Speaking In Tongues
Лавка Языков

Ольга Погодина

ЛЕТОПИСИ ГОРОДА АР

*** * ***

Нынче утром над городом Ар возопили трубы.

Нынче утром туман поднялся цвета иприта.

И сошел огонь. И затронуло чьи-то губы,

И слова легли еще одним манускриптом:

«Эй вы, там, внизу, — никому до конца не верьте!

Вам — плясать посреди цикуты и маргариток...

Головокружительно-сладкий запах весны и смерти

Ваши ноздри пьют, как самый желанный напиток.

Вам — бродить в лабиринтах света, странные звери,

С ненасытностью к боли, с тоской о чем-то неясном...

Вам — творить себе идола, и хоть во что-то верить!

Вам — творить из хаоса свои мечты о прекрасном....

Я пришла к вам с веткой омелы, странные звери,

Я пришла восхититься мужеством быть слепыми!

Я пришла заплакать о том, чего не измерить.

Я пришла испытать, каково это — БЫТЬ ЖИВЫМИ».....

*** * ***

Честные жулики, портовые девки,

Простые работяги с разбитым ебалом,

Матерые торговцы, флаги на древках

Прогнившего дерева вечных идеалов,

Юные скромницы с хищной улыбкой

Своей ледяной отработанной нежности,

Ищущие в мутной водичке свою рыбку,

Не помышляя вовсе о вечности,

Надменные воины с тоскою в ладонях,

Жаждущих снова сжаться в кулак,

И просто идиоты в вечной погоне

За смертью, в которой каждый дурак, —

Все они дышат, хрипят, улыбаются,

Носят личину или Божий дар,

Не подозревая, что отражаются

В летописях города Ар....

ТИХЕ

В городе Ар, на ступеньках древнего храма

Кто не знает нищенку Тихе, рыжую стерву? —

Ненасытна ее рука, и пальцы шершавы..

Не последний раз и, конечно, давно не в первый,

Она жадно сосет серебро из тощих карманов,

Она яростно ищет жизни в пустых глазницах, —

Рыжая королева самообмана

Вслед любому хохочет — до слез на ярких ресницах.

И паломники важные бьют ее от бессилия.

Оттого ли, что в Храме — будто что-то потеряно,

А вертлявая нищенка пляшет на ложе из лилий

В час, когда на земле невозможно во что-то поверить.

В этот час к ней слетаются бабочки со всего мира

И она посвящает их в Орден Носителей Света,

В эту честь — умирать вместе с солнцем, на листьях аира,

Унося с собою разгадку немого секрета...

И когда к тебе на ладонь сядет хрупкий посланец

Однодневного мира, и дню его выйдет мера,

Посмотри, — он танцует такой неистовый танец....

Так кого пожалеть из вас, одинаково смертных???

ЗАПОВЕДИ ОТШЕЛЬНИКА МО

1.

Отшельник Мо познал семь тайн

Под сенью смоковницы в жаркий полдень

Отшельник Мо завернулся в туман

И исчез из виду, чист и спокоен

Отшельник Мо что-то сказал,

Но голос его утонул в общем гаме.

Отшельник Мо просто пропал

И жрецы сказали, что он во Храме.

Отшельник Мо вернулся назад

И принес нам чуму в раскрытых ладонях

Отшельник Мо умертвил всех щенят

И всех детей в материнском лоне.

А когда его пытались пытать

Он зашил себе губы иглой из меди,

Обронив: «Я любил вас, уча мужеству умирать

А вы научились убийству... О, бедные дети!»

Отшельник Мо вознесся к богам

И во имя его теперь распинают.

Брамины курят ему фимиам,

Но они любят свою сытость, они просто играют!

Отшельник Мо обещал вернуться

И мы боимся этого, как дьявольских чар...

А ведь только близость смерти заставляет проснуться....

О, покинутые дети города Ар.....

2.

На городской площади судили вора.

Вор кричал во все горло и в чем-то был прав.

Как все мы в чем-то правы, как все мы в чем-то воры…

(Мол, нельзя пройти по грязи, ног не замарав.)

Вор кричал: «Кто измерит мою меру наказания?

Да разве все вы боги, чтобы меня судить?

Я хочу быть судим по законам мироздания

И не вам, паршивым овцам, меня порешить!»

И потупились судьи (соглашаясь, что — страшно!)

И воззвали к небу жрецы, но небо молчало.

И вышел из толпы старец, и протянул вору каши

И сказал: «Иди с миром. Начни все сначала.»

И вор пошел (незаметно сперев у старца пояс

И раздумывая, где бы его продать)

Но, наверное, от каши, у вора проснулась совесть.

Он повесился и на него снизошла благодать...

