Speaking In Tongues
Лавка Языков

Эзра Паунд

Стихотворения 1908-1925 гг.

Дама Аудьярт⁽¹⁾Que be-m vols mal⁽²⁾

Примечание: Любой, кто хотя бы немного знаком с творчеством трубадуров, знает и историю о Бертране де Борне и доне Мауэт де Монтаньяк, а также и ту сирвенту, которую он сложил, будучи отвергнут ею. В этой сирвенте он, в своих попытках найти ей достойную замену или самому воссоздать её, обращается с просьбой к каждой из прекраснейших дам Лангедока одолжить ему какое-либо из их собственных достоинств: так, у Цимбелин - её "esgart amoros", т.е. любовный взгляд; у Аэлис - сладость её речи; у виконтессы Шале - белоснежность шеи и рук; у Аньес де Рошшуар - её золотые, словно Изольдины, волосы; и даже у дамы Аудьярт он искал очертания фигуры, «несмотря на то, что она желала ему зла». Всё это должно было превратиться в "Una dompna soiseubuda" - «позаимствованную даму», или в переводе на итальянский - "Una donna ideale".

Пусть Вы желаете мне зла,

Аудьярт, Аудьярт,

Где начинаются на платье кружева,

Как пальцы бледные сжимающие

Ткань,

Аудьярт, Аудьярт,

Статна, высока и пленительно стройна,

Кому дана

Аудьярт, Аудьярт,

Честь воспевать Ваш образ?

Здесь оставляя поцелуй,

Вас,

Мьель-де-бе, я навещу;

Восхваляя тонкость стана,

Что с корсетом не знакома,

Я надеяться не стану…

Нет, конечно, не влекомы

Вы к иным благоволеньям.

Молвлю слово в Вашу честь,

Только маленькую лесть

Вашим платьям, без изъяна

Облегают они стана

Встречу Ваших плеч и рук;

Пусть я не из Ваших слуг,

Всё же Вы прочтите это.

Иль когда жонглёр поэта

Вдруг хвальбою разразится

«Аудьярт, Аудьярт»…

На слова не поскупится

Эн Бертран из Альтафорта, Вас стремится

Обессмертить, хоть меня вы невзлюбили.

Пусть вы желаете мне зла,

Аудьярт, Аудьярт.

Ваши прелести б песнь пронесла,

Аудьярт,

О, пока вы не встанете снова…

И когда Вас старость скрутит

Так, что форма слову претит,

Когда юности давней роса

Не ложится уже на уста; а душе

В новизне витража

Отражается спесь миража.

Когда той же земли красота

Вам покажется слишком горька:

Так юна и светла,

Вашей будет только в мечтах.

Молода, а теперь стара,

И гордыня Ваша мертва,

Вы смягчитесь;

Поймёте, не ведаю как,

Эта песня для Вас была,

Аудьярт, Аудьярт

Чья краса оправдать смогла

Аудьярт,

Аудьярт

Que be-m vols mal.

Дерево

Стоял недвижно и был деревом в лесу,

Владея истиной невиданных вещей -

Вот Дафна, и венок лавровый с ней,

Вот пара древняя, что, чествуя богов,

Была превращена в ольху посредь дубов.

Того бы не случилось, будь они

Чуть менее радушны, не впусти

Они богов в свои сердца, как в дом

К камину, и чуду бы тому не быть.

Так я стоял, лишь ствол среди других

Стволов, и понял много нового - таких

Бы мыслей прежде не признал своими.

Секстина: Альтафорт⁽³⁾

Loquitur⁽⁴⁾: Эн Бертран де Борн. Данте Алигьери поместил его в ад, поскольку он был зачинщиком раздоров. Eccovi! А судьи кто? Я же вновь извлёк его на свет божий! Действие происходит в его замке, Альтафорт. «Папиоль» это его жонглёр⁽⁵⁾. «Леопард» - сеньяль Ричарда Львиное Сердце.

Проклятье! Весь этот юг воняет миром.

Эй, сукин сын, Папиоль! Где ж музыка?

Жить можно там, где сталь о сталь звенит.

Когда пурпур знамён сусаль встречает,

А поле под ногами багрянеет -

Тут не удержишь в сердце вопль восторга.

Зной лета для меня исток восторга,

Когда ненастье разгоняет затхлость мира,

От молний свод небесный багрянеет,

И грома рокот для меня звучит музыкой,

И ветры тучи в бешенстве встречают;

А по расколотому небу сталь Его звенит.

III

Сгореть в аду, коль не услышу вновь клинков я звона!

Хрип боевых коней в разгар сражения, с восторгом

Сбившихся - броня броне навстречу!

Уж лучше часовая стычка, чем полгода мира

В компаньи толстых баб, вина, музычки!

Да! Нет пьянее зелия, чем кровь багряна!

Мне по душе рассвет, как кровь багряный.

Взирать, как его пики пробивают мглу, их звон

По сердцу разливается восторгом;

Мой взламывает рот весёлой музыкой

Его усмешка и презренье миру,

С каким он одиноко тьму встречает.

Тот, кто боится войн, чей страх встречает

Мои хвалы раздору, - ему бы кровь багряну!

