размазывала огромные комки «неоспорина» по спине Морского Ящера.

-- Так у тебя все быстрее заживет, к тому же -- совсем не щиплет.

Покрыв обожженные участки трейлера мазью, она затянула их стекловолокном как бинтами и принялась разливать по заплатам гудрон. Соседи, выглядывая в окна, списывали ее действия на новые причуды сумасшедшей и возвращались к своим телевикторинам.

Молли раскатывала валиком гудрон, когда услышала, как к трейлеру подъехала машина. Из грузовичка выбрался Лес, мужик из скобяной лавки, поправил подтяжки и направился к ней. Выглядел он суетливо, но решительно. На лысине, несмотря на осенний холодок, сверкала легкая роса пота.

-- Дамочка, ну что же вы делаете? Я думал, вы хоть меня подождете.

Молли спустилась с лесенки и встала перед ним, держа валик как винтовку, с которой капала густая черная жижа.

-- Мне хотелось начать дотемна. Спасибо, что заехали. -- И она приветливо улыбнулась, как настоящий огрызок кинозвезды.

Лес поспешно сбежал от ее улыбки в страну вечного ремонта.

-- Я даже не могу сказать, чем вы пытаетесь заниматься, но, похоже, вы тут уже напортачили.

-- Вовсе нет -- сами посмотрите.

Лес осторожно приблизился к Молли и оглядел трейлер.

-- Да из чего этот драндулет вообще сделан? Вблизи похоже на пластик или что-то вроде.

-- Может, лучше изнутри взглянуть? -- сказала Молли. -- Там повреждения заметнее.

Продавец осклабился. Молли ощутила, как взгляд его прожигает ей фуфайку.

-- Ну, раз вы так считаете. Давайте зайдем и поглядим. -- И он шагнул к двери.

Молли схватила его за рукав:

-- Погодите-ка. Где ключи от вашего грузовика?

-- В кабине оставил. А что? Городок тихий.

-- Ничего, просто спросила. -- И Молли ослепила его еще одной улыбкой. -- Ну, входите же. А я сейчас -- только гудрон с рук смою.

-- Ну еще бы, дамочка. -- И Лес засеменил к двери, точно ему не терпелось в уборную.

Молли попятилась к грузовичку. Когда продавец положил руку на дверную ручку, Молли позвала:

-- Стив! Обед!

-- Меня не Стивом зовут, -- ответил Лес.

-- Я знаю, -- сказала Молли. -- Вы -- другой.

-- Кто? Лес, в смысле?

-- Нет. Обед. -- И Молли одарила его последней улыбкой.

Стив узнал звук своего имени и ощутил мысль, обволакивающую слово «обед».

Лес почувствовал, как что-то влажное обхватило его ноги и едва открыл рот, чтобы закричать, как кончик змеиного языка обернулся вокруг его головы и перекрыл кислород. Напоследок он увидел обнаженную грудь падшей королевы киноэкрана Молли Мичон -- та задрала фуфайку, наградив его последним в жизни зрелищем перед тем, как, нетерпеливо чавкнув, сомкнулась огромная пасть Морского Ящера.

Молли услышала хруст костей и поежилась. Господи, приятно иногда быть чокнутой, подумала она. Здравый человек наверняка бы расстроился.

Одно из окон в переднем торце трейлера-дракона медленно закрылось и вновь открылось -- рефлекс Морского Ящера, проталкивающего еду по пищеводу. Но Молли решила, что он ей подмигнул.

Эстелль

Кабинет доктора Вэл всегда представлялся Эстелль островком здравомыслия, изощренного статус-кво -- ни единой соринки, спокойно, все на своем месте, хорошо оборудован. Подобно многим художникам, Эстелль жила в атмосфере хаотической паники, что посторонними принималось за богемный шарм, однако на деле было не чем иным, как цивилизованным способом справиться с относительной нищетой и неуверенностью от мысли, что за деньги приходится пожирать собственное воображение. Если же нужно излить кому-нибудь душу, то неплохо делать это в таком месте, которое не заляпано краской и не заставлено незавершенкой. Кабинет доктора Вэл и был такой отдушиной, паузой, утешением. Но только не сегодня.

Не успела Эстелль присесть в кожаное кресло для посетителей, как ее вызвали.

-- А вы знаете, что ваша секретарша носит кухонные рукавицы?

Вэлери Риордан -- на этот раз несколько волосков выбились из безукоризненной прически -- перевела взгляд на пресс-папье:

-- Знаю. У нее раздражение кожи.

-- Но они примотаны к рукам строительной липкой лентой.

-- У нее очень серьезная экзема. Как вы себя чувствуете сегодня?

Эстелль оглянулась на дверь:

-- Бедняжка. Когда я вошла, она, кажется, никак не могла отдышаться. А к врачу она обращалась?

-- С Хлоей все будет в порядке, Эстелль. Ее навыки машинописи могут даже улучшиться.

Эстелль почувствовала, что у доктора Вэл сегодня не лучший день, и секретаршу в кухонных варежках разумнее оставить в покое.

-- Спасибо, что согласились принять меня без записи. Я знаю, что у нас с вами уже давно не было сеансов, но сейчас мне просто необходимо с кем-нибудь поговорить. В последнее время жизнь у меня приняла немножко странный оборот.

-- Сейчас это повсюду. -- Доктор Вэл рисовала в блокноте каракули. -- Что у вас?

-- Я встретила человека.

Доктор Вэл впервые посмотрела ей в глаза.

-- Неужели?

-- Он музыкант. Блюзмен. Играет в «Пене». Там я с ним и познакомилась. Мы с ним... ну, в общем, последние пару дней он живет у меня.

-- И как вы к этому относитесь?

-- Мне нравится. Мне он нравится. Я не была ни с кем с тех пор, как умер мой муж. Я думала, что... ну, что я как бы предам его. Но сейчас я так не думаю. Все чудесно. Он веселый, и у него есть такое чувство... ну, мудрости, что ли, не знаю. Точно он все в жизни повидал, но не стал циником. Жизненные трудности его как бы забавляют. У большинства других людей такого нет.

-- А вы сами?

-- Мне кажется, я его люблю.

-- А он вас любит?

-- Наверное. Но он говорит, что должен уехать. Это меня как раз и беспокоит. Я только-только научилась жить одна, а теперь нашла кого-то, и он меня хочет оставить, потому что боится морского чудища.

Вэлери Риордан выронила карандаш и резко осела в кресле -- очень непрофессиональное движение, подумала Эстелль.

-- Прошу прощения? -- спросила Вэл.

-- Морского чудища. Мы как-то ночью пошли на берег, и там что-то вылезло из воды. Что-то огромное. Мы побежали к машине, а позже Сомик рассказал мне, что однажды в Дельте за ним гналось морское чудовище. А теперь оно вернулось. За ним. А он не хочет, чтобы другие люди пострадали, но, мне кажется, сам его боится. Он думает, это чудовище станет возвращаться снова и снова, пока будет чуять его неподалеку. Он надеется получить контракт в Айове -- как можно дальше от берега. Как вы думаете -- он просто боится постоянных отношений, да? Я о таком много читала в женских журналах.

-- Морское чудовище? Это что -- какая-то метафора? Какой-то блюзовый термин, значения которого я не понимаю?

-- Нет, мне кажется, это рептилия. По крайней мере, так он его описывал. Сама я не очень хорошо его разглядела. В юности чудовище съело его лучшего друга. И мне кажется, он до сих пор бежит от чувства вины. Как вы считаете?

-- Эстелль, морских чудовищ не существует.

-- Вот и Сомик говорил, что мне никто не поверит.

-- Сомик?

-- Его так зовут. Моего блюзмена. Он очень милый. Очень галантный, сейчас такие редко встречаются. Не думаю, что это напускное -- он для таких игр слишком старый. Я уж и не думала, что мне такое доведется пережить снова. У меня все чувства -- девочки, не женщины. Я хочу всю оставшуюся жизнь с ним провести. Хочу родить ему внуков.

-- Внуков?

-- Конечно, он отдал своё веселым денькам с бутылкой и шлюхами, но мне кажется, сейчас уже готов остепениться.

-- С бутылкой и шлюхами?

Казалось, доктор Вэл впала в какую-то амнезию, включив автопилот обалделого психиатра: она могла лишь как попугай повторять слова Эстелль, только в форме вопроса. Эстелль же требовалось большее участие.

-- Как вы считаете -- мне рассказать об этом властям?

-- О бутылке и шлюхах?

-- О морском чудовище. И у Плоцников мальчишка пропал, знаете?

Доктор Вэл с демонстративным видом тщательно оправила блузку и приняла позу степенного, уравновешенного и знающего профессионала.

-- Эстелль, мне кажется, нам не помешает немножко подкорректировать ваш курс медикаментозного лечения.

-- А я ничего и не принимала. Но я себя отлично чувствую. Сомик говорит, что если бы «прозак» изобрели сто лет назад, никакого блюза не было бы и в помине. Одна куча счастливых идиотов без всякой души. И я готова с ним согласиться. Антидепрессанты мне помогли, когда Джо умер, но теперь они больше не нужны. Я даже чувствую, что мне удастся кое-какие работы закончить -- то есть, если останется время после секса.

Доктор Вэл содрогнулась.

-- Я думала кое о чем помимо антидепрессантов, Эстелль. Очевидно, что вы в настоящее время переживаете серьезные перемены. И я не уверена, как мне действовать дальше. Как вы считаете, мистер... э-э, Сомик не станет возражать, если я приглашу его на сеанс вместе с вами?

-- Это может быть круто. Он вашу фишку не переваривает.

-- Мою фишку?

-- Не вашу личную фишку -- фишку психиатров вообще. Он провалялся какое-то время в дурдоме в Миссиссипи после того, как чудовище схряпало его друга. И фишка тамошнего персонала ему совсем не покатила. -- Эстелль сообразила, что ее словарный запас и даже образ мыслей за последние несколько дней претерпел значительные изменения. Результат погружения в блюзовый мир Сомика.

Врач снова устало терла виски.

-- Эстелль, давайте назначим следующий прием на завтра или на послезавтра. Скажите Хлое, чтобы записала вас на вечер, если днем все занято. И попробуйте привести своего кавалера. А тем временем постарайтесь убедить его, что моя практика... свободна от фишек. Будьте так добры?

Эстелль встала:

-- А девчушка ваша сможет писать в варежках?

-- Постарается.

-- Так что же мне делать? Я не хочу, чтобы он уезжал. И в то же время чувствую, будто часть себя потеряла, влюбившись. Я счастлива, но не знаю, кто я теперь такая. Мне не по себе. -- Эстелль сообразила, что начинает ныть, и от стыда уставилась на свои туфли.

-- Всему свое время, Эстелль. Давайте оставим это на следующий сеанс?

-- Хорошо. А констеблю о морском чудище рассказать?

-- Давайте пока не станем. Такие вещи, как правило, сами утрясаются.

-- Спасибо, доктор Вэл. До завтра.

-- До свидания, Эстелль.

Эстелль вышла из кабинета и остановилась у стола Хлои. Девушки за ним не было, но из туалета в коридорчике доносились животные звуки. Может, зацепилась варежкой за колечко в носу? Бедняжка. Эстелль подошла к туалету и легонько постучала в дверь.

-- С вами все в порядке, дорогуша? Вам помощь не нужна?

В ответ раздался высокочастотный стон:

-- Я... прекрасно. Правда... прекра... снооо. Спасиб... О боже мой!

-- Вы уверены?

-- Да-а, все в порядке.

-- Мне назначили прием на завтра или послезавтра. Доктор сказала записать меня на вечер, если днем не получится. -- Из туалета доносился какой-то топот и грохот. Похоже, на пол вываливали все содержимое аптечки.

-- Оу вау! А-ау! Оу аххх!

График приема, должно быть, действительно очень плотный.

-- Извините. Больше не буду вас беспокоить. Вы мне позвоните, ладно, дорогуша?

Эстелль покинула дом Вэлери Риордан в беспокойстве еще более сильном, чем до приема. Уже давно, думала она, по крайней мере -- целых полдня у нее под одеялом не было ее тощенького блюзмена.

Доктор Вэл

Между сеансами у Вэл выдался перерыв -- время поразмышлять о ее подозрении: ссадив все население Хвойной Бухты с антидепрессантов, не превратила ли она город в сплошной крольчатник. Эстелль Бойет всегда была с придурью, в художниках такое от природы, но Вэл никогда не считала богемный сдвиг чем-то нездоровым. Напротив, представление о себе как об эксцентричной художнице помогло Эстелль пережить потерю мужа. Однако сейчас женщина бредит морскими чудовищами, а еще хуже -- вляпалась в такие отношения, которые иначе как саморазрушительными не назовешь.

Неужели люди -- рационально мыслящие, взрослые люди -- до сих пор могут влюбляться столь безоглядно? Неужели они способны на такие чувства? Вэл и самой хотелось бы ощутить нечто подобное. Впервые со времени развода, подумала она, ей на самом деле хочется снова связаться с мужчиной. Нет, не просто связаться -- влюбиться. Она вытащила из ящика «ролодекс» и пробежала по карточкам пальцами, пока не отыскала номер своего психиатра в Сан-Хуниперо. Ее анализировали всю учебу в институте и ординатуру -- это неотъемлемая часть подготовки любого психиатра, -- но терапевта своего не видела уже больше пяти лет. Наверное, пора. Что за цинизмом ее укусило, если она интерпретирует желание влюбиться как болезнь, требующую лечения? Может быть, все дело в ее цинизме? Конечно, рассказать ему о том, что она делает со своими пациентами, она не сможет, но все-таки...

На экранчике телефона замигал красный огонек и побежала строчка номера -- Хлоя, похоже, решила немного передохнуть от самоистязаний. Констебль Кроу, линия один. К вопросу о кроликах.

Вэл сняла трубку:

-- Доктор Риордан.

-- Здрасьте, доктор Риордан, это Тео Кроу. Я просто звоню сказать вам, что вы были правы.

-- Спасибо, что позвонили, констебль. Всего хорошего.

-- Вы были правы насчет того, что Бесс Линдер не принимала антидепрессанты. Я только что просматривал токсикологическое заключение. В ее организме «золофта» не нашли.

У Вэл оборвалось дыхание.

-- Доктор, вы тут?

Все ее треволнения по поводу медикаментов, весь ее извращенный план, все лишние сеансы, нескончаемые рабочие дни, чувство вины, этой трижды треханой вины -- и Бесс Линдер вообще не принимала лекарств. Вэл затошнило.

-- Доктор? -- повторял Тео.

Вэл заставила себя глубоко вдохнуть.

-- Почему? То есть -- когда? Уже больше месяца прошло. Когда вы это обнаружили?

-- Сегодня. Мне не давали доступа к результатам вскрытия. Никому не давали. Простите, что так долго.

-- Ну, спасибо, что сообщили, констебль. Я ценю вашу помощь. -- Она собралась положить трубку.

-- Доктор Риордан, а вам разве не нужно заводить на своих пациентов историю болезни, прежде чем вы им что-нибудь пропишете?

-- Нужно. А что?

-- Вы не знаете, не было ли у Бесс Линдер проблем с сердцем?

-- Нет, физически она была очень здоровой женщиной, насколько мне известно. А в чем дело?

-- Ни в чем, -- ответил Тео. -- Ох, да -- я так и не выяснил, что вы думаете насчет того, о чем я вам сказал за завтраком. О Джозефе Линдере. Я по-прежнему надеюсь, что у вас появились какие-то мысли.

Весь мир опрокинулся. До этого мгновения Вэл отгораживалась от Бесс Линдер каменной стеной, поскольку предполагала, что смерть Бесс как-то связана с ее собственной халатностью. Но сейчас… Она в самом деле знала о Бесс очень мало.

-- Чего именно вы хотите от меня, констебль?

-- Мне просто нужно знать, подозревала Бесс мужа в том, что у него роман на стороне, или нет. И не давала ли она вам понять, что боится его?

-- Вы хотите сказать то, что мне кажется, вы хотите сказать? Что Бесс Линдер не совершала самоубийства?

-- Я этого не говорю. Я просто спрашиваю.

Вэл порылась в памяти. Что же именно Бесс Линдер говорила ей о муже?

-- Я помню, она говорила, что чувствует, как он безразличен к их семейной жизни, и что она поставила ему условие.

-- Поставила условие? В каком смысле?

-- Она сказала ему, что раз он отказывается опускать за собой сиденье унитаза, ему отныне придется садиться самому для того, чтобы помочиться.

-- И все?

-- Больше я ничего не припоминаю. Джозеф Линдер -- коммивояжер. Часто бывал в разъездах. Мне кажется, Бесс ощущала его помехой в своей жизни и жизни девочек. У них были не очень здоровые отношения. -- Как будто бывают иные, подумала Вэл. -- А вы подозреваете Джозефа Линдера?

-- Я бы предпочел этого не сообщать, -- ответил Тео. -- А что -- следует?

-- Вы же полицейский, мистер Кроу, не я.

-- Я? А, ну да, точно. В любом случае, спасибо, доктор. Кстати, моему другу Гейбу вы показались э-э... интересной, то есть -- обворожительной. В смысле, ему очень понравилось беседовать с вами.

-- Правда?

-- Только ему об этом не говорите.

-- Разумеется. До свидания, констебль.

Вэл положила трубку и откинулась в кресле. Без всякого повода она ввергла целый город в эмоциональный хаос, совершила целый букет федерально наказуемых преступлений, не говоря уже о том, что нарушила почти все мыслимые этические нормы своей профеcсии, а одну из ее пациенток, по всей видимости, зверски убили -- но ощущала она лишь, ну... какое-то возбуждение. Обворожительной. Он нашел меня обворожительной. Интересно, он в самом деле сказал «обворожительной» или это уже Тео сочинил? Наркоман несчастный. ...Обворожительной.

Она улыбнулась и нажала кнопку зуммера Хлои, приглашая следующего пациента.

ШЕСТНАДЦАТЬ

Мэвис

За стойкой бара зазвонил телефон, и Мэвис сдернула трубку с рычага:

-- Гора Олимп, Богиня Секса слушает. -- Она подбоченилась, и шестеренка в ее бедре механически щелкнула. -- Нет, я его не видела. Можно подумать, я бы побежала тебе докладывать, если б он даже был здесь. Черт возьми, женщина, мой бизнес основан на священной вере -- не могу же я стучать на каждого мужа, который забегает сюда дерябнуть после работы. Откуда я знаю? Милочка, хочешь, чтобы такого больше никогда не было? Два слова -- бери в рот подолгу и поглубже. Да, если б ты так и делала, а не слова считала, то мужей бы не теряла уж точно. Ох, ладно, подожди. -- Мэвис прижала трубку к груди и крикнула: -- Эй! Кто-нибудь видел Леса из скобяной лавки?

Качнулось несколько голов, и по бару пронеслись шальные пули ответов:

-- Нет.

-- Не-а, нет его здесь. Ага, если увижу, точно скажу, что его искала визгливая гарпия. Ох, ну еще бы, я парням из Бюро улучшения бизнеса по-собачьи давала, и им понравилось, так что передавай от меня привет.

Мэвис шваркнула трубкой об аппарат. Она чувствовала себя, как Железный Дровосек, забытый под дождем. Казалось, все ее металлические детали заржавели, а пластмассовые -- расползлись в кашицу. Суббота, десять вечера, на сцене -- живой музыкант играет, а пойлом не наторговала и на то, чтобы певцу гонорар заплатить. Нет, в баре-то народу битком, но все сосут из стаканов неторопливо, чтобы подольше хватило, лыбятся друг на друга влюбленными глазами, да пара за парой линяют, и десятки не оставив. Что за чертовщина с городом происходит? Блюзовый певец ей зачем? Чтобы киряли больше. А все население, кажется, просто очумело от любви. Не пьют, а лясы точат. Слизняки. В отвращении Мэвис сплюнула в раковину за стойкой. По жести звякнула крохотная пружинка, оторвавшаяся от какой-то детали в ее внутренностях.

Тряпки. Мэвис тяпнула «Бушмиллза» и опалила взглядом парочки, ворковавшие у стойки, а потом метнула шаровую молнию в Сомика, заканчивавшего на эстраде свое отделение. Его стальной «Нэшнл» ныл, а он пел о том, как потерял на перекрестке свою душу.

Сомик рассказывал историю о великом Роберте Джонсоне, незабвенном блюзмене, который встретил на перекрестке дьявола и продал ему душу за сверхъестественный дар; но в отместку всю жизнь его потом преследовал адский цербер, взявший его след у врат преисподней, -- он и привел Джонсона в тот дом, где ревнивый муж подсыпал ему в пойло яду.

-- По правде, -- бормотал Сомик в микрофон, -- я и сам выходил на каждый перекресток в Дельте, чтоб душу продать, да только покупателей не находилось. А теперь вместо этого блюза появилось. Только у меня и свой адский пес завелся, это уж как пить дать.

-- Как это мило, рыбешка, -- крикнула из-за стойки Мэвис. -- Поди-ка сюда, я с тобой поговорить хочу.

-- Извините, публика, меня вот как раз из преисподней кличут, -- ухмыльнулся Сомик толпе. Только его никто не слушал. Он поставил гитару в стойку и поковылял к хозяйке.

-- Ты слишком тихо поешь, -- сказала она.

-- Вставьте в розетку слуховой аппарат, женщина. У меня на этой гитаре звукоснимателя нет. И оно играет так, как в микрофон слышно, а не то фидбэком глушит.

-- Народ разговоры разговаривает, а не пьет. Играй громче. И никаких больше любовных песенок.

-- У меня в машине «Фендер Стратокастер» с усилком «Маршалл», да только мне они не нравятся.

-- Сходи и принеси. Подключись. Играй громче. Ты мне на фиг не нужен, если пойло не расходится.

-- Я сегодня все равно последний вечер играю.

-- Тащи гитару, -- только и сказала Мэвис.

Молли

Молли протаранила грузовичком мусорный ящик на задворках «Пены Дна». Осколки фар звякнули об асфальт, вентилятор визгливо проскрежетал по радиатору. Последний раз Молли сидела за рулем много лет назад, к тому же Лес забыл вкрутить несколько деталей в самодельные тормоза. Молли заглушила мотор, поставила машину на стояночный тормоз и рукавом стерла все отпечатки пальцев с руля и рычагов. Потом выбралась из кабины и швырнула ключи в покореженный бак. Из задней двери салуна музыки не доносилось -- только вонь выдохшегося пива, да невнятное бормотание застольных разговоров. Она быстро выскочила из переулка и зашагала домой.

Над Кипарисовой улицей плыл низкий туман, и Молли радовалась такой маскировке. В трейлерах на стоянке горело лишь несколько окон, и она прошмыгнула мимо, чтобы поскорее добраться до одинокого голубого мерцания своего забытого телевизора. Молли бросила взгляд мимо дома -- туда, где лежал и поправлялся Стив, -- и заметила, что в тумане вырисовывается какой-то силуэт. Подойдя ближе, она обнаружила, что фигур не одна, а две -- они стояли футах в двадцати от трейлера-дракона. Сердце у нее ушло в пятки. В любую секунду туман могли прорезать лучи полицейских прожекторов. Однако фигуры просто стояли на месте. Молли на цыпочках обогнула угол своего трейлера, вжимаясь в стену так, что холод алюминиевого бока обжег ей кожу через фуфайку.

В тумане раздавался женский голос:

-- Господи, мы вняли твоему зову и пришли к тебе. Прости нам небрежный наряд наш, ибо химчистка в выходные закрыта, и мы, к великой скорби нашей, остались без облачений с подобающими им аксессуарами.

То были дамочки со школьными молитвами, Кэти и Мардж, хотя Молли ни за что в жизни не удалось бы отличить одну от другой. Они нарядились в одинаковые спортивные костюмы розового цвета и такого же оттенка кроссовки. Молли видела, как барышни шагнули ближе к Стиву, и по телу трейлера пробежала волна.

-- Как Господь наш Иисус отдал жизнь Свою за наши грехи, так и мы пришли к Тебе, Господи, отдать свою.

Торец трейлера сгладил углы, Молли увидела, как Стив вытягивает массивную голову, и вертикальный контур двери превращается в горизонтальную пасть. Барышень, казалось, эти метаморфозы не беспокоят, -- они неуклонно придвигались все ближе, отчетливо различимые на фоне челюстей Стива, которые уже приоткрывались зубастой пещерой.

Моллы выскочила из-за своего трейлера, взбежала по ступенькам, схватила меч, стоявший у стенки за дверью, и ринулась к Морскому Ящеру.

Мардж и Кэти уже почти вошли в раскрытую пасть Стива. Молли заметила его длинный язык, извивавшийся сбоку, чтобы обхватить церковных дамочек и втянуть внутрь.

-- Нет! -- Молли с разбегу врезалась между Кэти и Мардж, точно футбольный защитник в стенку соперников, и шмякнула Стива по носу плоской стороной палаша. Затормозила она только у него в пасти и тотчас выкатилась на землю -- челюсти лязгнули уже у нее за спиной. Молли обернулась, привстав на колено, и направила острие меча Стиву в нос.

-- Нет! -- повторила она. -- Плохой дракон.

Стив недоуменно повернул голову, словно хотел спросить, с какой стати она так расстроилась.

-- Меняйся обратно, -- приказала Молли и замахнулась мечом, словно собиралась снова заехать ему по носу. Шея и голова Стива послушно втянулись в обычный двойной трейлер.

Молли оглянулась на церковных барышень: казалось, их очень беспокоит насильственное приземление розовых тренировочных костюмов в грязь, но того, что их чуть было не сожрали живьем, они не заметили.

-- С вами все в порядке?

-- Мы услышали зов, -- ответила одна, то ли Мардж, то ли Кэти, а вторая согласно закивала. -- Мы пришли отдать себя целиком Господу нашему. -- Глаза их оставались остекленевшими, и, говоря это, смотрели поверх Молли на трейлер.

-- Вам, девчата, сейчас лучше пойти домой. Неужели за вас мужья не беспокоятся?

-- Мы вняли зову.

Молли помогла им подняться на ноги и развернула к Стиву спиной. Пока она подталкивала их к улице, ящер еле слышно поскуливал.

Молли остановила барышень на обочине и приказала их затылкам:

-- Идите домой. И чтобы я вас здесь больше не видела. Ясно?

-- Мы хотели привести детей, чтобы они тоже причастились святого духа, но уже поздно, а завтра утром нам в церковь.

Молли двинула говорившую мечом по ягодицам -- отличный шлепок с двух рук, от которого та чуть не перелетела на другую сторону улицы.

-- Марш домой!

Она замахнулась, чтобы придать ускорение второй, но та обернулась и замахала рукой, точно отказываясь от добавки кофе:

-- Спасибо, не надо.

-- Вы уходите и никогда больше сюда не возвращаетесь, правильно?

Барышня, казалось, сомневается. Молли перехватила меч, словно готовясь к выпаду.

-- Правильно?

-- Да.

Подруга кивнула издали, потирая задницу.

-- Теперь идите, -- велела Молли. Когда парочка двинулась прочь, она крикнула им вслед: -- И перестаньте одинаково одеваться. Что за придурь, мать вашу.

Молли провожала их взглядом, пока они не скрылись в тумане, а потом вернулась к Стиву. Тот дожидался ее в виде трейлера.

-- Ну? -- Она подбоченилась, нахмурилась и начала постукивать носком сапога, точно рассчитывая на объяснения.

Окна зажмурились от стыда.

-- Они ведь опять придут, сам знаешь. И что тогда?

Трейлер захныкал -- звук исходил из самого нутра. Будь он настоящим, там бы располагалась кухня.

-- Если ты еще не наелся, так и скажи. Я тебе помогу. Найдем тебе еще чего-нибудь. Хотя в городе только один скобяной магазин. Тебе придется разнообразить диету.

Неожиданно в тумане взвыла электрогитара, застонала, как сам призрак Чикагского Блюза. Трейлер снова стал драконом -- его белая кожа почернела и замигала яркими всполохами алого гнева. Повязки, которые Молли накладывала весь день, разлетелись в клочья. Кроны его жабр встопорщились, с них свисали обрывки стекловолокна, точно шкодливые мальчишки украсили дракона шутки ради лентами туалетной бумаги. Морской Ящер откинул назад голову и заревел. Окна трейлеров по всей стоянке задребезжали. Отброшенная звуковой волной, Молли шлепнулась в грязь, но мгновенно перекатилась, вскочила и приняла боевую стойку, направив меч в горло дракону.

-- Молодой человек, мне кажется, вам нужно сделать передышку.

Тео

Прошло так мало времени, а у него уже столько новых впечатлений. Лишь за последние несколько дней Тео успел поруководить первой в жизни большой поисково-спасательной экспедицией, включая беседы с обезумевшими от беспокойства родителями и молокозаводом: представители компании требовали от Тео фотографии Мики Плоцника, на которой бы тот не корчил рожи в объектив. (Если они найдут снимок получше, то Мики прославится на пачках с двухпроцентным или обезжиренным молоком, а если нет, то придется довольствоваться сывороткой, и значит, его увидят только пенсионеры и любители кислых салатов.) Кроме того, Тео пришлось управляться с первым в жизни крупным пожаром, отгонять галлюцинацию со следами гигантского животного и расследовать самое настоящее убийство -- и все это без малейшей опоры на свой пожизненный химический костыль. Дело не в том, что у него не было возможности дернуть из любимой трубочки, -- он просто потерял к ней аппетит.

Теперь нужно решать, что делать с делом Бесс Линдер. Вызвать кого-нибудь на допрос? Куда вызвать? К себе в хижину? Кабинета у Тео не было. Он почему-то не мог себе представить, что допрос пройдет успешно, если подозреваемый будет утопать в поролоновых подушках продавленного кресла под горячей галлюциногенной лампой... «Признавайся, подонок! Не заставляй меня включать черный свет над этим плакатом Джими Хендрикса и зажигать благовония -- тебе это не понравится.»

И посреди всей этой деятельности Тео так и подмывало вернуться на трейлерную стоянку «Муха на Крючке» и поболтать с Молли Мичон. Совсем спятил.

В конце концов, он решил съездить домой к Джозефу Линдеру -- в надежде застать коммивояжера врасплох. Выруливая на подъездную дорожку, Тео заметил, что садовые гномики заросли сорняками, а на табличке с голландским оберегом у входа лежит толстый слой пыли. Дверь гаража была распахнута, внутри стоял микроавтобус хозяина.

Тео не стал стучать сразу -- сначала убедился, что конский хвост его надежно упрятан под воротник, а сам воротник лежит достаточно ровно. Почему-то вдруг показалось, что следовало прихватить пистолет. Оружие у него имелось -- револьвер «смит-и-вессон» .357, -- но валялся он на верхней полке в чулане вместе с коллекцией кальянов для дури.

Тео дернул звонок, подождал. Джозеф Линдер открыл дверь только через минуту. На нем были заляпанные краской вельветовые штаны и старый свитер -- похоже, это тряпье вытаскивали из мусорного бака уже десятки раз. Бесс Линдер явно не потерпела бы такого одеяния у себя в доме. Линдер даже не улыбнулся.

-- Констебль Кроу. Чем могу служить?

-- Если у вас найдется минутка, мне бы хотелось с вами поговорить. Можно войти?

-- Полагаю, да. -- Линдер сделал шаг назад, и Тео нырнул в дом. -- Я только что сварил кофе. Будете?

-- Нет, спасибо. Я на службе. -- Копам полагается отвечать именно так, подумал Тео.

-- Это кофе.

-- Ох, да, конечно же. С молоком и сахаром, пожалуйста.

Полы в гостиной были из некрашеных сосновых досок, прикрытых лишь лоскутными половичками. Вместо дивана -- древняя церковная скамья, вместо кресел -- два шейкерских стула и оцинкованный молочный бидон с подушкой сверху. Других сидячих мест не было. В углах комнаты стояли три антикварные маслобойки. Если бы не новый тридцатишестидюймовый телевизор «Сони» у камина, гостиная могла бы запросто сойти за жилище семьи семнадцатого века (с очень высоким уровнем холестерина в крови от такого количества масла).

Джозеф Линдер вернулся в гостиную с большой керамической кружкой ручной работы. Кофе по цвету напоминал ириски, а на вкус отдавал корицей.

-- Спасибо, -- сказал Тео и кивнул на «Сони». -- Новый телевизор?

Линдер сел напротив на молочный бидон.

-- Да, купил девочкам. «Общественное телевидение», учебные программы и все такое. Бесс телевидения никогда не одобряла.

-- И поэтому вы ее убили?

Линдер поперхнулся, выплюнув кофе прямо на коврик.

-- Что?

Тео отхлебнул из кружки. Линдер изумленно смотрел на него. Может, я не с того начал. Слишком резко. Обратная перемотка, перегруппируемся.

-- Так вы и кабель себе провели? Без кабеля прием в Хвойной Бухте ужасный. Наверное, из-за гор.

Линдер неистово замигал и кинулся в атаку.

-- О чем вы говорите?

-- Я видел результаты вскрытия вашей жены, Джозеф. Она умерла не в петле.

-- Вы обезумели. Вы же сами все видели. -- Линдер встал и выхватил кружку из рук Тео. -- Я не желаю этого слушать. Уходите, констебль. -- Он выжидательно отступил.

Тео поднялся. Противоборства ему не очень удавались -- он же миротворец, в конце концов. Слишком трудно. Он взял себя в руки.

-- Все дело в романе с Бетси? Бесс застала вас вдвоем?

На лысине Линдера выступили вены.

-- С Бетси я начал встречаться совсем недавно. Я любил свою жену, и мне не нравится, что вы порочите ее память. Вы не должны так поступать. Вы даже не настоящий полицейский. А теперь убирайтесь из моего дома.

-- Ваша жена была хорошей женщиной. Немножко с придурью, но хорошей.

Линдер поставил кофейные кружки на маслобойку, подошел к двери и распахнул ее.

-- Уходите. -- И он показал Тео на дверь.

-- Ухожу, Джозеф. Но я еще вернусь. -- Тео шагнул на улицу. Линдер весь побагровел.

-- Нет, не вернетесь.

-- А мне кажется -- вернусь. -- Тео чувствовал себя второклассником, затеявшим спор на переменке.

-- Не суйтесь ко мне, Кроу! -- брызнул слюной Линдер. -- Вы не соображаете, во что ввязываетесь. -- И он захлопнул дверь у Тео перед носом.

-- Вы тоже, -- вякнул Тео в ответ.