И старец нашел его, и сказал собравшимся:

«Вот теперь мы действительно не вправе его винить.

Потому что наказание людское намного слаще.

Это слишком страшная ноша — самому себя судить

Так идите, несмышленые... Молитесь о незнании.

Пусть над вами будет небо. Оно немо...

И не кричите слишком громко о законах мироздания..

Такова вторая заповедь отшельника Мо.»

3.

Царь города Ар правил много лет.

Он был справедлив, насколько это вообще может смертный.

Он в меру воевал, в меру помнил свой обет,

Он искал зерна истины в земной круговерти.

У царя города Ар родилась немая дочь.

Царь послал узнать, за что разгневались боги.

И жрецы рылись во внутренностях целую ночь,

Но нашли там только улыбку и знак дороги..

Над царевной смеялись от мала до велика.

Она закрывала глаза, но видела сквозь веки.

И потому научилась разговаривать с тем, что безлико:

Так, как говорят святые, ветра, безумцы и реки.

Однажды в полнолуние безымянное нечто

Вошло к ней в покои и увело за собой.

Но следы ее маленьких ног застыли в воздухе навечно.

Над притихшим городом — семицветной дугой.

Как всегда, в толпе кричали: «Она — святая!», «Она — шлюха!»

Просто потому, что надо было что-то кричать.

И только один мальчик, глухой на оба уха,

Сказал: «Да вон же она! Разве так трудно узнать?

Разве вы не слышите? А, впрочем, откуда, —

Ведь великие истины тихи , их можно только шептать...

Она говорит: человек подобен сосуду,

А душа его — вино, его нельзя расплескать!

Но, боязливо суетясь, как бы чего не вышло,

Истекая потоком бессмысленных слов,

Вы, скорее всего, никогда не услышите

Третьей заповеди отшельника Мо...»

4.

Он был великий мудрец с глазами цвета стали.

Его голос был тих, а поступь величава.

Его слова западали в сердце и там прорастали.

И оттого, а может, просто так, к нему пришла слава.

Он говорил, что человек — примитивное животное,

Которым по большому счету легко управлять.

Он говорил, что с помощью разума можно понять все плотное,

А все остальное — не имеет смысла и познавать.

К нему пришла блудница, ведомая свыше.

Она была дитя, в этом была ее сила.

Она стояла и смеялась, — вне всего, что дышит…

Она сказала, что ей был сон, и она его воплотила.

И когда мудрец не смог объяснить всего этого,

Свет в глазах его потух, несмотря на ее старания.

Так он умер, а блудница осталась жить,

Хотя, наверное, и была порочным созданием.

Но все, что у нее оставалось, — сон, которого не было.

Там был голос, он сказал: «Сделай то-то — и иди!»

А, впрочем, голоса не было… Или ее тоже не было?

Она не знала, она просто шла по своему пути…

«Ничего нет в мире абсолютно верного.

Хаос вне всех законов, тем более твоего.

Так живи и смейся, — сам над собою, наверное.» —

Вот четвертая заповедь отшельника Мо.

5.

Семь слепых мудрецов брели по дороге

И навстречу им попался издыхающий слон.

Один потрогал ухо, второй потрогал ноги.

Третий взялся за хобот, а пятый полез на рожон.

Взявшись за хвост его, кричал он: «Это — плетка!»

А шестой залез на слона и сказал: «Это — гора!»

А седьмой, взобравшись тоже, возразил: «Да нет, это — лодка!»

И так они спорили до самого утра.

И им еще повезло, что проходящий мимо крестьянин

Рассмеялся и сказал: «Уймитесь, это же слон!»

И они ему поверили, поскольку он был с глазами

И по пыльной дороге побрели оттуда вон.

А если б они повстречали нищего,

Он бы взял еще с них денег и продал им дерьмо.

И вот тогда это было бы похоже на поиск истины.

Такова пятая заповедь отшельника Мо.

6.

Крестьянин был свою жену, как и везде заведено.

Она молчала и терпела, считая, что ей так дано.

Молилась за его здоровье, и за грядущий урожай,

И чтобы сеть не прохудилась, и чтоб не протекал сарай.

Крестьянин рыбы наловил и тронулся вниз по реке.

Она махала вслед платком, зажатым в тоненькой руке.

Его обратно привезли (уже, вернее, только плоть)

Она рыдала и клялась, что на костер за ним взойдет.

И в общем, не с большой любви — со страху все самой решать.

Но жить хотелось и пришлось себя за деньги продавать.

В нее плевали, ей клялись, она узнала что почем.

По ходу дела научилась легко орудовать мечом.

К разбойникам попала в плен. Убила всех, кто к ней полез.

Ей предложили верховодить. Не отказалась наотрез.