А он гниёт в своём феминном мире,

Вдали от дележа наград и сабель звона.

Смерть этих шлюх встречаю я восторгом,

И воздух вторит мне куплетом музыкальным.

Спой Папиоль, где ж музыка!?

Нет лучше звука, чем о стали стали звон,

Иль крика громче ратного восторга,

Когда с клинков и рук течёт багрянец,

И «Леопарда» натиск грудью мы встречаем.

Будь проклят тот, кто возвещает мир!

VII

Пусть музыку клинков их заглушит багрянец!

Сгореть в аду, коль не услышу вновь клинков я звона!

Навеки заклеймим всяк помысел о мире!

«Blandula, tenella, vagula»⁽⁶⁾

Что с раем общего есть у тебя, душа?

Не лучше ли, добыв себе свободу,

Перенестись в спокойное местечко, где под солнцем

Стекает слава медленно на нас

По кронам олив? Вот если бы на Сирмионе,

Моя душа, нам встретиться с тобой на склоне лет,

Неужто не найти нам мыса, что был бы освящён

Пророками земных чудес?

Ужель не основать нам культа волн,

Чистейшего сапфира, кобальта, цианина -

Лазурной троицы; чистейших

Образов бессмертных перемен?

Душа, коль суждено Ей встретить нас, не в силах

Ни мирский глас, ни блеск того двора

Увлечь нас прочь от облачной вершины Ривы⁽⁷⁾!

Erat Hora⁽⁸⁾

«Благословенно будь, чтоб ни случилось». Промолвив это,

Отвернулась и, словно солнца луч на вянущих цветах, что

меркнет, отступая по веленью ветра, немедля

Пошла прочь. Да, что б ни случилось, тот час

Был полон света, и нет таких богов, кто мог бы

Похвалиться знакомством с чем-то более

Прекрасным, нежели этот час в его теченьи.

Надгробие в Акра Саар

«Я суть твоя душа, Никоптис. Я наблюдаю

Пять тысячелетий твои недвижные глаза,

Ни разу мне не давшие ответа; твои чресла,

Меня зажегшие страданьем, но, увы,

Со мной не тлевшие углём шафранным.

Вот нежная трава взошла, чтобы тебе служить

Ковром, целуя тело мириадом губ;

Не ты меня.

Я счёл сусаль со стен

И утомил свой ум пытаньем смыслов.

Теперь здесь нет ни одного секрета.

Я был покорен. Посмотри, кувшины полны,

На случай, если ты, проснувшись, вспомнишь

О вине. И все одежды без единой складки.

О, ты неблагодарна! Как можно позабыть?

- Даже ту реку много дней назад,

Ту реку? Ты была юна.

Три призрака приблизились вплотную -

И я пришёл.

Прибыл с водой и отогнал их прочь.

С тобой стал близок, знал твои желанья.

Не я ль касался рук твоих, ладоней, пальцев,

Струился внутрь, кружил твои колени?

Как «я проник»? Ведь я был ты и Ты!

Сюда не проникает солнца луч,

Меня терзает бесконечность мрака,

Прореха темноты, и ты молчишь,

И день сменяет день.

Я мог бы выбраться, презрев

Границы и резную твердь ворот,

Наружу, через изумруд полей…

* * * *

Здесь тишина:

Я остаюсь».

Женский портрет⁽⁹⁾

Твой ум и ты для нас - Саргассов море,

За эти годы лондонским прибоем

Дань с ярких кораблей к тебе нанесена:

Идеи, слухи давние, безделки,

Осколки знаний, потемневший груз.

Великие умы с тобой искали встречи:

Пусть поневоле, но была второй. Трагично?

Нет. Ты предпочла всё это суете:

Скучнейший муж, заботлив и болтлив,

Скучнейший ум - по мысли в год, и только.

Так терпелива. Помню, как сидела

Часами - вдруг что-нибудь всплывёт.

А теперь ты платишь? Нет, ты не скупишься.

Кому-то интересна, и к тебе приходят,

А на прощанье получают сувенир:

Трофей какой-нибудь, забавную мечту,

Бесхозный факт и парочку рассказов

О корнях мандрагоры, или иных мираклях:

Глядишь - сгодятся, но пока - лишь хлам,

Без всякой пользы сваленный в углу:

На потемневшем древнем инструменте,

Станке времён, их час уже соткан.

То идолы, и амбра серая, и редкие каменья,

Что суть твои богатства; несмотря

На мимолётность всех этих даров

Со дна добытых или с отмели прибрежной:

Там в медленном течении света и глубин

Нет ничего! Нет ничего, что было бы

Твоим по праву.

И всё же это ты.

Объект

Вот вещь - по сути код, по смыслу - код без сути.

Установив контакт, где место быть влеченью,

Он впредь уже

Не склонен к развлеченью.

⁽¹⁰⁾

Будь мной как вечный дух

Слабеющего ветра, а не как

Всё преходящее в вещах -

Цветов веселье.

Познай меня в твердыне одиночества

Померкших скал

И серых волн.

Пусть боги тихо говорят о нас

Все следующие дни.

Цветам Аида

Не позабыть тебя.