СЕМНАДЦАТЬ

Молли

Молли никогда не понимала одержимости американских женщин скверными мальчишками. Привязанность к татуированным парням на мотоциклах с пушкой в бардачке или к любителям нюхать кокаин прямо со стеклянных кофейных столиков не поддавалась никакой логике. Когда она снималась в кино, то сама крутила романы с парочкой таких типов, но этот... Этот у нее был первым, кто на самом деле... ну, в общем, жрал людей. Тетки всегда думают, что мужика удастся исправить. А как еще объяснить бесчисленные предложения, которые получают серийные убийцы, дожидающиеся электрического стула? Хотя такое -- чересчур даже для Молли. Ей было отрадно думать, что сколь бы полоумной она ни была, ее никогда не тянуло выскочить замуж за парня с неприятной привычкой душить тех, кому он назначает свидания.

Американские мамаши программируют своих дочек так, что те начинают верить: они все могут исправить. Иначе зачем еще средь бела дня ведет она стофутового монстра по руслу городского ручья?

К счастью, по большей части русло укрывалось густым ивняком, а Стив, переступая валуны, менял цвет и текстуру своей громадной туши под стать окружающему. В конечном итоге, он стал походить просто на обман зрения, игру света, дымку над раскаленным асфальтом.

Молли заставила его притаиться в укрытии, когда они дошли до моста у Кипарисовой улицы, а когда ни одной машины в поле зрения не осталось, помахала. Стив скользнул под мост, словно змея в канализацию, сшибая спиной здоровые куски бетона, -- но пролез.

Меньше, чем через час они оказались за городом -- на пастбищах, тянувшихся к северу вдоль побережья. Молли вывела Стива через рощицу на край луга.

-- Ну вот, громила, -- сказала она, показывая на стадо коров-голштинок, щипавших травку в сотне ярдов. -- Завтрак.

Стив присел на опушке, точно кот перед прыжком. Хвост его дернулся, расколов в щепки молодой кипарис. Молли села рядышком и принялась палочкой счищать грязь с тапочка. Коровы медленно мигрировали к ним.

-- И это все? -- спросила она. -- Ты будешь здесь сидеть, а они -- сами подходить на съедение? Знаешь, а ведь девушка может запросто потерять к тебе уважение, если ты будешь так охотиться.

Тео

Тео поймал себя на том, что совершенно не понимает, зачем едет к Молли Мичон, когда заверещал его сотовый телефон. Прежде, чем ответить, он напомнил себе, что голос не должен звучать обдолбанным, -- и тут ему пришло в голову, что он не обдолбан. Это пугало еще сильнее.

-- Кроу слушает.

-- Кроу, это Гвоздворт из окружного управления. Ты что -- спятил?

Тео пробуксовал, пытаясь вспомнить, кто такой Гвоздворт.

-- Это опрос общественного мнения?

-- Что ты сделал с теми данными, которые я тебе показал? -- спросил Гвоздворт, и Тео моментально сообразил, что так зовут Паука.

Телефон замигал, показывая, что на линии еще один звонок.

-- Ничего. То есть я провел собеседование. Ты можешь подождать? У меня тут еще один звонок висит.

-- Нет, не могу. Я знаю, что у тебя еще один звонок висит. Ты обо мне никогда не слышал, понял? И от меня ничего не получал, тебе ясно?

-- Лады, -- ответил Тео.

Паук отключился, а Тео принял второй вызов.

-- Кроу, ты совсем съёбнулся?

-- Это опрос общественного мнения? -- Тео совершенно точно знал, что это не опрос. Но так же точно он знал и то, что шерифу Бёртону не понравится правдивый ответ, который в данном случае звучал бы «Да, видимо, я совсем съёбнулся».

-- Я, кажется, сказал тебе -- не лезь к Линдеру. Дело закрыто и сдано в архив.

Тео на секунду задумался. Не прошло и пяти минут, как он отъехал от дома Джозефа Линдера. Откуда Бёртон все знает? Шерифу никто так быстро не дозванивается.

-- Тут всплыли некоторые подозрительные улики, -- ответил Тео, еще не понимая, как будет прикрывать Паука. -- Я просто заехал к нему проверить, правда ли это.

-- Долбаный ты наркоман. Если я тебе говорю -- пусть лежит, значит -- пусть лежит, ты меня понял? Я сейчас не о работе твоей говорю, Кроу, я говорю о той жизни, к которой ты привык. Если я еще услышу хоть слово из Северного Округа, твой билет на танцульки прокомпостируют все спидоносцы тюрьмы Соледад. Оставь Линдера в покое.

-- Но...

-- Отвечай «Есть, сэр», мешок говна.

-- Есть, сэр, мешок говна, -- ответил Тео.

-- Тебе конец, Кроу, тебе...

-- Простите, шериф. Батарейка села. -- Тео отключился и развернулся к своей хижине. Его трясло.

Молли

В «Пожирателях Плоти из Чужеземья» Кендра была вынуждена наблюдать, как мутанты новой породы опрыскивают несчастных поселян растворяющим ткани энзимом, а потом лакают из луж человеческого белка под омерзительное хлюпанье и чавканье звуковой дорожки, которую мастера спецэффектов раздобыли в океанарии «Мир Моря»: там новорожденных моржат кормили с руки моллюсками. Те же умельцы симулировали кровавую бойню при помощи прорвы резинобетона, парафиновых манекенов, таявших под солнышком мексиканской пустыни, и декстрона, заменявшего обычную фальшивую кровь из сиропа «Каро». (Сладкая театральная кровь, как выяснилось, хорошо привлекает мясных мух, а режиссеру не хотелось платить штраф Американскому обществу по предотвращению жестокого обращения с животными.) Общий эффект был настолько реалистичен, что Молли настояла на том, чтобы все крупные планы Кендры снимались только после уборки, не то ее точно вырвало бы прямо в объектив. После эпизода пожирания падали, тако⁽¹⁴⁾ с сальмонеллой, которыми их накормил ресторатор из Ногалеса, а также упорных домогательств арабского со-продюсера с таким ядреным халитозом, что у нее слезились глаза, Молли проболела три дня. Но все это, даже зловоние прокисшего фалафеля⁽¹⁵⁾, не вызвало у нее такой тошноты, как останки полностью изжеванных и частично переваренных голштинок, которые отрыгнул Стив.

Молли добавила содержимое своего желудка (три сладких пирожка и диетическая кока-кола) к четырем кучам полужидкого говяжьего фарша, разметанным Стивом по пастбищу.

-- Аллергия на лактозу? -- Она вытерла рукавом рот и яростно глянула на Морского Ящера. -- Если глотаешь мальчишку-газетчика или тайного извращенца из скобяной лавки, несварения у тебя почему-то нет, а молочный скот есть не можешь?

Стив опрокинулся на спину и попытался всем своим видом показать, что извиняется: по бокам замигали багровые всполохи -- багровый был цветом его смущения. Вискозные слезы размерами с футбольный мяч набухли в уголках гигантских кошачьих глаз.

-- Ты, значит, еще голоден, да?

Стив быстро перевернулся на ноги, и земля под ним задрожала.

-- Ну, может, найдем тебе лошадку или что-нибудь еще, -- вздохнула Молли. -- Держись поближе к деревьям. -- Опираясь на меч, как на палку, она повела ящера через холм. Его цвета на ходу менялись с такой скоростью, что Молли казалось -- за нею движется мираж.

Тео

Пока Тео искал в сарае с инструментами мачете, в голове у него почему-то вертелись слова Карла Маркса: «Религия -- опиум для народа». Из этого, значит, следует, что «опиум -- религия наркомана», думал Тео. Так вот отчего ему выворачивало кишки, когда он подносил лезвие к первому жилистому стволу на своей грядке марихуаны -- от раскаяния анафемы. С каждым взмахом мачете густые зеленые растения падали, точно святые великомученики, а руки Тео покрывались липкой пленкой, когда он относил падших в угол двора и швырял в общую кучу.

Через пять минут рубашка пропиталась потом, а грядка дури выглядела, как миниатюрная модель лесоповала. Разорение. Пни. Он вылил канистру керосина на кучу каннабиса, доходившую ему до пояса, вытащил зажигалку и поджег клок бумаги. «Отряхните с ног оковы своего гнета,» -- говорил Маркс. Вот эти растения и сопутствовавшая им привычка -- его, Тео, оковы. Последние восемь лет сапог шерифа Бёртона давил ему на затылок, и эта угроза не давала ему действовать свободно, действовать правильно.

Тео швырнул горящую бумагу на кучу, и над ней вспыхнуло пламя революции. Отходя от погребального костра, он не чувствовал никакого душевного подъема, никакого дыхания свободы. Не революционный триумф -- тошнотворная утрата, одиночество и вина. Иуда у подножия креста. Не удивительно, что коммунизм провалился.

Тео вошел в хижину и снял с полки в чулане коробку. Плотницким молотком он дробил свою коллекцию кальянов в шрапнель, когда с ранчо донеслись автоматные очереди.

Игнасио и Мигель

Игнасио лежал в тенечке за металлическим ангаром и курил сигаретку, а Мигель трудился внутри -- стряпал из химикатов кристаллы метамфетамина. На электрических горелках кипели реторты размером с баскетбольные мячи, пары по стеклянным трубкам уходили в вентиляцию.

Мигель был жилист и приземист: всего тридцати лет от роду, но морщины и неизменно мрачное выражение лица старили его до пятидесяти. Игнасио же было всего двадцать -- толстенький мачо, опьяненный собственным успехом и крутизной, убежденный, что впереди его ждет должность нового крестного отца мексиканской мафии. Полгода назад они вместе пересекли границу -- их нелегально перевел подонок-койот именно для того, чем они и занимались сейчас. Каким же славным оказалось это занятие. Лабораторию прикрывал большой и важный шериф, поэтому здесь никогда не устраивали облав, им ни разу не пришлось спешно сворачивать дела, как другим лабораториям в Калифорнии, или клеить ноги через границу и ждать, пока горизонт не очистится. Всего лишь полгода, а Мигель уже отправил домой столько денег, что жене хватило на ранчо в Мичоакане; Игнасио же ездил на пижонском «додже»-вседорожнике и разгуливал в сапогах крокодиловой кожи от Тони Ламы за пятьсот долларов. И все это -- за восемь часов работы в день, поскольку они были одной из трех бригад, обслуживавших лабораторию круглосуточно. И не нужно бояться, что тебя тормознут на дороге с грузом, потому что важный шериф каждые несколько дней присылает гринго на микроавтобусе -- тот оставляет припасы и забирает готовый товар.

-- Гаси сигарету, cabrone!⁽¹⁶⁾ -- крикнул Мигель. -- Хочешь, чтоб мы на воздух взлетели?

Игнасио презрительно фыркнул и щелчком отправил сигарету на пастбище.

-- Ты слишком много переживаешь, Мигель. -- Игнасио уже осточертело нытье товарища: тот постоянно скучал по семье, боялся, что их поймают, никогда не знал, правильно ли составлена смесь. Когда старший не работал, он предавался тоскливым размышлениям, и тогда никакими словами его не утешить, никакими деньгами не удовлетворить.

Мигель возник в дверном проеме и навис над Игнасио:

-- Чувствуешь?

-- Что? -- Игнасио потянулся к АК-47, прислоненному к стенке ангара. -- Что такое?

Мигель не спускал глаз с противоположного конца пастбища, но, казалось, ничего не видел.

-- Не знаю.

-- Ерунда. Ты слишком переживаешь.

Мигель зашагал по пастбищу к деревьям.

-- Нужно сходить посмотреть. Покарауль печку.

Игнасио встал и поддернул ремень с серебряными заклепками, на который свисало пузо.

-- Не хочу я твою печку караулить. Охранник тут я. Сам сиди здесь и карауль свою печку.

Но Мигель уже шагал вверх по склону, не оглядываясь. Игнасио снова уселся и вытащил из кармашка кожаного жилета следующую сигарету.

-- Loco⁽¹⁷⁾, -- пробормотал он себе под нос, закуривая.

Подымил он несколько минут, мечтая о том времени, когда сам будет заправлять всей операцией, и строя соответствующие планы. А докурив, забеспокоился о напарнике. Чтобы лучше видеть окрестности, Игнасио встал, но за гребнем холма, где исчез Мигель, ничего не было видно.

-- Мигель? -- позвал он.

Ответа нет.

Он заглянул в ангар проверить, всё ли там в порядке: насколько он мог определить на глаз, всё. Потом подобрал автомат и зашагал по пастбищу. Но не сделал и трех шагов, как из-за гребня показалась белая женщина. Лицом и телом она походила на горяченькую сеньориту, но седые волосы были всклокочены, как у старухи, и Игнасио в тысячный раз спросил себя, что же, к чертям, не так с этими американскими бабами. Они все что -- сумасшедшие? Он опустил автомат и улыбнулся, надеясь отпугнуть женщину, не возбудив в ней никаких подозрений.

-- Ты стой, -- сказал он по-английски. -- Тут ходов нет. -- В амбаре зазвонил сотовый телефон, и он на секунду отвлекся от женщины.

Но та не останавливалась

-- Мы встретили вашего друга, -- сказала Молли.

-- Кто это мы? -- спросил Игнасио.

Ответ появился у женщины за спиной -- сначала две обожженные дубовые кроны, а следом -- два огромных кошачьих глаза.

-- Святая Мария, Матерь Божья, -- только и успел вымолвить Игнасио, сражаясь с неподатливым затвором автомата.

Тео

Прожив восемь лет у края ранчо, Тео ни разу даже ногой не ступил на грунтовку, ведущую вглубь. Ему же приказали туда не ходить. А теперь что? Много лет он наблюдал, как туда и обратно ездит микроавтобус, иногда слышал какие-то крики, но по большей части умудрялся все это игнорировать. Пальбы же оттуда не доносилось никогда. Очень глупо испытывать новообретенную свободу тем, чтобы идти и расследовать причину стрельбы, но не идти... ну, это, в общем, многое могло о нем сказать, а слышать такого ему вовсе не хотелось. Он что, в конце концов, -- трус?

Мужские вопли в отдалении все и решили. Там не просто кто-то пар выпускал -- там рвали горло в неприкрытом животном ужасе. Ногой Тео скинул с крыльца осколки коллекции кальянов и ринулся в чулан за пистолетом.

«Смит-и-вессон» лежал завернутый в промасленную тряпицу на верхней полке чулана с коробкой патронов. Тео развернул тряпку, отщелкнул барабан и вставил шесть патронов, стараясь подавить трясучку, от пальцев расползавшуюся по всему телу. Еще шесть патронов он сунул в карман рубашки и направился к машине.

Заведя «вольво», Тео схватил радиомикрофон, чтобы вызвать подкрепление. Словно от этого был толк. Управление шерифа в Сан-Хуниперо могло откликнуться через полчаса -- именно поэтому, среди прочего, в Хвойной Бухте держали констебля. А что он им скажет? Приказа не входить на ранчо для него пока еще никто не отменял.

Он кинул микрофон на сиденье рядом с револьвером и задом начал выбираться из проезда, когда рядом затормозил микроавтобус «додж». С водительского места улыбался Джозеф Линдер.

Тео приглушил двигатель. Линдер вылез из фургона и наклонился к пассажирскому окну «вольво». Увидев на сиденье револьвер, сказал:

-- Мне нужно с вами поговорить.

-- Час назад вы были не очень-то разговорчивы.

-- А теперь вот разговорился.

-- Позже. Сейчас мне нужно проверить кое-что на ранчо.

-- Отлично, -- ответил Линдер и через окно сунул под нос Тео маленький автоматический пистолет. -- Вместе и поедем.

ВОСЕМНАДЦАТЬ

Доктор Вэл

Бюст Гиппократа таращился со стола на Вэл Риордан.

Прежде всего -- не причиню вреда...

-- Ага, укуси меня, -- пробормотала психиатр и накинула на лицо грека шарфик от Версаче.

У Вэл выдался паршивый день. Звонок констебля Кроу, объявившего, что ни ее лечение, ни отсутствие оного не привели Бесс Линдер к самоубийству, поставил Вэл в тупик. Утренние сеансы она провела, как зомби, -- отвечала вопросами на вопросы, делала вид, что записывает что-то, и не уловила ни единого слова своих пациентов.

Пять лет назад в газетах хватало историй об опасностях «прозака» и подобных антидепрессантов, но статьи эти были спровоцированы сенсационными тяжбами против фармацевтических компаний, а последующие статьи -- о том, что, фактически, ни один суд не признал, что антидепрессанты вызывают деструктивное поведение, -- газеты хоронили на последних страницах. Одна мощная религиозная группировка (пророком которой был писака, кропавший научную фантастику, а последователями -- массы одураченных кинозвезд и супермоделей) начала в прессе кампанию против антидепрессантов, рекомендуя взамен просто приободриться, взять себя в руки и прислать им немного денег на бензин, чтобы их корабль-носитель не рухнул на землю. Профессиональные журналы не сообщали о каких-либо исследованиях, подтверждавших, что антидепрессанты приводят к росту числа самоубийств или насилию. Вэл читала религиозную пропаганду (финансируемую богатыми и знаменитыми), а профессиональных журналов не читала. Да, прописывать больным антидепрессанты автоматически -- неправильно, но пытаться искупить вину тем, чтобы сразу ссадить всех с лекарств, тоже глупо. Теперь нужно что-то делать с тем вредом, который она, возможно, нанесла своим пациентам.

Вэл нажала кнопку автонабора аптеки. Трубку снял сам Уинстон Краусс, но голос его звучал приглушенно, точно у него был сильный насморк:

-- «Дегадзва и бодадки Бойной Будды».

-- Уинстон, у тебя ужасный голос.

-- Я в мазге з ддубгой.

-- Ох, Уинстон. -- Вэл потерла глаза, отчего контактные линзы съехали куда-то в глубины головы. -- Ну не в аптеке же.

-- Я в бодзобге. -- Внезапно голос зазвучал отчетливо. -- Ну вот, снял. Хорошо, что позвонила. Мне хотелось поговорить с тобой о китобойцах.

-- Прошу прощения?

-- Меня тянет к касаткам. Я посмотрел кассету Жака Кусто о китах-убийцах...

-- Уинстон, мы не могли бы поговорить об этом на приеме?

-- Я беспокоюсь. Меня особенно возбуждают мужские особи. Неужели я становлюсь гомосексуалистом?

Боже святый, его не волнует, что он хочет стать китоёбом, главное -- не выглядеть китоёбом-педерастом. Как психиатр, Вэл старалась исключить из своего лексикона такие термины, как «бесповоротно полоумный придурок», однако с Уинстоном удержаться было трудно. Да и вообще в последнее время Вэл чувствовала, что управляет концессией для свихнувшихся питекантропов. Пора прекращать.

-- Уинстон, я опять начинаю прописывать всем селективные ингибиторы обратного захвата серотонина. От плацебо избавься. Я назначаю всем «паксил», чтобы как можно быстрее вернуть их на прежний уровень. Предупреди всех, кто принимал «прозак», что ни одного дня пропускать нельзя, как они это делали раньше. С ними я разберусь позже.

-- Ты хочешь, чтобы я снял всех с плацебо? Ты знаешь, сколько мы с этого имеем?

-- Начинай сегодня же. Я обзвоню всех пациентов. Дай им кредит за оставшиеся неиспользованные плацебо.

-- Не буду. Я уже почти скопил столько, что хватит на месяц в Центре изучения китообразных на Больших Багамах. Ты не можешь лишить меня этого.

-- Уинстон, я не собираюсь ставить под угрозу душевное здоровье моих больных только ради того, чтобы ты поехал в отпуск и трахнул Флиппера.

-- Я сказал -- не буду. Ты же сама все это затеяла. Тогда же ты не думала о душевном здоровье своих больных.

-- Я ошиблась. Всех сажать обратно на антидепрессанты я тоже не стану. Так что и здесь ты часть дохода потеряешь. Некоторым лекарства вообще не нужны.

-- Нет.

Вэл потрясла убежденность в голосе Уинстона. Чувство собственного достоинства и доброе имя, казалось, его уже не волнуют. Поганое же он выбрал время, чтобы идти на поправку.

-- Так ты хочешь, чтобы весь город узнал о твоей маленькой проблеме?

-- Ты этого не сделаешь. Ты теряешь больше, чем я, Вэлери. Если ты меня заложишь, то я сам все расскажу газетам. Получу судебную неприкосновенность, а ты сядешь в тюрьму.

-- Ах ты сволочь. Тогда я отправлю всех пациентов в Сан-Хуниперо. Тогда даже законных доходов лишишься.

-- Не отправишь. Все остается так, как сейчас, доктор Вэл. -- И Уинстон повесил трубку.

Вэлери Риордан секунду смотрела на телефонную трубку, прежде чем положить ее на рычаг. Как? Как вышло, к чертовой матери, что она отдала свою жизнь в руки такого урода, как Уинстон Краусс? Но самое главное -- как эту жизнь вернуть обратно и при этом не загреметь в тюрьму?

Тео

Дуло пистолета упиралось Тео в бок. Его револьвер Джозеф Линдер швырнул на заднее сиденье. На коммивояжере был твидовый пиджак и шерстяные брюки, а лоб его покрывала испарина. «Вольво» тряхнуло на рытвине, и дуло врезалось Тео между ребер. Он пытался сообразить, что полагается делать в таких случаях, но из полицейских сериалов вспоминалось только то, что оружие нельзя выпускать из рук ни при каких обстоятельствах.

-- Джозеф, вы не могли бы убрать пистолет от моих ребер или хотя бы поставить его на предохранитель? Дорога ухабистая, а мне бы не хотелось потерять легкое из-за того, что я не успел сменить амортизаторы. -- Прозвучало достаточно самоуверенно, подумал он. Профессиональное спокойствие. Как бы еще не обмочиться при этом?

-- Значит, вам не хотелось бросать на полдороге, да? Дело списали бы в архив, и никто ничего не заметил, но вам обязательно нужно было сунуть туда нос.

-- Так вы действительно ее убили?

-- Скажем так -- я помог ей принять решение, о котором она только трепалась.

-- Она была матерью ваших детей.

-- Правильно -- и относилась ко мне примерно так же, как к шприцу для индюшек.

-- Ох ты ж -- я не думал, что у индюшек тоже бывают гадкие привычки.

-- Ими пользуются для искусственного осеменения, Кроу, дребаный торчок. Один раз брызнешь и можно выбрасывать.

-- И вы устали быть одноразовым шприцем, поэтому повесили свою жену?

-- Ее прикончил огород с травами. Чай из наперстянки. Дигиталиса хоть залейся. Останавливает сердце и почти не обнаруживается при вскрытии -- если, конечно, специально не искать. Забавно, правда? Сам бы никогда не догадался, если б она все время об этой чепухе не болтала.

Тео не очень понравилось, что Линдер ему обо всем этом рассказывает. Это означало, что нужно что-то предпринять -- иначе он покойник. Врезаться в дерево? Он глянул на ремень безопасности Линдера -- пристегнут. Ну какой еще преступник станет похищать человека и не забудет при этом пристегнуться? Пока -- пауза.

-- На стене остались полосы от ее обуви.

-- Милый штрих, я так и подумал. Не знаю, может, она еще жива была, когда я ее вешал.

Они как раз выезжали из леса, окружавшего ранчо, на пастбище. В паре сотен ярдов маячил металлический ангар, рядом -- двойной ширины трейлер. Ярко-красный «додж» стоял рядом с амбаром.

-- Хммм, -- промычал Линдер. -- Мальчонкам купили новый трейлер. Давай к ангару.

Тео ощутил, как в горле кислотной волной поднимается паника, и сглотнул. Завяжи с ними беседу, и тогда в тебя не будут стрелять. Где же он это слышал?

-- Так, значит, вы убили жену за телевизор с большим экраном и перепихон с Бетси? А развод вам в голову не приходил?

Линдер рассмеялся, и у Тео по спине поползли мурашки.

-- А вы действительно тупоголовый, Кроу. Видите вон тот сарай? Так вот, из этого сарая в прошлом году я вывез метамфетамина на двадцать восемь миллионов долларов. Понятно, что от этих денег я получил лишь кусочек -- но увесистый. Я перемещаю весь товар. Я -- коммивояжер, человек семейный, безобидный и незаметный. Кто меня заподозрит? Мистер Рохля, одним словом.

-- А ваша жена?

-- Бесс об этом узнала. Смешно другое -- она следила за мной, потому что подозревала измену, но нас с Бетси так и не расколола. Она собиралась заявить на меня. Выбора не было.

Тео подъехал к ангару и заглушил двигатель.

-- Зато сейчас у вас есть выбор, Джозеф. Совсем не обязательно это делать.

-- А я и не собираюсь ничего делать. Я просто хочу, чтобы все шло как раньше -- пока на моих оффшорных счетах не скопится достаточно, чтобы можно было отсюда сняться. Не поймите меня неправильно, Кроу. Мне не понравилось убивать Бесс. Я не убийца. Черт, да я даже наркотиков сам ни разу не попробовал. Это не преступление -- это хорошо оплачиваемая курьерская работа.

-- Так вы не собираетесь меня пристрелить? -- Тео очень, очень хотелось в это верить.

-- Нет, если вы сделаете так, как я скажу. Выходите из машины. Оставьте ключи. Пересядьте и выйдите с моей стороны.

Тео подчинился -- Линдер не отводил от него пистолета. И где он только этому научился? Телевизор у него совсем недавно. Записался на заочные курсы для спецагентов, должно быть.

-- Мигель! Игнасио! Идите сюда! -- Линдер показал пистолетом, что Тео должен подойти к ангару. -- Входите внутрь.

Тео пригнулся, чтобы не удариться о низкую притолоку, и увидел внутри длинные стеллажи с лабораторным стеклом, трубками и пластиковыми цилиндрами химикатов. Перед десятком электрических горелок, наполнявших ангар нестерпимым жаром, стоял одинокий металлический стул.

-- Сядьте, -- скомандовал Линдер.

Тео сел и почувствовал, как из заднего кармана у него выхватили наручники.

-- Руки за спину. -- Линдер продел наручники в металлические прутья спинки и защелкнул их на запястьях Тео.

-- Мне нужно найти парней. У них, наверное, сиеста. И о чем только Бёртон думал, когда ставил сюда трейлер? Сейчас вернусь.

-- А потом что?

-- А потом Игнасио вас пристрелит, я полагаю.

Молли

Самое главное -- этот парень действительно делал все, о чем ни попроси. Услышав машину на дороге, она велела Стива снова стать трейлером, и он выполнил ее просьбу. Ну, конечно, перед этим пришлось руками нарисовать в воздухе чертеж, и в первый раз он промахнулся, пытаясь превратиться в стоявший рядом жестяной сарай. Получилось убого -- изменилась только голова, и он стал походить на дракона, напялившего на себя пакет из алюминиевой фольги вместо шляпы. Но через несколько секунд он все понял. Умница, а не парень. Ладно, хвост (на стоянке свисавший в ручей) все равно торчит, но, может быть, никто не заметит.

-- Какой ты молодец. -- Она потрепала его по агрегату автономного кондиционера. По крайней мере, кондиционером эта штука была сейчас. После превращения в трейлер невозможно было определить, какой частью тела он являлся раньше.

Она гладит меня по агрегату, подумал Стив. Из его парадной двери вырвалось довольное урчание.

Молли забежала за угол ангара и выглянула: у ворот остановился белый «вольво». Она чуть было не выскочила поздороваться с Тео, но заметила, что его держит на мушке какой-то лысый тип. Прислушалась: лысый ввел Тео в ангар и начал угрожать. Молли хотелось выйти и сказать: «Никого Игнасио не пристрелит, мистер Лысый, -- ему сейчас очень некогда, его переваривают,» -- но у лысого был пистолет. И как только Тео угораздило попасть в плен к дядьке, похожему на школьного завуча?

Когда стало ясно, что лысый выходит наружу, Молли подбежала к трейлеру, ухватилась за выступ кондиционера и запрыгнула на крышу.

Лысый направился к двери. Молли пробежала по драконьей спине и свесилась с краю.

-- Мигель! Игнасио! -- завопил лысый. -- Выходите оттуда! -- Казалось, ему не очень хочется самому входить внутрь.

-- Я видела, как они туда входили, -- сказала Молли.

Лысый отскочил от трейлера. Казалось, от неожиданности с ним вот-вот случится припадок. Он поискал глазами, откуда раздался голос.

-- Вы же школьный завуч, правда?

Лысый наконец ее заметил и попытался спрятать пистолет за спину.

-- Вы -- та ненормальная баба, -- сказал он. -- Что вы здесь делаете?

Молли аж подбросило на крыше дракона.

-- Простите? Извините? Прошу прощения? Я -- кто?

Лысый вопроса не заметил:

-- Что вы здесь делаете?

-- Извините меня. Извините, извините. -- Она чуть ли не пела. -- Но с трибуны прозвучала клевета, за которую пока что не принесли официальных извинений. Вам придется этим заняться, прежде чем мы продолжим дискуссию.

-- Ни за что я извиняться не собираюсь. Что вы здесь делаете? И где Игнасио с Мигелем?

-- Не будете извиняться?

-- Нет. Слезайте оттуда. -- Он показал ей пистолет.

-- Ладно, -- ответила Молли и потрепала Стива по голове-крыше. -- Стив, съешь этого невоспитанного засранца.

Видела она это и раньше, но как возбуждает сидеть на голове у Стива, когда тот меняет форму, а снизу выскакивает язык и слизывает школьного завуча. После первоначального чавканья неизбежный хруст костей (от которого ей раньше становилось не по себе) ее даже обрадовал. Непонятно -- то ли от того, что завуч махал пистолетом перед носом ее друга, а ее саму обозвал ненормальной бабой, то ли от того, что она просто привыкла.

-- Это было шикарно, -- похвалила Молли. Она пробежала по спине Стива, соскользнула на кондиционер и спрыгнула на землю.

Стив зарычал, и острые углы трейлера растаяли, превратившись в изгибы и жилы драконьего тела. Он перекатился на бок, и Молли увидела, как чешуя у него на брюхе раздвинулась, и на свет божий выдвинулись семь футов драконьего пениса -- толстого и несгибаемого, как телефонный столб. По всему органу замигали люминесцентные огоньки.

-- Ух ты -- впечатляет, -- выдохнула Молли, отступая на несколько шагов.

Стив послал ей сообщение, похожее на то, которое отправлял бензовозу. На Молли подействовало лучше. Колени ее подогнулись, по бедрам побежали теплые мурашки, в висках застучало.

Она заглянула Стиву в глаза (по крайней мере -- в один глаз), подошла к его морде и нежно коснулась губ (или того, что было бы губами, если бы они у него имелись). Ее обдало резким и сладким дыханием -- смесью одеколона «Старые специи», мужественных мексиканцев и выблеванных коров.

-- Ты знаешь, -- сказала Молли, -- я никогда не целовалась с парнем, у которого изо рта пахнет школьным завучем.

ДЕВЯТНАДЦАТЬ

Все, что вам нужно об этом знать

Интимные отношения, имеющие место между двумя людьми в спальне (или одним человеком и одним Морским Ящером на пастбище), не касаются никого, кроме участвующих в них сторон. Но все же ради удовлетворения любопытных извращенцев, затаившихся во всех нас, -- пара-другая пикантных подробностей...

Молли попробовала -- а фактически совершила героическую попытку, -- но даже для женщины в такой превосходной физической форме задача оказалась не по силам. Тем не менее, ей удалось засечь возле ангара бензиновую газонокосилку (которой покойные наркобароны пользовались для зачистки местности и предотвращения возгорания) и твердым, но нежным применением этого неуклюжего механизма и некоторым количеством ласковых увещеваний довести Стива до того состояния, которое французы неисповедимо называют «маленькой смертью».

А вскоре то, что поначалу казалось непреодолимым препятствием -- разница в размерах, -- превратилось в преимущество, что и позволило Молли присоединиться к Стиву в этом царстве мира и наслаждения. Как? Вообразите, что медленно скользите по длинным и скользким перилам языка, причем каждый вкусовой сосочек дразнит и щекочет все щелочки именно там, где нужно, -- и вы поймете, как именно Молли в конечном итоге растеклась лужицей удовлетворения у него в том самом месте между шеей и плечом, которое так любят все женщины. (Только у Стива рука от этого не затекла.)

Правда, и неловкости тоже хватало, как это всегда бывает между малознакомыми, но пытливыми любовниками, и «вольво» Тео был с грохотом расплющен, прежде чем Стив понял: кататься по земле -- не самый лучший способ проявления восторга. Однако приземистое транспортное средство шведского производства -- слишком малая цена для высокой страсти в великом раскладе вещей.

Вот и всё, что вам нужно об этом знать.

ДВАДЦАТЬ

Тео

Тео давно научился прощать себе неуместные мысли в неподобающее время (например, когда на похоронах воображал вдову голой; рылся в справочниках, чтобы найти самый высокий уровень потерь при землетрясениях в странах третьего мира; или размышлял, предоставляют ли белые рабовладельцы своему поголовью кредиты на льготных условиях), но сейчас его больше всего беспокоило, что, прикованный к стулу, в ожидании палача, он думает не о том, как спастись или покаяться за все перед Создателем, а о том, как бы кого-нибудь трахнуть. Нет, удрать-то он попробовал, но лишь опрокинул стул и в награду получил панораму утрамбованного пола с точки зрения жука-навозника. Вскоре же, когда голоса снаружи замолкли, его затопили мысли о женщинах, которых он имел, и женщинах, которых не имел, включая эротический ментальный монтаж, где в главной роли выступала некогда звезда экрана, а теперь городская сумасшедшая Молли Мичон.

Поэтому он испытал как смущение, так и облегчение, когда после оглушительного треска газонокосилки и грохота сминаемого металла в ангар просунула голову Молли собственной персоной.

-- Привет, Тео, -- сказала она.

-- Молли, что ты там делаешь?

-- Вышла погулять. -- Внутрь она не заходила -- высовывала голову из-за угла.

-- Тебе нужно бежать отсюда, Молли. Тут ходят очень опасные субъекты.

-- Не проблема. Так тебе, значит, никакой помощи не надо?

-- Надо, надо, вызывай подмогу. Но сначала беги отсюда. Тут парни с автоматами.

-- Я в том смысле, что с тебя разве наручники не снимать, или еще чего-нибудь?

-- Времени нет.

-- Времени куча. Где ключи?

-- На моем брелке. В замке зажигания, в машине.

-- Ладно. Я сейчас.

И она исчезла. Тео услышал какой-то грохот, потом -- звон, точно разбили предохранительное стекло. Через секунду Молли снова показалась в проеме и швырнула ключи на пол, возле головы Тео.

-- Достанешь?

-- А ты не можешь меня разомкнуть?

-- Э-э, прямо сейчас лучше не буду. Но ты ведь сможешь до них дотянуться, правда?

-- Молли!

-- Да или нет?

-- Конечно, но...

-- Хорошо. Еще увидимся, Тео. Прости, что с машиной так вышло.

И она снова исчезла.