Потом пришел посол царя. Просил подмоги на войне.

И бились насмерть. И топили свой страх в отваге и в вине.

Ее увидел юный царь. Влюбился по уши, как есть,

И по разбитии врага ей оказал большую честь.

Теперь царицею она сидит на троне вместе с ним.

И мир их дому, и детей... Но это, собственно не гимн.

А если б муж не утонул? Прибил бы спьяну просто так...

«Нет в жизни ничего случайного. Пусть даже больно, пусть пустяк! —

Но слабый хнычет, а мудрец всегда использует его,» —

Благословив царицу, вымолвил святой отшельник Мо.

7.
(ТОРГОВЕЦ ВРЕМЕНЕМ)

В лавке на углу, где сходятся три колеи

Вход за ценным товаром всегда со двора.

Старый лис Шин с глазами змеи,

Торгует временем вразвес, — с утра до утра.

Его минуты сладки, но глаза печальны,

Его кальян всегда полон, услужлива дочь...

Он покупает чужое время, и прячет в спальне,

Но все слышат его вопли каждую ночь.

Он всегда под дверьми, где запах совокупления,

Где безумны глаза, отхлебнувшие яда....

Он презирает их. У них впереди — забвение.

А у него — полночная гостья с медленным взглядом.

Он уже готов на все, только бы бледные пальцы

Прикоснулись его, — но это всего лишь грезы,

Она забирает его дары, — и в комнате остается,

Тонкий неуловимый запах увядшей розы....

Однажды, в грозу, она перепутала двери,

И вошла к его дочери, а та спала,

И гостья, как обычно, взяла ее время,

Все, что было в комнате, — и девушка умерла.

Вот тогда торговец Шин разогнал всех гостей.

Вот тогда торговец Шин отказался платить.

И его гостья вошла, и ушла ни с чем,

А ее имя было Смерть, она не умела так уходить.

И когда его спросили, как он сумел отказать:

Монах Шин улыбнулся: «Так же, как любому из Вас.

Любой дар доброволен, любой волен себя продавать,

По дешевке или втридорога, — но всегда прямо сейчас.

И тогда лучше выбрать достойного покупателя.

В том-то и было все дело... и вся безупречность...»

«Все так просто?» — вокруг засмеялись почитатели.

«Так я продал свое время покупателю Вечность...»

*** * ***

Госпожа Аи отошла на покой

С достоинством, небывалым для стареющей шлюхи.

Теперь ее уважают. Теперь холеной рукой

Она раздает милостыню и берет на поруки.

Теперь перед ней заискивают. Теперь она не опасна.

Придворный пиит даже посвятил ей сонет...

И только один пьяный матрос, вернувшись, рыдал: «Она была так прекрасна!

Что вы с ней сделали? С той, для кого не существовало "Нет!"

С той худой и дерзкой девчонкой из подворотни,

Танцевавшей так, что рядом с ней плавились камни..

Кто засунул ее в эту бабу с двойным подбородком,

Ту, последнюю из женщин с очами пойманной лани?»

И госпожа Аи, услыхав про то, усмехнулась недобро...

Госпожа Аи завернулась в шифон и в полночь глухую

А наутро того матроса нашли с перерезанным горлом,

И с губами, распухшими от ночных поцелуев.

Посмотреть на ее казнь сбежался весь город,

И шептались между собой: «Что ей еще было надо?»

Но когда огонь охватил ее ноги , в ее крике был холод:

«Слишком долго я думала, что довольна, и вот, наконец — я рада!

Что вы знаете о любви, вы — трусы,

Покупающие себе безопасную похоть,

Недостойные страсти, не ведавшие искуса,

И того, как дано умирать от каждого вздоха!

Будьте прокляты вашим рассудком, и жалостью — тоже!

Будьте прокляты жизнью долгой и неторопливой!

В этом городе только один человек заслуживал большего,

В этом городе он один и умер счастливым.»

*** * ***

В маленькой хижине, на берегу потока,

Испокон веков живет какая-то женщина.

Никто не видел ее в лицо, — так она одинока,

Только видели, как она идет по дороге, корзиной увенчана.

За ее спиной, в люльке из овечьей шкуры,

Спит младенец, просыпаясь только для крика.

Она утирает пот со лба , тихо и хмуро,

Кормит сына, и идет собирать ежевику.

Годы идут над ней, покрывая лицо морщинами,

Но младенец в люльке ее остается прежним,

А она так мечтала, — когда он станет мужчиной

И воином, он купит ей новой одежды,

Он пройдет по улицам города, покрытый славой и смыслом,

Не она ль растила его, все, что есть, отдавая?

Но младенец спит, не ведая времени. А ей пора с коромыслом, —

До реки и обратно, а дальше, наверно, до рая...