Apparuit (11)

Золотом блещет дом, на пороге я видел

чудо, тебя, словно из лёгкого древа,

о диво. Жизнь гасла в лампаде, меркла,

словно случайно.

Алые, в каплях росы, склоняются розы,

ты поодаль идёшь, под солнцем чудесным,

пьёшь от силы земли и от воздуха, злато

твой провожатый.

Зелень луга, чьим ты завладела дыханьем,

ширь просторов, но со стремлением вдаль

ты идёшь угрюмо, и эфир устрашённый

путь уступает.

Храбрость знала ты, в золотой оправе,

сбросив тела груз, наступала прямо,

так что свет померк, в удивлении с нимбом

соприкоснувшись.

Лишь плеча половина, огнём небесным

шея окутана плавно, прекрасней всего на

свете, гипса хрупкость - о я, несчастный! -

быстро преходит.

В злато руно одета, так изысканно цельна,

прочь удалилась! Рук волшебная тонкость!

Ты, смертный, ты, кто излишне взыскует,

питаешь надежду?

Девственная песнь

Нет, нет! Оставь меня, как я её оставил.

Я ножен впредь не оскверню поблекшей сталью:

Открытость взора новой манит далью.

Так нежны руки, но навек оставил

Я в тех объятьях верную стезю; меня укрыли,

Как покоров из листьев, как вечерний свет.

Я рядом с нею знал на всё ответ,

Как если б мои ножны меч любой укрыли!

Нет, нет! Оставь меня, я всё ещё храню

Их память: читсый блеск росы

И зелень первых трав, стволы берёз.

Как рана зимняя - от её рук прорез,

Я испытал на вкус её броню:

Белы их коры, как её белы часы.

Возвращение

Смотри, они идут. Ох, как неверны

Lвиженья, как медленны шаги,

Неровна поступь и дрожит

Рука!

Смотри, они идут, и в каждом

Взгляде - страх и полуявь;

Как если бы снег замер

И, озадачив ветер,

Вспять повернул;

То возвращались "Окрылённые благоговеньем",

Неуязвимы,

Божества в сандалиях Гермеса!

И с ними шли серебряные псы,

Носами упираясь в воздух!

Haie! Haie! (12)

Вы скоры на расправу,

Вы, с острым нюхом,

Вы, пасынки крови.

Потуже повода,

охотник бледный!

Тенцона

Что скажут о них люди?

(об этих песнях).

Как боязливая девица от кентавра

(или центуриона),

Они уже бегут, визжа от страха.

Взволнуют ли их дух правдоподобья?

Их девственную тупость не пронять искусом.

Я критиков своих прошу,

Не тратьте сил, чтобы меня читали.

Мой вольный род живёт посреди скал;

незримые ущелья

шагов мне отвечают эхом

в прохладном свете,

в темноте.

Мансарда

Что ж, пожалеем тех, кто нас богаче.

Послушай друга и запомни,

что у богатых - только слуги, а не друзья.

У нас - одни друзья, и нет прислуги.

Что ж, пожалеем тех, кто замужем и кто холостяком.

Заря ступает мелкими шажками,

как Павлова по сцене,

А я так близок к счастью.

Нет в жизни ничего прекрасней,

Чем час прозрачной свежести,

час пробуждения с тобою.

Сад

En robe de parade.

Samain (13)

Словно клубок прозрачный шёлка, пойманный стеной,

Она ступает вдоль ограды в Кенсингтонском саде,

И умирает, шаг за шагом,

от странной анемии чувств.

Вокруг неё толпа

Вонючих, ярых, неуничтожимых младенцев черни.

Они наследуют землю (14).

На ней прервётся род.

Ей свойственная скука неуместна и утунчена.

Она не прочь, чтоб с ней заговорили,

И даже чуть боится, у меня

достаточно неблагородства.

Приветствие

О, поколение, по горло в чванстве

и вечной суете,

Я видел рыбаков на бивуаках,

Я видел их беспечные семейства,

Я видел их широкие улыбки

и слышал их непринужденный смех.

И я счастливее, чем вы,

И рыбаки счастливее, чем я;

И рыба плещется в озёрах,

а ей ведь даже нечего надеть.

Сделка

Пора прийти к согласию, Уолт Уитмен, -

Мы так давно не ладим.

К тебе, как повзрослевший отрок

К упрямому отцу, я подойду;

Я уже вырос и могу знать друга.

Ты был первопроходцем -

Настало время сеять.

Мы как две ветви от одного ствола,

Так заключим же сделку.

Апрель

Nympharum membra disjecta (15)

Три призрака приблизились ко мне,

По части взяли и перенесли

Туда, где ветви олив

Лежат нагими на земле:

Тускнеющий остов под светлой дымкой.

Оставшиеся

О те немногие в моей стране,

Что немощны и всё ещё рабы!

Художники, ею сломлённые

И сбитые с пути, вне городов,

изгои, оклеветаны молвой,

Любители прекрасного, в нужде,

Жертвы систем, беспомощные

Перед лицом закона;

Вы, кто не может быть без

Вечного стремления вперёд,

Кто служит словом

И бежит рефренов;

Вы, тонкого ума,

Кому знакома правда,

Поверженные ложью,

Вас ненавидят, вам не доверяют:

Примите к сведению:

Я выжил в шторм,

Я одолел изгнанье.