Елозя по земляному полу, чтобы достать ключи, Тео по-прежнему недоумевал, с чего бы это на него нашло столь сильное желание кого-нибудь трахнуть. Может, наручники виноваты? Может, все эти годы он был тайным мазохистом и даже не подозревал об этом? Хотя когда его арестовали -- перед тем, как шериф Бёртон его шантажировал, чтобы сделать констеблем, -- он почти два часа провел в наручниках и не помнил никаких переживаний хоть отдаленно эротического свойства. Тогда, наверное, причина -- угроза смерти. Его заводит мысль о том, что его сейчас пристрелят. Господи, я больной человек, подумал Тео.

Через десять минут он избавился и от наручников, и от липучих мыслей о сексе и смерти. Снаружи ни Молли, ни Джозефа Линдера, ни трейлера уже не было, а он стоял перед развалинами «вольво», и в голове зудел новый комплект вопросов. Крыша машины была вмята до одного уровня с капотом, все покрышки изорваны в клочья, а земля вокруг изрыта следами явно очень, очень большого животного.

От ангара вверх по склону холма по траве уходили два следа. Один, очевидно, -- человеческий. Другой -- шире грунтовки, проложенной к ранчо.

Тео забрался в «вольво», достал револьвер и сотовый телефон, не имея ни малейшего понятия, что он будет с ними делать. Звонить уже некому -- и, конечно же, он не хотел никого убивать. Кроме, наверное, шерифа Джона Бёртона. Он обшарил весь участок, нашел пистолет Джозефа Линдера и сунул его за пояс джинсов. В красном вседорожнике ключи были на месте, и после минутного раздумья, этично ли позаимствовать «додж» после того, как его похитили, приковали и чуть не застрелили, он влез в грузовичок и поехал по пастбищу, держась двойного следа.

Гейб

Гейб и фермер стояли над размолотыми останками голштинки, сгоняя с физиономий мух, а Живодер жался к земле в нескольких ярдах от них и рычал на эту гадость.

Фермер сдвинул «стетсон» на затылок и поежился.

-- Мои предки шестьдесят лет на этой земле скот на молоко и мясо выращивали, и я никогда не видал и не слыхал ничего подобного, Гейб.

Фермера звали Джим Пив. Ему исполнилось пятьдесят пять, но дать можно было и семьдесят; он весь задубел от солнца и тяжелой работы, а во всем, что он говорил, слышалось тоскливое одиночество. Он был высок и худ, но горбился, как неудачник с перебитой спиной. Жена бросила его много лет назад -- отчалила на своем «мерседесе», чтобы поселиться в Сан-Франциско, и прихватила с собой расписку, стоившую половину всей тысячи акров Джима Пива. Его единственному сыну, который должен был унаследовать ранчо, сейчас было двадцать восемь, и он был занят -- его вышвыривали из одного колледжа за другим, и парень мигрировал по реабилитационным центрам страны. Фермер жил один в четырнадцатикомнатном доме, громыхавшем пустотой и всасывавшем хохот сезонников, которых Джим кормил каждое утро в громадной кухне. Джим был последним в роду. Начало своего падения он неизменно прослеживал к тому роману, который закрутил много лет назад с ведьмой, жившей тогда в хижине Тео на краю ранчо. Она и прокляла его -- так он, по крайней мере, считал. Если бы ведьма не сбежала десять лет назад с владельцем универсального магазина, Джим был бы уверен, что изуродованный скот -- ее рук дело.

Гейб покачал головой.

-- Ничего не понимаю, Джим. Я могу взять пробы и сделать тесты, но я даже не знаю, чего мы ищем.

-- А может, детишки? Хулиганы?

-- Детишки коровам подножки ставят. А этих, похоже, уронили с тридцати тысяч футов. -- Гейб знал, что, по всей видимости, произошло, но допускать этого ему не хотелось. Не живут на свете такие существа, которые могли бы это натворить. Должно быть какое-то другое объяснение.

-- Так ты говоришь -- пришельцы?

-- Нет, я совершенно точно не говорю -- пришельцы. Про пришельцев я не говорю.

-- Тут что-то было. Посмотри, какие следы. Сатанинский культ?

-- Черт возьми, Джим, если ты не хочешь попасть на обложку «Еженедельника Психов», не говори так. Я не могу тебе сказать, что именно все это тут устроило, но могу точно сказать, чего здесь не было. Здесь не было ни пришельцев, ни сатанистов, ни снежного человека в запое. Я возьму пробы, сделаю тесты и тогда, может быть, -- может быть, -- отвечу тебе, кто с тобой так поступил, а ты тем временем должен позвонить сельскохозяйственным парням из округа и вызвать их сюда.

-- Я не могу этого сделать, Гейб.

-- Почему?

-- Я не могу позволить, чтобы чужаки бегали по моим землям. Я не хочу, чтобы это вышло наружу. Потому-то я тебе и позвонил.

-- Что это? -- Гейб поднял палец, делая закладку в разговоре, прислушался и повернулся к холмам: ревел мотор. Через секунду на гребне холма показался красный вседорожник -- он направлялся к ним.

-- Ты лучше иди, -- сказал Джим Пив.

-- Почему?

-- Иди и всё. На этой стороне ранчо никого быть не должно, кроме меня. Ты должен идти.

-- Это же твоя земля?

-- Давай-ка в твою машину прыгнем, сынок. Нам нужно ехать.

Гейб прищурился, стараясь получше разглядеть вседорожник, и замахал рукой.

-- Это же Тео Кроу, -- сказал он. -- Что он в этой тачке делает?

-- Ох, блин, -- только и сказал Джим Пив.

Тео подъехал к грузовичку Гейба, юзом затормозил и вылез из кабины. Гейб решил бы, что констебль в ярости, но он не был уверен -- такого выражения на лице Тео он не видел никогда.

-- Добрый день, Гейб, Джим.

Джим Пив рассматривал свои сапоги.

-- Констебль...

Гейб заметил, что у Тео за пояс заткнуто два пистолета, а сам он -- весь в пыли.

-- Привет, Тео. Красивая машина у тебя. Джим тут мне позвонил, чтобы я посмотрел...

-- Я знаю, что это такое, -- сказал Тео, кивая в сторону кучи коровьего пюре. -- По крайней мере, мне так кажется. -- Он шагнул к Джиму, которому, по всей видимости, очень хотелось утонуть в дыре в собственной груди.

-- Джим, у тебя там самопальная лаборатория такой мощности, что хватило бы упарить весь Лос-Анджелес. Не хочешь мне о ней рассказать?

Жизненные силы, казалось, вытекли из Джима Пива, точно нажали на рычаг смыва, и он, ноги колесом, неуклюже рухнул наземь. Гейб успел поймать его за руку, чтобы он не сломал себе копчик. Пив не поднимал головы:

-- Моя жена, когда меня бросила, взяла расписку на половину всего ранчо. А потом потребовала долг. Ну где мне еще было взять три миллиона долларов?

Гейб переводил взгляд с Джима на Тео, словно спрашивая: «Что это еще за хрень?»

-- Потом объясню, Гейб. Я все равно должен тебе кое-что показать. -- Тео сдвинул «стетсон» Джима на затылок, чтобы видеть лицо. -- Так Бёртон дал тебе денег, чтобы часть земель забрать под лабораторию?

-- Шериф Бёртон? -- встрял совершенно сбитый с толку Гейб.

-- Заткнись, Гейб! -- рявкнул Тео.

-- Нет, не все сразу. Взносами. Черт, ну что же мне было делать, а? Это ранчо построил мой дедушка. Не мог же я продать его половину.

-- И поэтому занялся наркотиками?

-- Да я этой лаборатории и в глаза не видел. И сезонники мои тоже. На эту часть ранчо вход воспрещен. Бёртон сказал, что с другой стороны сидишь в хижине ты и никого не впускаешь через задние ворота. А я тут просто коровок пасу и за своим носом слежу. Я у Бёртона даже не спрашивал ни разу, чем он там занимается.

-- Три миллиона долларов! Так чем же он, к чертовой матери мог еще там заниматься? Кроликов выращивал?

Джим Пив не ответил -- он просто смотрел в землю у себя между ног. Гейб сжал ему плечо, стараясь поддержать, и посмотрел на Тео:

-- Может, потом с ним закончишь?

Тео отвернулся и зашагал кругами, размахивая в воздухе руками, точно отгонял назойливых духов.

-- У тебя все хорошо? -- спросил Гейб.

-- Ну что, к бениной матери, я должен теперь делать, а? Что мне делать? Что я должен сделать?

-- Успокоиться? -- предположил Гейб.

-- На хер! У меня убийства, промышленное производство наркотиков, какая-то долбаная гигантская тварь неизвестной породы, у всего города сразу потекли крыши, и к тому же я втюрился в бабу, у которой не все дома... Меня этому не учили! Такому никого не учат, мать их за ноги!

-- Значит, успокоиться -- не вариант? -- сказал Гейб. -- Понимаю.

Тео притормозил свою карусель и развернулся к Гейбу:

-- А кроме того, я уже неделю не курил травы.

-- Поздравляю.

-- Это сводит меня с ума. Это погубило мне жизнь.

-- Перестань, Тео, жизни у тебя никогда не было. -- Гейб немедленно сообразил, что, видимо, выбрал не очень правильную тактику утешения.

-- Да, и это тоже. -- Тео шагнул к красному грузовичку и двинул кулаком по бамперу. -- А-ай! Черт бы его подрал! -- Он снова развернулся к Гейбу. -- К тому же, я, кажется, только что сломал себе руку.

-- А меня коровье бешенство беспокоит, -- оцепенело проговорил Джим Пив со дна того провала, куда рухнули все его жизненные планы.

-- Закрой рот, Джим, -- сказал Гейб. -- У Тео пистолет.

-- Пистолеты! -- заорал Тео.

-- Поправка принимается. Так ты говорил о гигантской твари?

Тео свирепо потер виски, словно стараясь выдавить из черепа связную мысль. Через несколько минут такого массажа он подошел к сидевшему на земле Джиму и опустился перед ним на колени.

-- Джим, мне нужно, чтобы ты на секундочку взял себя в руки.

Фермер поднял на Тео мутный взгляд. По морщинам на его щеках текли слезы.

-- Джим, здесь ничего не было, понимаешь? Меня ты не видел, ничего с этой части ранчо не слышал, хорошо? Если позвонит Бёртон, все происходит в обычном рабочем порядке. Ты ничего не знаешь, понятно?

-- Нет, не понятно. Меня посадят в тюрьму?

-- Этого, Джим, я не знаю, но ясно одно -- если обо всем этом пронюхает Бёртон, всем будет только хуже. Мне нужно немного времени, чтобы кое-что прикинуть. Если ты мне поможешь, я очень постараюсь тебя прикрыть. Честное слово.

-- Ладно, -- кивнул Джим. -- Сделаю, как скажешь.

-- Хорошо, тогда отгони машину Гейба к себе. Мы заберем ее где-то через час.

Живодер наблюдал за всем этим со всевозрастающим интересом, в порядке эксперимента помахивая хвостом между тирадами Тео. В глубине души он надеялся прокатиться в этой большой красной машине. У собак тоже бывают тайные амбиции.

* * *

-- Тео, этого не может быть. -- Гейб провел рукой над отпечатком шириной примерно три фута. -- Это какой-то розыгрыш. Хотя вмятины от когтей и стертые края следа подсказывают, что какой бы шутник это ни сделал, он знает кое-что о том, как передвигаются животные таких размеров.

Тео уже почти успокоился, точно привык к нереальности происходящего.

-- Как раздавить всмятку «вольво», он тоже знает. Следы настоящие, Гейб. Я уже видел их.

-- Где?

-- У городского ручья, в ту ночь, когда взорвался бензовоз. Мне тоже не хотелось в них верить.

Гейб поднял голову от следов.

-- В ту же ночь начался массовый исход моих крыс.

-- Угу.

-- Так не бывает, Тео. Не может быть. Рядом с существом, оставляющим такие следы, тиранозавр -- просто карлик. На нашей планете твари таких размеров не живут уже шестьдесят миллионов лет.

-- Но нам об этом ничего не известно. Послушай, Гейб, -- я прошел по этим следам в траве до изувеченных коров. Сначала мне казалось, что они сюда ушли, но, очевидно, они отсюда пришли.

-- Они? Ты думаешь, их больше одного?

-- Так ты готов предположить, что чудовища реальны?

-- Нет, Тео. Я просто спрашиваю, что ты думаешь.

-- Я думаю, что эта тварь была вместе с Молли Мичон.

Гейб рассмеялся:

-- Тео, мне кажется, воздержание только усугубляет.

-- Я не шучу. Молли появилась сразу же после того, как я услышал, как плющат мою машину. Она отдала мне ключи от наручников. А когда я вышел, ни ее, ни Джозефа Линдера, ни тех, к кому он приехал, уже не было.

-- Так что с ними произошло, по-твоему?

-- То же самое, что с этими буренками. Или что-то похожее. То же, что случилось, наверное, с парнишкой Плоцников. Последний раз его видели на трейлерной стоянке. Как раз там, где живет Молли.

Гейб встал и окинул взглядом цепочку следов.

-- Ты сегодня еще не появлялся в городе, правда, Тео?

-- Нет, некогда было.

-- Пропал Лес из скобяной лавки. За «Пеной Дна» нашли его грузовичок, а его самого и след простыл.

-- Мы должны съездить к Молли, Гейб.

-- Мы? Тео, я биолог, а не фараон. Я бы предложил попробовать пойти по следу. У Живодера очень хороший нюх. И я спорить готов -- мы найдем какое-то объяснение и без всяких гигантских тварей.

-- Я тоже больше не фараон. А что если мы пойдем по следу, и ты окажешься неправ, Гейб? Тебе хочется встретиться с тем, что сплющило мою машину? И сжевало этих коров?

-- Ну... да. Хочется.

-- Это можно будет сделать позже. Думаю, окажется несложно. Чем бы оно ни было, оно возит за собой трейлер.

-- Что?

-- Когда Линдер привез меня к ангару, там рядом стоял трейлер. А когда я вышел, его уже не было.

Гейб посмотрел на часы.

-- Ты сегодня ел? Я тебе, конечно, верю, но вдруг у тебя гипогликемическая реакция⁽¹⁸⁾ или типа того. Давай где-нибудь перекусим, а когда в голове у тебя прояснится, можно и Молли навестить.

-- Ну да, галлюцинации у меня с голодухи.

Гейб схватил его за плечо:

-- Тео, прошу тебя. У меня свидание.

Констебль кивнул:

-- Сначала Молли. Потом -- обедать.

-- Договорились. -- Гейб по-прежнему не сводил глаз со следов. -- Я хочу снова сюда приехать с гипсом и сделать слепки. Даже если это розыгрыш, мне нужно его зафиксировать.

Тео зашагал к «доджу», но резко остановился, когда из ангара донеслась пронзительная трель сотового телефона. Он вошел внутрь, определил, откуда идет звук, и посмотрел на дисплей. Звонили с личного номера Бёртона. Он выхватил «магнум» и разнес телефон на тысячу крохотных осколков. Выйдя из ангара, Тео увидел, что Гейб выглядывает из-за бампера вседорожника, а Живодер укрылся за колесом.

-- Так что ты имел в виду, к чертовой матери, -- у тебя свидание?

ДВАДЦАТЬ ОДИН

Гейб и Тео

-- Вот здесь я и нашел аберрантных крыс, -- сказал Гейб, когда они въехали на трейлерную стоянку «Муха на Крючке».

-- Очень мило, -- рассеянно отозвался Тео.

-- А я тебе говорил, что получил из Стэнфорда результаты анализа химии мозга? Интересно, но я не уверен, что это объясняет их поведение.

-- Не сейчас, Гейб, прошу тебя. -- Тео резко нажал на тормоз, и грузовичок дернулся. -- Что за черт?

В окнах Молли Мичон свет не горел. На пустом участке по соседству кругом стояла дюжина хорошо одетых людей. Все держали в руках свечи.

-- Молитвенное собрание? -- предположил Гейб. -- Сегодня воскресенье.

-- В последний раз здесь стоял трейлер, -- сказал Тео. -- Очень похожий на тот, что я видел на ранчо.

-- Я знаю. На этом участке я нашел крыс с низким уровнем серотонина.

Тео заглушил мотор, поставил «додж» на тормоз и вылез из кабины. И посмотрел на Гейба.

-- Ты нашел своих крыс именно здесь?

-- Тех шестерых, которые остались. Но и другие, пропавшие, тоже исчезли здесь. Могу тебе потом на карте показать.

-- Было бы неплохо.

Тео выпростал из джинсов фланелевую рубашку, чтобы прикрыть пистолеты, и подошел к людям. Живодер выскочил из машины и побежал впереди. Гейб неохотно зашагал следом. Люди, казалось, действительно молились. Головы их были склонены, дамочка в кобальтово-синем платье и шляпке-таблетке читала нараспев:

-- Благослови нас, Господь, ибо ощутили мы, как в нас входит сила Твоя, и вняли Твоему зову, и пришли к этому святому месту накануне...

Живодер ткнулся носом женщине в пах, и она взвизгнула, точно ужаленный пуделек. Группа подняла головы.

-- Извините, -- произнес Тео. -- Мне не хотелось бы вам мешать, но что вы все здесь делаете?

Нескольких мужчин вмешательство, казалось, рассердило, и они сгрудились за спиной кобальтово-синей дамочки, чтобы поддержать ее в минуту опасности.

Та пыталась отвести нос Живодера от своего подола, одновременно держа свечу подальше от лакированной прически:

-- Констебль Кроу, правильно?

-- Да, мэм. -- Дамочка была моложе его по меньшей мере лет на пять, хорошенькая, как техасский парад причесок, но платье ее и манера говорить заставили Тео снова почувствовать себя первоклассником, которого учитель застукал за пожиранием штукатурки.

-- Нас призвали сюда, констебль, -- объяснила женщина. Она отвела назад руку и за плечо выволокла вперед другую дамочку -- точную копию себя, но в розовом. Мокрый нос Живодера немедленно заверил ее платье своей инспекторской печатью. -- Мы с Мардж услышали зов первыми, но когда после сегодняшней проповеди начали о нем рассказывать, все эти люди тоже подтвердили, что их тянет вот к этому месту. Нас привел сюда Святой Дух.

-- Спроси, они тут крыс не видали? -- попросил Гейб.

-- Отзови собаку, -- кинул ему через плечо Тео.

Гейб позвал Живодера, и тот завертел башкой. «Они же нормально пахнут, Кормилец, -- подумал лабрадор. -- Может, ну их на фиг?» Но ответа он не получил, если не считать того, что его слегка отчитали.

-- Значит, вас сюда привел Святой Дух? -- уточнил Тео.

Толпа убежденно закивала головами.

-- А кто-нибудь из вас видел женщину, которая живет в соседнем трейлере?

Встряла дамочка в розовом:

-- Да-да, она и обратила наше внимание на это место позавчера вечером. Мы сначала сомневались -- из-за того, что она, ну, вот такая, как она есть, -- но потом Кэти заметила... -- Она показала на подругу. -- ...что Господь наш Иисус Христос тоже проводил время с Марией Магдалиной, а она, я уверена, что вы в курсе, была... ну... она была...

-- Шлюхой, -- подсказал Тео.

-- Ну... да. И поэтому мы с Кэти подумали: не осудим, и да не осудят нас.

-- Очень милостиво с вашей стороны. А сегодня вечером вы Молли Мичон не видели?

-- Нет, сегодня -- нет.

Тео почувствовал, как его запас энергии истощается все быстрее.

-- Послушайте меня, народ. Вам здесь находиться не полагается. Я не уверен, что это безопасно. Кругом люди пропадают...

-- Ох, этот бедный мальчуган, -- вздохнула Мардж.

-- Да, и, видимо, кое-кто другой. Я вынужден вас попросить перенести свое собрание в какое-нибудь другое место.

Кружок испустил вздох разочарования. Мужчина лет пятидесяти, представительный и лысый, раздулся и шагнул вперед:

-- Констебль, у нас есть право на религиозные отправления там и тогда, где и когда мы пожелаем.

-- Я думаю только о вашей безопасности, -- ответил Тео.

-- Эта страна покоится на основании свободы вероисповедания, и...

Тео шагнул к мужику и навис над ним всем своим шести-с-лишним-футовым каркасом:

-- Тогда молитесь, чтобы я не швырнул вас в карцер вместе с самым здоровым и самым похотливым содомитом, которого только может предложить окружная тюрьма. Потому что именно это я и сделаю, если вы все сейчас же не разойдетесь по домам.

-- Круто, -- одобрил сзади Гейб.

Заставь его перекувырнуться через голову и обсикаться, подумал Живодер.

Лысый поперхнулся и обратился к пастве:

-- Давайте соберемся в церкви и обсудим вопрос об отстранении местого офицера охраны правопорядка.

-- Ага, занимайте очередь, -- сказал Тео. Он проводил группу взглядом: те расселись по своим машинам и уехали.

Когда последний автомобиль выехал со стоянки, Гейб спросил:

-- Теории?

Тео покачал головой.

-- Все в этом городе спятили. Я проверю трейлер Молли, но сомневаюсь, что она дома. Отвезти тебя домой, чтобы ты принял душ и переоделся перед свиданием?

Гейб окинул взглядом свои перепачканные рабочие штаны и рубашку-сафари.

-- Думаешь, надо?

-- Гейб, ты у меня единственный знакомый, рядом с которым я выгляжу изысканным.

-- Так ты со мной поедешь, да?

-- Казанова, -- ответил Тео. -- По сравнению с тобой я -- сущий Казанова.

-- Ты о чем? Сегодня у Г. Ф. жарят фирменных кур.

Стив

Стив лежал в кипарисовой рощице, а его новая возлюбленная, свернувшись в изгибе правой передней лапы, тихонько похрапывала. Он выпустил язык и кончиком скользнул по ее голой спине. Она застонала и теснее прижалась к его лапе. На вкус она довольно приятна. Но он уже съел всех этих теплокровных и был теперь не очень голоден.

Когда он был самкой -- лет пятьдесят назад, а до этого еще примерно тысяч пять, -- он привык закусывать своими возлюбленными после совокупления. Так было принято. Но став самцом, он уже не был уверен, что это правильно. Он не сношался с особями своего биологического вида с тех пор, как стал мужчиной, поэтому инстинкты притупились: секс для него был делом неизведанным. В конце концов, ему просто не хотелось есть эту теплокровную. С ней ему становилось лучше, к тому же он не просто отправлял ей свои сигналы -- он почему-то видел картинки ее мыслей. В ней не чувствовалось страха, поэтому не нужно было и подманивать ее. Для теплокровного это странно.

Он опустил голову на подушку из кипарисовой хвои -- надо подремать, чтобы раны быстрее затянулись. А съесть ее можно и после. Где-то в глубине мозга, засыпая, он услышал тревожную сирену. За пять тысяч лет жизни ему в голову ни разу не приходила мысль о «до» или «после» -- только «сейчас». Цепочка его ДНК меняла последовательность звеньев много раз, адаптируясь к переменам и не подстраиваясь к жизненным циклам поколений -- в этом смысле он был организмом уникальным, -- но представление о времени, память на уровне выше клеточного -- это что-то новое. Вступив в контакт с Молли, в нем начало развиваться сознание, и природа, будучи механизмом в высшей степени прагматичным, пыталась его предупредить. У кошмара скоро начнется кошмар.

Вэл

И это -- свидание? Вэл сидела в одиночестве за столиком в глубине кафе «Г.Ф.». Она заказала бокал местого «шардоннэ» и теперь пыталась сформулировать о нем мнение, которое отражало бы соответствующий уровень омерзения, но вино, к сожалению, оказалось довольно сносным. На Вэл были легкий вечерний макияж и сдержанный костюм из шелка-сырца цвета индиго, а также одинокая нитка жемчуга -- чтобы слишком не контрастировать с визави, одевающимся, насколько она знала, только в джинсы и хаки. Свидание, значит? Если это -- свидание, то насколько низко я пала? -- вопрошала она себя. Убогая забегаловка в убогом городишке -- и она ждет человека, который, наверное, никогда в жизни не носил ни смокинга, ни «ролекса». Мало того, что ждет, -- ждет с нетерпением.

Нет, это не свидание. Обычный ужин. Надо же как-то питаться. А в этот раз она просто питается не одна. Благотворительная прогулка в трущобы, поближе к народу и добрым соседям. Художественный опыт сатирического представления: эстрадное ревю «Причуды буржуазной жареной курицы». Одно дело читать профессиональные журналы за завтраком в местном кафе, но ужинать в нем?

В дверях появился Гейб Фентон, и пульс у Вэл участился. Вопреки желанию она улыбнулась, когда официантка указала на ее столик. Но тут следом за Гейбом по залу зашаркал Тео Кроу, и ее позвоночник пронзила тревога. Нет, это определенно не свидание.

Гейб улыбнулся, и морщинки вокруг глаз заиграли, точно он готов расхохотаться. Он протянул руку:

-- Здрасьте, я надеюсь, вы не будете возражать -- я пригласил присоединиться к нам и Тео.

Волосы его были причесаны, борода -- тоже, а оделся он в линялую, но чистую рубаху из шамбре. Наповал не разит, но парень довольно симпатичный -- как симпатичны лесорубы на привале.

Тео кивнул и придвинул стул к столику, накрытому на двоих. Не успели они устроиться, как к ним порхнула официантка и расставила третий прибор.

-- Простите, что навязался, -- сказал Тео, -- но Гейб очень настаивал.

-- Да нет же, милости прошу, констебль.

-- Просто Тео.

-- Хорошо, Тео. -- Вэл натянула на лицо улыбку. И что теперь? Последний раз, когда она беседовала с этим человеком, вся ее жизнь вошла в мертвую петлю. Вэл ощутила, как внутри нарастает злоба на Гейба, которую она обычно приберегала для многолетних отношений с мужчинами.

Тео откашлялся.

-- Э-э, мы можем опять вернуться к доверительным отношениям врача и пациента, доктор?

Вэл кивнула в сторону Гейба:

-- Для этого обычно требуется сеанс. А не ужин.

-- Ладно, тогда не говорите ничего. Но Джозеф Линдер действительно убил свою жену.

Вэл не ахнула в ответ. Едва не ахнула -- сдержалась.

-- И вам это известно, потому что...

-- Потому что он сам мне в этом признался. Он напоил ее чаем из наперстянки. А это, очевидно, ведет к остановке сердца и почти невозможно обнаружить. А потом он повесил ее в столовой.

-- Значит, вы его арестовали?

-- Нет, я не знаю, где он.

-- Но вы выписали ордер на его арест, или что полагается делать в таких случаях?

-- Нет, я просто не уверен, что я -- по-прежнему констебль.

Вмешался Гейб.

-- Мы обсуждали это, Вэл. Я говорю, что Тео -- избранное официальное лицо, поэтому работу может потерять только после импичмента, если даже непосредственное начальство попытается его убить. Как вы считаете, это правильно?

-- Убить?

-- Круто, -- ухмыльнулся Тео.

-- Ох, наверное, нужно рассказать ей про лабораторию и все остальное, Тео.

И Тео все объяснил -- как его похитили, отвезли в ангар, как исчез Джозеф Линдер, а Молли Мичон освободила его. Не стал вдаваться он только в теорию о гигантской твари. Пока он рассказывал, они сделали заказ (по жареной курице для Тео и Гейба и греческий салат для Вэл) и только когда наполовину все съели, Тео закончил.

Вэл уставилась на салат, и над столиком повисло молчание. Если начнется расследование убийства, ее обнаружат. А если поймут, что она сделала со своими пациентами, ее карьере конец. Она даже может сесть в тюрьму. Это несправедливо -- в кои-то веки пыталась поступить по совести. Вэл подавила в себе желание во всем признаться -- сдаться на милость суда, учрежденного чистой паранойей. Вместо этого она подняла глаза на Гейба, который принял ее взгляд за сигнал нарушить тишину:

-- Но я все равно не понимаю, в чем значение низкого уровня серотонина в крысиных мозгах.

-- А? -- единодушно отозвались не только Вэл и Тео, но и официантка Дженни, которая подслушивала из-за соседнего столика и только усилила неразбериху, спровоцированную нелогичностью Гейба.

-- Простите, -- сказал Гейб. -- Я думал, вам придет что-нибудь в голову по поводу химии мозга тех крыс, которых я наблюдал. Вы говорили, что вам это интересно.

-- А мне интересно, -- нагло соврала Вэл, -- только меня немного ошарашили новости о Бесс Линдер.

-- Ну да, как бы там ни было, у той группы крыс, что не стала участвовать в массовой миграции, -- необычайно низкий уровень серотонина. А химический состав мозга большой популяции -- тех, что сбежали, -- в пределах нормы. Вот я и думаю...

-- У них депрессия, -- сказала Вэл.

-- Простите?

-- Ну разумеется, у них депрессия -- они же крысы, -- сказал Тео.

Гейб с ненавистью глянул на него.

-- Вообразите: просыпаетесь в таком виде каждое утро, -- продолжал Тео. -- О, какой чудесный сегодня день... ох, черт, я же крыса. Ну, что ж...

-- Насчет крыс не знаю, -- сказала Вэл, -- а у людей уровень серотонина воздействует на множество разных факторов, преимущественно -- на настроение. Низкие уровни серотонина могут указывать на депрессию. Именно так работает «прозак». В сущности, он удерживает в мозгу серотонин, чтобы у пациента не возникало печальных мыслей. Поэтому, крысам Гейба, наверное, было слишком грустно, чтобы бежать вместе со всеми.

Гейб погладил бороду.

-- Мне это в голову не приходило. Но это почти ничего не объясняет. В частности -- почему сбежало большинство.

-- Ну, блин, Гейб, -- сказал Тео. -- Там же этот долбаный монстр.

-- Что? -- спросила Вэл.

-- Кто? -- спросила Дженни, ошивавшаяся поблизости.

-- Можно нам меню с десертами, пожалуйста? -- спросил Гейб, отправив Дженни сбивать задом столики по всему залу.

-- Монстр? -- повторила Вэл.

-- Ты, наверное, объяснишь лучше, Гейб, -- сказал Тео. -- Мне кажется, твой научный скептицизм придаст истории больше достоверности.

Пока Гейб рассказывал о следах на ранчо, пережеванных коровах и теориях Тео об исчезновении Джозефа Линдера, Мики Плоцника и, судя по всему, Леса из скобяной лавки, челюсть Вэл отвисала все больше и больше. Когда же Гейб упомянул Молли Мичон, Вэл его перебила:

-- Нельзя верить тому, что она говорит. Молли -- очень нездоровая женщина.

-- А она мне ничего и не говорила, -- возразил Тео. -- Мне просто кажется, что ей обо всем этом что-то известно.

Вэл хотелось припомнить Тео его собственную историю злоупотребления наркотиками, чтобы отмахнуться от этой бредятины, но тут она вспомнила, что на приеме рассказала ей Эстелль Бойет.

-- Я не скажу вам, кто именно, но одна из моих пациенток упоминала во время сеанса о морском чудовище.

-- Кто? -- немедленно спросил Гейб.

-- Не скажу.

-- Эстелль Бойет! -- выпалила Дженни, подкравшаяся принять заказ на десерты.

-- Черт, -- сказала Вэл и добавила: -- Это вам сообщила не я.

-- Ну, просто она разговаривала об этом за завтраком с тем парнем, с Сомиком, -- продолжала Дженни.

-- Никакого десерта! -- рявкнула ей Вэл.

-- Я принесу счет.

-- Так Эстелль его видела? -- спросил Тео.

-- Нет, говорит, что только слышала. Она не любительница розыгрышей, а вот Молли Мичон как раз из таких. Видимо, слух пошел гулять оттуда. Я спрошу Эстелль.

-- Спросите, -- сказал Тео. -- Только это не розыгрыш. Мою машину раздавили всмятку. Это улика. Сегодня вечером я поеду к Молли и дождусь ее. Я уже проверял сегодня -- у нее дверь незаперта, а домой мне все равно нельзя.

-- Вы думаете, это настолько опасно? -- спросила Вэл.

-- Просто уверен в этом. -- Тео встал и принялся доставать из кармана деньги. Гейб от него отмахнулся. -- Доктор, вы не сможете потом подбросить Гейба?

-- Конечно, но...

-- Спасибо. Я тебе позвоню, Гейб. Спасибо, что разрешили с вами посидеть, доктор. Мне просто казалось, что вас заинтересует история с Бесс. Боюсь, что испортил вам свидание.

Вот уж точно, подумала Вэл, провожая Тео взглядом. Усталая настороженность окутывала ее, точно клубы тумана-эспрессо.

-- Тео недавно бросил курить марихуану, -- сказал Гейб. -- Стресс на нем сказывается.

-- Он в своем праве. Вы же не верите во всю эту чепуху с чудовищем, правда?

-- У меня есть кое-какие теории на этот счет.

-- Вам бы не хотелось заехать ко мне и обсудить их за бутылочкой вина?

-- Правда? То есть, еще бы! Здорово.

-- Хорошо, -- вздохнула Вэл. -- Похоже, сегодня надо нарезаться в стельку, и мне бы пригодилось ваше общество. -- Она разве употребляла выражение «нарезаться в стельку» после колледжа? Вряд ли.

-- Я разберусь со счетом, -- сказал Гейб.

-- Конечно, разберетесь.

-- Надеюсь, вы не будете возражать, если в вашей машине прокатится собачка?

Я уже не на прогулке по трущобам, подумала Вэл. Я в них переехала.

ДВАДЦАТЬ ДВА

Тео

Стены трейлера Молли были заклеены афишами старых кинофильмов. Тео стоял посреди гостиной среди разбросанных видеокассет, журналов, мусорной почты и озирался. Это все она, Молли. На этот раз -- не солгала. Большинство афиш были иностранными, но на каждой в разной степени раздетости красовалась молоденькая Молли -- держала в руках оружие или отбивалась от каких-то гадов, волосы развеваются по ветру, а на заднем плане -- разбомбленные города, пустыни, усеянные черепами, обгорелые автомобили.

В Тео зашевелилась та часть, которую стараются похоронить все мужчины, -- подросток в период полового созревания. Так Молли -- звезда экрана. Крутая кинозвезда! И он с нею знаком, даже надевал на нее наручники. Если бы где-нибудь осталась раздевалка в спортзале, перекресток в соседнем квартале, класс второй смены, где об этом можно было бы похвастаться друзьям. Но и друзей-то у него не осталось, разве что Гейб, а Гейб уже взрослый. Зуд прошел, и Тео стало неловко, что прежде он покровительственно снисходил до Молли: точно так же многие относились к нему, когда он пытался стать кем-то помимо безобидного торчка и марионетки в чужих руках.

Он опустился на колени перед этажеркой, заставленной видеокассетами, нашел одну с этикеткой «Кендра: Малютка-Воительница Чужеземья (англ.)», сунул ее в магнитофон и включил телевизор. А после этого погасил свет и улегся на кушетку -- дожидаться Молли. С полчаса он смотрел, как городская сумасшедшая Хвойной Бухты бьется с мутантами и Пиратами Песков, а потом провалился в сон. Разуму требовался более основательный побег от проблем, чем тот, что предлагал кинематограф.