Иногда она смотрит него и знает, что боги плутливые,

Позабыли наградить ее сына даром старения,

И проходят века, и она все живет под оливами,

Уже сама забывая законы перерождения.

Но когда она умерла в полдень, летний и нежный,

И пришли ее хоронить из ближайшей деревни,

Они вдруг увидали в гробу совсем юную девушку,

А над нею плакал старик — полоумный и древний...

*** * ***

Он приходил в таверну каждый день, под вечер.

Его никто не замечал в его пыльной хламиде,

Только один лавочник, — тот, что продавал свечи,

Знал, что он был не то писцом, не то резчиком по граниту.

Но как-то в душный вечер уходящего лета,

Когда солнце стало похоже на большую хлопушку

Он заспорил о чем-то с придворным поэтом,

Навсегда смутив поэту наивную душу.

Сыт и пьян, он грохал кружкой об стол и смеялся,

Говоря: «Ты, поэт, ты думал, что славишь героев?

Но в твоих сонетах ни один из них не остался

Победителем. Все они умерли как изгои.

Или были прокляты, или были забыты...

Торжество же осталось тем, кого ты презираешь.

Ты сказал, я такой как они? Я — герой неизбитый.

Мне плевать на трагедию, о которой ты так мечтаешь.

Я — твой первый герой, я безлик, но — на каждой странице.

Я — один из толпы, что бросается помидорами.

Так люби же меня, я единственный, кто все-таки сбылся,

Из всех тех, кого ты создавал в своем счастье и горе.

Так о чем же ты плачешь, как дитя об утерянной сказке?

Так чего же ты ищешь — жизни или забвения?»

И поэт вернулся домой, и собрал свитки в связки,

И все сжег на заднем дворе — все свои творения.

И потомки его удивлялись, отчего это было.

И потомки его говорили о тяжкой ноше,

А писец, нисколько не старясь, попивал себе пиво

Он и по сей день там. И становится только моложе.

*** * ***

Камень. Огонь. Вода и медные трубы....

Дети танцуют на белом песке и строят свои города....

Пряхи прядут свою пряжу, и нити сплетаются в судьбы,

Так, как и было, как есть, и как будет всегда...

Все возвращается, — осень, надежды и страхи,

Все, что уходит, — всего лишь к тому, чтобы вновь возрасти из песка...

Над игрушечным миром на панцире Матери-Черепахи,

Время свивается в кольца, готовое для броска.

Люди дышат и плачут, и думают что-то о вечном,

Люди бьются в сетях, прорываясь к границам веков...

Так прекрасно, жестоко, безумно, бездумно, беспечно....

А над ними, склонясь, улыбаются детские лица богов...

*** * ***

Так бывает на земле, когда и небу больше невмочь:

Город спал и однажды в город вошел страх,

Просто все дети, которые родились в ту ночь,

Родились со взорванным солнцем в глазах.

И, как всегда, божась, от них отрекались отцы.

И, как всегда, молясь, их прятали матери с глаз

И, как всегда, боясь, над ними тщетно и нежно пели жрецы,

И, как всегда, смеясь, — обычные дети! — они смотрели на нас.

И только те из Них, кто выжил, взрослели, — научившись делать вид, что все так.

И только те из Них, кто выжил, учились — никогда не покупать зеркала,

Потому что в зеркалах за спиной они видели — костер и кулак.

Потому что в зеркалах за спиной они видели границу добра и зла.

Но срок настал, пришло Их время — это было под хвостатой звездой,

Когда небо опрокинулось, и сбылись слова древних строк...

Они вышли под дождь, — выжигая все вокруг и наслаждаясь войной.

Они были — как снаряд, срок хранения которого едва не истек..

И пал рассвет, и пал их город, погребенный под собственной тьмой,

Город Ар, где все считали, что живут, а оказалось — слепы..

И только те из Них, кто выжил, повели слепые орды за хвостатой звездой,

Может быть, туда, где еще помнят настоящий вкус любви и борьбы...

1998-1999

1. Тихе — в греческой мифологии богиня Судьбы. (Прим. автора.)

Speaking In Tongues Лавка Языков

Ольга Погодина

ЛЕТОПИСИ ГОРОДА АР

* * *

* * *

ТИХЕ

ЗАПОВЕДИ ОТШЕЛЬНИКА МО

1.

2.

3.

4.

5.

6.

7. (ТОРГОВЕЦ ВРЕМЕНЕМ)

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Speaking In Tongues
Лавка Языков

*** * ***

*** * ***

7.
(ТОРГОВЕЦ ВРЕМЕНЕМ)

*** * ***

*** * ***

*** * ***

*** * ***

*** * ***