Песнь степеней (16)

Оставьте мне цвета Китая,

Ибо мне кажется, стекло лукаво.

Ветер полощет пшеницу -

С серебряным гамом,

Малые войны металла.

Мне знаком золотой диск,

Я видел его плавление над головой.

Мне знакомо то место, блистания камня,

Зала чистых цветов.

III

О стекло, так тонко греховно. О смешение цвета!

О свет преломлённый; о душа пленника.

Чем я обязан знаменью? Что влечёт меня прочь?

Зачем блеск твой полнится странным сомненьем?

О стекло, так хрупко и так извращённо; о золота пыль!

О волокно янтаря, двуликая радужность!

Ite (17)

В путь, мои песни, за одобреньем юных и

нетерпимых,

Кто влеком лишь к самому совершенству.

Вечно стремитесь стоять в лучах софоклова света,

Принимая ожоги с улыбкой.

Аридис

Скромняга Аридис

На невзрачной женился подруге.

Так наскучили жизненные ему муки,

Что в апатии этой горькой данный выход из

Положения показался других не хуже.

Про себя повторяя: «Какой во мне прок?

Коли ей нужен такой, пусть забирает», -

Судьбе своей покорился.

Дружеские узы

Лишь старые друзья. - У.Б.Й. (18)

Другу, вернувшемуся столько-то лет спустя.

Всё те же строгие одежды на тебе,

И не приносят радость все мои триумфы,

Всё та же снисходительность в общеньи,

Но режет глаз боязнь,

Что сам я насладился ими.

Te Voila, mon Bourrienne (19), ты тоже заслужил бессмертье.

Другому.

Что ж, и тебе мы скажем до свиданья,

Поскольку ты остался слеп к тому,

Что все твои стремления корыстны.

Ты уж не в силах ни развлечь нас,

Ни рассмешить, ни послужить примером

хорошего ученика.

III

Тебя же, bos amic (20), мы сохраним,

Перед тобой у нас немалый долг:

Ведь, несмотря на все твои пороки,

Ты нам сосватал чудный кабачок.

Размышление

Поразмышляв о странном поведении собак,

Я вынужден признать,

Что человек, и вправду, высший род.

Когда же вижу, как курьёзны люди,

Признаюсь, друг мой, я теряюсь.

Кода

О, мои песни,

Зачем так пытливо всматриваетесь вы в лица

людские,

Надеетесь в них отыскать ушедших сестёр?

Приближение войны: Актеон

Образ Леты

и поле,

Полное слабого света,

но золотое,

Серые скалы,

а ниже

Море,

Твёрже гранита,

без устали, в вечном волненьи.

Вершины

вслед за богами,

Грозные видом.

И молвил один:

«Это же Актеон».

Он, в златых доспехах!

Чрез ясное поле,

По свежему лику травы

Беспокойной: в вечном движеньи

Сонмы древних народов, -

Кортеж молчаливый.

На станции метро

Видение тех лиц в подземной клетке:

Соцветья на промокшей ветке.

Альба

Подобна прохладе влажной

листьев ландыша,

Лежала она на заре со мною.

Коитус

Позолочённые шипы шафрана

Входят в весеннее утро.

Здесь нет места мёртвым богам -

Здесь карнавальный марш,

Шествие, что тебе по душе,

О, Джулио Романо (21)!

Диона (22), пришло твоё время.

Капля росы на листе.

Ночь кругом нас не спит.

Встреча

Пока они обсуждали новую мораль,

Её глаза изучали меня.

И когда я встал, чтобы уйти,

Касанье её пальцев напомнило мне

Японскую бумажную салфетку.

⁽²³⁾

Твоя душа

Пресыщена и полна неги,

Аттис.

О, Аттис,

Я грежу твои губы.

Я грежу твои маленькие груди,

Твою особенную живость.

Домашний кот

«Мне нравится быть в обществе красивых женщин.

И почему мы склонны этого стыдиться?

Я повторяю:

Мне так покойно с ними говорить,

Пусть даже наши толки ничего не значат,

Урчания невидимых антенн

И возбуждают, и приносят радость».

Кофейня

Девушка за стойкой

Уже не так красива, как прежде,

Август склонил перед нею колени,

Да и лестницы стали казаться длиннее.

Ей тоже когда-нибудь будет за тридцать.

Волны юности, что нас накрывали,

Когда она приносила нам чаю,

Больше нас не накроют.

Ей тоже будет за тридцать.

Озёрный остров (24)

Господь, Венера и Меркурий, покровитель вора,

Прошу, когда будет время, наделить меня табачной лавкой

Со множеством ярких коробок,

в ряд сложенных под прилавком,

И где его, табака, ароматом пропитана каждая

пора.

Где есть весы, да сигары в обёртках блестящих

толпятся в витрине, чтобы развязно,

Приветствовать шлюх, на пару слов заходящих -

Приободриться, чтоб не выглядеть совсем безобразно.