-- Привет, Тео.

Вздрогнув, Тео проснулся. Кино по-прежнему бросало в комнату свой мигающий свет -- проспал он не так долго. Звезда экрана стояла в дверях, наполовину теряясь в тени, действительно очень похожая на женщину из телевизора. И в руках она держала автомат.

-- Молли, а я тебя жду.

-- Тебе понравилось? -- Она кивнула на телевизор.

-- Очень. Никогда бы не подумал. Просто я так устал...

Молли опять кивнула:

-- Я ненадолго, только чистую одежду возьму. Можешь тут посидеть.

Тео не знал, что ему делать. Хватать со столика пистолеты время, вроде бы, не пришло. Он больше ощущал смущение, чем тревогу.

-- Спасибо, -- пробормотал он.

-- Он -- последний, Тео. После него других уже не будет. Его время прошло. Наверное, в этом мы с ним и похожи. Ты ведь, наверное, не знаешь, что значит быть «бывшим», правда?

-- Я из тех, наверное, кого называют «не ставшими».

-- Таким легче. По крайней мере, всегда смотришь наверх. Спускаться страшнее.

-- Как? Почему? Кто это -- он?

-- Я толком сама не пойму. Дракон, наверное. Кто его знает. -- Она прислонилась к косяку и вздохнула. -- Но я как бы могу уловить, о чем он думает. Наверное, потому что я чокнутая. Кто ж знал, что это пригодится, а?

-- Не надо так о себе. У тебя котелок варит лучше, чем у меня.

Молли рассмеялась, и Тео заметил, как ее зубы кинозвезды сверкнули в свете экрана.

-- Ты невротик, Тео. А невротик -- это такой человек, который думает, будто с ним что-то не так, а все остальные -- нормальные. Психотик же считает, что нормальный -- он, но все верят, что с ним не все в порядке. Опроси местное население, Тео, -- мне кажется, большинством голосов я попаду во вторую категорию, верно?

-- Молли, ты в очень опасное дело ввязалась.

-- Он меня не обидит.

-- Дело не в этом. Тебя могут посадить в тюрьму за один этот автомат, Молли. Тут ведь людей убивают, знаешь?

-- В некотором смысле.

-- Именно это случилось с Джозефом Линдером и теми парнями, что работали в лаборатории, верно? Их сожрал твой дружок?

-- Они хотели сделать тебе больно, а Стив как раз проголодался. Мне показалось, что все вовремя.

-- Молли, но это же убийство!

-- Тео! Я -- ненормальная. Ну что они мне сделают?

Тео пожал плечами и откинулся на тахту.

-- Я не знаю, как мне поступить.

-- Ты сейчас не в том положении, чтобы как-то поступать. Отдохни.

Тео обхватил голову руками. В кармане рубашки зазвонил сотовый телефон.

-- Дернуть бы не помешало.

-- У меня в шкафчике над раковиной еще остались «судки рассудка». Это нейролептики, мне их доктор Вэл прописала. Антипсихотики, просто чудеса со мной творили.

-- Похоже.

-- У тебя телефон звонит.

Тео вытащил сотовый, нажал кнопку «ответ» и посмотрел, какой номер высветился на дисплее. Шериф Бёртон. Тео нажал на «отказ».

-- Мне конец.

Молли взяла со столика «магнум»-357 и направила на Тео, другой рукой подхватила автоматический пистолет Линдера.

-- Я их тебе верну перед уходом. Мне просто нужно взять из спальни кое-какую одежку и девчачьи причиндалы. Тебе тут нормально?

-- Конечно, нормально. -- Он не поднимал головы и отвечал собственным коленям.

-- Ты меня уже достал, Тео.

-- Извини.

Молли вышла из комнаты минут на пять -- за это время Тео попытался осознать все, что на него свалилось. Вернулась она с дорожной сумкой через плечо. На ней был костюм Кендры -- даже высокие ботфорты. При тусклом свете телевизора Тео увидел рваный шрам над грудью. Молли перехватила его взгляд:

-- Поставил точку на моей карьере. Сейчас, наверное, могли бы залатать, но уже немножко поздно.

-- Прости меня, -- сказал Тео. -- Ты очень красивая.

Молли улыбнулась и переложила оба пистолета в одну руку. Автомат она оставила у двери, Тео этого даже не заметил.

-- Ты когда-нибудь чувствовал себя особенным, Тео?

-- Особенным?

-- Ну, не в том смысле, что лучше других, а просто что ты от них отличаешься? По-хорошему -- так, точно всей планете лучше от того, что ты на ней живешь? Тебе так когда-нибудь бывало?

-- Не знаю. Да нет, наверное.

-- У меня такое чувство раньше было. Хоть и снималась я в мыльной дешевке, хоть и пришлось унижаться, чтобы туда попасть, но я все равно чувствовала себя особенной, Тео. А потом это ушло. Так вот -- теперь я снова себя такой чувствую. Все поэтому.

-- Что -- поэтому?

-- Ты же меня спросил -- почему. Вот поэтому я возвращаюсь к Стиву.

-- К Стиву? Ты зовешь его Стивом?

-- Он же вылитый Стив, -- ответила Молли. -- Мне пора. Я оставлю твои пистолеты на сиденье красного грузовичка, который ты угнал. И не пытайся за мной следить, ладно?

Тео кивнул.

-- Молли, только не позволяй ему больше никого убивать. Дай мне слово.

-- А ты дай мне слово оставить нас в покое.

-- Этого я не могу.

-- Ладно. Тогда береги себя. -- Она схватила автомат, пнула ногой дверь и выскочила на улицу.

Тео слышал, как Молли спустилась по ступенькам, остановилась, снова поднялась. В дверях показалась ее голова.

-- Жалко, что ты никогда не чувствовал себя особенным, Тео, -- сказала она.

Тео натянуто улыбнулся.

-- Спасибо, Молли.

Гейб

Гейб стоял в вестибюле дома Вэлери Риордан и рассматривал сначала свои походные башмаки, потом -- белый ковер, потом -- опять свои походные башмаки. Вэл ушла в кухню за вином. Живодер шибался где-то снаружи.

Гейб сел на мраморный пол, развязал шнурки и стянул обувь. Ему доводилось бывать в помещении девятого уровня чистоты -- на биотехническом предприятии в Сан-Хосе, -- где сам воздух выскоблили и отфильтровали до микрона, а на себя нужно было надевать пластиковый костюм зайки с индивидуальной пуповиной подачи воздуха, чтобы ничем не заразить опытные образцы. Странно -- здесь него возникло похожее чувство: я -- глашатай грязи. Слава богу, Тео заставил его принять душ и переодеться.

Вэл вошла в опущенную ниже уровня вестибюля гостиную с подносом, на котором стояли бутылка вина и два бокала. Она посмотрела на Гейба, застывшего на верхней ступеньке, точно он готовился нырнуть в котел раскаленной лавы.

-- Ну, входите же, садитесь.

Гейб сделал робкий шажок:

-- Славно у вас тут.

-- Спасибо, но мне здесь еще много нужно сделать. Наверное, проще нанять декоратора и со всем этим покончить, но мне нравится самой выбирать вещи.

-- Точно. -- Гейб сделал еще шажок. В этой комнате можно было бы играть в волейбол -- если не бояться уничтожить весь антиквариат.

-- Это каберне с виноградника «Дикая Лошадь» на той стороне гор. Надеюсь, вам понравится. -- Вэл разлила вино по круглым бокалам на тонких ножках. Взяла свой и села на обитую бархатом тахту, а потом подняла брови, словно спрашивая: «Ну?»

Гейб присел на другой край тахты и немного отхлебнул на пробу.

-- Ничего.

-- Для местной дешевки.

Повисла неловкая пауза. Вэл сделала еще один глоток напоказ и сказала:

-- Вы ведь, на самом деле, не верите во все эти россказни о морском чудовище, правда, Гейб?

Тот облегченно вздохнул. Она хочет говорить о работе. Он боялся, что ей захочется поболтать о чем-нибудь другом -- о чем угодно. А этого он не умел.

-- Ну что... Есть следы, и они выглядят совсем как настоящие, поэтому если они -- подделка, то человек, который их оставил, весьма тщательно изучал окаменелости и очень точно их потом воспроизвел. Кроме этого, появление монстра по времени совпадает с миграцией крыс, плюс Тео и ваша пациентка. Эстелль ее зовут, так?

Вэл поставил бокал.

-- Гейб, я знаю, что вы -- ученый, а подобное открытие могло бы вас озолотить и прославить. Но я просто не могу поверить, что по городу гуляет динозавр.

-- Озолотить и прославить? Об этом я не подумал. Да, наверное, придет какое-то признание, правда?

-- Послушайте, Гейб, вы имеете дело с прочными фактами. А я каждый день имею дело с галлюцинациями и фантазиями человеческого разума. Это просто следы на земле -- вроде того розыгрыша со следами снежного человека в Вашингтоне несколько лет назад. Тео -- хронический наркоман, а Эстелль и ее друг Сомик -- художники. У них у всех сверхактивное воображение.

Гейба ее слова покоробили. Он на секунду задумался, потом сказал:

-- Как у биолога, у меня есть своя теория воображения. По-моему, довольно очевидно, что страхи -- боязнь громких звуков, страх высоты, сама способность учиться бояться -- это то, что мы выстроили в себе за множество лет как личный механизм выживания. То же самое и с воображением. Принято считать, что всего добились здоровые сильные пещерные люди. Но одной физической силой нельзя объяснить, как наш биологический вид создал цивилизацию. Мне кажется, всегда где-то с краю костра сидел щупленький мечтатель, воображал себе разные опасности, заглядывая в своем воображении в будущее и видя самые разные возможности, -- поэтому и выжил, и способности свои передал потомкам. Пока здоровенные обезьяны кидались с обрыва или пытались палками забить мастодонта, мечтатель держался в задних рядах и думал: «Может, конечно, у вас и получится, но лучше с обрыва согнать мастодонта, а не прыгать самим.» А потом шел и совокуплялся с женщинами своих сильных, но недалеких соплеменников.

-- Выходит, да здравствуют ботаники? -- улыбнулась Вэл. -- Но если страх и воображение заставляют нас эволюционировать на более высокую ступень, то миром будет править человек с параноидальными галлюцинациями. -- Вэл уже увлеклась этой теорией. Как странно беседовать с мужчиной об идеях, а не о его собственности и личных планах. Вэл это нравилось. Очень нравилось.

-- Ну, с Гитлером мы недалеко от этого ушли, правда? Эволюция иногда оступается. Какое-то время животным хорошо служили большие зубы, но потом они стали чересчур велики. У мастодонтов бивни стали такими здоровыми, что запросто ломали свои владельцам хребты. И вы, должно быть, заметили, что вокруг больше не бродят саблезубые тигры.

-- Ладно, я допускаю, что воображение -- скачок в эволюции. А что делать с депрессией? -- Вэл снова вспомнила, как поступила со своими пациентами. Воспоминания о собственных преступлениях роились в мозгу, им хотелось на волю. -- Психиатрия все больше и больше рассматривает душевные заболевания с физической точки зрения, поэтому тут все совпадает. Потому-то мы и лечим депрессию такими лекарствами, как «прозак». Но каков эволюционный смысл депрессии?

-- Я думал об этом после ваших слов за ужином, -- ответил Гейб. Он осушил бокал и придвинулся ближе -- будто хотел заразить ее энтузиазмом. Он оказался в своей стихии. -- Помимо людей, многие животные страдают депрессией. Высшие млекопитающие, вроде дельфинов и китов, могут от этого и умереть, но даже крысы впадают в блюзовую тоску. Я не могу придумать, какой цели служила бы депрессия у животных. Но у людей она может быть чем-то вроде близорукости: цивилизация охраняет биологическую слабость, которую давно выкорчевали бы природные опасности или хищники.

-- Хищники? Как?

-- Не знаю. Депрессия может замедлять добычу, тормозить ее реакцию на опасность. Кто знает?

-- Так, значит, в эволюционной цепи может появиться хищник, который будет кормиться унылыми животными? -- Правильно, и этот хищник -- я, подумала Вэл. Если бы я не питалась депрессией своих пациентов, то что бы я делала? Ей вдруг стало стыдно за свой дом, за его неприкрытый материализм. Перед нею сидит невероятно умный человек, которого заботит только поиск чистого знания, а она продала свою цельность за груду антиквариата и «мерседес».

Гейб налил себе еще вина и откинулся на тахте, размышляя вслух:

-- Интересная мысль. Наверное, должен существовать какой-то химический или поведенческий стимул, вызывающий стремление охотиться на унылых. Низкий уровень серотонина может повышать либидо, верно? По крайней мере -- временно?

-- Да. -- Именно поэтому весь город превратился в стаю блудливых котов.

-- Следовательно, -- продолжал Гейб, -- у нас больше животных будет совокупляться и передавать по наследству ген депрессии. Природа же склонна разрабатывать механизмы, поддерживающие равновесие. Поэтому естественно появление хищника или болезни, которые бы регулировали рост унылых популяций. Интересно -- меня тоже в последнее время одолевают особо сильные плотские желания. Значит ли это, что у меня депрессия? -- Глаза Гейба широко раскрылись, и он посмотрел на Вэл, осознав весь ужас того, что только что произнес. -- Простите, я...

Вэл больше не могла терпеть. Ляпсус Гейба открыл ворота настежь, и она шагнула в них.

-- Гейб, нам нужно поговорить.

-- Ох, извините меня, я не имел в виду...

Она схватила его за руку, обрывая поток заиканий:

-- Нет, я должна вам кое-что сказать.

Гейб приготовился к худшему. Он выпал из возвышенного мира теорий в неуклюжее, жестокое царство первых свиданий, и сейчас она сбросит на него бомбу с надписью «За кого ты меня принял, парень?».

Она сжала его руку, и ногти впились ему в бицепс так цепко, что он поморщился. Вэл сказала:

-- Немногим больше месяца назад я сняла почти треть населения Хвойной Бухты с антидепрессантов.

-- А? -- Ожидал он совсем не такого. -- Боже мой, но зачем?

-- Из-за самоубийства Бесс Линдер. Или того, что я считала самоубийством. В своей практике я лишь имитировала лечение -- выписывала рецепты и собирала гонорары. -- Она рассказала о своем сговоре с Уинстоном Крауссом и о том, как фармацевт отказался возвращать больным настоящие лекарства. Когда она замолчала в ожидании ответа, у нее в глазах стояли слезы.

Гейб робко обхватил ее рукой, надеясь, что это -- правильный поступок.

-- Зачем вы рассказываете мне об этом?

Она растаяла у него на груди.

-- Потому что я верю вам, и должна кому-то рассказать, и мне нужно придумать, что делать дальше. Я не хочу в тюрьму, Гейб. Может, не всем моим пациентам требуются антидепрессанты, но них нуждаются многие. -- Она всхлипнула ему в плечо, и он принялся гладить ее по волосам, потом ладонью приподнял Вэл подбородок и поцеловал слезинки.

-- Все будет хорошо. Обязательно.

Она заглянула в его глаза, словно ища в них намек на презрение, а не найдя, поцеловала в ответ -- жестко -- и привлекла к себе, опускаясь на тахту.

ВЫСШАЯ ВЛАСТЬ

...И поклонились дракону, который дал власть зверю,

и поклонились зверю, говоря: кто подобен зверю сему?..

Откровение, 13:3-4

Не лучше ль, став замшелыми клешнями,

Мне семенить по дну морей безмолвных?

Т. С. Элиот,

«Любовная песнь Дж. Альфреда Пруфрока»⁽¹⁹⁾

ДВАДЦАТЬ ТРИ

Стив

Ну какие ужасы могут присниться дракону? Существу, которое по-своему правило планетой миллионы лет, которому жалкие млекопитающие людишки возводили храмы, существу, не знавшему иных хищников, кроме самого времени, -- что может так напугать его? Назвать это -- осознанием?

В дубовой рощице дракон -- сексуально удовлетворенный, с животом, набитым наркоторговцами, -- грезил о временах давно ушедших. У вечного Сейчас, которое он знал всегда, неожиданно появилась история. Во сне он видел себя сначала личинкой, упакованной в защитный карман под языком мамочки, пока не пришла безопасная пора выглянуть наружу под ее бдительным оком. Он видел охоту и брачные игры, те формы, которые научился копировать, поскольку его переменчивая ДНК эволюционировала не вместе с поколениями, а через регенерацию клеток. Он видел партнеров, которых съел, и трех детишек, которых родил, когда был самкой, -- последнего убил теплокровный, певший блюз. Он вспомнил свое перерождение из самки в самца -- не так давно. И вспомнил он все картинками, а не просто шаблонами интуиции и условными рефлексами.

Во сне он видел эти картинки -- их вызвало странное совокупление с теплокровной, -- и не понимал, почему. Впервые за свои пять тысяч лет он задал этот вопрос: Почему? И сон ответил ему картинкой всех океанов, всех болот, всех рек и трясин, всех впадин и гор в морских глубинах. И нигде не видел он себе подобных. И было это так же точно, как если б он парил в черном холоде на краю вселенной, где свет оставляет все надежды, а время кружится волчком, стараясь схватить себя за хвост, пока не умирает от изнеможения. Он был совсем один.

Некоторых парней секс наводит на такие мысли.

Вэл

-- Ох, боже мой, крысиные мозги! -- заорал Гейб.

Любовная игра не предполагала такой реакции. Вэл не сразу сообразила, что ей следует обидеться: с коленями, закинутыми на уровень ушей, она была особенно ранима -- при том, что сверху на ней разместился биолог, а на одной ноге драным боевым знаменем развевались колготки.

Гейб рухнул ей в объятия, и поверх его плеча она бросила взгляд на кофейный столик -- не сшибли ли они ненароком на ковер винные бокалы.

-- Что с вами? -- Она даже не успела перевести дух.

-- Простите, я только что сообразил, что происходит с этим существом.

-- Именно об этом вы думали во время?.. -- Да, ее чувства определенно задеты.

-- Нет, не во время. Мне пришло в голову через мгновение после. Это существо каким-то образом приманивает млекопитающих с уровнем серотонина ниже обычного. А у вас сколько -- треть городской популяции бегает в отказе от антидепрессантов, да?

Нет, Вэл рассвирепела, а не просто обиделась. Она скинула Гейба на ковер, встала, оправила юбку и отошла от тахты. Биолог влез в штаны и поискал глазами рубашку: ее лоскуты валялись за кушеткой. Загар у него заканчивался на линии воротника и чуть ниже предплечий. Остальное тело было молочно-белым. Гейб посмотрел на Вэл из зазора между тахтой и кофейным столиком -- взгляд его умолял, точно он выглядывал из гроба, в котором его собирались похоронить заживо.

-- Извините, -- прошептал он.

Гейб не смотрел ей в глаза, и Вэл поняла, что биолог разговаривает с ее обнаженной грудью. Она стянула края блузки, и в мозгу ее целая батарея оскорблений поняла стволы, как по команде «товьсь», -- но все орудия были заряжены злобой, и даже точные попадания бы ни к чему не привели: им обоим только стало бы стыдно. Гейб таков, каков есть, он честен, он -- настоящий, и Вэл знала наверняка, что обидеть ее он не хотел. И она заплакала. Подумав: здорово, именно слезы меня до такого и довели.

Она шлепнулась на тахту и закрыла лицо руками. Гейб придвинулся к ее боку и обнял.

-- Простите меня, пожалуйста. У меня такие вещи не очень хорошо получаются.

-- У вас такие вещи получаются прекрасно. Просто о крысах сейчас -- чересчур…

-- Мне следует уйти. -- И он приподнялся.

Она вцепилась в его руку мертвой хваткой.

-- Вы уйдете, и я выслежу вас и пристрелю как бешеного пса.

-- Тогда я останусь.

-- У нас ничего не выйдет. Я все понимаю.

-- Ладно, я пошел.

-- Только посмейте. -- И она закинула руки ему на шею, поцеловала взасос, повалила на тахту, и через несколько секунд они снова сплелись воедино.

Вот оно что, подумала Вэл, больше никаких слез. Слезы всему причиной. Этого парня заводит, когда мне больно.

Но вскоре они уже лежали одной задыхающейся и потной кучей на полу, а мысль о слезах отлетела на тысячу световых лет.

На этот раз Гейб произнес:

-- Это было чудесно.

Вэл заметила, что головой опрокинула бокал, и каберне кровавым пятном растеклось по ковру.

-- Солью или газировкой?

Гейб отодвинулся и заглянул ей в глаза.

-- Солью и холодной водой, я думаю. Или это кровь?

Со лба у него скатилась капелька пота и шмякнулась ей на колено. Вэл посмотрела на него.

-- Вы ведь сейчас уже не думали о той твари, которой вообще не существует, правда?

-- Только о вас.

Она улыбнулась.

-- Правда?

-- И еще почему-то -- о газонокосилке.

-- Вы шутите.

-- Э-э, да. Шучу. Я думал только о вас.

-- Значит, вы не считаете, что я ходячий кошмар?

-- Вы старались как могли. Почему это должно быть кошмарным?

-- Потому что я кошмарно себя чувствую.

-- Я уже давно этим не занимался. Практики не хватает.

-- Нет, я не об этом. О своих пациентах. Вы в самом деле считаете, что за ними кто-то охотится?

-- Это просто теория. Существа может и не существовать.

-- А если оно существует? Может, следует позвонить в Национальную гвардию или куда-нибудь еще?

-- Я думал позвонить Тео.

-- Тео -- даже не настоящий полицейский.

-- Ему следует знать.

Несколько минут они молча смотрели на расползающееся по ковру пятно, чувствуя, как струйки пота стекают по ребрам, и прислушиваясь к биению сердец друг друга.

-- Гейб? -- прошептала Вэл.

-- Да?

-- Может, нам следует обратиться в семейную консультацию.

-- Давайте сначала оденемся.

-- Вы ведь серьезно говорили о газонокосилке, правда?

-- Я даже не знаю, откуда возник этот образ.

-- В Сан-Хуниперо есть один хороший доктор -- он консультирует пары. Если только вы не предпочитаете консультанта-женщину.

-- А я думал, мы будем вызывать Национальную гвардию.

-- Только если до этого дойдет, -- ответила Вэл. И подумала: когда будем беседоваать с психиатром, о пролитом вине лучше не вспоминать.

Тео

Что раздражает больше всего на свете? Люди, которые только что трахнулись. Особенно, если среди них не было тебя. И не было уже очень давно.

Ох, это стало очевидно, как только они вошли в трейлер Молли, разбудив Тео во второй раз за эту ночь. Ухмылка Гейба походила на гигантский радиатор допотопного «крайслера», а на Вэл Риордан были джинсы и почти никакого грима. У обоих заплетались языки, оба хихикали и краснели как дети. Тео затошнило. Он за них, конечно, рад, но ему хотелось блевать.

-- Что? -- спросил он.

Гейб, очевидно, был вне себя от счастья, но виду старался не подавать. Руки он держал в карманах, чтобы ими не размахивать.

-- Я... -- Он посмотрел на Вэл и улыбнулся. -- ...мы думаем, что эту тварь, если она существует, может привлекать добыча с низким уровнем серотонина.

Гейб возбужденно переминался с пятки на носок, ожидая, пока его заявление не достигнет цели. Тео сел, глядя на биолога и не меняясь в лице. На нем читалась только усталось, возникшая сразу, как только они вошли. Он догадался: следует что-то ответить -- и немедленно.

-- Здесь была Молли, -- сказал он. -- Тварь существует. Она сожрала Мики Плоцника, Джозефа Линдера и бог весть кого еще. Молли утверждает, что это дракон.

Улыбка спала с лица Гейба.

-- Великолепно. То есть, я хотел сказать -- какой ужас. Но с научной точки зрения великолепно. У меня есть еще одна теория по поводу этого вида. Мне кажется, существо обладает каким-то особым механизмом воздействия на добычу. Тебе в последнее время хотелось трахаться?

-- А вот это самодовольство, Гейб, совершенно ни к чему. Я очень рад, что вы хорошо провели время, но не стоит сыпать соль на мои раны.

-- Нет-нет, ты не понял. -- И Гейб рассказал о решении Вэл Риордан прекратить кормежку пациентов антидепрессантами и о том, что понижение уровня серотонина может привести к повышению либидо. -- Поэтому вся Хвойная Бухта сексуально возбудилась.

-- Правильно, -- ответил Тео. -- А мне свидание так никто и не назначил.

Вэл Риордан рассмеялась, и Тео свирепо глянул на нее.

-- Крысы, которых я нашел у того трейлера, -- продолжал Гейб, -- где, как мы считаем, могло обретаться это существо, совокуплялись. Кое-какие плотоядные растения, испуская феромон секса, привлекают добычу. А у некоторых видов поведение самца -- его внешность, танец, запах -- стимулирует яичники самок без всякого физического контакта. Мне кажется, именно это произошло и с нами.

-- Наши яичники простимулировали? -- Тео потер глаза. -- Должен быть с тобой честным, Гейб. Я этого не чувствую.

Вэл повернулась к Гейбу:

-- Звучит не очень романтично.

-- Зато невероятно возбуждает. Наверное, у нас -- самый элегантный хищник, которого только знал мир.

Тео покачал головой.

-- У меня нет ни дома, ни работы, ни машины, уже, наверное, выписан ордер на мой арест, а вы хотите, чтобы меня возбуждала мысль о том, что по городу бродит монстр и дрочит мне яйца, чтобы потом сожрать? Прости, Гейб, не вижу во всем этом ничего радостного.

Тут вступила Вэл:

-- Может, на вас сказалось это иначе? Вы ведь очень легко бросили курить марихуану, правда?

-- Прошу прощения? Легко? -- Тео хотелось соскочить с кушетки и надавать этой парочке по физиономиям.

-- А раньше вы могли обходиться без травы?

-- Вэл, возможно, права, Тео. Если эта тварь воздействует на серотонин, то и другие медиаторы могут оказаться затронуты.

-- Здорово, -- ответил Тео. -- Давайте откроем клинику детоксикации. Половину клиентов скормим монстру, а другая половина поправится. Когда начинаем?

-- Сарказм ни к чему, -- обиделся Гейб. -- Мы просто пытаемся помочь.

-- Помочь? Да в чем помочь? Драки в баре разнимать? Я и сам справлюсь. Найти украденный скейтборд? Я уже начал следствие. Просто мой опыт охраны порядка к такому меня не подготовил.

-- Это верно, Гейб, -- сказала Вэл. -- Тео мало отличается от ночного сторожа. Наверное, все же стоит позвонить шерифу, ФБР или Национальной гвардии.

-- И что вы им скажете? -- спросил Тео. Ночной сторож. Я теперь даже не он.

-- Да уж, -- покачал головой Гейб. -- Мы сами ничего не видели.

-- Видел этот блюзовый певец, -- сказала Вэл.

Тео кивнул:

-- Нужно его найти. Может быть, он…

-- Он живет с Эстелль Бойет, -- сказала Вэл. -- У меня в кабинете есть ее адрес.

ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ

Шериф

Шериф Джон Бёртон топтался у останков «вольво» Тео, из всех сил давя на кнопки своего сотового телефона. От его ботинок «Гуччи» поднимался густой аромат навоза, в который он угодил, вылезая из машины, а влажный ветерок вздымал вихры на сдобренной гелем седой шевелюре. Черный костюм от Армани был весь измазан пеплом -- Бёртон рылся в кострище у хижины Тео, рассчитывая обнаружить обгоревшее тело. Шериф был недоволен.

Больше никто не снимает свои проклятые трубки или как? Он звонил Джозефу Линдеру, Теофилусу Кроу и Джиму Пиву -- хозяину ранчо, но на звонки никто так и не ответил. Именно это привело его посреди ночи в Хвойную Бухту -- в состоянии, близком к панике. В лаборатории сейчас должна работать вторая смена варщиков, но в ангаре никого не было. Мир рушился вокруг шерифа -- и все из-за того, что вечно обдолбанный констебль забыл, что должен быть некомпетентным.

Шериф звонил Кроу. На другом конце провода раздался щелчок, затем линию разъединили.

-- Твою мать! -- Бёртон захлопнул телефон и сунул в карман пиджака.

У Кроу кто-то отвечал на звонки. Вернее -- не отвечал. Либо он еще жив, либо Линдер прикончил идиота, забрал телефон и теперь трахает шерифу мозги. Но фургон Линдера стоит у хижины Тео. Так где же он сам? Дома его нет, Бёртон уже проверил -- там только сонная нянька и две обалделые соплячки в ночнушках. Разве мог Линдер сбежать и не прихватить с собой дочерей?

Бёртон снова вытащил телефон и набрал номер отдела информации своего управления. Ответил Паук:

-- Гвоздворт. -- До шерифа донеслось чавканье.

-- Вытащи изо рта батончик, сраный котел сала, мне нужны имя и адрес одной бабы.

-- Это не батончик, а «снежок». Розовый. А я ем в них только зефир.

Кровь закипела у Бёртона в висках, он с трудом подавил ярость. В спешке забыл дома лекарства от повышенного давления.

-- Имя -- Бетси Батлер. Мне нужен ее адрес в Хвойной Бухте.

-- Подружка Джо Линдера?

-- А ты откуда знаешь?

-- Я вас умоляю, шериф, -- фыркнул в ответ Паук. -- Не забывайте, с кем имеете дело.

-- Найди мне адрес и всё. -- Бёртон услышал щелканье клавиш.

Паук был опасен -- вечная угроза всей его операции, но шериф пока не знал, на чем его подловить. У Паука выработался иммунитет ко взяткам и любым угрозам, и он казался вполне довольным судьбой -- главное, чтобы от него корчились все остальные. Бёртон боялся уволить ублюдка -- хрен знает, сколько разнюхал этот кусок жира. Может, напоить его чаем из наперстянки, которым Линдер угостил жену? Никто, разумеется, не удивится, что у человека, который батончик «Сникерса» без одышки развернуть не может, сдало сердце.

-- Нет у нее адреса, -- сказал наконец Гвоздворт. -- Один абонентский ящик. Я проверил Управление автомобильным транспортом, Федеральный кредитный союз и Управление социального обеспечения. Она работает в кафе «Г. Ф.» в Хвойной Бухте. Адрес кафе нужен?

-- Сейчас пять утра, Гвоздворт. И мне нужно найти эту бабу немедленно.

Паук вздохнул:

-- Завтрак они подают в шесть. Так нужен адрес или нет?

-- Давай, -- скрипнул зубами Бёртон.

Паук продиктовал адрес на Кипарисовой улице.

-- И попробуйте «яй-сотот»: замечательный омлет, насколько я знаю.

-- Откуда? Ты же никогда из своей проклятой берлоги не вылезаешь.

-- Слабый разум смертным дан!⁽²⁰⁾ -- ответил Паук, коверкая слова на грубый британский лад. -- Я знаю всё, шериф. Всё. -- И он повесил трубку.

Бёртон набрал в грудь воздуха и сверился с «ролексом». Времени хватит на то, чтобы заскочить домой к Джиму Пиву. Старый говнодав, должно быть, уже собак пинает, или какой там еще херней фермеры в такую рань занимаются. К телефону же он не подходит. Бёртон влез в свой черный «эльдорадо» и с ревом понесся по разъезженным колеям к воротам.

Выехав на Прибрежную трассу, чтобы кругом добраться до центрального въезда на ранчо (будь он проклят, если станет гробить «кадиллак», гоня его две мили коровьими тропами), он заметил, как что-то метнулось в лучах фар, и резко дал по тормозам. Противоблокираторы забились в истерике, и «кэдди» замер, едва не сбив женщину в белом облачении церковного хора. Там их был целый выводок -- они растянулись цепочкой и брели по шоссе, прикрывая от ветра свечи в руках. Они даже не подняли голов -- прошли мимо, точно в трансе.

Бёртон опустил стекло и высунул голову:

-- Эй, вы что тут делаете? Сейчас пять утра.

Лысоватый мужчина в облачении размера на три меньше, чем следует, поднял взор и с блаженной улыбкой ответил:

-- Нас призвал к себе Дух Святой. Мы идем на Его зов. -- И побрел дальше.

-- Ну да -- тогда стучите громче, а то не проснется! -- заорал ему вслед Бёртон, но никто не обратил внимания.

Шериф тяжело рухнул на сиденье и стал дожидаться конца процессии. Там были не только люди в церковных одеждах, но стареющие хиппи в джинсах и походных сапогах, полдюжины юных карьеристов в лучших воскресных костюмах и даже один щупленький парнишка в оранжевой тоге буддистского монаха.

Бёртон взял с пассажирского сиденья «дипломат» и щелкнул замками. Фальшивые паспорт, водительские права, карточка социального обеспечения, накладная борода и билет на Кайманы -- его платиновый парашютный комплект, который он возил с собой всегда. Возможно, настало время линять.

Живодер

Ну вот, Кормилец наконец завел себе сучку, думал Живодер. Наверное, потому, что на нем остался запах этих жеваных коров. Живодера так и подмывало самому поваляться в той жиже, но он боялся, что Кормилец станет на него орать (а этого он терпеть не мог). Но так даже лучше -- ехать в новой машине с Кормильцем и его сучкой, а также с Длинным, от которого всегда пахнет горелыми сорняками и который иногда дает ему гамбургеры. Живодер выглядывал в окошко и вилял хвостом, то и дело шлепая Тео по физиономии.

Вот -- остановились. Ох, только бы его забыли в машине. Вот была бы красота -- сиденья тут хорошо жевать, к тому же на вкус они -- как коровы. Но нет, выпустили и велели идти следом к маленькому домику. Дверь открыл Старик, и живодер поздоровался с ним как обычно -- мокрым носом в пах. Старик почесал ему за ушами. Живодеру он нравился. От него пахло псиной, которая выла всю ночь. Когда Живодер оказывался с ним рядом, ему тоже хотелось выть -- он и завыл, наслаждаясь печальным звуком собственного голоса.

Кормилец велел ему заткнуться.

Старик сказал:

-- Я, кажется, знаю, каково тебе.

Все зашли внутрь, а Живодера оставили на крыльце. Все нервничали -- Живодер знал по запаху, -- поэтому долго внутри сидеть не станут. А у него тем временем -- много дел. Двор был большой, много кустиков, где другие собаки наоставляли ему записок. На все нужно ответить, поэтому каждая удостаивалась лишь коротенькой струйки. Собачья электронная почта.

Он успел обработать лишь половину, когда все снова вывалили наружу.

Длинный сказал:

-- Так вот, мистер Джефферсон, мы обязательно найдем чудовище, и нам бы не помешала ваша помощь. Вы -- единственный, кто его видел.

-- Ох ты ж, -- ответил Старик, -- я полагаю, вы его узнаете, когда увидите. И помощь вам моя ни к чему.

От всех запахло печалью и страхом, и Живодер уже не смог сдержаться. Он испустил обреченный вой и держал ноту до тех пор, пока Кормилец не схватил его за ошейник и не втащил в машину. У Живодера возникло нехорошее предчувствие -- они, наверное, поедут в то место, где опасно.

Тревога, Кормилец, предупредил он. В тесном «мерседесе» от его лая закладывало уши.

Эстелль

Убирая со стола чайные чашки и швыряя их в раковину, Эстелль кипела от злости. Две разбились, и она выматерилась про себя, потом повернулась к Сомику. Тот сидел на кровати и тихонько перебирал струны «Нэшнл», напевая «Пешеходный Блюз».

-- Ты мог бы им помочь, -- сказала Эстелль.

Сомик посмотрел на гитару и промурлыкал себе под нос:

-- Одна старая хрычовка смотрит на меня зверьём.

-- Нет ничего благородного в том, что ты пользуешься своим искусством, чтобы сбежать от реальности. Нужно было им помочь.

-- Одна старая хрычовка, Боже, -- она смотрит на меня зверьём.

-- Не смей меня игнорировать, Сомик Джефферсон. Я с тобой разговариваю. Люди в этом городе отнеслись к тебе по-доброму. Ты должен был им помочь.

Сомик откинул голову и пропел потолку:

-- И никак ей не втемяшишь, Боже, что -- её, а что -- моё.

Эстелль сдернула с сушилки над раковиной сковородку, подскочила через всю комнату к Сомику и замахнулась, целя реактивным ударом прямо в лысину:

-- Давай-давай -- только спой еще один куплет про свою «старую хрычовку», Сомик. Просто интересно, что рифмуется с «дать по башке»?

Сомик отложил гитару и нацепил черные очки.

-- А ты знаешь -- говорят, ведь это женщина отравила Роберта Джонсона?

-- А ты не знаешь случайно, чем именно? -- Эстелль отнюдь не улыбалась. -- Я как раз список покупок составляю.

-- Ёпть, женщина, ну почему ты со мной так разговариваешь? Я же с тобой только по-хорошему всегда.

-- А я -- с тобой. Поэтому ты и поешь про свою старую хрычовку, да?

-- Если про «старую милашку» петь, звук не тот.

Эстелль опустила сковородку. В ее глазах стояли слезы.

-- Ты помоги им, а когда все кончится, останешься здесь. Будешь свою музыку играть, я -- картины писать. Люди в Хвойной Бухте любят твою музыку.

-- Люди здесь со мной на улицах здороваются, в банку слишком много чаевых кладут, выпивкой угощают -- а блюза-то на мне больше нету.

-- И поэтому ты готов машину свою раскурочить, идти хлопок в поля собирать, пристрелить кого-нибудь в Мемфисе -- только чтобы блюз себе вернуть? Ради чего?

-- Это то, что я делаю. Ничего другого я не знаю.

-- Ты ничего другого никогда и не пробовал. Я -- вот она, я настоящая. Неужели так плохо, что у тебя есть теплая постель, в которой можно спать с той, кто тебя любит? Там, снаружи, для тебя ничего нет, Сомик.

-- Там снаружи дракон этот есть. И он всегда там будет.

-- Так выйди же к нему. В прошлый раз ты от него сбежал.

-- А тебе что за дело?

-- Да потому что я слишком трудно открывала тебе свое сердце -- после всего, что со мною было. И трусов терпеть не собираюсь.

-- Ну что ж, зови меня как знаешь, мамочка.

Эстелль отвернулась и снова ушла на кухню.

-- Тогда тебе лучше уйти.

-- Только шляпу заберу, -- ответил Сомик. Он защелкнул гитарный чехол, схватил со стола свою шляпу и через секунду в доме его уже не было.

Эстелль уперлась взглядом в дверь. А когда услышала урчание «универсала», опустилась на пол и почувствовала, как некогда теплое будущее черной кляксой припечатало ее к половицам.

А тем временем на ранчо

Пещера находилась в самом низу склона холма -- меньше чем в миле от хижины Тео. Узкое отверстие выходило на широкую прибрежную террасу, поросшую травой, за нею -- Тихий океан. Внутри ход вел в огромный зал величиной с собор, где гулко отдавались удары прибоя. Стены были истыканы окаменевшими морскими звездами и трилобитами, а каменный пол покрыт налетом из гуано летучих мышей и кристаллов морской соли. Когда Стив заходил сюда последний раз, она располагалась под водой, и он провел в ней очень приятную осень, питаясь серыми китами, которые мигрировали вдоль побережья -- в Баху выводить потомство. Сознательно он пещеру, конечно, не помнил, но когда почувствовал, что Молли ищет, где бы укрыться, карта в его мозгу, уже давно стертая до инстинкта, подсказала, куда идти.

С тех пор, как они поселились в пещере, Стива охватила черная тоска, передавшаяся Молли. Несколько раз она применяла газонокосилку, чтобы приободрить Морского Ящера, но теперь в секс-машине кончился бензин, а у нее на внутренних сторонах бедер началось раздражение от постоянных бичеваний языком. Молли не ела уже два дня, и даже Стив отказывался прикасаться к коровам (точнее, мясным бычкам породы «черный энгус», поскольку Молли уже знала, что молоко он не переваривает).

С самого появления Морского Ящера Молли пребывала в состоянии контролируемой эйфории. Все ее беспокойство насчет собственного душевного здоровья растаяло, и она слилась со Стивом в том дзэнском мгновении, которое и есть вся жизнь животного. Но после того сна и кошмарного самоосознания, снизошедшего на Стива, понятие об их биологической несовместимости начало всплывать на поверхность разума Молли, точно форель на приманку.

-- Стив, -- сказала она, опираясь на палаш и глядя прямо в его баскетбольный глаз, -- от твоего дыхания стервятники на говновозке дохнут.

Морской Ящер вместо того, чтобы перейти к обороне (к счастью для Молли, поскольку Стив мог придумать единственный способ обороны -- откусить ей ноги), жалко заскулил и попытался засунуть голову под переднюю лапу. Молли тотчас пожалела о своей бестактности и попыталась загладить вину:

-- Ох, я же знаю, что ты не виноват. Может, кто-нибудь и торгует «Тик-Таками» величиной с кресла. Ничего, переживем. -- Но говорила она неискренне, и Стив это почувствовал. -- Может быть, нам следует чаще появляться на людях, -- добавила она.

Снаружи занялась заря, и солнечный лучик проник в пещеру, будто фонарик легавого в дымный бар.

-- Может, искупаемся? -- предложила Молли. -- Твои жабры, кажется, заживают.

Как она узнала, что наросты у него на шее, похожие на кроны деревьев, -- жабры, Молли и сама толком не понимала. Видимо, невербальная коммуникация, посредством которой так часто общаются влюбленные.

Стив поднял голову, и Молли подумала, что мысль искупаться ему понравилась, но тут она заметила, что вход в пещеру закрыла какая-то тень. Она подняла взгляд: у входа в собор стояло полдюжины человек в церковных облачениях.

-- Мы пришли предложить жертву, -- с трудом выговорила одна женщина.

-- И среди вас наверняка нет ни одной мятной таблетки, -- вздохнула Молли.

ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ

Тео

Кафе «Г. Ф.» было переполнено утренним старичьем, хлебавшим кофе. Тео быстро выпил три чашки, отчего его заколотило только сильнее. Вэл с Гейбом заказали одну на двоих булочку с корицей, и теперь Вэл кормила Гейба кусочками, будто здоровый мужик дожил до средних лет, получил две ученые степени, но сам есть так и не научился. Тео хотелось только одного -- разбомбить кого-нибудь горькими кусками своего возмущения.

-- Я надеюсь, что присутствие этой твари никак не повлияло на то, как я сейчас себя чувствую, -- сказала Вэл, слизывая с пальцев помадку.

Точно, подумал Тео. То, что ты выскребла мозги и так неоднократно выпотрошенному городскому населению, а попутно совершила несколько уголовных преступлений, не должно омрачать тучками парад твоей любви. Вместе с тем, на службе Тео придерживался теории «искреннего заблуждения» и честно полагал, что она действительно хотела исправить зло, перестав выписывать своим больным лекарства. Поэтому несмотря на то, что сейчас Вэл раздражала его, как ежовый суппозиторий, он был с собой достаточно прям, чтобы признать: он просто ревнует к тому, что она обрела с Гейбом. А уже после этого осознания его начал раздражать и сам Гейб.

-- Ну, что будем делать, Гейб? Усыпим эту тварь? Пристрелим? Что?

-- Если допустить, что она существует…

-- Допусти, -- фыркнул Тео. -- Боюсь, если ты станешь дожидаться еще каких-то улик, чтобы узнать все наверняка, нам придется искать для твоей задницы донора, потому что твою она откусит.

-- Чего ты злишься, Тео? Я просто разумный скептик, как и любой исследователь.

-- Тео, -- вмешалась Вэл. -- Я могу выписать вам рецепт на «валиум». Лекарство облегчит симптомы отвыкания.

Тео презрительно хмыкнул. Презрительно хмыкал он нечасто, поэтому получилось у него хорошо: Вэл и Гейб испугались, что он сейчас отхаркнет комком волос.

-- С тобой все в порядке? -- спросил Гейб.

-- Все превосходно. Я просто хмыкнул.

-- Над чем?

-- Добрый доктор хочет выписать мне рецепт на «валиум», чтобы Уинстон Краусс отоварил меня леденцами.

-- Об этом я забыла, -- сказала Вэл. -- Простите меня.

-- Похоже, проблем у нас -- в ассортименте, а у меня нет ни малейшего представления, с какой начать.

-- В ассортименте? -- переспросил Гейб.

-- Воз говна и маленькая тележка, -- пояснил Тео.

-- Я знаю это слово, Тео. Я просто не могу поверить, что оно прозвучало из твоих уст.

Вэл расхохоталась над таким проявлением чувства юмора Гейба. Тео уничтожил ее взглядом.

Дженни, почти в таком же раздражении, как и Тео, от того, что ночью ей пришлось запирать ресторан, а утром -- отпирать, поскольку утренняя официантка позвонила и сказалась больной, подошла с добавкой кофе.

-- Это же твой босс вон там подъехал, правда, Тео? -- спросила она, кивая на дверь. В окно Тео увидел, как из своего черного «эльдорадо» вылезает шериф Джон Бёртон.

-- Черный ход есть? -- В глазах Тео застыла мольба.

-- Конечно -- через кухню и кабинет Говарда.

Через секунду Тео уже летел через кухню; обернувшись он заметил, что Вэл с Гейбом, ничего не поняв, сидят, по-прежнему уставясь друг на друга. Он снова вбежал в зал и шлепнул по столу ладонью. Парочка глянула на него так, точно он стряхнул с них лохмотья прекрасного сна.

-- Внимание, -- сказал Тео, стараясь не повышать голос. -- Сюда идет шериф, так? Мой босс? Опасный торговец наркотиками? А мы -- преступники. И сейчас мы побежим отсюда через черный ход? Ну? Алло?

-- Я не преступник, -- ответил Гейб. -- Я биолог.

Тео схватил его за рубашку и ринулся в кухню, волоча биолога за собой. Преступная психиатриса замыкала ряды.

Шериф

-- Я ищу Бетси Батлер, -- сказал Бёртон, распахивая бумажник с бляхой, будто кто-то в округе мог не узнать его по белому «стетсону» и костюму от Армани.

-- Чего она натворила? -- спросила Дженни, стратегически располагаясь между шерифом и кухонной дверью.

-- Вас это не касается. Мне нужно с ней поговорить.

-- Ну а я в зале работаю одна, поэтому если хотите побеседовать, бегайте за мной, а то я не успею.

-- Я не с вами хочу побеседовать.

-- Отлично. -- Дженни повернулась к шерифу спиной и направилась к стойке ставить свежий кофейник.

Бёртон поплелся следом, подавив желание придушить ее борцовским захватом.

-- Вы знаете, где она живет?

-- Да, -- отозвалась Дженни. -- Но ее нет дома.

Она заглянула в раздаточное окно и убедилась, что Тео и его банда благополучно выбрались из кабинета Говарда. Лицо шерифа багровело.

-- Прошу вас. Не могли бы вы мне сообщить, где живет Бетси Батлер?

Дженни подумала, что этого парня можно спокойно морочить еще минут десять, но, похоже, такой необходимости нет. А кроме этого, она злилась на Бетси за то, что та не вышла на работу.

-- Она позвонила сегодня утром и сказала, что у нее духовные обстоятельства. Так и сказала, между прочим. Грипп я еще могу понять, но мне приходится подряд вторую смену трубить после вчерашней ночи из-за ее духовных обстоятельств...

-- Где Бетси Батлер? -- рявкнул шериф.

Дженни отскочила. Того и гляди за пистолетом полезет. Неудивительно, что Тео так рванул через черный ход.

-- Она сказала, что отправляется с группой единоверцев на ранчо «Пивбар». Якобы их призывает к себе дух принести ему жертву. Чудные дела творятся, да?

-- А Джозеф Линдер с нею был?

-- Про Бетси и Джозефа никому знать не положено.

-- Мне положено и я знаю. Он отправился с ней?

-- Этого она не сказала. Она вообще была немножко не в себе.

-- Тео Кроу сюда заходит?

-- Иногда. -- Никакой информации этому уроду Дженни выбалтывать не собиралась. Грубиян, мерзавец, а «Арамисом» облился так, что и скунс задохнется.

-- Сегодня был?

-- Сегодня не видела.

Без единого слова Бёртон развернулся и протаранил дверь ресторана к своему «кадиллаку». Дженни зашла на кухню. Гейб, Вэл и Тео стояли у огромных сковородок, стараясь не попадаться под ноги двум поварам, переворачивавшим яичницы и оладьи.

Гейб показал на заднюю дверь:

-- Заперто.

-- Он ушел, -- ответила Дженни. -- Искал Бетси и Джозефа, но про тебя, Тео, тоже спрашивал. Наверное, поехал в «Пивбар» искать Бетси.

-- А что Бетси забыла на ранчо?

-- Какую-то жертву принести. Этой девочке нужна серьезная помощь.

Тео обернулся к Вэл.

-- Дайте мне ключи от вашей машины. Я еду за ним.

-- А мне так не кажется, -- ответила психиатр, пряча за спину сумочку.

-- Прошу вас, Вэл. Мне нужно знать, что он там затеял. Здесь речь о моей жизни.

-- А здесь -- о моем «мерседесе». И вы его не заберете.

-- У меня пистолеты, Вэл.

-- Да, но «мерседеса» у вас нет. Он мой.

Гейб посмотрел на нее так, точно она выдавила ему в глаза грейпфрут.

-- Ты действительно не хочешь давать Тео «мерседес»? -- Голос его был пресен от разочарования. -- Это же всего лишь машина.

На Вэл смотрели все, даже два повара, упитанные мексиканцы, которые до сего момента отказывались признать существование незваных пришельцев. Вэл залезла в сумочку, вытащила ключи и протянула Тео так, будто возлагала на алтарь собственное дитя.

-- А как же мы домой доберемся? -- спросил Гейб.

-- Идите в «Пену Дна» и ждите меня там. Либо я вас заберу, либо позвоню по сотовому и скажу, что происходит. Много времени это не займет. Не должно. -- С этими словами Тео выбежал из кухни.

Через несколько секунд Вэлери Риордан содрогнулась от визга колес. Тео выехал с парковки ресторана.

Живодер

Живодеру, как и любой собаке, нравилось гоняться за автомобилями. Больше того -- удирать у них не очень хорошо получается, особенно если сам едешь в другой машине. Но несмотря на весь восторг погони, Живодеру было неспокойно. Когда он увидел, как Длинный несется к машине, то решил, что Кормилец сейчас тоже выйдет. Но вместо этого они сейчас от Кормильца только удалялись, а к опасности -- наоборот приближались. Живодер ее чувствовал. Он скулил и метался по заднему сиденью «мерседеса», оставляя отпечатки носа на стеклах, потом перепрыгнул вперед и высунул голову из пассажирского окна. В реактивных порывах ветра, трепавших его уши, не было радости -- одна опасность. Он гавкнул и царапнул дверцу, предостерегая Длинного, но в ответ его рассеянно почесали за ухом, поэтому он забрался Длинному на колени, где, по крайней мере, было чуточку безопаснее.

Шериф

Бёртон впервые заметил у себя на хвосте «мерседес», когда выезжал на Прибрежную трассу. Неделю назад он бы и внимания не обратил, но теперь в каждом дереве видел личного врага. Администрация по контролю за наркотиками на «мерседесе» ездить бы не стала, ФБР -- тоже. А вот мексиканская мафия -- может. Если не считать его личного бизнеса, они торговали метом по всему Западному побережью. Сейчас, наверное, решили прибрать к рукам всё. Вот, значит, как исчезли Линдер, Кроу и парни из лаборатории -- да только всё как-то подозрительно чисто у них вышло. Трупы они бы оставили в назидание, они бы спалили хижину Тео, а не только грядку с коноплей.

Шериф вытащил свою девятимиллиметровую «беретту» из кобуры и положил рядом на сиденье. В багажнике у него лежала винтовка, но с таким же успехом она могла бы лежать и в Канаде. Если в машине двое или меньше, то снять их можно. А если больше, то у них наверняка «узи» или автоматы «мэк-10», и ему конец. Мексиканцы любят групповую стрельбу по бегущей мишени. Бёртон быстро свернул с трассы и остановился в квартале по боковой улочке.

Тео

Ну почему он не высадил Живодера у ресторана? Разобраться с электрическим приводом, регулировавшим высоту сиденья, он не смог, поэтому и так ехал, обхватив ногами руль, а теперь на коленях у него сидел восьмидесятифунтовый пес. К тому же приходилось постоянно вертеть головой, чтобы не упустить «кэдди» Бёртона.

«Кадиллак» резко свернул с трассы. Тео удалось обогнуть угол без визга покрышек. К тому времени, как он смог что-то разглядеть из-за башки Живодера, «кэдди» стоял в пятидесяти ярдах впереди. Тео быстро нырнул лицом на пассажирское сиденье и призвал на помощь всю СИЛУ «Звездных войн», чтобы она взяла руль в свои руки, когда они проедут мимо «кадиллака».

Шериф

Шериф Джон Бёртон был готов лицом к лицу встретиться с агентами Администрации, совершить скоростной побег, даже к перестрелке с мексиканскими наркодилерами был готов, если бы дело дошло до этого. Он гордился своей крутизной, гибкостью и считал себя неизмеримо лучше остальных людей, поскольку хладнокровно реагировал на любую опасность. Тем не менее, он совершенно не был подготовлен увидеть, что по улицам разъезжает «мерседес» с черным лабрадором за рулем. Его высокомерие сверхчеловека съежилось в пожамканную горошину, когда он с отвисшей челюстью разглядывал проезжавший мимо автомобиль. «Мерседес» вильнул, сворачивая на следующем перекрестке, подпрыгнул на поребрике и скрылся за живой изгородью.

Шериф не относился к людям, не доверяющим собственным органам чувств, -- если он что-то видел, он это видел, -- поэтому мозг его сразу переключился в режим политика, подшивающего пережитый опыт к делу.

-- Вон то вон там, -- вслух произнес он, -- и есть причина, по которой я никогда не стану поддерживать законопроект о выдаче собакам водительских прав.

Однако несомненные политические факты немногого будут стоить, если он не доберется до Бетси Батлер и не выяснит, что произошло с его призовым нарко-тяжеловозом. Шериф развернулся и снова направился к Прибрежной трассе, на которой немного внимательнее обычного присматривался к водителям попадавшихся навстречу транспортных средств.

Молли

Собралось их человек тридцать. Шестеро выстроились у входа в пещеру, остальные сгрудились за ними, пытаясь заглянуть внутрь. Молли узнала говорившую -- глупенькая официантка из кафе «Г. Ф.». Лет двадцати пяти, короткие светлые волосы и фигура, обещающая к сорока превратиться в грушу. Под церковной хламидой на ней были джинсы и кроссовки.

-- Ты -- Бетси из «Г. Ф.», правильно? -- спросила Молли, опираясь на меч.

Та, наконец, узнала Молли:

-- Ой, вы же чокну...

Молли предостерегающе подняла меч:

-- Веди себя прилично.

-- Простите, -- ответила Бетси. -- Мы пришли на зов. Я просто не ожидала вас здесь увидеть.

К Бетси сзади шагнули две пастельные барышни из церкви, которых Молли отгоняла от трейлера-дракона.

-- А нас помните?

Молли покачала головой:

-- И что, по вашему мнению, вы все здесь делаете?

Те переглянулись, словно этот вопрос раньше не приходил им в головы. Они вытянули шеи и прищурились, стараясь разглядеть что-нибудь во тьме собора у Молли за спиной. Стив свернулся в глубине пещеры калачиком и дулся на весь белый свет.

Молли повернулась и обратилась во мрак:

-- Стив, ты приволок этих людей сюда? И что ты себе думал, интересно?

Из темноты раздалось низкое хныканье. Толпа у входа зашепталась. Неожиданно вперед вышел какой-то мужчина и оттолкнул Бетси в сторону. На вид ему было лет сорок, одет в африканскую дашики, хаки и грубые ботинки. Его длинные волосы были забраны бисерной повязкой, чтобы не падали на лицо.

-- Эй, чувиха, вам нас не остановить. Тут чего-то особенное и типа очень духовное происходит, так неужели какая-то ненормальная не даст нам в этом потусоваться? Не загораживай вход.

Молли улыбнулась.

-- Так вы, значит, хотите в этом участвовать, да?

-- Спрашиваешь, -- ответил мужик. Остальные у него за спиной закивали.

-- Прекрасно. Тогда выверните все карманы, прежде чем зайдете внутрь. Оставьте все снаружи -- ключи, бумажники, деньги, всё.

-- А чего ради? -- возмутилась было Бетси.

Молли шагнула вперед и вонзила меч в землю прямо у девушки между ног:

-- Тогда ладно. Все голышом.

-- Что?

-- Одетыми туда никто не войдет. Раздевайтесь.

Поднялся ропот, но низенький азиат с выбритой головой скинул свою шафрановую тогу, шагнул вперед и низко поклонился Молли, показав остальным паломникам голый зад.

Молли сокрушенно покачала головой:

-- А я думала, что у вас котелки лучше варят. -- Потом обернулась во тьму и крикнула: -- Эй, Стив, держи хвост морковкой -- я привела тебе на завтрак китайскую еду.

ДВАДЦАТЬ ШЕСТЬ

Вэл и Гейб вошли в бар и остановились у мигающего огоньками китайского бильярда, чтобы глаза привыкли к темноте. Вэл наморщила нос от похмельного духа застоявшегося пива и табачного дыма. Гейб сощурился на липкий пол, полагая распознать на нем какие-нибудь интересные формы жизни.

В «Пене Дна» утро было самым темным временем суток. Там стоял такой мрак, что тусклые контуры стойки, казалось, всасывали с улицы свет всякий раз, когда кто-нибудь открывал дверь. Дневные завсегдатаи в этом свете ежились и шипели, точно от мазков солнца могли испариться прямо со своих табуретов. За стойкой с мрачной, хотя и немного шаткой решимостью перемещалась Мэвис -- она прихлебывала кофе из кружки цвета болотной кикиморы, а с губы у нее свешивалась экстра-длинная сигарета «тэрритон» и, точно пудель-невидимка дымящимися какашками, осыпала продолговатыми столбиками пепла ее свитер. Она расставляла по незанятому изгибу стойки рюмашки дешевого бурбона, выравнивая их, словно на расстрел. Каждые две-три минуты в бар заходил какой-нибудь старикан -- согбенный, в мешковатых штанах, опираясь на трость с подпорками или последнюю надежду безболезненной смерти, -- взбирался на свободный табурет, обхватывал рюмашку заскорузлой от артрита клешней и тряско подносил к губам. Эти рюмашки лелеяли -- не опрокидывали залпом, и к тому времени, как Мэвис допила первую кружку кофе, изгиб ее стойки походил на очередь в преисподнюю: одни скрюченные, одышливые человеческие развалины.

«Не желаете ли подкрепиться? Вам придется немного подождать. Костлявая сейчас примет вас.»

Время от времени одна из рюмашек оставалась нетронутой, а табурет -- незанятым, и Мэвис часок выжидала, а потом передвигала сосуд следующему дневному завсегдатаю и вызывала на поиски прогульщика Тео. Чаще всего все заканчивалось тем, что по городку скользила карета скорой помощи -- тихонько, будто стервятник на труповозке, -- и Мэвис узнавала скорбную новость, когда Тео приоткрывал дверь в бар, качал головой и шел дальше по своим делам.

-- Эй, выше носы, -- говорила в таких случаях Мэвис. -- Вы ж дармовую выпивку за него получили? А табурет недолго пустовать будет.

Ибо дневные завсегдатаи и были всегда, и будут всегда. Следующее пополнение обычно подтягивалось к девяти -- мужики помоложе, которые мылись и брились раз в три дня, а все время проводили вокруг бильярдного стола, поглощая дешевое разливное пиво и не сводя лазерных прицелов своих взоров с зеленого сукна, точно рассчитывая поймать в них блики собственной жизни. Когда-то у них были жены и работа -- а теперь остались мечты о фантастическких ударах и хитрых стратегиях. Когда же мечты и взгляды тускнели, они перемещались на табуреты у стойки, к дневным завсегдатаям.

По иронии судьбы, дух отчаянья, витавший над дневными завсегдатаями, бодрил Мэвис тем возбуждением, какое она в последний раз испытала, когда шарахнула фараона своей Луисвилльской Дубиной. Стоило ей вытащить из запасника бутылку «Старых Теннисок» и разлить по рюмашкам, выстроившимся вдоль стойки, как ее позвоночник пробивало молнией электрического отвращения, и она поскорее ковыляла к другому углу стойки и тормозила там, переводя дыхание, пока ее стерео-кардиостимуляторы не приходили к согласию и не возвращали пульс к нормальной частоте ниже красной отметки. Точно ставишь смерти сливку на нос, точно вешаешь кобре на голову табличку «Пни меня», и тебе это сходит с рук.

Гейб и Вэл следили за ритуалом со своего наблюдательного поста у китайского бильярда. Вэл держалась настороже -- дожидалась мига, когда можно будет подойти к стойке и спросить, не звонил ли Тео. Гейб же, как обычно, был социально неуклюж.

Мэвис вернулась на исходную позицию у кофейника, предположительно избежав лап смерти, и окликнула парочку:

-- А вы двое выпить чего хотите или просто на витрину глазеете?

Гейб подвел Вэл к стойке.

-- Два кофе, пожалуйста.

Он быстро взглянул на Вэл, рассчитывая на одобрение, но та не сводила глаз с Сомика, сидевшего напротив Мэвис в конце стойки. Чуть дальше устроился еще кто-то -- невероятно костлявый субъект с такой бледной кожей, что та казалась полупрозрачной в дыму от сигареты Мэвис.

-- Здравствуйте, э-э... мистер Сом, -- сказала Вэл.

Сомик, буравивший взглядом рюмашку с бурбоном, поднял голову и натянул улыбку на лицо, в котором сквозила виноватая скорбь.

-- Моя фамилия Джефферсон, -- ответил он. -- А зовут меня Сомиком.

-- Извините.

Мэвис взяла на заметку новую парочку. Гейба она узнала, он частенько заходил с Теофилусом Кроу, а вот женщина -- лицо для нее новое. Она поставила кружки перед Гейбом и Вэл.

-- Мэвис Сэнд, -- представилась она, но руки не протянула. Уже много лет она не здоровалась ни с кем за руку, поскольку от рукопожатий у нее разыгрывался артрит. Теперь же, с новыми титановыми суставами и тягами, она просто боялась расплющить нежные фаланги пальцев своей клиентуры.

-- Прошу прощения, -- отозвался Гейб. -- Мэвис, это доктор Вэлери Риордан. У нее здесь в городе психиатрическая практика.

Мэвис отступила на шаг, и Вэл заметила, как фокусируется аппарат в ее глазу: когда на него попал свет от бильярдного стола, глаз вспыхнул красным огоньком.

-- Польщена, -- промолвила Мэвис. -- Вы знакомы с Говардом Филлипсом? -- И она кивнула в сторону долговязого дистрофика, сидевшего в углу.

-- Это Г.Ф., -- подсказал Гейб. -- Из кафе «Г. Ф.».

Говарду Филлипсу могло быть и сорок, и шестьдесят, и семьдесят: судя по живости его лица, он вообще мог бы умереть молодым. На нем был черный костюм девятнадцатого века, вплоть до башмаков с пряжками, и он сосал из стакана крепкий портер «Гиннесс», хотя, похоже, вот уже много месяцев не потреблял вообще никаких калорий.

Вэл вымолвила:

-- Мы только что из вашего ресторана. Очень славное местечко.

Не меняясь в лице, Говард произнес:

-- Как психиатра вас беспокоит, что Юнг симпатизировал нацистам? -- Говорил он с невыразительным британским аристократическим акцентом, и Вэл смутно показалось, что на нее плюнули.

-- Просто солнечный зайчик -- наш Говард, -- вмешалась Мэвис. -- Похож на смерть, правда?

Говард прочистил горло:

-- Мэвис может смеяться над смертью, поскольку все ее смертные части уже заменены механическими.

Мэвис заговорщицки склонилась к Гейбу и Вэл, точно хотела поведать им секрет, хотя голос при этом повысила -- чтобы Говарду было слышно:

-- Он у нас уже десять лет так чудит -- и практически не просыхает.

-- Я надеялся привить себе вкус к настойке опия, в традиции Байрона и Шелли, -- ответил тот. -- Но доставать это вещество, мягко говоря, -- непросто.

-- Да, тот месяц, когда ты пил «найквил» со льдом, тебе тоже не сильно-то помог. Он, бывало, сидя падал с табурета или спал, вот так же выпрямившись, часа по четыре, а потом просыпался и допивал. Но должна сказать тебе, Говард, -- ты ни разу не кашлянул. -- И снова Мэвис перегнулась к ним через стойку. -- Иногда он притворяется, что у него чахотка.

-- Я уверен, что нашего доброго доктора не интересуют подробности моего злоупотребления наркотическими веществами, Мэвис.

-- На самом деле, -- встрял Гейб, -- мы просто ждем звонка от Тео.

-- А мне кажется, я бы предпочла кофе «кровавую Мэри», -- сказала Вэл.

-- Ни за какими монстрами гоняться вы меня не уговорите, даже не пробуйте, -- сказал Сомик. -- На меня тут блюза напрыгнуло, и мне сейчас некогда -- мне выпивать нужно.

-- Не жуй сопли, Сомик, -- сказала Мэвис, смешивая Вэл коктейль. -- Подумаешь -- монстры. У нас вон с Говардом один свой имеется, а, Говард?

-- Прогулка в пресловутом парке, -- ответил Говард.

Сомик, Вэл и Гейб просто таращились на Говарда и ждали продолжения.

Мэвис сказала:

-- И в запой ты, конечно, ударился сразу после нее, так?

-- Без остановки, -- подтвердил Говард.

Тео

Пока Тео пытался удержаться на безопасном расстоянии от «кадиллака» шерифа, который свернул на ранчо, ему пришло в голову, что его так и не научили висеть у кого-нибудь на хвосте. Он никогда ни за кем никогда не шпионил. Ладно, допустим, в середине семидесятых он полгода катался по стране за «Грейтфул Дэд», но там все было просто: держись каравана крашенных вручную маек и не волнуйся, что тебя прикончат, если узнают, что ты за ними следишь (конечно, если не считать Алтамонта⁽²¹⁾). Кроме этого, Тео осознал, что у него нет ни малейшего представления, зачем он вообще едет за Бёртоном. Правда, гонять за шерифом выглядит агрессивнее, чем подыхать от беспокойства, свернувшись калачиком на диване.

Черный «кэдди» въехал в ворота для скота, которые вели на прилегавший к океану участок ранчо. Тео притормозил под прикрытием шеренги эвкалиптов, не выпуская из виду шерифа. Травянистая терраса, спускавшаяся к пляжу, была слишком открытой, чтобы незаметно последовать за Бёртоном. Пришлось пережидать, пока «кадиллак» не скроется за вершиной следующего холма примерно в полумиле от дороги, прежде чем ехать дальше. Тео видел, как «кэдди» переваливается по рытвинам, взбираясь наверх: грязь летела из-под передних колес. Он вдруг пожалел, что не поехал на красном вседорожнике. «Мерседесу» с задним приводом, наверное, туда не взобраться вообще.

Когда «кэдди» перевалил через гребень, Тео вырулил из-за деревьев и на полной скорости рванул через ворота на поле. Высокая трава хлестала по днищу изделия германских автопромышленников, колеи и ухабы сотрясали Тео, а Живодера швыряли по всему салону, как плюшевого мишку. По инерции они влетели на первый склон. Оказавшись почти на гребне, Тео сбавил газ, и «мерс» практически остановился. Тео вдавил педаль, и задние колеса вгрызлись в грязь. Застрял.

Тео оставил Живодера и ключи в машине, а сам побежал наверх. Вид открывался больше чем на милю вокруг: на востоке -- какие-то скалы у линии деревьев, на западе -- океан, а прямо к северу -- прибрежная терраса. Она изгибалась вдоль береговой линии и терялась из виду. К югу же... так, с юга он сам пришел. На юге ничего нет -- только его хижина, а за ней -- подпольная лаборатория в ангаре. Не видно отсюда только черного «кадиллака».

Он проверил батарею сотового телефона и оба пистолета -- заряжены -- и пешком направился к скалистому обрыву. Только там и мог прятаться «кадиллак». Значит, там должен быть и Бёртон.

Через двадцать минут он стоял у подножия скал, обильно потея и стараясь перевести дух. Ну, по крайней мере, дыхалка восстановится, раз он больше траву не курит. Он нагнулся, уперев руки в колени, и стал шарить взглядом по скалам -- не шевельнется ли что-нибудь. Это вам не мягкие осадочные породы, оставленные за миллионы лет отступающим океаном. Эти отвесные зазубренные уроды походили на серые клыки -- точно десны земной коры обнажили их, когда какой-нибудь вулкан в очередной раз неистово рыгнул, и вся почва ахнула вниз. Лишайники и чайки обгадили все скалы, а кусты и чахлые кипарисы, покрытые древесным креозотом, тут и там пытались зацепиться корнями за расщелины.

Здесь где-то должна быть пещера, но Тео ни разу ее не видел и сомневался, что в ней может поместиться «кадиллак». Он старался не высовываться, перемещаясь по краю обрыва за камнями -- в надежде углядеть краешек черного бампера. Потом вытащил служебный револьвер и, огибая очередной камень, сначала тыкал вперед стволом. Вскоре Тео сменил стратегию: его маневры слишком напоминали поход с фанфарами и флагами. Теперь перед тем, как заглянуть за каменный выступ, он почти пластался по земле: если Бёртон его услышал, то целиться будет в голову. Провалы в шпионском образовании Тео и опыте ведения боевых действий углублялись с каждым шагом. Он просто не родился филером.