Господь, Венера и Меркурий, покровитель вора,

Не одолжите ли мне маленькую табачную лавку,

или какой-нибудь нужный навык,

Навек избавив от профессии поэта, натужно

чтобы уже не вскрывать мозгового створа.

Эпитафии

Пу И (25)

Фу Ай любил чистое небо и холм.

К несчастию, он умер от цирроза.

Ли Бо (26)

И Ли Бо также умер нетрезв.

Захотел обнять он луну

В Жёлтой Реке.

Аморальность

Восхвалим же любовь и лень,

Владеть иным не захочу и день.

Я побывал во многих странах света

И знаю, в жизни есть лишь это.

И я скорее упокоюсь с милой,

Хоть роза, знаю, заодно с могилой,

Чем в Венгрии свершу переворот,

Чтоб удивить безмерно людской род.

Письмо жены речного торговца (27)

Когда волос моих тень едва касалась лба.

Я играла у самых ворот, собирала цветы.

Ты пришёл на бамбуковых палках, ты - жеребёнок.

Кружил предо мною, синие сливы в руках.

Так мы и жили в деревне Чангань (28),

Два маленьких человечка, без ссор и сомнений.

В четырнадцать, мой Господин, я стала твоею женой.

Робка, я уже не смеялась.

Взор потупив, отвернусь к стене.

Зови меня тысячу раз, моих не увидишь глаз.

Я расправила брови в пятнадцать лет.

Желала лишь, чтоб прах мой смешался с прахом твоим.

Навсегда, навсегда, навсегда.

Ещё не ходила я на высокий тот холм.

Через год ты покинешь меня,

В далёкий Цюйтан уплывёшь по быстрой реке.

Пять месяцев никаких от тебя вестей.

Обезьянок крики над головой.

Ты медлил, когда выходил со двора.

У наших ворот вырос мох,

Мне не вычистить, так он глубок!

Ранняя осень в этом году, листья уносит ветер.

Парами носятся бабочки, в августе пожелтев,

Над травой в западном парке,-

Мне причиняют боль. Я старею.

Если путь твой вниз лежит по реке,

Весточку мне ты пошли.

И я выйду навстречу тебе,

К самому Чанфэнса (29).

Из Рихаку (30).

Близь Перигора

A Perigord pres del muralh

Tan que I puosch' om gitar ab malh (31).

Вам воскрешать сердца мужей,

Их ведать тайнами - не привыкать, мессер Чино,

Ведь так? Тогда прочтите между строк у Юк Сент Сирка,

Загадку разрешите, поскольку Вам история знакома.

Оставил чудную кансону эн Бертран, Бертран:

«Мауэт, Я Вас люблю, но Вы меня изгнали.

Речь сладкая Монфор и волосы Аньес,

Стать Бель Мираль и шея виконтессы -

Всё собранное вместе Вас не заменит…»

Пока Вы исполняете кансону,

Поразмышляйте, Мауэт была из Монтаньяка,

Другая - из Шале, Аудьярт - из Маламорта,

Что стоит над Бривом. У каждой дамы замок,

Весьма надёжный.

Ну, так ли уж легко?

Двор Тайрирана (32) находился в Монтаньяке,

А зять его владел всей властью

В Перигоре, и славный их союз

Все земли поглотил в округе и правил около столетья.

Наш эн Бертран укрылся в Альтафорте,

Был в центре всех событий, возмутитель мира -

Как он увековечен Данте в последней луже ада:

Безглавый торс и «голова-фонарь»;

Ведь отсеченье порождает отсеченье,

И тот, кто брань воздвиг меж сыном и отцом,

И перед старым королём лукавил,

Не избежал возмездья как «исток раздора».

Но можно ль жить иначе? По соседству -

Пуатье, и Брив, и стойкий Рошшуар,-

Что пальцев веер на бессильной кисти;

А ты над ними вознесён, как холм ладони -

Ни на уступе, ни как Фуа меж рек,-

Огромный горб, едва поросший лесом,

Доставшийся де Борну и опять отнятый -

Четыре башни круглые, четыре брата (простаки!):

Что ж оставалось, кроме как рискнуть

И вновь разжечь костёр былых раздоров?

«Заложим замки, лорды!

Пускай евреи платят.»

И после - замечательная сцена

(Которой, может, не было совсем!) -

Он, наконец, повержен,

Стоял перед суровым стариком:

"Ваш сын, эх, с тех пор как умер он

Рассудок мой и доблесть - только паутина.

Разорвана порывом скорби. Я у Ваших ног."

Взяв целое, вновь по частям сложите.

Любил ли он ту даму в Монтаньяке?

Но замок угрожал ему на фланге и был необходим.

Сегодня знаем, перигорские сеньоры,

Талейраны, удерживали замок, то не молва

пустая.

А Мауэт ему же помешала. Иль разгадала план?

А новый тот союз, что он замыслил тонко?

Шале построен вровень с тополями.

Не достигают оснований стен окрестные холмы,

Там, где струится Дрона, и растут кувшинки.

И Рошшуар ему не уступает, он сильнее даже -

Что шпоры остриё, вошедшее в утёс.

И Маламорт - тот прочно высится над Бривом,

Тогда как Борн его, его кошель, набитый туго,

Зал в подземелье, потайные двери -

Стоит дозором на семи дорогах,

Чтоб видеть всех, кто подъезжает к Перигору.