Тео рывком пересек узкую тропинку между двумя скальными клыками и собрался было заглянуть за следующий поворот, как нога его соскользнула, и вниз, с лязгом бутылочных осколков, понеслась маленькая лавина. Тео замер и затаил дыхание, прислушиваясь, не шевельнется ли что среди валунов. Но в отдалении только бился о скалы прибой, да низко свистел морской ветер. Тео осмелился все же заглянуть за камень, но спрятаться обратно уже не успел. Металлический щелчок курка, взведенного у самого затылка, прозвучал так, точно в позвоночник ему вогнали сосульку.

Молли

Молли перебирала кучки одежды, оставленные паломниками у входа в пещеру. Наличная выручка составила двести пятьдесят восемь долларов, пачку золотых банковских карточек и больше десятка пузырьков с антидепрессантами.

Голос у нее в голове произнес:

-- Да, столько медикаментов ты не видела с той поры, когда тебя запирали в палату строгого режима. И у них еще хватает наглости называть чокнутой тебя.

Закадровый голос вернулся, и Молли это совсем не понравилось. Последние несколько дней голова у нее соображала невероятно ясно.

-- Ага, здорово ты помогаешь вернуть моему душевному здоровью самоуважение, -- ответила она закадровому голосу. -- Мне больше нравилось, когда мы со Стивом были вдвоем.

Никто из паломников, кажется, не заметил, что Молли беседует сама с собой. Все они пребывали в каком-то трансе -- голые сидели полукругом перед Стивом, лежавшим в глубине пещеры, где было совсем темно. Голову ящер прикрыл передними лапами, а по бокам его бегали всполохи угрюмых расцветок -- грязно-оливковые, ржавые и настолько темно-синие, что казались скорее охвостьями цветов на сетчатке, чем подлинными красками.

-- Ох, ну да -- вы со Стивом, -- презрительно фыркнул закадровый голос. -- Идеальная пара, два величайших «бывших» всех времен. Он дуется, а ты грабишь тех, кто еще чокнутее тебя. И к тому же собираешься скормить их этой старой халтурной ящерице.

-- Вовсе нет.

-- Похоже, этот народ не выходил на солнышко и не разминался как следует с тех пор, как сбежал со школьного урока физкультуры. Если не считать того парня, что пришел в сапогах -- у него загар, как у Ганди, и взгляд изголодавшегося вегетарианца -- того и гляди, весь детский садик перережет, чтобы ножку плюшевого Пятачка с кислой капустой сожрать. Тебя совесть не мучает, что заставила их раздеваться и пресмыкаться перед этим пресмыкающимся?

-- Я думала, они после этого отгребут восвояси.

-- Эта ящерица тобой пользуется.

-- Мы заботимся друг о друге. А ты заткнись. Я пытаюсь думать.

-- Еще бы -- примерно так же, как у тебя это получалось до сих пор.

Молли яростно потрясла головой, чтобы закадровый голос выпал из сознания. Волосы хлестнули ее по лицу и плечам и вздыбились. Закадровый голос присмирел. Молли вытащила пудреницу из сумочки какой-то паломницы и посмотрелась в зеркальце. Да, полоумнее выглядеть сложно. Она приготовилась выслушать, что скажет по этому поводу закадровый голос, но комментария не последовало.

Молли попробовала вернуть себе то теплое чувство, что поселилось в ней после появления Стива, но чувства просто не было дома. Может, паломники сосут у Стива всю энергию? Может, волшебство выдохлось?

Она вспомнила, как сидела на террасе в Малибу и ждала продюсера, который только что ее трахнул, а вместо него появилась мексиканка-горничная со стаканом вина на подносе и извинениями: «Мистеру пришлось срочно поехать в студию, ему очень жалко, вы можете позвонить ему на следующей неделе, будьте добры». А парень Молли по-настоящему нравился. Она сломала лодыжку, пиная его запасной «феррари» у выезда с виллы, и все съемки следующего фильма пришлось глотать болеутоляющие, что в конце концов привело ее в реабилитационную клинику. От продюсера вестей больше не было.

Вот что такое -- когда тобой пользуются. А тут все иначе.

-- Это уж точно, -- саркастически заметил закадровый голос.

-- Шшшшш, -- шикнула на него Молли. Кто-то возился на каменной осыпи за пещерой. Молли схватила автомат и притаилась у самого выхода.

ДВАДЦАТЬ СЕМЬ

Вэл

Вэл очень жалела, что не захватила с собой видеокамеру -- запечатлеть гаргантюанскую белиберду, которую последний час плели ей Мэвис Сэнд и Говард Филлипс. Если им верить, десять лет назад городок Хвойная Бухта посетил демон из преисподней, и только совместными усилиями кучки пьянчуг этого изверга удалось спровадить туда, откуда он появился. Великолепный образец мании -- Вэл подумала, что можно было бы защитить по крайней мере докторскую диссертацию по массовому психозу. Когда рядом находился Гейб, ее энтузиазм к академическим исследованиям разгорался вновь.

Когда Мэвис и Говард закончили рассказ, за свою историю принялся Сомик: как он удирал по всей дельте от морского чудовища. Вскоре Гейб и Вэл заметили в ней характерные черты теории Гейба: у монстра развилась способность воздействовать на химию мозга своих жертв. Захмелев от нескольких «кровавых Мэри» и заслушавшись Сомика, Вэл призналась в том, как заменила весь городской запас антидепрессантов на пустышки. Но даже не закончив облегчать душу, она поняла, что ее с Гейбом истории веры будет не больше, чем страшилке, только что рассказанной Мэвис и Говардом.

-- Этот Уинстон Краусс -- сущий хорек, -- сказала Мэвис. -- Заходит сюда каждый день с таким видом, точно у него одного говно не пахнет, а сам на целом городе наваривается на том, чего никто даже не получает. Можно было догадаться, что он рыбоёб.

-- Это строго между нами, -- предупредила Вэл. -- Мне вообще не следовало об этом упоминать.

Мэвис хрипло хмыкнула.

-- Ну, стучать на тебя шерифу Бёртону я уж точно не побегу. Вот уж кто хорек на букву Х. Кроме того, девочка моя, ссадив этих придурков с лекарств, ты увеличила мне прибыль на восемьдесят процентов. А я-то думала, это все вон тот ханурик. -- И она ткнула биоорганическим пальцем в сторону Сомика.

Блюзмен поставил стакан:

-- Э-эй?

-- Так вы полагаете, что на ранчо действительно завелось морское чудовище? -- спросил Гейб

-- А какой резон мне врать? -- ответил Говард. -- Кроме того, у нас, кажется, имеется еще один свидетель -- мистер Терпуг.

-- Джефферсон, -- произнес Сомик. -- Сомик Джефферсон.

-- Заткнись, ссыкло, -- сплюнула Мэвис. -- Мог бы и помочь Тео, когда он попросил. И чем он себе думал, парнишка этот, когда за шерифом на ранчо погнался? Похоже, ничего у него все равно не выйдет.

-- Этого мы не знаем, -- ответил Гейб. -- Он просто уехал и велел нам идти сюда и ждать его звонка.

-- Все вы -- сплошь бездушные души, -- изрек Сомик. -- А я через это все себе хорошую женщину потерял.

-- Умная она -- а по виду и не скажешь, -- отозвалась Мэвис.

-- А Тео мой «мерседес» угнал, -- добавила Вэл и тотчас поняла, что сморозила глупость. Ей вдруг стало стыдно смотреть на этих людей -- даже своих профессиональных злоупотреблений она стыдилась не так.

-- Я волнуюсь, -- сказал Гейб. -- Уже больше часа прошло.

-- А позвонить ему ты, конечно, не догадался, правильно? -- вдруг заметила Мэвис.

-- А у вас есть номер его сотового?

-- Тео -- констебль. Вряд ли его номера нет в справочнике.

-- Мне самому, наверное, следовало догадаться, -- сказал Гейб.

Мэвис покачала головой. Накладная ресница отскочила, как пружинка из часов.

-- Вы хотите сказать, что у вас на троих тридцать лет высшего образования, и никто не способен номер набрать без подсказки?

-- Проницательное наблюдение, -- заметил Говард.

-- А я в школу не ходил, -- сказал Сомик.

-- Ну тогда ты такой остолоп от природы. -- И Мэвис сняла трубку.

Дневные завсегдатаи в конце стойки оторвались от созерцания своих горестей, чтобы хорошенько похихикать над Сомиком. Для сирых и убогих нет ничего лучше -- им лишь дай плюнуть на того, кто пал еще ниже.

Тео

Ствол пистолета так давил, что Тео казалось, он слышит хруст черепа. Бёртон дотянулся до 357-го и отшвырнул его в сторону, потом вытащил из-за ремня у Тео автоматический и сделал то же самое.

-- На землю, лицом вниз. -- Пинком Бёртон сшиб Тео с ног, прижал коленом позвоночник и надел на констебля наручники. Тео слизывал кровь с губы -- ударился о камень. Он повернул голову, ободрав щеку жестким лишайником. Его сковывал ужас. Все мускулы тела рвались бежать отсюда.

Бёртон двинул его рукояткой пистолета по затылку. Несильно, сознания Тео не потерял, но когда белая вспышка в глазах потускнела, он почувствовал, как в правое ухо ему затекает ручеек крови.

-- Обдолбанный ты долбоеб, -- отечески проговорил шериф. -- И как же ты смеешь лезть в мои дела, твою мать?

-- В какие еще дела? -- спросил Тео, надеясь купить немного жизни ценой неведения.

-- Я видел твою машину у лаборатории, Кроу. В последний раз, когда я разговаривал с Линдером, он ехал к тебе. И где он сейчас?

-- Я не знаю.

Пистолет обрушился на голову с другой стороны.

-- Да не знаю я, вашу маму! -- Голос Тео сорвался. -- Сначала он был в лаборатории, потом его не стало. Я не видел, как он ушел.

-- Мне плевать, живой он или мертвый, Кроу. Тебе это тоже без разницы. Но я должен знать. Ты убил его? Он сбежал? Что?

-- Мне кажется, он мертвый.

-- Тебе только кажется?

Тео лопатками почувствовал, как Бёртон замахивается снова.

-- Нет! Он мертв. Капут. Я знаю.

-- Что произошло?

Тео попробовал сочинить какое-нибудь достоверное объяснение -- выторговать себе еще минуту жизни, хоть несколько секунд, -- но в голове проясняться не хотело.

-- Я не уверен, -- начал он. -- Я... я слышал выстрелы. Сидел в сарае. А когда выбрался наружу, его уже не было.

-- Тогда откуда ты знаешь, что он умер?

Тео не видел никакого резона говорить, шерифу, что об этом ему сообщила Молли. Бёртон выследит ее и зароет в ту же мелкую могилку, где окажется он.

-- Елки зеленые, -- сказал Тео. -- Сами прикиньте.

Пистолет врезался Тео в череп, и на этот раз он едва не провалился в беспамятство. В ушах раздался звон, но секунду спустя Тео понял, что дело вовсе не в ушах. Звонил сотовый телефон в кармане рубашки. Бёртон перекатил его на спину и подпер ему дулом правое веко.

-- Мы сейчас снимем трубку, Кроу. И если ты попробуешь меня наебать, на том конце услышат, что здесь очень громко положили трубку. -- Шериф склонился к Тео так, что их щеки чуть не соприкоснулись, и потянулся к телефону.

Неожиданно в нескольких футах от них раздалась череда оглушительных взрывов, и между камней разгневанными осами заныли пули. Бёртон скатился с Тео и нырнул в неглубокую расселину. Тео почувствовал, как кто-то схватил его за шиворот и поставил на ноги. Не успел он заметить, кто это, как десяток рук вцепились в него и швырнули в тень. Падая, он больно ударился спиной. Стрельба прекратилась. Телефон по-прежнему звонил. Над ним вилась туча летучих мышей.

Он поднял голову. Над ним стояла Молли с еще дымившимся автоматом в руках. В ту секунду она выглядела так, как Тео всю жизнь представлял себе ангела-мстителя. Только Молли окружали шестеро голых белых мужчин.

-- Привет, Тео, -- сказала она.

-- Привет, Молли.

Стволом автомата Молли показала на карман с телефоном.

-- Хочешь, я отвечу?

-- Да, это может быть важный звонок.

Раздался выстрел, и пуля, срикошетив от камней у входа, провыла над ними и унеслась во тьму. И Тео ощутил, как рев, поднявшийся из глубины пещеры, сотряс его ребра.

Шериф

Бёртон дотянулся до края щели и выстрелил в сторону пещеры, потом припал к скале, ожидая ответной очереди из АК-47. Но вместо этого раздался такой рев, точно весь актерский состав «Короля-Льва» швырнули в огромную фритюрницу. Бёртон не был трусом, никогда и ни за что, но нужно быть совсем с приветом, чтобы не испугаться такого шума. Все слишком зловеще, все слишком быстро. Женщина в кожаном бикини и ботфортах палит из автомата Калашникова, а шесть голых парней затаскивают Кроу в пещеру. Шерифу нужно время перегруппироваться, вызвать подмогу, выпить пинту «Гленливе».

Пока тут, кажется, безопасно. Главное -- не шевелиться, тогда пуля его не зацепит, если, конечно, стрелок сам не хочет стать мишенью. Бёртон вытащил из кармана пиджака сотовый телефон и задумался -- кому звонить? Обычный сигнал тревоги «офицер в беде» может привлечь сюда кого угодно, а вертолеты телевизионщиков, зависшие над ранчо, -- последнее, что ему сейчас нужно. Кроме того, подозреваемых арестовывать ему вовсе не улыбалось. Им нужно просто заткнуть рты. Навсегда. Можно вызвать парней из лаборатории, если удастся их найти, но компания необученных нелегальных иммигрантов, носящихся по холмам с автоматическим оружием в руках, -- тоже не самая удачная стратегия. Нужно вызывать спецподразделение -- но только своих ребят. Восемь из двадцати парней -- у него в кармане. Но и тут -- через диспетчера нельзя, нужно звонить по их личным номерам. И Бёртон набрал номер телефона, зазвонившего в глубинах подвалов полицейского управления.

-- Гвоздворт.

-- Это Бёртон. Слушай, ничего не говори. Позвони Лопесу, Шеридану, Миллеру, Моралесу, О'Хара, Крамбу, Коннелли и Лемэю. Передай: прибыть в полной экипировке на ранчо «Пивбар» к северу от Хвойной Бухты по северной дороге. Там есть пещера. Найди все нужные карты и проинструктируй их, как ехать. Открытыми каналами не пользуйся. Им не следует отмечаться или рапортовать о выезде на задание. В пещере -- по крайней мере двое подозреваемых с автоматическим оружием. Меня держат под огнем примерно в десяти ярдах от западного входа. Группа встречается к югу от скал -- скалы они увидят, -- а потом Шеридан пусть позвонит мне. Без авиаподдержки. Узнай, есть ли в пещеру другой вход. Группа мне нужна немедленно. Сможешь?

-- Разумеется, -- ответил Паук. -- У них это займет минимум сорок минут, может и дольше, если я не смогу всех разыскать.

Бёртон слышал, как жирные пальцы Паука уже затюкали по клавиатуре.

-- Отправь сюда всех, кого сможешь найти. Пусть подгребают в разных машинах. Не включают по пути сирен, если этого можно избежать, а на ранчо -- и подавно.

-- У вас есть словесные портреты подозреваемых?

-- Один -- Теофилус Кроу, вторая -- женщина, пять футов восемь, один-двадцать, от двадцати пяти до сорока лет, седые волосы, одета в кожаное бикини.

-- От двадцати пяти до сорока? Довольно конкретно, -- саркастически заметил Паук.

-- Твою мать, Гвоздворт. Сколько, по-твоему, баб бегает по этим горам в кожаном бикини, паля из «калашникова»? Позвони мне, когда парни выедут.

Бёртон разъединился и проверил батарейку. Продержится.

После рева наступила тишина, но шериф не осмеливался выглядывать из окопа.

-- Кроу! -- заорал он. -- Еще не поздно обо всем договориться!

Тео

Голые парни стояли над Тео в одних обалделых улыбках, словно только что выкурили на всех большую трубку опиума.

-- Господи, да что ж это? -- спросил Тео. Рев Стива по-прежнему отдавался у него в ушах.

-- Это -- он, -- уточнила Молли, предупреждающе подняв палец, прежде чем ответить на звонок.

-- Алло? Не ваше дело. Кто это? -- Она прикрыла микрофон. -- Гейб.

-- Скажи ему, что со мной все в порядке. И спроси, где он находится.

-- Тео говорит, что с ним все в порядке. Вы где? -- Она секунду послушала, потом снова накрыла микрофон. -- В «Пене».

-- Скажи, что я сейчас перезвоню.

-- Он вам перезвонит. -- Молли разъединилась и швырнула телефон на кучу одежды.

Тео посмотрел на голых парней. Парочку из них он, кажется, знал, но узнавать их не хотелось.

-- Парни, вы не будете любезны немного расступиться? -- попросил он. Те не шелохнулись. Тео посмотрел на Молли. -- Ты не можешь попросить их куда-нибудь сходить? Они меня нервируют.

-- Почему?

-- Молли, я не уверен, что ты заметила, но у всех этих парней... все они в состоянии возбуждения.

-- Может, они просто рады тебя видеть.

-- Будь добра -- вели им отойти, а?

Молли замахала на парней руками:

-- Кыш, кыш. Назад в пещеру, ребята. Брысь, кому говорю?

Парочку пришлось ткнуть стволом «калашникова». Они медленно развернулись и побрели во тьму.

-- Черт бы их побрал, что с ними не так?

-- Что ты имеешь в виду -- не так? Они ведут себя, как все парни, только честнее.

-- Молли, серьезно -- что ты с ними сделала?

-- Ничего я с ними не делала. Они такие с тех пор, как увидели в пещере Стива.

Тео заглянул во тьму, но в полусвете, падавшем от входа, различил только человеческие спины. Люди сидели на полу.

-- Они что -- в трансе или как?

-- Ага. Правда, клево? Но когда я попросила помочь, они втащили тебя внутрь. Поэтому они не совсем зомби. Я как бы командир у них.

Из разбитой головы у Тео сочилась кровь, густела в волосах и пачкала рубашку.

-- Это здорово, Молли. А ты можешь снять с меня эти наручники?

-- Я тебя как раз хотела про них спросить. Всякий раз, как мы с тобой встречаемся, ты в наручниках. У тебя фетиш такой или что?

-- Молли, прошу тебя. Ключ у меня в кармане рубашки.

-- Он дал тебе ключ?

-- Это мой ключ.

-- Понимаю. -- Молли мудро улыбнулась.

-- У всех наручников ключи одинаковые, Молли. Помоги мне, пожалуйста, их снять.

Молли опустилась на колени и сунула руку Тео в карман, не сводя с него глаз. Голова его запульсировала от боли, когда он перевернулся, чтобы она смогла отомкнуть наручники.

Снаружи донесся голос Бёртона:

-- Кроу! Еще не поздно обо всем договориться!

Как только руки его освободились, Тео обхватил Молли и притянул к себе. Та уронила автомат и тоже обняла его. Из глубины пещеры снова заревело. Пара паломников завизжали. Молли отпустила Тео и встала, оглянувшись во тьму.

-- Все в порядке, Стив, -- сказала она.

-- Что это было, черт бы вас побрал? -- заорал снаружи Бёртон.

-- Это был Стив, -- крикнула Молли в ответ. -- Вы спрашивали, что стало с Джозефом Линдером. Вот это с ним и стало. Стив его съел.

-- Сколько вас там внутри? -- спросил Бёртон.

Молли огляделась.

-- Целая компания.

-- И кто вы, к черту, такие?

-- Я -- Кендра, Малютка-Воительница Чужеземья. -- Молли глупо ухмыльнулась Тео. Тот пытался следить за разговором, одновременно прислушиваясь к какой-то возне в глубине пещеры.

-- Какие у вас требования? -- спросил Бёртон.

Без всякой заминки Молли ответила:

-- Десять процентов от проката всех моих фильмов с обратной силой на пятнадцать лет, газонокосилку промышленной мощности с запасом топлива и мир во всем мире.

-- Я серьезно. Мы можем обо всем договориться.

-- Ладно. Мне нужно шестьдесят бутербродов с арахисовым маслом и повидлом, пару галлонов диетической кока-колы и... -- Она повернулась к Тео. -- Ты что-нибудь будешь?

Тот пожал плечами. Хрен с ним, раз они тянут резину...

-- Новый «вольво»-универсал.

-- ...И новый «вольво»-универсал, -- крикнула Молли. -- И он нужен нам с двумя держалками для стаканов, урод, а то мы отменим сделку. -- Она повернулась и лучезарно улыбнулась Тео.

-- Милый штрих.

-- Ты его заслужил. -- Тут Молли глянула Тео за плечо, и глаза ее расширились от ужаса: -- Нет, Стив! -- завопила она.

Тео откатился в сторону и увидел, как на него обрушивается пара гигантских челюстей.

ДВАДЦАТЬ ВОСЕМЬ

Шериф

Бёртону показалось, что в пещере взвыло сразу тридцать или сорок человек, не считая той твари, что исторгала этот кошмарный рев. Похоже избавиться от свидетелей будет нелегко, как он и думал. Если дебилы, мимо которых он проехал тогда на дороге, сейчас торчат в пещере, снайперам работа обеспечена. Но одно наверняка: Кроу и бабу эту, кем бы она ни была, с ранчо живыми отпускать нельзя.

Зазвонил телефон.

-- Что? -- Пистолет он отложил и заткнул второе ухо, чтобы не мешал шум из пещеры.

-- Это Гвоздворт, -- сказал Паук. -- Они уже выехали. Отсчет -- сорок минут. Другого выхода из пещеры нет.

Бёртону вовсе не улыбалось валяться в этой щели еще сорок минут, но как только подъедет спецназ, все закончится.

-- Гвоздворт, вопрос наугад, но ты когда-нибудь слыхал, чтобы кто-нибудь называл себя Кендрой, Малюткой-Воительницей Черноземья?

-- Чужеземья, -- поправил Паук. -- Малютка-Воительница Чужеземья. Разумеется, прекраснейший из шедевров кино о Земле после ядерной катастрофы. Кендра -- величайшая звезда экрана. Актрису звали Молли Мичон. А что?

-- Ничего. Одна из подозреваемых убеждена, что она -- клоун.

-- Если хотите посмотреть, я могу переписать вам несколько фильмов по двадцать долларов за кассету. У меня почти полная коллекция.

-- Гвоздворт, ты жалкий кусок говна. -- Бёртон разъединился. Из пещеры по-прежнему раздавался вой, и женский голос вопил что-то неразборчивое.

Молли

Теннисные тапочки Тео еще торчали меж зубов Стива. Молли схватила палаш, взбежала по передней лапе Морского Ящера и запрыгнула на его мощную шею. Она изо всех сил вдавила кончик меча ему между глаз -- так, что руки онемели.

-- Выплюнь его! А ну, быстро!

Стив крутанул башкой, стараясь ее сбросить, но Молли сжала его голову ногами и принялась плашмя колотить по ней мечом. В стороны полетели куски чешуи, от лезвия посыпались искры.

-- Плюй! Плюй! -- орала Молли, подкрепляя каждый панический вопль ударами палаша. Она уже видела такое раньше. Если раздастся хруст, Тео конец.

Морской Ящер приоткрыл челюсти, чтобы нанести смертельный удар, и Молли услыхала, как Тео захлебнулся в крике. Она вскочила Стиву на лоб, поднесла кончик меча к самому углу глаза ящера и приготовилась, подпрыгнув, вонзить в глазницу поглубже.

-- Выплевывай! Ну!

Стив скосил к переносице глаза, пытаясь разглядеть неожиданного противника, затем хрюкнул и отхаркнул констеблем на пол. Потом мотнул головой так, что Молли отлетела футов на десять, ударилась спиной о стену и сползла вниз.

Вой паломников перешел в рыдания, Стив повернулся и поплелся в самый темный угол пещеры.

Тео, завязнув в луже крови, гуано и драконьих слюней, приподнялся на руках, встал на колени и посмотрел на Молли.

-- Ты как? -- только и смог вымолвить он, переводя дух.

Та кивнула:

-- Кажется, ничего. А ты?

Тео тоже кивнул и посмотрел вниз -- на месте ли ноги.

-- Ага. -- Он подполз к ней и откинулся рядом на стену, все еще не в силах отдышаться. -- Милые у тебя друзья. Почему он передумал?

-- Мне кажется, он обиделся.

-- Извини.

-- Переживет. Уже большой мальчик.

Невзирая на боль, Тео расхохотался, и вскоре они с Молли без удержу хихикали, давясь и валясь друг на друга.

-- Стив, значит, а? -- спросил Тео.

-- Ну, он же вылитый Стив, правда? -- ответила Молли.

Тео стер с губ драконьи слюни и наклонился поцеловать ее. Она поймала его подбородок рукой и оттолкнула:

-- Не очень хорошая мысль.

В глубине пещеры еще раз взревело -- не так сердито, как в первый раз, скорее печально.

-- Да, наверное, -- согласился Тео.

-- Что, к чертям собачьим, там происходит, Кроу? -- заорал снаружи Бёртон. -- У вас не очень много времени осталось хреном по стенам колотить. Спецназ уже на подходе. Чего вы хотите?

-- Я вообще не понимаю, о чем вы, -- ответил из пещеры Тео.

-- Чего ты хочешь, чтобы уйти отсюда? Уехать из штата. Забыть обо всем вообще. Сколько? Назови сумму.

Тео посмотрел на Молли так, точно сумму знала она. Та ответила:

-- Мне показалось, мы выдвинули свои требования достаточно ясно.

-- Он не выпустит меня, Молли. А теперь не выпустит и тебя. Если сюда едет спецназ, похоже, нам крышка.

-- Мне нужно поговорить со Стивом. -- Молли встала и прошла между сопливыми пилигримами в глубину пещеры. Тео смотрел, как она сливается с темнотой, в которой Морской Ящер пульсировал тусклыми пятнами зеленого и синего. Тео протер глаза.

-- Ну, Кроу? Сколько?

-- Ваше предложение? -- ответил Тео, пытаясь придумать какую-нибудь гарантию. Хоть что-то, только бы продлить жизнь еще секунды на две после того, как он выйдет из пещеры.

-- Даю тебе сто тысяч. Это хорошая цена, Кроу. Ты все равно ничего не сможешь доказать, раз Линдер мертв. Бери деньги и уходи.

-- Я покойник, -- сказал себе Тео. Сами масштабы блефа Бёртона выдавали серьезность его намерений. Он определенно не собирался выпускать Тео отсюда живьем.

-- Мы это обсудим! -- крикнул Тео.

Голова трещала от ударов пистолетом, а левый глаз слезился. Из кучи одежды паломников зачирикал телефон, пришлось разбросать белье и пузырьки с пилюлями, чтобы его откопать. От движения в глазах у Тео потемнело, он оперся рукой о стену, выжидая, пока вернется зрение. Телефон он обнаружил в колготках.

Стив

Он узнавал врагов по внешнему виду. Он чувствовал волны агрессии и страха, исходящие от них, а теперь то же самое ощущал в своей теплокровной возлюбленной. Страх сочился из нее, пока она пробиралась к нему между кормом. Если она собиралась найти себе другого самца, то зачем разворачивала весь этот корм?

Он не переживал, когда его били твердой штуковиной, -- это было приятно. Он решил, что она опять хочет спариться, но когда она чуть не воткнула эту дрянь ему в глаз, понял: она может и убить. Почувствовал. Она обратила свою преданность на другого. Он подумал было о том, чтобы откусить ей голову, -- просто показать, как ему от этого гадко.

Когда она подошла, он сунул башку под переднюю лапу. Молли почесала ему пенек жабры, и он послал по спине алую молнию, чтобы она так больше не делала.

-- Прости меня. Стив. У меня не очень много друзей. Я не могла разрешить тебе съесть Тео.

Он ощущал в ее голове доброжелательность, но больше ей не доверял. Ну, может, только руку и откусит -- на пробу. Спина его пульсировала синим и пурпурным.

-- Ты должен уйти, Стив. Сюда едет спецназ. А мимо парня у входа ты пройдешь легко. На самом деле, можешь даже съесть этого парня у входа, если хочешь. На самом деле, я была бы тебе даже признательна, если бы ты его съел.

Она отступила от него на шаг.

-- Стив, ты должен отсюда выбраться, иначе тебя убьют.

Он пыхнул на нее оливково-тусклым светом и засунул голову еще дальше подмышку. Ей хочется, чтобы он ушел -- это вне всякого сомнения. Да он и сам был непрочь -- ему не хотелось только, чтобы ей хотелось, чтобы он ушел. Он знал: она никогда не станет такой, как надо, а слово «никогда» он уже понимал. Но и чтобы она досталась теплокровному, ему тоже не хотелось. Разноцветные краски бегали по его чешуе, как сама печаль.

-- Я не гоню тебя, -- сказала Молли. -- Я хочу спасти тебе жизнь.

Она протолкалась меж паломников -- те стояли на коленях и громко всхлипывали, а одна женщина, рыжая, лет тридцати, с отвергающей гравитацию фальшивой грудью, схватила ее за локоть:

-- Я могу принести себя в жертву, -- сказала она. -- Точно могу.

Молли вырвала руку

-- Отвалите, дамочка. Мучеником быть легко, если канализация не засорилась.

Тео

Только поднеся телефон к уху, Тео понял, как досталось его слуховым органам от Бёртона.

-- А-ай! Черт бы его побрал! Ай! -- И констебль от боли захромал по кругу, несмотря на то, что ноги его как раз остались нетронутыми.

-- Тео? -- спросил из динамика тоненький голосок Гейба.

-- Да, это я. -- Тео переложил телефон в другую руку, но все равно держал его в нескольких дюймах от уха, раз трубка уже один раз укусила.

-- Ты где? Кто отвечал по твоему телефону?

-- Молли Мичон. Мы в этой пещере на ранчо, где раньше грибная ферма была. Нас тут Бёртон в осаде держит, он вызвал антитеррористическое спецподразделение.

-- Ты Его видел?

-- Да, я Его видел, Гейб. Мне кажется, ты был прав насчет химии мозга. Тут куча народу в трансе, и все говорят, что их призвали в жертву. И все -- с рецептами, которые выписала Вэл.

-- Ух, -- произнес Гейб. -- Ух ты. Как он выглядит?

-- Он большой, Гейб.

-- А ты не мог бы поконкретнее?

-- Послушай, Гейб, нам нужна помощь. Бёртон нас прикончит. Мне позарез требуются свидетели, чтобы он не смог утверждать, будто мы стреляли в его людей. Позвони на телестанцию и в газету. Пусть присылают вертолет с журналистами.

Тео почувствовал, как Молли схватила его за плечо, повернулся и увидел, что она качает головой.

-- Секундочку, Гейб. -- Он прикрыл микрофон ладонью.

-- Никаких репортеров, Тео.

-- Почему?

-- Потому что если они разнюхают про Стива, его посадят в клетку или убьют. Никаких репортеров. Никаких камер. -- Она стиснула плечо Тео так, что на глазах у того выступили слезы. -- Прошу тебя.

Тео кивнул.

-- Гейб, -- сказал он в трубку. -- Забудь про репортеров. Никаких журналистов. Никаких камер. А вы сами приезжайте. Мне здесь нужны свидетели, которые не работают на Бёртона.

-- Ты же сказал, что там куча народу?

-- Они все ни хрена не соображают. Совершенно бесполезные. И к тому же -- голые.

Повисло молчание. Наконец Гейб осторожно спросил:

-- А... почему они -- голые?

Тео посмотрел на Молли:

-- Почему они голые?

-- Чтобы не заходили в пещеру.

-- Чтобы не заходили в пещеру, -- повторил Тео в телефон.

-- Ну, тогда это не очень удалось, правда? -- сказал Гейб. -- А почему она не отпугнула их чудовищем?

-- Я тебе про это и толкую, Гейб. Они здесь для того, чтобы быть с чудовищем.

-- Очаровательно. А Молли им управляет?

Тео посмотрел на следы драконьей слюны у себя на джинсах.

-- Не совсем. Гейб, я тебя прошу -- бери Вэл и тащи сюда свою задницу. Можешь утверждать, что ты здесь с научными целями. А Вэл может сказать, что она квалифицированный переговорщик по освобождению заложников. Эти люди -- ее пациенты. Мол, это должно восстановить доверие к ней. Притащи сюда как можно больше народу.

Молли снова схватила Тео за руку и затрясла головой.

-- Поправочка, Гейб. Только вы с Вэл. Никому ничего больше не говори.

-- Мэвис, Говард и Сомик уже знают.

-- Тогда -- только они. Гейб, пожалуйста, -- попроси у Мэвис машину и гребите сюда быстрее.

-- Тео, толку от нас мало. Может, мы и не дадим тебя пришлепнуть, но Бёртон вас все равно арестует. Сам же знаешь. А как только ты окажешься в его тюрьме... понятно, да?

-- Всему свое время.

-- Тео, мы должны сохранить это существо. Это величайшее...

-- Гейб, -- перебил его Тео. -- Я пытаюсь тут сохранить собственную задницу. Шевели поршнями, пожалуйста.

-- Ты должен выманить оттуда это существо, Тео. Тебя при свидетелях, может, и не пристрелят, но ему они уйти не дадут.

-- Он не хочет двигаться. Сидит в пещере и дуется.

-- Дуется?

-- Не знаю, Гейб. Приезжай давай, ладно? -- Тео разъединился и осел на пол. -- Гейб прав. Должно быть, мы просто тянем резину, откладываем неминуемое. Наверное, стоит взять Бёртона штурмом, пока спецназ не нагрянул.

Молли подобрала с пола АК-47, отсоединила рожок и наклонила его, чтобы Тео смог увидеть: пусто.

-- Неудачная мысль.

«Пена Дна»

-- Освобождение заложников? -- переспросила Вэл Риордан. -- В ординатуре я писала диссертацию о нарушении питания. И ближе всего подходила к переговорам об освобождении заложников, когда отговаривала залипшую на сахаре актрису зараз сжирать по четырнадцать кварт мороженого «Кусок Макаки» после того, как ей не дали роль в «Пляжном патруле».

-- Считается, -- сказал Гейб. Он передал ей все, о чем ему рассказал Тео и уже готов был бежать на выручку, но Вэл никак не решалась.

-- Я полагаю, мороженое называлось «Макака-Кусака», -- вмешался Г. Ф.

-- Без разницы, -- ответила Вэл. -- Я не понимаю, зачем мы понадобились Тео, если у него полная пещера моих пациентов.

Гейб изо всех сил старался проявить выдержку, но не мог не слышать, как в голове тикают часики, с каждой секундой укорачивая его шанс спасти другу жизнь и хоть одним глазом взглянуть на тварь из мелового периода.

-- Я же сказал тебе -- Тео говорит, что они ни хрена не соображают.

-- Совершенно логично, -- произнес Г. Ф.

-- Почему это? -- спросила Вэл. Ее явно раздражал тон консервативного ресторатора.

-- Традиция принесения жертв стара, как сам человек. Может быть, это даже больше, чем традиция. Вавилоняне приносили жертвы змею Тиамету, ацтеки и майя -- змеиным богам. Возможно, это существо и есть тот самый змей.

-- Просто курам на смех, -- сказала Вэл. -- Эта тварь пожирает людей.

Г.Ф. хмыкнул.

-- Люди любили мстительных богов тысячи лет. И кто может утверждать, что любовь эту вдохновляет не мстительность, а что-то другое? Возможно, как это отметил доктор Фентон, между охоничьими повадками существа и химией мозга его жертв действительно имеются какие-то симбиотические отношения. Возможно, они не только возбуждают любовь, но и сексуально стимулируют. Ведь это чувство не обязательно должно быть взаимным, знаете ли. Сушество может не иметь никакого понятия о своих поклонниках, как и любое другое божество. А жертвы оно принимает как должное, безо всякой ответственности со своей стороны.

-- Да глупее этого непроваренного мешочка собачьих соплей я ничего в жизни не слыхал, -- прорвало вдруг Сомика. -- Да я с этой тварью рядом был, и она только перепугала меня до светопреставления, а больше ничего.

-- Вот как, мистер Терпуг? -- переспросил Г. Ф. -- А разве не ваш страх перед этим существом вдохновил вашу музыкальную карьеру? Возможно, зверю вы должны сказать спасибо.

-- Я должен всех вас в психарню сдать, вот что я должен.

-- Довольно! -- крикнул Гейб. -- Я еду. Поехали со мной или сидите здесь, мне все равно, но я еду к Тео. Глядишь, и существо удастся в живых оставить. Мэвис, можно взять твою машину?

Та швырнула ключи на стойку.

-- Жалко, что я с тобой не могу, парнишка.

-- Могу ли я к вам присоединиться? -- вопросил Г. Ф.

Гейб кивнул и посмотрел на Вэл:

-- Они твои пациенты.

Вэлери вжалась спиной в стойку:

-- Там все обязательно взорвется, а когда полетят брызги, меня посадят в тюрьму. И я должна тебе в этом помогать?

-- Да, -- ответил Гейб.

-- Почему?

-- Потому что так правильно, потому что для меня это важно, а ты меня любишь.

Вэл смотрела на него долгую минуту, потом сдернула со стойки сумочку.

-- Я поеду, но из тюрьмы ты от меня будешь получать только письма с угрозами.

Мэвис глянула на Сомика:

-- А ты?

-- Поезжайте. А на мне все равно блюза нависла.

Все направились к двери.

-- Не беспокойся, милочка, -- крикнула им вслед Мэвис. -- Никуда тебя не посадят. Мэвис об этом позаботится.

ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЬ

Гейб

Пока в городе не появился Стив, самым жутким доисторическим зверем на Центральном побережье был «кадиллак» Мэвис Сэнд 1956-го года. С откидным верхом, лимонно-желтого цвета, с огромной хромированной решеткой радиатора, которая, казалось, заглатывала дорогу не жуя, с позолоченными подножками, трепетавшими на ветру, точно бакенбарды на пружинках. Дневные завсегдатаи прозвали машину «Бананом», а однажды, одержимые честолюбивым замыслом, изготовили огромную синюю наклейку «Чикита» и пришпандорили ее на крышку багажника, пока Мэвис хозяйничала в баре.

«Ну что ж, -- сказала тогда Мэвис, более чем озадаченная подобным рвением, -- это не первый банан, на котором я катаюсь, но размерами он бьет рекорд по крайней мере на фут».

Даже в молодости Гейб не водил ничего похожего на «Банан». Руля машина слушалась, как баржа, а тряслась и дергалась на ухабах и выбоинах, как идущая ко дну шаланда. Гейб случайно ткнул в кнопку электропривода и сложил крышу, а теперь никак не мог сообразить, куда нажимать, чтобы водворить ее на место.

Биолог засек «мерседес» Вэл на склоне холма, в стороне от главной дороги ранчо. Рядом стояли шесть других машин -- сплошь спортивные вседорожники с приводом на четыре колеса, среди них два «блейзера» и два «субурбана». У машин располагалась группа мужчин в черных тренировочных костюмах, самый высокий рассматривал их «Банан» в бинокль и говорил что-то в рацию или сотовый телефон.

-- Может, следовало взять менее приметную машину? -- пробормотал Гейб.

-- А почему мы не поехали на вашей, Говард? -- спросила Вэл, съежившаяся на переднем сиденье.

Говард, несгибаемый, как манекен, сидел сзади и щурился, точно попал на солнечный свет впервые в жизни.

-- Я владею «ягуаром». Превосходная кузовная работа, таких больше не делают, если не считать «бентли» и «роллсов». Отделка внутренних поверхностей -- под орех, с сучками.

-- И не ездит, а?

-- Извините, -- ответил Говард.

Гейб остановил «Банан» у ворот для скота:

-- И что мне теперь делать? Они на нас смотрят.

-- Поезжай вперед, -- ответила Вэл. -- За этим мы сюда и приехали. -- Ни с того ни с сего она вдруг осмелела.

Гейбу же нахальства недоставало:

-- Скажите мне еще раз кто-нибудь, почему шериф не пристрелит нас вместе с Тео и Молли?

Вэл постепенно прониклась духом предприятия, понимая, что это единственный способ искупить то, что она наделала со своими пациентами.

-- Я -- психиатр, Гейб, а у тебя -- ученая степень. Полиция не стреляет в таких людей, как мы.

-- Ты шутишь, правда?

Тут вмешался Говард:

-- Чтобы получить иммунитет от огнестрельного оружия ученая степень обязательна, или жизнь, посвященная науке, тоже засчитывается?

-- Поехали, Гейб, -- сказала Вэл. -- С нами все будет в порядке.

Гейб посмотрел на нее, и она ему улыбнулась. Он улыбнулся в ответ -- ну, вроде того, -- и двинул «Банан» на пастбище, к пяти вооруженным до зубов мужикам, которые им совсем не обрадовались.

Тео

Тео обыскал всю пещеру, щелкая одноразовой зажигалкой, от которой забыл отказаться вместе с остальным пристрастием к траве. Похожий на храм зал был наглухо закрыт со всех сторон, если не считать входа, где их караулил Бёртон. Возвращась к Молли, Тео постарался обойти Морского Ящера по большой дуге. Молли караулила у выхода.

Снаружи Бёртон орал:

-- Кроу, мы уже заперли твоих дружков! Это твой последний шанс договориться! Даю тебе пять минут, а потом мы пустим газ!

Тео в панике посмотрел на Молли:

-- Нужно вывести отсюда этих людей, Молли. Как только влетит первая газовая граната, все будет кончено.

-- Разве нам не нужны заложники?

-- Для чего? Он не собирается вести переговоры. Ему нужен я и, возможно, ты -- в мертвом виде.

-- А почему ты не позвонишь кому-нибудь и не расскажешь все, что знаешь? Тогда у Бёртона не останется причины нас убивать.

-- Я знаю только то, что видел. Линдер мертв, и с лабораторией его никто больше связать не сможет. Я уже сказал Вэл и Гейбу. А теперь они попались ему в лапы. Какой я идиот, что впутал их сюда.

-- Прости, -- сказала Молли.

-- Подожди. -- Тео вытащил телефон и набрал номер. На другом конце прозвонило восемь раз -- Тео уже посматривал на индикатор батареи: осталось лишь четверть заряда, -- и тут ему ответили.

-- Гвоздворт, -- сказал Паук, оставляя абонента в неведении относительно того, что тот позвонил офицеру информации Управления полиции.

-- Гвоздворт, это Тео Кроу. Мне нужна твоя помощь.

-- Неважный денек выдался, Тео?

Ну что за мудак, подумал Тео.

-- Слушай, я в ловушке...

-- Я знаю, в чем ты, Тео. Ты не забыл еще? Я знаю всё. На самом деле, я рад, что ты позвонил. Как раз хотел у тебя кое-что спросить.

Тео с трудом подавил в себе желание заорать на этого маньяка высоких технологий.

-- Прошу тебя, Гвоздворт, я не знаю, сколько у меня батарейка продержится. Окажи мне услугу. Очень нужно.

-- Сначала ты мне.

-- Давай! -- рявкнул Тео.

-- Ну, в общем, мне позвонил Бёртон и сказал, что твоя соучастница называет себя Кендрой, Малюткой-Воительницей Чужеземья. Я тут пошарил, и выясняется, что в окружную психиатрическую клинику несколько раз поступала некая Молли Мичон. И оставляла адрес Хвойной Бухты. Вот я и хотел бы поинтересоваться...

-- Это она, -- сказал Тео.

-- Ух ты -- не шутишь? Не может быть!

-- Вот она стоит, прямо тут. -- Тео посмотрел на Молли и пожал плечами. -- Слушай, ты предупреждал, чтобы я не совался на ранчо. Ты что -- знал о подпольной сети Бёртона?

-- Возможно, -- ответил Гвоздворт.

-- Не юли. Ты все знаешь. Я хочу понять -- есть ли у тебя доступ к информации, которую можно использовать как улики: денежные переводы, чеки, оффшорные счета, журналы регистрации телефонных разговоров, все такое? То, что ты мог бы отдать прокурору штата?

-- Ну и ну, Тео, ты заговорил, как настоящий коп.

-- Ты можешь это достать?

-- Тео, Тео, Тео, не глупи. Я не только могу это достать -- у меня все это есть. Я собираю досье уже много лет.

-- Ты можешь отнести его прокурору прямо сейчас?

-- А что мне за это будет?

-- Гвоздворт, он нас убьет.

-- Говоришь, Кендра стоит рядом, а? Поверить не могу.

Тео содрогнулся -- на полпути от паники к ярости -- и ткнул телефон Молли.

-- Скажи что-нибудь как Кендра.

Молли откашлялась и заговорила в трубку:

-- Сдохни, гноесосный свинячий мутант! Во мне ты почувствуешь только вкус холодной стали!

-- О боже мой! Это она! -- простонал Паук.

-- Она, она, -- сказал Тео. -- Ну -- теперь ты нам поможешь?

-- Мне нужна норвежская копия «Боевых малюток». Она у меня будет?

Тео прикрыл микрофон и посмотрел на Молли:

-- Норвежские «Боевые малютки»?

Молли улыбнулась.

-- «Кендра VI: Боевые малютки на арене горячего масла». Норвежская версия -- единственная с полной обнаженкой во всех сценах на арене. Большая редкость.

Челюсть у Тео отпала. Так вот от чего теперь зависит его жизнь?

-- Так есть у тебя копия или нет?

-- Еще бы.

-- Ты ее получишь, -- сказал Тео в телефон. -- Я приведу Кендру лично и голышом тебе прямо в кабинет, если ты начнешь шевелиться немедленно.

-- Сильно сомневаюсь, -- сказала Молли.

-- Я отправлю файл в Сакраменто, -- сказал Паук, -- но едва ли тебе это как-то поможет. Даже если ты скажешь об этом Бёртону, он все равно прикончит тебя. Тебе нужны СМИ.

-- СМИ? На вертолетах? Мы слишком далеко к северу, никто сюда не успеет добраться.

-- Нет! -- крикнула Молли.

-- Я позвоню им, -- сказал Паук. -- Придержи парней минут двадцать, от силы -- двадцать пять.

-- У нас здесь придержать их можно только голой публикой, да ревнивым морским чудовищем.

-- Это что -- еще одна твоя наркотическая галлюцинация? -- спросил Паук.

-- Это то, что есть. Если они пустят газ, двадцать минут мы не продержимся.

-- Не пустят.

-- Откуда...

-- Двадцать пять минут. И «Боевые малютки» должны быть в оригинальной коробке.

Паук повесил трубку. Тео щелкнул крышкой телефона.

-- Я же сказала -- никаких вертолетов, Тео, -- произнесла Молли. -- Даже если мы выйдем, ты же знаешь -- они сделают Стиву больно. Ты должен ему позвонить и сказать, что никаких вертолетов не надо.

Тео понял, что сейчас у него поедет крыша. Он сжал кулаки и постарался не заорать ей в лицо. Голос его сорвался до шепота:

-- Молли, Бёртон нас прикончит, даже если выпишут ордер на его арест. Если ты хочешь, чтобы твой дракон выжил, ты должна его отсюда вывести, пока сюда никто не нагрянул.

-- Он не хочет уходить. Не хочет меня слушать. Посмотри на него. Ему уже на все плевать.

Шеридан

Сержант Рич Шеридан: шесть футов три дюйма, тридцать два года, волосы темные, усы и длинный нос крючком, сломанный в нескольких местах. Как и у других парней на холме, на нем были бронежилет, шлем с радиосвязью и, разумеется, оружейный пояс. У него одного в руках не было винтовки М-16. Вместо этого он говорил по сотовому телефону. Полицейским он прослужил десять лет, восемь из которых прирабатывал на Бёртона. Если бы это было официальным выездом «Тактической группы особых средств борьбы», Шеридан был бы вторым по званию, но поскольку командир не кормился из кармана Бёртона, Шеридан был первым.

Он оставил бинокль болтаться на шее и подождал, пока его люди возьмут под прицел каждого из пассажиров подъезжавшего желтого «кадиллака». По сотовому телефону на него орал шериф Бёртон:

-- Меня тут прижали к земле, Шеридан! Разбирайся там побыстрее и тащи свою жопу сюда. Ну?

-- Слушаюсь, сэр. Что вы хотите, чтобы я с ними сделал?

-- Выясни, кто они такие. Потом надень наручники и оставь там. И поживее.

Шеридан разъединился.

-- Всем выйти из машины. Руки держать так, чтобы я их видел.

Двое мужчин и женщина подчинились, люди Шеридана обхлопали их со всех сторон. Когда наручники защелкнулись, Шеридан развернул к себе мужчину помоложе.

-- Кто такой?

-- Гейб Фентон. Я биолог. -- Гейб слабо улыбнулся. -- Славные у вас шлемофоны. Вы бы хорошо вписались в почетный караул, когда я приду оформлять подписку на «Еженедельник коррупции».

Шеридан не отреагировал.

-- Что вы здесь делаете?

-- Защита вымирающих видов. В той пещере -- очень редкое существо.

Вэл поморщилась:

-- Разве ты должен был ему об этом сообщать? -- прошептала она.

-- Откуда вы узнали? -- продолжал допрос Шеридан.

-- Этот район -- ареал распространения калифорнийской красноногой лягушки, которая находится на грани исчезновения. Я увидел, как мимо проезжает машина вашего подразделения, и у водителя на лице было как раз такое выражение: а не поохотиться ли мне на каких-нибудь редких лягушек? -- Гейб глянул на одного из борцов с терроризмом -- приземистого латиноса, злобно зыркавшего на него поверх прицела М-16. -- Вон -- именно так он и смотрел.

-- Мы не пользовались служебной машиной, -- без выражения ответил Шеридан.

-- На самом деле, -- вступила Вэл, -- я -- психолог-клиницист. У меня опыт ведения переговоров по освобождению заложников. Дома я сканирую ваши частоты, и когда услышала, как вызывают ваш отряд, решила, что вам может понадобиться моя помощь, раз вы базируетесь так далеко к северу. Доктор Фентон согласился меня сопровождать.

-- Нас не вызывали по радио. -- Шеридан отмахнулся от Вэл, словно та была насекомым. Он посмотрел на Говарда. -- А вы?

-- Говард Филлипс. Я здесь просто для того, чтобы узреть отвратительную древнюю тварь, восставшую из мрака стигийских бездн, чиня хаос и разор всей цивилизации и пируя плотью человеческой. -- И Говард улыбнулся, как улыбался бы гробовых дел мастер при виде опрокинутого автобуса с пассажирами. Тем не менее, то была явная улыбка.

Шеридан тупо смотрел на Г. Ф., не говоря ни слова.

-- У него ресторан, -- быстро вмешался Гейб. -- Мы прихватили его с собой, чтобы он принял у вас заказы. Готов спорить, парни, -- никто не позаботился завернуть себе в дорогу обед, правда?

-- Кто велел вам приехать сюда?

Гейб посмотрел на Вэл и Говарда, в надежде получить подсказку.

-- Никто, -- ответил он.

Шеридан кивнул.

-- Мы посадим вас вон в тот фургон ради вашей же безопасности. Заприте их в блок К-9. Нам пора.

ТРИДЦАТЬ

Тео

-- Слушай, -- шепнул Тео, повернувшись одним ухом к выходу. -- Машины. Спецназ приехал.

Молли глянула в глубину пещеры. В цветных вспышках Стива она разглядела, что паломники сгрудились вокруг Морского Ящера и гладят его по чешуе. Она снова обернулась к Тео.

-- Ты должен остановить вертолеты. Позвони и останови.

-- Молли, ни твоему Стиву, ни нам от вертолетов с репортерами вреда не будет. Все дело в тех парнях, которые только что подъехали.

Тео высунул нос из пещеры и заметил, как на береговой террасе ярдах в ста от входа остановились два вседорожника. Ну еще бы, подумал он, они по-прежнему считают, что им понадобится прикрытие.

Молли схватила меч и едва не проткнула желудок Тео.

-- Если его ранят, я никогда не прощу тебе этого, Тео Кроу. Я выслежу тебя хоть на краю земли и прикончу, как радиоактивную пакость, которая ты и есть.

-- Это кто сказал -- Кендра или Молли?

-- Я не шучу! -- завопила она.

В глубине пещеры взревел Стив.

-- Не надо сходить с ума, Молли. Я стараюсь, как могу. Просто твоему приятелю хотелось одного -- сожрать меня. Другого реального мотива, похоже, у него не было.

Молли рухнула на колени и бессильно опустила голову, будто кто-то высосал из нее всю энергию через клапан в сапоге. Тео подавил в себе желание ее утешить: чуть тронешь за плечо -- того и гляди, динозавр накинется.

И тут его осенило. Он откинул крышку телефона и набрал номер «Пены Дна».

Мэвис

Мэвис Сэнд всю жизнь совершала ошибки и училась на них. Под таким углом зрения ей со временем стало ясно, что она знает лучше, чего людям надо. Гораздо лучше их самих. Следовательно, Мэвис постоянно лезла не в свои дела. По большей части, она предпочитала пользоваться информацией как инструментом, а сплетнями -- как методом его применения. То, что человек знает, -- и то, когда он это узнал, -- управляет тем, что человек делает. (Паук, дергавший за цифровые ниточки из своей подвальной паутины, придерживался такой же философии.) На Мэвис сегодня обрушилась куча проблем, и ни одна из них непосредственно ее не касалась. Тем не менее, она размышляла над ними все утро, но придумать, как можно манипулировать информацией, чтобы их решить, ей все-таки не удалось. Потом позвонил Тео, и все встало на место. Тео прав -- можно воспользоваться инстинктами монстра, чтобы всем выбраться из пещеры, но если она правильно разыграет партию, удастся избавиться и от парочки других проблем.

Мэвис положила трубку, и Сомик спросил:

-- Это кто?

-- Тео.

-- Разве старый дракон его еще не слопал? Парнишку, должно быть, заколдовали, я так полагаю.

Мэвис склонилась через стойку к Сомику, взяла его руку и сжала:

-- Голубчик, надень-ка ты свою миленькую неотразимую шляпу, да сгоняй по-быстрому в аптеку. Мне там кое-что нужно.

-- Слушаюсь, мэм. -- Сомик уже морщился, поскольку его пальцы сплющились от рукопожатия барменши.

Когда блюзмен ушел, Мэвис сделала один быстрый звонок, а потом отправилась в кладовую и принялась рыться в коробках и выдвижных ящиках, пока не нашла то, что искала: небольшую черную коробку, из которой торчал длинный шнур с разъемом под автомобильный прикуриватель на конце.

-- Не беспокойся, Тео, -- сказала она. -- Я давно уже доверила свою жизнь технике и прекрасно себя чувствую.

Мэвис хихикнула, и звук получился как у стартера, который пытается завести «форд» с пересохшим бензобаком.

Сомик

Блюзмен не выносит, когда им помыкают. Авторитет его раздражает, подстрекает к бунту и подыгрывает его стремлению к самоуничтожению. Блюзмен терпит только одно начальство -- старшего конвоя, когда все скованы одной цепью (ибо в иерархии Музы Блюза начальник конвоя уступает только старой хрычовке и молодой милашке, а сразу за ним идут дрянное пойло, сдохшая псина и Тот Самый Чувак). У Сомика же начальницей была истинная старая хрычовка: явный поворот блюзового винта, приводивший человека в такое замешательство, что блюзмен помельче, пожалуй, мог бы и застрелиться, сунуться под пулю, ужраться до смерти дрянным пойлом или расколошматить гитару и наняться на фабрику. Однако Сомик не зря нарезал уже восемьдесят кругов вокруг этого гадкого злобного солнца: его зрение приобрело перспективу. Именно поэтому он отправится в аптеку, как было велено. Он поговорит с этим белым мальчонкой-рыбоёбом, у которого остатки волос зачесаны на плешь так, что хлопают на ветру, точно крышка мусорного бака. А когда он все выполнит, то заберет у старой хрычовки свои кровно заработанные деньжата, которые та держит в заложниках, и утащит свою морщинистую черную задницу из этого городишки и лучше будет нянчить свое разбитое сердце в том передвижном капкане, которым была, есть и навсегда останется для него дальняя дорога.

Поэтому Сомик, как это принято в Дельте, пошаркал вразвалочку по бульвару (благоухающему сассафрасом и джайвом) прямиком в «Лекарства и подарки Хвойной Бухты», и четыре синеперые квочки за прилавком чуть не растоптали друг друга, кинувшись в подсобку. Вы только вообразите себе -- к ним затесался человек Черного Вероисповедания. А если он попросит пузырек «Афро-Лоска» или какой-нибудь другой этнически-ориентированный продукт, о котором они совершенно не осведомлены? Да тут пожарная сигнализация расплавится, вопя дурным голосом, точно издыхающая ведьма, когда их коллективный разум затормозит вдруг на всех парах. Неужели мы похожи на искательниц дешевых приключений? Неужели недостаточно того, что мы вывесили табличку NO HABLA ESPANOL⁽²²⁾ и тем самым признали наличие тридцати процентов населения, хоть и в отрицательной форме? Нет, мы лучше будем оступаться на безопасной стороне, спасибо большое, и не в песок зароем головы, а просто ринемся в подсобку.

Уинстон Краусс, подсчитывавший за своей перегородкой фальшивые «золофты», поднял голову, увидел, как по проходу к прилавку топает Сомик, и немедленно пожалел, что не поставил пуленепробиваемое стекло. Тем не менее, Уинстон немало повидал на свете, к тому же невозможно предаваться фантазиям о домогательствах к дельфинам, хорошенько не изучив повадки чернокожих, -- ибо именно с ними предпочитают якшаться морские млекопитающие, когда не якшаются с разными Кусто, как это следует из телеканала «Мир приключений». Уинстон вышел из своей будки навстречу Сомику, едва тот приблизился к прилавку.

-- Доброго здоровьица, брательник, во как, -- произнес фармацевт с лучшим акцентом островитянина, который только мог изобразить. -- Чего тебе притабанить, слышь? -- И на лице его заискрилась приветливая улыбка, которой до глянцевого плаката турагентства недоставало лишь растафарских дредов и белого песчаного пляжа.

Сомик прищурился, снял шляпу, провел рукой по сверкающей лысине, отступил на шаг, склонил голову набок, с минуту поизучал фармацевта, а потом вымолвил:

-- А я ведь точно говнишко из тебя повыбью. Понял, да?

-- Простите, -- закашлялся Уинстон, словно пытаясь вытолкать из горла невесть как застрявшего там аборигена Ямайки. -- Чем могу помочь вам, сэр?

-- Мэвис с «Пены» послала меня кой-чего у тебя спросить.

-- Я знаком с ее медицинской картой, -- ответил Уинстон. -- Можете передать ей, чтобы позвонила мне, если у нее есть ко мне вопросы.

-- Ага, да только не хочет она тебе звонить. Она хочет, чтобы ты к ней сам зашел.

Уинстон поправил свой галстук-шнурок.

-- Мне очень жаль, но придется вам попросить ее зайти ко мне самостоятельно. Я не могу оставлять заведение без присмотра.

Сомик кивнул:

-- Так она и думала. Она просила узнать, нельзя ли ей купить такую большую банку сахарных таблеток, которые вы тут втюриваете заместо настоящих микстурок.

Взгляд Уинстона метнулся в сторону задней комнаты, где его персонал сбился в кучку, как Анна Франк с семейством, и выглядывал наружу -- в дверной щели блестели только глаза.

-- Передайте ей, что я сейчас приду, -- быстро сказал он.

-- Она велела обождать тебя.

Уинстон потел чересчур наглядно -- по скальпу катились жирные бусины.

-- Я только сообщу персоналу об отлучке.

-- И шевели ластами, Флиппер. Мое времечко не казенное.

Уинстон Краусс содрогнулся, подтянул кальсоны двойной вязки и заковылял вокруг прилавка.

-- Дамы, я буду через несколько минут, -- крикнул он через плечо.

Сомик перегнулся через прилавок, в упор посмотрел на поблескивающие в щели перепуганные зрачки, и громко сказал:

-- Я и сам буду через несколько минут, дамы. Мне такой микстурки надо, чтоб помогло от здоровенного черного хрена, который с собой приходится таскать. А то такой тяжелый, что спина скоро пополам переломится.

В ответ за дверью втянули воздух так, что давление в барометре на стене резко упало -- у Сомика даже уши заложило.

Уинстон Краусс обернулся и нахмурился:

-- Неужели это было необходимо?

-- Человек сам должен заботиться о своей репутации, -- ответил Сомик.

Шериф

Бёртон заставил их прикрывать себя, пока полз по камням и прибрежной террасе к «блейзерам». Шеридан притаился за бампером, держа под прицелом своей М-16 вход в пещеру.

-- Неважное утро, шериф? -- приветствовал он Бёртона с едва заметной улыбочкой при виде помятого костюма от Армани.

Бёртон оглядел остальных членов группы: все они вглядывались в оптические прицелы, направленные на дыру в скале.

-- Значит, нас только пятеро?

-- Моралес тренирует сегодня школьную команду. Остальные на боевом дежурстве, мы не смогли их сдернуть.

Бёртон насупился.

-- Насколько я знаю, у них только один ствол, но это полностью автоматический АК. Мне нужны двое по обе стороны от входа, один вон из той расселины, где прижали меня, может пустить газ, за ним -- шоковые гранаты. Я останусь здесь со снайперской винтовкой снимать всех, кто прорвется сквозь группу захвата. Вперед, пять минут. По моему сигналу.

-- Газа не будет, -- ответил Шеридан.

-- Что?

-- Не будет ни газа, ни шоковых гранат. Вы же сами хотели, чтобы мы не отмечались при выезде. А это барахло -- в сейфе управления. У нас только бронежилеты и личное оружие.

Бёртон снова оглядел воинство.

-- Значит, парни, у вас у всех личные винтовки М-16 и ни одной гранаты?

-- Так точно, сэр.

-- Выходит, у нас ничья? У меня уже как-то была ничья, Шеридан. От ничьей мне ни холодно, ни жарко. Пошли. -- Шериф сунул свежую обойму в свой 9-миллиметровый автоматический пистолет и повернулся к остальным. -- Прикройте нас.

Бёртон вывел командира группы к точке сразу под входом в пещеру.

-- Кроу? -- крикнул он. -- У тебя было много времени, чтобы обдумать мое предложение!

-- Предложение? -- переспросил Шеридан.

Бёртон шикнул на него.

-- Я еще не решил! -- прокричал в ответ Тео. -- У нас здесь тридцать человек, с которыми все нужно обсудить, а они никак не могут между собой договориться.

Шеридан взглянул на Бёртона:

-- Тридцать человек? Мы не можем расстрелять тридцать человек. Не буду я стрелять ни в какие тридцать человек.

-- Пять минут, Кроу, -- сказал Бёртон. -- А потом выбора у тебя не останется.

-- А что за предложение? -- шепотом допытывался Шеридан.

-- Об этом ты не волнуйся. Я просто пытаюсь разъединить подозреваемого и заложников, чтобы можно было его снять.

-- Тогда нам лучше знать словесный портрет подозреваемого, как вы считаете?

-- Он будет в наручниках, -- ответил Бёртон.

-- Ну вы и герой, мать вашу! -- выпалил Шеридан.

Живодер

С переднего сиденья «мерседеса» Живодер наблюдал, как Кормильца погрузили в фургон с клеткой внутри. Плохие Парни даже щелочки в окнах не оставили. Как же Кормилец будет дышать? Пересесть вперед и высунуть голову в окно он тоже не сможет. Живодеру было грустно за Кормильца. Он переполз на заднее сиденье «мерса» и улегся вздремнуть, чтобы тоска развеялась.

«Пена Дна»

Едва войдя в «Пену Дна», Сомик увидел у стойки бара Эстелль, и сердце его зашелушилось спекшейся коркой, точно с него слезала старая краска. Она распустила волосы, расчесала их, и они доходили ей до пояса. На Эстелль была розовая роба, заляпанная красками, а под ней -- мужская белая майка. Его майка, понял Сомик. Эстелль смотрела на него так, как он всегда представлял себе возвращение в родной дом. Но его -- блюзмена до мозга костей -- традиция обязывала не показывать виду.

-- Эй, девочка, а ты чего тут делаешь?

-- Это я ей позвонила, -- встряла Мэвис. -- Это твой шофер.

-- И на что это мне шофер?

-- Я сейчас тебе скажу. -- Эстелль взяла его за руку и повела в угловую кабинку.

Секунду спустя в бар протиснулся Уинстон Краусс, и Мэвис помахала ему из-за стойки:

-- Сынок, я уже почти собралась сделать тебя самым счастливым человеком на всем белом свете.

-- Меня? Зачем?

-- Затем, что мне нравится, когда люди получают то, чего им хочется. А у меня есть то, чего хочется тебе.

-- Правда?

Мэвис шагнула к стойке и тихим заговорщическим голосом принялась рассказывать Уинстону Крауссу самую приятную, самую волнующую, вопиюще эротическую сказку, которую только могла рассказать; правда, она старалась ни на секунду не забывать, что человеку, с которым разговаривает, больше всего на свете хочется окучивать с морских млекопитающих.

А в угловой кабинке между тем запасец показной невозмутимости Сомика мало-помалу таял. Эстелль улыбалась, хоть слезы и застилали ей глаза.

-- Я не просила бы тебя, если б считала, что это может быть опасно. Честное слово.

-- Знаю, -- ответил Сомик, и в его голосе прозвучала нежность, которую он обычно оставлял на долю котят и дорожной полиции. -- Просто я бегал от этого всю свою жизнь.

-- Не думаю, -- сказала Эстелль. -- Мне кажется, всю жизнь ты бежал ему навстречу.

Сомик ухмыльнулся:

-- Ты же этого старого блюза с меня насовсем снимешь, правда?

-- Сам знаешь.

-- Тогда поехали. -- Сомик встал и повернулся к Мэвис и Уинстону. -- Мы готовы? Все готовы? -- Он заметил, что брюки фармацевту спереди стали явно тесноваты. -- Ага, мы готовы. Ты хоть больной, но тоже готов.

Мэвис кивнула, и в шее у нее негромко лязгнула какая-то механика.

-- Второй поворот после выезда, не первый, -- напомнила она Эстелль. -- А оттуда вдоль побережья, поэтому никаких гор там нет.

-- Но мне маску с ластами нужно взять! -- взвыл Уинстон.

ТРИДЦАТЬ ОДИН

Молли

-- Пять минут уже прошло? -- Молли сидела по-турецки, меч лежал у нее на коленях.

Тео подскочил, будто в него ткнули ледорубом, и посмотрел на часы. Потом подкрался к выходу, прислушиваясь: спасение или смерть?

-- Осталась примерно минута. Ну где же они, к чертовой матери? Молли, может, в укрытие пойдешь?

-- В какое еще укрытие? -- Она оглядела пещеру: совершенно пустая, единственное укрытие -- тьма в самой ее глубине.

-- Залезь за Стива.

-- Нет, -- ответила Молли. -- Этого я делать не стану. -- Из самого затылка ее разума послышался голос:

-- Лезь в укрытие, взбалмошная девка. У тебя что -- жажда смерти?

-- У меня фиксация на расставании. Я не собираюсь отворачиваться и бросать кого-нибудь на произвол судьбы, -- ответила она.

-- Что? -- спросил Тео.

-- Я не с тобой разговариваю.

-- Отлично, подыхай. Какая мне разница? -- продолжал закадровый голос.

-- Сволочь, -- сказала Молли.

-- Что? -- снова спросил Тео.

-- Да не ты!

-- Молли, а как ты тогда заставила этих парней вылезти из пещеры и втащить меня внутрь?

-- Я им просто сказала.

-- Тогда отнеси им одежду и скажи, чтобы оделись снова.

-- Зачем?

-- Надо. И скажи, пусть держатся покрепче за бока Стива и не отпускают, что бы он ни творил.

-- Ну и кто из нас теперь чокнутый?

-- Молли, прошу тебя. Я пытаюсь спасти ему жизнь.

Шериф

Бёртон сверился с часами.

-- Ну, всё. По местам. Заходим.

Но сержант Шеридан был вовсе в этом не уверен.

-- У них тридцать заложников, у нас никаких данных об их диспозиции и неполная команда. Вы хотите снять этого парня при тридцати свидетелях?

-- Черт побери, Шеридан, разводи людей по точкам. Идем по моему сигналу.

-- Шериф Бёртон? -- Голос Тео из пещеры.

-- Чего?

-- Я принимаю ваше предложение. Дайте мне еще пять минут, и я выйду. Мы можем уехать все вместе. Остальные выйдут, когда мы уедем.

-- Он же только один вам нужен, правильно? -- сказал Шеридан. -- Он один может повредить исходу операции?

Бёртон ворочал эту мысль в мозгу. Он собирался устранить констебля и эту бабу, но теперь приходилось все переигрывать. Если он сможет отделить Кроу от остальных, то избавиться от него можно будет и без свидетелей.

Зазвонил сотовый. Бёртон откинул крышку:

-- Бёртон.

-- Не стоило так пренебрежительно отзываться о моем весе, шериф, -- сказал Паук.