Суровая фаланга, непроходимый фронт -

До замка Мауэт то добрых десять миль -

Вот и весь фланг - так мог ли обойтись он без неё?

Через неё ж - путь на Каор и на Тулузу,

На что надеяться ему, не будь Мауэт?

«Спой,

Папиоль - Аньес и Цимбелин.

Тут шея тонкая, там белоснежность рук;

Шпалера полная нежнейших роз,

И сердце всё опутано любовью.

Куда стремится составная эта лесть -

Какие двери не открыты комплименту?»

И каждая ревнует к Мауэт?

Но не писал ли он, чтоб их направить ревность

На неё, в ней пробудить гордыню?

Его слова известны, мы вольны толковать -

Но их исток, их соль - Мауэт?

Любовная кансона? Иль о войне он пел?

Или замыслил он со слов жонглёра

Дать ход интриге тонкой; вот тот и

Колесил по всей округе, на севере и юге,

Считать его поэтом и стратегом?

(де Сант-Лейдьер искусен в этом был, как и сама де Полиньяк,

Пропел свою строфу, умело смысл упрятав.)

Да, есть ведь прецедент, обычай давний,

Петь об одном, чтоб смысл иной звучал,

"Et albirar ab lor bordon (33) -"

Граф де Фуа об этом знал. Что там поёт Бертран?

Мауэт, Мауэт, и снова Мауэт,

Или, война, политика и сломанные шлемы?

Покончим с фактами. Представим

Эн Бертрана в башне в Аутофорте,

Закат, внизу дорога стелится в лучах багряных,

На юг и к Монтаньяку. Склонился над столом,

Он что-то пишет, ругается сквозь зубы, у локтя

Листы пергамента, испещренные мелко,

В потёртостях и кляксах, с «-он» и «-ежно».

Сверяется со списком рифм, иссяк? Он желчен?

С растрёпанною рыжею бородкой?

Кошачий желтый глаз вперяет в Монтаньяк.

Или представим, как его жонглёр, "магнит",

В путь отправляется, и, избежав Обтера, поёт под сводами

Шале,

Или под мхом обросшим дубом в Рошшуаре

Потухшим взором птиц полёт сопровождая,

Ждёт свой черёд, и летний день угас,

Он мыслью с Аэлис, её любил всем сердцем…

Почти одна, Монфор в отъезде,

О, если бы не старая карга, что у неё гостит!

Момент упущен. Вновь ждать целый год.

Но время летит быстро?

Вновь в дорогу. «По всем дворам иди,

Магнит мой,» - повелел Бертран.

Мы в Вентадорне,

При дворе любви, где он поёт кансону,

Не слушает никто, лишь Ариман Люк д'Эспаррон -

А что и слышат - то изящный комплимент.

Сир Ариман же пальцы загибает: Монфор,

Шале и Рошшуар, другие шесть, он славный тактик,

Маламорт, берите глубже, шлёт Ричарду гонца:

Заключим союз, выкуриваем Борна, рубим лес

У его замка, угоняем скот!

Или никто не понял, и эн Бертран спасён?

А десять лет спустя, иль, коль угодно, двадцать,

Арнаут с Ричардом под стенами Шалюса:

Сторожевые башни возвышаются над полем,

Поставлены шатры, чуть дальше кони

Стоят у коновязи, сумрачные тени,

Треск костерков, знамёна,

На самом крупном разленились леопарды,

Тусклый блеск кольчуг, томится сталь

Под горном оружейным.

В уединеньи,

Они припоминают давние скандалы, говорят, де Борн уж мёртв;

До нас дошёл тот слух (пусть, через шесть столетий).

Ричард назавтра смерть найдёт - пока ж его оставим

C Даниэлем, за обсужденьем trobar clus (34).

«Высший мастер» (35) поёт кансону друга,

Дивясь той силе…оплакивает стиль,

Хулит своё уменье ! - Как душе угодно.

Перемывают кости мертвецу.

Плантагенет - загадку: «Любил ли он её?»

И Арнаут в ответ: «Не Вашу ли сестру?

Конечно, он воспел её, но в некотором роде

Он сочинил хвалу, чтоб только показать,

Что вами принят был, и в благодарность.»

«Вы его знали.»

«Знали его вы.»

«Я лишь певец, вы мастер двух ремёсел.»

«Вам довелось родиться по соседству.»

«Так можно ль знать друзей?»

«Пусть видел замки он, но ведь любил Мауэт!»

«Ну, если и любил, разгадка ближе?»

Конец беседе. Утром он выходит,

Стрелой из лука ранен сквозь забрало,

Прощает лучника и умирает.

Наш спор окончен. Арнаут пребудет

"В священном чине" - (как апокрифально!)

Мы можем помолчать, пока не скажет Данте:

«Я видел, вижу словно и сейчас,

Как тело безголовое шагало

И срезанную голову держало

За космы, как фонарь, и голова

Взирала к нам и скорбно восклицала:

Я связь родства расторг пред целым светом;

За это мозг мой отсечен навек

От корня своего в обрубке этом. (36)»

Что ж говорит Бертран?

III

Ed eran due in uno, ed uno in due;

Inferno, XXVIII, 125 (37)

(38)Внезапная весна и около Овзера

Мазки поповника и маков по эмали -

Прямо над нами. Знакомый ручеёк.

И наши кони вместе спят в ложбине,

Затопленные земли, тополя,

Дни юности, с небесным сводом дружба.

Звук крыл могучих в сумеречной выси,

Колёс могучих скрежет в поднебесье -

Нас единили… возносили… и разъединяли…

Мы устремлялись к встрече губ и рук;

Всё выше, выше и вернее…и встречное движенье:

«Почему меня ты любишь? Полюбил навеки?

Но я подобна лугу, мне не познать любовь.»

Или: «Люби, и я люблю, люблю тебя,

Твой ненавидя ум, но не тебя, не душу и не руки.»

Вот и последняя разлука, Тайриран!

Не видит света в замке Тайрирана,

Та, кому руки заменяли речь и слух,

Исчезла - о, исчезла - так невинна, так недостижима!

Кто жить могла лишь из любви к нему,

И чьё молчанье было словом для него,

Помимо этого всё в ней - лишь временная тень,

Скользящая по зеркала осколкам…!

Из «Хью Селвин Моберли» (39)

E.P. ODE POUR L'ELECTION DE SON SEPULCHRE (40)

Три года, невзирая на ход прогресса,

Он посвятил наполнению пустого места

Поэзии, "возвышенное" из под пресса

Забвения извлекая. Не слишком лестно? -

Навряд ли. Хоть суждено ему было родиться

На полудиком западе, где ни всплеска,

Он всегда стремился чего-то добиться -

Капаней гордый; за блесной и леска.

⁽⁴¹⁾

Слуха беспечность ловит;

Утёсам не давая обсохнуть двух дней,

Море на год его остановит.

Флобер был его Пенелопой. Те же

Выбирал для рыбалки скалы;

Читал изречения на циферблате тем реже,

Чем чаще Цирцея волосы распускала.

В "событий череду" не вовлечён,

Он канул в Лету памяти людской в l'an trentuniesme

De son eage (42); ни при чём

Здесь музы или вид их диадем.

II

Век обязывал к поиску маски -

Что заслужила бы ему овации,

Какой-нибудь преувеличенной (43) гримаски,

Иначе - без аттической грации.

Во всяком случае, никакой зауми там

"Внутреннего глаза";

Лучше лживый гам,

Чем классиков парафразы!

"Век хотел" чего-нибудь из парижского плястера,

Фигуры, сляпанной не без халтурности,

Kinema (44) прозы, во всяком случае, не алебастера

Рифмы, или её "скульптурности".

III

Платья чайные, вечерние и т.д.

Пришли на смену муслину с Кос;

Пианола «сменила»

Сапфо и её барбитос.

За Дионисом идёт Христос:

Фаллицизм и пища духа

Довели до истощения плоть;

Калибан лишает Ариэля слуха.

Всё течёт, всё меняется -

Говорит Гераклит.

Но бросовость вкуса

Быстро нас просветит.

Христианская красота -

Самафракийской не вровень;

Нам более знакомо

⁽⁴⁵⁾

С рыночных жаровен.

Фавна плоть не для нас,

Не наше и зренье святого.

Мы штампуем хлеба,

На обрезанье готовы.

Перед законом равны,

Забыли о Писистрате;

Власть евнухов и плутов

Зовём демократией.

Каков тот муж, герой иль бог,

⁽⁴⁶⁾,

Кому вручу я жестяной венок,

О, светлый Аполлон!

IV

Эти сражались и так,

другие верили,

pro domo, не за так…

Один готов всегда,

второй за приключением,

третий - страшась слабости,

четвёртый - перед исключением,

пятый жаждал крови, в воображении,

а когда узнал…

другие - в страхе, изучать убиение.

И умирали, pro patria,

ни тебе «dulce», ни «et decor» (47) …

в геенне огненной брели по брови,

всё ещё веря в бредни стариков, потом уж нет;

домой вернулись: ложь

их встретила, а за ней обман,

и снова ложь и новое бесчестье;

и древние ростовщики,

лжецы в публичном месте.

Смелость, какой никогда, «щедрость» какой никогда

не было прежде.

Юная кровь, и кровь вековая,

свежие лица и стройная плоть;

стойкие как никогда

и откровенные столь же,

сколь потерявшие веру, как никогда

истеричны; покаянья в окопах,

хохот из мёртвого рта.

V

Так умирали тыщи,

И среди них - лучшие,

Ради обеззубевшей суки,

Схалтуренного мира:

Их обаянье и широкие улыбки,

Землёй, как веками, сомкнутые глаза.

Ради десятка безголовых статуй,

Ради двух сотен запылённых книг.

Youx Glauques (48)

Гладстон был всё ещё в почёте,

Когда Джон Раскин выпускал

«Сокровища корон»; Суинберна

И Роcетти почти никто не знал.

Смрадный Бьюкенен возопил,

Когда голова её, славно фавна,

Художникам и повесам

Стала слишком желанна.