-- Гвоздворт, ты жирный кусок го... -- Линия сдохла.

И вдруг по всей прибрежной террасе разнесся пронзительный вой блюзовой гитары. Бёртон и вся «Тактическая группа особых средств борьбы» обернулись и увидели, как по краю террасы, над самым обрывом мчится белый «универсал».

Нечеловеческий рев вырвался из глубин пещеры, и когда Бёртон снова повернулся к ней, на него уже надвигалась морда гигантской рептилии.

Уинстон Краусс

На заднем сиденье «универсала» Уинстон придерживал на коленях усилитель «Маршалл», из которого вопил «стратокастер» Сомика. Усилок воткнули в черный ящик Мэвис, шнур от которого тянулся к прикуривателю. Впереди с гитарой устроился Сомик. После нескольких первых нот слух отказал фармацевту ввиду временной потери себя, но ему было уже все равно. Уинстон едва мог поверить своему счастью. Мэвис пообещала ему величайший сексуальный восторг на свете, но он ей не поверил. А теперь убедился сам. Роскошнее этого существа он не видел в своей жизни никого.

Стив

Жалости к себе, ревность и разбитое сердце оказались для него внове, но отклик, рвавшийся изнутри при звуках его личного врага, был впечатан в ящеричный мозг навечно. Он вытеснил все остальные чувства яростью и велением идти в атаку.

Стив вырвался из пещеры, не ведая о паломниках, что изо всех сил цеплялись за края бронированных пластин, спускавшихся по его спине. Два защитных слоя накрыли его глаза, сократив дальность зрения, но звук неумолимо звал -- звук, связанный с недругом. Мчась по камням, Стив мигал ярко-малиновым и желтым. Он расшвыривал автомобили и одного за другим сбрасывал с себя паломников, стараясь поскорее настичь своего единственного врага.

Тео

Молли стояла у самого выхода и орала на Стива, но тот не останавливался. Тео обхватил ее поперек талии и оттащил от входа как раз в ту секунду, когда Морской Ящер с гроздьями паломников на боках, прогромыхал мимо. Молли заехала констеблю локтем в лоб так, что в глазах у того потемнело, а сама ринулась следом за ящером. Тео догнал ее уже снаружи и попытался удержать.

-- Нет!

Тео вцепился в нее и оторвал от земли. Молли брыкалась, а он ждал выстрелов. Но их почему-то не было.

Ниже по склону возился, пытаясь встать, Бёртон. Он не сводил глаз с Морского Ящера.

-- Пристрелите эту тварь! Огонь! Огонь!

Командир тактической группы откатился с дороги и вскочил, изготовившись стрелять, но ящер был весь увешан паломниками, и офицер не мог сообраазить, куда ему целиться. Ствол винтовки опустился к земле, а нижняя челюсть отвисла.

Бёртон выхватил пистолет и рванулся за рептилией. Внизу двое спецназовцев уже кинулись наутек из-под прикрытия «блейзеров», которые Морской Ящер расшвырял в стороны, словно кегли. Еще двоих прижало перевернувшимся вседорожником. Паломники, сваливаясь со спины Стива, тотчас вскакивали на ноги и бросались за ним следом, а Морской Ящер тем временем мчался по прибрежной террасе прямиком к белому «универсалу».

Тео увидел, как машина остановилась. Из заднего окна по-прежнему выла блюзовая гитара. С водительского места выбралась Эстелль Бойет и быстро обогнула машину сзади. Музыка на секунду стихла, пассажирская дверца распахнулась, и показался Сомик Джефферсон с «фендером-стратокастером» в руках.

-- Отпусти меня! -- заорала Молли. -- Я должна его спасти! Я должна спасти его!

Тео втащил ее в пещеру. Когда же он снова поднял голову, то увидел, как из машины выполз какой-то человек, которого он не узнал сразу, и Сомик отдал ему гитару.

Шериф Бёртон гнался за Морским Ящером, размахивая пистолетом, пытаясь выбрать такую позицию, чтобы не задело людей. Вот он остановился, припал на одно колено, хорошенько прицелился и выстрелил. Морской Ящер взревел и развернулся в его сторону, скинув двух последних паломников в траву.

В то же мгновение Молли одновременно головой двинула Тео в подбородок, а каблуком -- в колено. Констебль выронил ее, и она помчалась вниз по камням к чудовищу.

Сомик

Эстелль остановила машину у самого обрыва. Сомик посмотрел на каменистый пляж внизу, на прибой, бившийся о скалы, на кольца гитарного шнура на переднем сиденье, потом -- снова на скалы. Длины может и хватить. Но дракон до них доберется прежде, чем он сможет это проверить.

-- Скорее! -- крикнула Эстелль.

Но Сомик стоял, зачарованный надвигавшимся монстром. Тот был уже в сотне ярдов от них.

-- Пойдем, -- слабо вымолвила Эстелль. -- Пойдем отсюда, а?

-- Нет! -- заявил Уинстон Краусс. -- Вы обещали.

Раздался выстрел, и Морской Ящер развернулся на ходу, а Сомик пришел в себя.

-- Пошли, -- сказал он Уинстону. Посмотрел на Эстелль поверх машины и подмигнул: -- А ты давай дальше. Твое время пока не пришло.

Сомик извлек из «стратокастера» еще несколько нот и заковылял за Уинстоном к воде. Фармацевт забежал в море по колено и обернулся. Сомик с трудом спускался по склону, стараясь, чтобы шнур гитары не запутался в камнях.

-- Хватит, -- распорядился Сомик.

Он вошел в волны и остановился рядом с Уинстоном, держа гитару повыше, чтобы не забрызгало.

-- Давайте! -- потребовал фармацевт.

-- Ты ж, наверное аккорд от аккордеона не отличишь, а?

-- Давайте, -- повторил Уинстон.

Сомик сыграл на «страте» четыре первых аккорда «Зеленого лука» -- усилитель в «универсале» наверху послушно взревел, -- затем повесил гитару на шею фармацевту и вручил ему медиатор.

-- Развлекайся, -- сказал Сомик.

-- О, уж я развлекусь, -- похотливо осклабился фармацевт. -- Вы не поверите, как я развлекусь.

-- Лабай! -- скомандовал Сомик и побежал по берегу прочь. Он видел, что Эстелль уже направилась по террасе прочь от суматохи. За спиной из динамика кисло задребезжали какие-то звуки. Их заглушала пальба.

Молли

Отступая от Морского Ящера, шериф успел выстрелить еще трижды, промазав не только по чудовищу, но и по всему Североамериканскому континенту. Молли с разбегу всем корпусом кинулась Бёртону сзади под ноги, сшибив его наземь, вскочила и пригнулась, загораживая собой Стива. При падении шерифу вдруг послышалось начало песни «Зеленый лук», и он потряс головой, чтобы галлюцинация рассеялась. Морской Ящер взревел снова, и Бёртон быстро перекувырнулся, изготовившись стрелять, но вместо чудовища увидел перед собой женщину в кожаном бикини. За ее спиной Морской Ящер перекусил пополам белый «универсал» и расшвырял обломки. Гитара смолкла, и зверь соскользнул с обрыва на пляж. Видя, что опасность миновала, шериф сосредоточился на женщине. С обеих сторон за монстром бежали люди, завывая, словно духи-плакальщики.

Молли оглянулась и заметила, как Стив зашел в воду. А потом обернулась к шерифу:

-- Давай, мудила, -- сказала она. -- Мне уже наплевать.

-- Допрыгалась, -- ответил Бёртон.

Уинстон Краусс

Он просто лупил по струнам гитары, но это не имело значения. Усилитель больше не работал, а это восхитительное существо надвигалось на него. Уинстон был так возбужден, что, казалось, вот-вот взорвется. Она приближалась, возлюбленная его мечты, и он сдернул с шеи гитару, готовый принять ее в объятия.

-- О, иди ко мне, малышка. Иди к папочке, -- повторял он.

Морской Ящер обрушился в воду, взметнув фонтаны брызг на пятьдесят ярдов, и захлопнул челюсти на туловище фармацевта, разделив его на два куска неопрятного вида. Сначала он проглотил ноги Уинстона и заревел, а потом втянул в пасть остатки и нырнул в море.

Шериф

-- Это вряд ли, шериф, -- произнес Шеридан.

Бёртон оглянулся, не отводя пистолета от Молли. Шеридан держал под прицелом своей М-16 спину шерифа.

-- Не дрочи мне мозг, Шеридан. Мы вместе в это вляпались.

-- В такое я не вляпывался. Опустите оружие, сэр.

Бёртон опустил пистолет и повернулся к Шеридану. Молли рванулась было вперед, но Шеридан наставил на нее ствол М-16:

-- Стоять. -- Она замерла.

Все паломники уже спустились на пляж и выли, вглядываясь в волны. Молли показала на них, и Шеридан кивнул. Она побежала к берегу.

-- И что теперь? -- спросил Бёртон.

-- Не знаю, -- ответил Шеридан. -- Но здесь пока никого не пристрелили, а у меня есть чувство, что это происшествие привлечет к себе много внимания. Поэтому здесь ни в кого и дальше не будут стрелять.

-- Ссыкун.

-- Как угодно.

-- Эй, Бёртон! -- По склону к ним бежал Тео Кроу. -- Слышите?

Они обернулись к нему, и Тео нырнул за искореженный вседорожник, а оттуда ткнул рукой в небо:

-- Кино в одиннадцать!

Теперь и Бёртон услышал. Вертолеты. С юга приближались две точки. Пара спецназовцев уже переваливали за вершину ближайшего холма -- они кинулись бежать, когда чудовище только вырвалось из пещеры. Двое других по-прежнему елозили под опрокинутыми «блейзерами». Шериф повернулся к Шеридану. Здоровенный полицейский наблюдал за подлетающими вертолетами.

-- Игра окончена, -- сказал Шеридан. -- Наверное пора подумать о моих отношениях с окружным прокурором.

Бёртон выстрелил ему прямо в лицо и побежал за скалы, к своему «эльдорадо», пока никто не сообразил, что произошло.

Тео

Тео подошел сзади к Молли и легонько коснулся ее плеча. Она обернулась, и он увидел, что по щекам ее катятся слезы. Потом она снова перевела взгляд на море -- туда же смотрели остальные.

-- Мне всегда хотелось чувствовать себя особенной и больше ничего, -- сказала она. -- Будто что-то меня от всех отличает.

Тео приобнял ее:

-- Всем этого хочется.

-- Но у меня так было, Тео. И гораздо сильнее -- когда рядом был Стив, чем когда я снималась в кино. И эти люди себя так чувствовали, хотя и по-другому.

Вертолеты уже снижались, и Тео пришлось кричать ей в самое ухо:

-- Таких, как ты, больше нет!

За полосой прибоя в воде что-то зашевелилось, и клумба морской травы начала приподниматься. Тео разглядел лиловые кроны жабр на шее Морского Ящера. Тот направлялся к берегу. Тео попытался прижать к себе Молли, но та оттолкнула его, спрыгнула со скалы и вбежала прямо в воду, подхватив на ходу два каменных обломка размером с бейсбольные мячи.

Тео бросился за ней; он преодолел половину пляжа, когда Молли повернулась и посмотрела на него с такой мольбой и отчаяньем, что констебль остановился. Вертолеты зависли в сотне футов над пляжем. В лица било песком из-под их лопастей.

Морской Ящер приближался к берегу, высунув из воды только глаза и жабры. И тут Молли кинула в него камнем:

-- Нет, уходи! Иди! -- Второй камень попал ящеру в глаз, и он остановился. -- И больше не возвращайся! -- завопила Молли.

Морской Ящер медленно скрылся в волнах.

Шериф

Стрелка спидометра «эльдорадо» дрожала на шестидесяти, когда Бёртон переваливал за последний холм, отделявший от выезда с ранчо. Нужно побыстрее добраться до аэропорта и использовать билет с открытой датой, лежавший в его «дипломате», чтобы наконец воссоединиться со своими деньгами на Кайманах. Пока никто не сообразил, куда он девался. Планировал Бёртон это давно, твердо зная, что бежать когда-нибудь придется. Не планировал он только одного -- что сразу за перевалом кто-то оставит два «субурбана» и «мерседес».

Не успев сдержаться, он резко дал по тормозам и одновременно вывернул руль влево. Шины вгрызлись в пастбище, «эльдорадо» встал на два колеса и опрокинулся. Время вовсе не замедлилось, события не спрессовались в одно, как это часто бывает при авариях. У шерифа перед глазами просто вспыхнули свет и тьма, он почувствовал, как его тело швыряет по всему «кадиллаку», потом хрястнул металл и дзынькнуло стекло. Потом наступила тишина.

Он лежал на потолке перевернутого «эльдорадо», весь запорошенный крошкой предохранительного стекла, и наощупь пытался понять, не сломал ли себе конечности. Казалось, все в норме: ноги он чувствует, дышать не больно. Но кабину наполнял запах бензина. Этого напоминания хватило, чтобы он начал шевелиться.

Бёртон схватил портфель с комплектом для побега и протиснулся в разбитое заднее окно. «Эльдорадо» наполовину врезался, наполовину наехал на передок белого «субурбана». Шериф встал с четверенек и подбежал к фургону. Закрыто. Шеридан, мудак, конечно не забыл дверцу запереть, подумал он. Людей в наручниках в клетке фургона он не заметил.

«Мерседес» оставался последним шансом. Шериф подбежал и дернул на себя дверцу со стороны водителя. Ключи -- в зажигании. Бёртон уселся и перевел дух. Нужно успокоиться. Больше никаких ошибок, сказал он себе. Он завел двигатель и обернулся, чтобы аккуратно съехать задним ходом со склона, и тут на него бросился пес.

ТРИДЦАТЬ ДВА

Сомик и Эстелль

-- Хорошая была гитара, -- сказал Сомик. Он обхватил Эстелль руками, и та спрятала лицо у него на груди, когда чудовище напало на Уинстона Краусса.

-- Я и думать не думала, -- сказала Эстелль. -- Даже представить себе не могла, что он так поступит.

Сомик погладил ее по голове:

-- И машина неплохая. Никогда не ломалась.

Эстелль отстранилась от Сомика и посмотрела ему в глаза:

-- Ты ведь знал, правда?

-- Я одно знал -- парнишке хочется поближе к этому морскому страшилищу. Вот он и подлез поближе. А если ты не заметила -- он был счастлив, когда это случилось.

-- И что теперь?

-- Я так полагаю, теперь нам нужно доставить тебя домой, девочка. У тебя из этого кой-какие картинки могут получиться.

-- Домой? А ты со мной пойдешь?

-- Раз машины у меня нет, то и ехать мне некуда. Пойду, видать.

-- И останешься? И не боишься блюз потерять и впасть в довольство?

Сомик ухмыльнулся, и на утреннем солнышке во рту у него блестнул золотой зуб с выгравированной восьмой нотой.

-- Дракон сожрал мою машину, гитару и усилок -- девочка, да у меня блюза столько, что на мой век хватит. Я так думаю -- напишу-ка я себе кой-каких новых песенок, пока ты свои картинки рисовать будешь.

-- А мне бы хотелось, -- произнесла Эстелль. -- Мне бы хотелось нарисовать блюз.

-- Если только ушей себе резать не станешь, как старина Винсент. Для мужика одноухая женщина напрочь непривлекательна.

Эстелль крепче прижалась к нему.

-- Я очень постараюсь.

-- Ну, конечно, знавал я одну как-то -- под Мемфисом жила, у ней только одна нога была. Ее так и звали -- Одноногая Сэлли...

-- Я не хочу этого слышать.

-- А что ты хочешь слышать?

-- Я хочу слышать, как за нами закрывается дверь, как в печке потрескивает пламя, как свистит чайник на огне, а мой любимый подбирает на гитаре «Пешеходный Блюз».

-- Это просто, -- сказал Сомик.

-- Я так и думала, что тебе понравится, -- ответила она, взяла его за паучью руку и повела вверх по склону искать, кто бы подбросил их до дому.

Тео и Молли

Тео никогда в жизни не был настолько ошеломлен. Он чувствовал, что все треволнения и опасности позади, но казалось, что над ним по-прежнему нависает тварь, такая же жуткая, как и та, что минуту назад погрузилась в пучину. Он не знал, есть ли у него работа. Непонятно даже, остался ли у него дом, поскольку хижина входила в жалованье констебля. Он не мог больше радоваться коллекции трубок, не мог больше заползти в свой триумфальный садик. Тео был в смятении и ужасе от случившегося, и не чувствовал ни грана облегчения от того, что все закончилось. Тео стоял на берегу, в десяти футах от него волны омывали Молли Мичон, и он не имел ни малейшего представления, что уготовила ему жизнь напоследок.

-- Эй, -- окликнул ее он. -- Все в порядке?

Не оборачиваясь, Молли кивнула. О ее колени разбивались волны, пена и водоросли облепили ее до самого пояса, но она стояла неподвижно и смотрела в море.

-- И дальше все в порядке будет?

-- Со мной ничего не в порядке уже много лет. Кого хочешь спроси, -- по-прежнему не поворачиваясь, ответила она.

-- У всех свое мнение. Мне кажется, с тобой все в порядке.

Вот теперь она через плечо взглянула на него. Ее волосы спутало ветром, а на щеках остались дорожки слез.

-- Правда?

-- Я твой горячий поклонник.

-- Ты же ни разу не слыхал о моих фильмах, пока ко мне в трейлер не зашел, ведь так?

-- Так. Но я все равно твой горячий поклонник.

Молли повернулась и зашагала по воде к нему. На ее лице заиграла улыбка. В ней сквозило слишком много прошлого, но все равно получалась улыбка.

-- Закадровый голос говорит, что у тебя хорошо получилось, -- сказала она.

-- Закадровый голос? -- Тео поймал себя на том, что и он улыбается, хотя плакать хотелось так, как он не плакал с тех пор, как умер отец, -- но все равно получалась улыбка.

-- Ага. Это такой голос, который я слышу, когда слишком долго не принимаю таблетки. Он, конечно, мудак, но рассудительности у него больше, чем у меня.

Она уже стояла перед Тео -- смотрела ему в лицо, уперев одну руку в бок, и вызывающе улыбалась, точно настоящая кинозвезда. Сейчас она больше походила на Малютку-Воительницу Кендру, чем на своих афишах: над левой грудью отчетливо багровел пятидюймовый шрам, все тело в морской соли и копоти, а в глазах -- неоднократно раздолбанное ядерными бомбами будущее. У Тео перехватило дыхание.

-- Как ты считаешь -- мы втроем можем как-нибудь сходить поужинать?

-- Только не забывай -- я еще не оправилась от потеряной любви.

У Тео упало сердце.

-- Я понимаю.

Молли обогнула его и стала карабкаться по склону. Констебль двинулся следом -- только сейчас он начал понимать, каково было паломникам входить в пещеру к Морскому Ящеру.

-- Я не сказала «нет», -- произнесла Молли. -- Мне просто показалось, что ты должен знать. Закадровый голос не советует обсуждать за ужином моего бывшего возлюбленного.

Сердце Тео воспарило к небесам:

-- Мне кажется, сейчас многие будут обсуждать твоего бывшего возлюбленного.

-- И тебя не пугает?

-- Пугает. Но не он.

-- Закадровый голос говорит, что это плохая мысль. Говорит, что из нас с тобой вместе получится один отличный лишенец.

-- Какой он в самом деле мудак.

-- Я возьму у доктора Вэл еще немного медикаментов, и он уйдет.

-- Думаешь, стоит?

-- Ага, -- ответила она, повернувшись к нему чуть ниже того места, где все еще ждали чего-то паломники. -- Мне бы хотелось остаться с тобой наедине.

Живодер

Вот чего, казалось, никак не мог понять человек за рулем: если говорить об этом конкретном «мерседесе», то самый главный самец здесь -- Живодер. От человека воняло страхом, злобой и агрессией, а также -- порохом и потом, и Живодеру он не понравился, как только уселся за руль. Вторгся на новую мобильную территорию Живодера. Поэтому пришлось ему показать, кто здесь хозяин, и Живодер совершил это своим традиционным способом -- сжал челюсти на глотке Претендента и стал ждать, пока тот не примет позу покорности. Однако человек сопротивлялся и даже ударил Живодера один раз, но он не сказал «плохая собака, плохая собака», поэтому Живодер только зарычал и крепче сцепил зубы. Пока не ощутил вкус крови, а человек не затих.

Живодер все еще ждал, что Претендент покорится ему, когда Длинный открыл дверцу «мерседеса».

-- Хороший песик Живодер, хороший, -- сказал Тео.

-- Сними с меня на хер эту тварь, -- прохрипел Претендент.

Живодер завилял хвостом и сжал зубы так, что у Претендента в горле забулькало. Длинный почесал Живодера за ухом и надел на лапы Претендента какие-то железки.

-- Теперь отпусти, Живодер, -- сказал Длинный. -- Я его поймал.

Живодер отпустил и лизнул Длинного в лицо, а тот выволок шерифа наружу, положил на землю и поставил одну ногу ему на затылок.

Лицо у Длинного на вкус было как ящеричьи слюни. Странно. Живодер задумался на секунду, потом собачье внимание рассеялось, и он выскочил из «мерседеса» посмотреть, чем занимается Кормилец в своем фургоне. Самка Кормильца выбивала заднее окно железной палкой. Живодер предупреждающе гавкнул на нее, чтобы не вздумала сделать Кормильцу больно.

Хорошие Парни

-- Существо все еще там? -- спросил Гейб у Молли, когда выбрался из заднего окна «субурбана». Живодер суетился и прыгал на него, а со скованными за спиной руками биологу не очень удавалось уворачиваться от слюнявой преданности. -- Лежать, мальчик. Лежать.

-- Нет, он ушел, -- ответила Молли, помогая Вэл и Говарду вылезти. -- Здрасьте, доктор, -- сказала она Вэл. -- У меня, наверное, приступ был, или что-то вроде. Видимо, придется разбор полетов на сеансе делать.

Вэлери Риордан кивнула:

-- Я сверюсь с календарем.

Из-за «мерседеса» вышел Тео:

-- Парни, вы как?

-- У тебя твой ключ остался? -- спросил Гейб, поворачиваясь к констеблю спиной и показывая наручники.

-- Мы слышали выстрелы, -- сказала Вэл. -- Кто?..

-- Погиб один из антитеррористической группы. Его застрелил Бёртон. У нескольких ваших пациентов синяки и царапины, но с ними все хорошо. Уинстона Краусса съели.

-- Съели? -- Кровь отхлынула от лица Вэл.

-- Долго рассказывать, Вэл, -- ответил Тео. -- Это Мэвис все придумала -- после того, как вы уехали. Сомик и Эстелль выманили монстра из пещеры. А Уинстон служил приманкой.

-- Ох, господи! -- вздохнула Вэл. -- Она же говорила, что позаботится о том, чтобы у меня не было неприятностей.

Тео приложил палец к губам и кивнул на лежащего Бёртона:

-- Ничего этого не было, Вэл. Никогда. Я ничего не знаю.

Он развернул ее спиной к себе и разомкнул наручники. Затем помог Гейбу и Говарду. Изможденный ресторатор казался мрачнее обычного:

-- Я так надеялся узреть это существо воочию.

-- Я тоже. -- Гейб вздохнул и обнял Вэл.

-- Извините, -- сказал Тео. Потом обратился к Вэл: -- Через несколько минут здесь будут репортеры. На вашем месте я бы отсюда смылся. -- Он протянул ей ключи от «мерседеса». -- Окружной прокурор отправил помощника забирать Бёртона, и я должен его дождаться. Вы подбросите Молли в город?

-- Конечно. А что вы скажете репортерам?

-- Хрен знает, -- ответил Тео. -- Наверное, буду все отрицать. Смотря что они станут спрашивать и что они уже знают. Прожив всю жизнь в отказе, я, наверное, хорошо подготовлен к интервью.

-- Простите, что я... простите, что сомневалась в ваших способностях, Тео.

-- Я тоже сомневался в ваших, Вэл. Я позвоню вам и дам знать, что тут происходит.

Гейб позвал Живодера, и вся компания загрузилась в «мерседес», оставив Тео и Молли наедине. Тео не сводил взгляда со своих башмаков.

-- Ну, наверное... увидимся?

Молли приподнялась на цыпочки и поцеловала его в щеку. Потом без единого слова забралась на заднее сиденье «мерседеса» к Говарду и Живодеру и захлопнула дверь.

Тео проводил машину взглядом, потом повернулся и зашагал по пастбищу к задним воротам.

-- Ты сядешь со мной вместе, Кроу! -- заорал из травы Бёртон.

Тео заметил у задних колес «субурбана» что-то блестящее и подошел ближе. Там лежал меч Молли. Констебль не смог сдержать улыбки -- он подобрал его и шагнул к Бёртону.

-- У вас есть право хранить молчание, -- сказал он. -- И на вашем месте я бы им воспользовался. Немедленно. -- И Тео воткнул меч в полудюйме от лица шерифа, с удовлетворением отметив, как глаза Бёртона чуть не выскочили из орбит.

ТРИДЦАТЬ ТРИ

Зима

Зима в Хвойной Бухте -- это пауза, перекур, затянувшийся перерыв на чашечку кофе. Весь город обволакивает медлительностью, и жители останавливают машины прямо посреди улицы перекинуться словом с соседом, не обращая ни малейшего внимания на заезжего туриста, изо всех сил жмущего на клаксон, чтобы следовать дальше, к местам спокойного отдыха, черт бы его побрал. Официанты и гостиничные клерки переходят на неполный рабочий день, и денежные ручейки почти полностью перемерзают. Семейные пары проводят вечера дома перед камином, принюхиваясь к дыму вымоченных дождем поленьев, а одинокие решают перебраться туда, где жизнь -- сплошной оттяг.

Зима у моря холодна. Ветер пинает клочья соленого тумана, а морские слоны выбираются на берег, трубят о своей страсти и рожают детенышей. Пенсионеры напяливают на своих собачек вязаные свитера и таскают их по улицам на поводках-рулетках, устраивая ежевечерние парады собачьего унижения. Сёрферы облачаются в водоотталкивающие костюмы, не пропускающие холода штормовых волн, а белые акулы пересматривают диету и включают в меню закуску из пижонов в вакуумной упаковке на крекерах из стекловолокна. Однако зимний озноб рассыпчат, всепрощающ и все равно пробирает до костей -- но так, чтобы коллективный городской метаболизм притормозился почти до спячки, и никто бы от этого не пострадал.

По крайней мере, так бывает в обычные зимы.

После нашествия Морского Ящера зима превратилась в безжалостную колесницу, в нескончаемый карнавал, сплошную досаду и золотой дождь. Отснятые с вертолетов новости транслировали через все спутники, и Хвойная Бухта потеснила Росуэлл, штат Нью-Мексико, как место паломничества номер один для чокнутых любителей потусторонней экзотики. Много в новостях разглядеть не удалось -- лишь толпа, собравшаяся на берегу, и какая-то нерезкая огромная туша в воде. Но с отпечатками лап и рассказами очевидцев хватило и этого. Сувенирные лавки наполнились убогими разнокалиберными динозавриками, а кафе «Г.Ф.» вписало в меню сэндвич под названием «Теозавр» (ставшее официальным научным именем Морского Ящера, предложенным биологом Гейбриэлом Фентоном). Гостиницы ломились от постояльцев, улицы переполняла публика, а Мэвис Сэнд пришлось даже нанять второго бармена, чтобы помогал обслуживать импортных придурков.

Эстелль Бойет открыла на Кипарисовой улице собственную галерею, где торговала картинами своей новой серии, загадочно озаглавленной «Стив», а также компакт-диском Сомика Джефферсона под названием «И-Что-Мне-Теперь-Делать-Раз-Я-Счастлив-Блюз».

По мере того, как история о Морском Ящере разлеталась по миру и становилась сенсацией, вновь вспыхнул интерес и к забытой актрисе низкобюджетного кино Молли Мичон. Видеодиски и кассеты с сериалом «Малютки-Воительницы» заново свели и выбросили на рынок к вящей радости восторженных поклонников, а Гильдия киноактеров обрушилась на продюсеров, словно ангел бухгалтерской мести, стараясь выгрызть из них кусочек прибылей.

Практика Вэлери Риордан устоялась, когда она нашла нужный баланс между терапией и медикаментозным лечением. Ей удалось даже выкроить время на отпуск со своим женихом Гейбом Фентоном, и они его провели на борту научно-исследовательского судна в экспедиции, целью которой было найти доказательства существования теозавра в глубоководных впадинах у берегов Калифорнии.

После того, как Теофилус Кроу дал в суде показания против Джона Бёртона, и того упрятали в тюрьму пожизненно, зима опустилась на Тео теплым благословением. На второй месяц восстановления сил он понял, что его пристрастие к марихуане было ни чем иным как реакцией на обычную скуку. Будто дитя, которое весь долгий летний день ноет, что ему нечем заняться, но не прилагает никаких усилий к тому, чтобы заняться хоть чем-нибудь, Тео никогда не имел честолюбивых замыслов развлекать себя. Жизнь с Молли, однако, все переменила -- Тео осознал, что хотя его часто изматывают до потери пульса как работа, так и возлюбленная, скучать ему некогда. Каждое утро они вдвоем съедали на завтрак здоровенную пиццу в трейлере Молли. По вечерам ужинали у него в хижине за столом, сделанным из катушки от кабеля. Молли отвечала на его звонки, когда он уходил на работу, а он отваживал дебильного вида поклонников, которые оборзели настолько, что подстерегали ее даже на ранчо. Не проходило ни дня без того, чтобы он не сказал Молли, какая она особенная, и закадровый голос у нее в голове постепенно смолк совсем и вякать больше не осмеливался.

А в глубокой подводной расселине у побережья Калифорнии зимы не было. В двух милях под водой все оставалось как и раньше -- то же самое герметичное однообразие, в котором у своего черного гейзера с минеральным бульоном лежал и сокрушался об утраченной любви Морской Ящер. Он перестал общипывать со скал поросли глубоководных червей, и громадное тело его начало усыхать под тяжестью водяного столба и прожитых лет. Он решил никогда больше не двигаться с места -- лежать там, пока сердце не остановится окончательно, а вместе с ним не прекратится непереносимая сердечная боль, -- но сенсорные клетки на его потускневших боках уловили сигнал. Такого он не помнил по меньшей мере полвека -- голос существа, на встречу с которым он больше никогда не надеялся. Ящер плеснул хвостом, стряхнул с себя корку черствого одиночества и тем органом, что прятался в глубине его мозга пресмыкающегося, разобрал сигнал -- отчетливый женский голос. В грубом переводе его можно было понять только так:

-- Эй, морячок? А хочешь, и тебе повезет?

1. Перевод Н.М.Демуровой (здесь и далее примечания переводчика).

2. Шейкеры («трясуны») -- общеупотребительное название членов христианской группы «Объединенное общество верующих во второе пришествие Христа», возникшей в Англии в 1747 году. Группа практиковала аскетизм и простоту и пользовалась функциональной самодельной мебелью и утварью.

3. Аманиты -- секта ортодоксальных анабаптистов, отколовшаяся от менонитов в конце XVII века; последователи швейцарского епископа-менонита Якоба Аммана (XVII в.)

4. Менониты -- члены анабаптистской церкви, основанной фризийским религиозным реформатором Менно Симмонсом (1492-1559), характеризуемые простотой жизни, пацифизмом и непротивлением.

5. Персонаж новеллы Вашингтона Ирвинга (1783-1859) «Легенда о Сонной Лощине».

6. «Хепплуит» -- английский стиль мебели XVIII века, характеризуется легкими грациозными линиями, изогнутыми поверхностями и спинками стульев в виде стилизованных щитов или сердец. Назван в честь Джорджа Хепплуита.

7. Пьеса американского драматурга Джозефа Кессельринга (1941), впоследствии -- популярная комедия голливудского режиссера Фрэнка Капры с Кэри Грантом в главной роли.

8. Герой-адвокат из романа Харпер Ли «Убить пересмешника» (1957).

9. Герой одноименного романа Марка Твена (1894).

10. Популярный американский спортсмен и актер, обвиненный в убийстве жены и ее любовника.

11. Популярная закуска -- треугольные кусочки мексиканской тортильи, запеченные с сыром или острым соусом.

12. «Slim Jim» («кожа-да-кости») -- популярная копченая мясная закуска, изобретенная Адольфом Левисом (1912-2001).

13. Настольная азартная игра, современная разновидность «го».

14. Кукурузная тортилья с начинкой из молотого мяса или сыра.

15. Ближневосточное блюдо -- жареные шарики молотой фасоли со специями.

16. Здесь -- тупица (исп.)

17. Здесь -- псих (исп.)

18. Гипогликемия -- пониженное содержание сахара в крови.

19. Перевод К. С. Фарая.

20. Уильям Шекспир, «Сон в летнюю ночь», акт 3, сцена 2, перевод М.Лозинского.

21. Рок-фестиваль в пригороде Сан-Франциско 6 декабря 1969 года, когда во время выступления группы «Роллинг Стоунз» члены моторизованной группы «Ангелы Ада», нанятые для охраны порядка, забили насмерть зрителя, пытавшегося проникнуть ближе к сцене. Это событие знаменовало собой конец «эры любви и цветов».

22. Здесь не говорят по-испански (исп.)

Speaking In Tongues Лавка Языков

КРИСТОФЕР МУР

ЯЩЕР СТРАСТИ ИЗ БУХТЫ ГРУСТИ

БЛАГОДАРНОСТИ

ПРОЛОГ

ПОХОЖЕ, У НАС ПРОБЛЕМА

ОДИН

ДВА

ТРИ

ЧЕТЫРЕ

ПЯТЬ

ШЕСТЬ

СЕМЬ

ВОСЕМЬ

ДЕВЯТЬ

ДЕСЯТЬ

ОДИННАДЦАТЬ

ДВЕНАДЦАТЬ

ЧЕЛОВЕК ЧЕЛОВЕКУ ЛЕКАЛО

ТРИНАДЦАТЬ

ЧЕТЫРНАДЦАТЬ

ПЯТНАДЦАТЬ

ШЕСТНАДЦАТЬ

СЕМНАДЦАТЬ

ВОСЕМНАДЦАТЬ

ДЕВЯТНАДЦАТЬ

ДВАДЦАТЬ

ДВАДЦАТЬ ОДИН

ДВАДЦАТЬ ДВА

ВЫСШАЯ ВЛАСТЬ

ДВАДЦАТЬ ТРИ

ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ

ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ

ДВАДЦАТЬ ШЕСТЬ

ДВАДЦАТЬ СЕМЬ

ДВАДЦАТЬ ВОСЕМЬ

ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЬ

ТРИДЦАТЬ

ТРИДЦАТЬ ОДИН

ТРИДЦАТЬ ДВА

ТРИДЦАТЬ ТРИ

Speaking In Tongues
Лавка Языков