С Берн-Джонса эскиза (49)

Глаза её, ныне в галерее,

Всё так же учат Кофетуа

Судить "высокие материи";

С отсутствующим взором,

Прозрачными, как ключевая вода,

Рубайат (50) бездыханными

Англия разродилась тогда

Тенью фавна по утраченному почти лицу

Мелькнёт ещё ясный взгляд,

С вопросом немым…

«Дженни бедная, говорят» (51)0…

Никак не может взять в толк,

Что миру наплевать,

Будет ли ей сутенёр

Изменять.

"Siena mi fe'; Disfecemi maremma" (52)1

Посреди застеклённых зародышей и разных

костяшек, за составлением каталога

Я нашёл последнего отпрыска

Страсбургского сенаторского рода, Мсье Верога (53)2.

Два часа он пестовал меня беседой

О Галифе (54)3, Доусоне (55)4, Раймерс Клубе (56)5 (Флит Стрит);

Рассказал мне, как умер Джонсон (57)6 (Лайонел),

Свалившись у стойки, хотя его вид

Не выдавал тайну выпитого, оставшуюся

Таковой и после вскрытия - с соблюдением

приличий - его чистый дух отлетел к Ньюману (58)7,

что горячего виски пары; тем временем

Доусон думал о шлюхах дешевле, чем ночь в отеле,

Хедлам (59)8 - о танцевальных па; Имидж (60)9, не без сомнения,

Вдохновлялся Вакхом, Терпсихорой и Церковью,

Как о том писал автор «Дорийского настроения» (61)0,

М. Верог, последние десять лет не раскрывший

Календаря. Не сумевший увлечь ни своё поколение,

ни молодых людей, вследствие

Вышеуказанного поклонения.

Бреннбаум (62)1

Глаза цвета небес,

Круглое, как у младенца, лицо,

Осанка аристократа,

Ложечкой ковыряющего яйцо;

И память тяжкая - Хорив, Синай, сорок лет

Странствий - проступала лишь оттого,

Что луч пробегал вдоль его лица -

"Безупречного".

Мистер Никсон (63)2

В отделанной золотом каюте своей яхты

Г-н Никсон советовал мне, как можно

Поскорей напечататься. «Относитесь

К критикам осторожно.

Я ведь был не богаче вас,

Для начала, получая

Пятьдесят процентов с продаж», - молвил он -

«Берите пример с меня, ведите колонку,

Если придётся, бесплатно.

Подмасливайте, кого нужно. За полтора года

Проценты выросли в шесть раз.

Помню, самым стойким

Был господин Дундас.

О других писал только так, чтоб

С выгодой что-нибудь запродать.

Что же касается литературы, она

Еще никому не подбрасывала синекуры.

К тому же, никто не может сразу

Распознать шедевр.

Мальчик мой, забудь поэзию,

Товар неходовой».

* * * *

Те же речи однажды вёл со мной Блуграма (64)3

Друг - не лезть на рожон, согласиться

С общественным мнением; «девяностых» драма -

Лучшее тому подтверждение.

X

Под прохудившейся крышей

Укрылся скромный стилист (65)4,

Без средств и, не снискав признания,

Не играет уже в мировой вист -

К природе вернувшись.

Проявляет свои таланты в компании

Тихой и необразованной подруги,

Земле предавая свои страдания.

Убежище от фальши и раздоров

Протекает сквозь старую дранку;

Он ведь славно готовит;

Ветер дверью скрипит спозаранку.

XI

Хранительница «милетской» (66)5

Мысли и чувственности -

Возможно. Но не в окрестности

Илинга, среди братии полусветской!

Хотя «милетский» - лишь дань уважению.

У неё и так уже не осталось задатка,

Иного, чем те, что её прабабка

Считала отвечающими её положению.

XII

«Бёдра скованны корой, Дафна

Простирает руки свои, словно ветки» (67)6, -

Говоря субъективно. В сатиновой гостиной

Леди Валентайн я - марионетка,

Понимая, что моё облачение

Едва ли следуют моде,

Чтобы в ней пробудить

Влеченье, согласно природе.

Всё ещё сомневаясь, в чём же значение

Завуалированного признания

Опытов в литературе,

Навсегда разрешаю загадку её призвания:

Поэзия, предел её мечтаний,

Без чёткой границы, - средство сближения,

Применение коего

Отменяет деление на далёкое и близкое окружение.

Способ привлечь внимание Леди Джейн -

Театром заняться решение:

К тому же в случае переворота

Предлагается дружба и утешение.

* * * *

Во всех других случаях, сопроводи душу,

«Что величье культуры впитала» (68)7,

На Флит Стрит, где когда-то

Джонсона (69)8 слава взрастала.

Совсем близко отсюда

Продажа смежных домов

Давно уже занимает место

Выращивания Пиэрийских роз (70)9.

I (71)

Тень Каллимахова, Косские духи Филета,

В рощу вашу желаю ступить я.

Я, кто первым войдет, из источника чистого

Чтобы оргии греков в Италию перенести,

и танец в Италию.

Кто обучил вас этим тонким размерам,

в чертоге каком слышать вам их довелось?

Чья ножка шла, повинуясь вашему такту,

воды какие музыку вашу питали?

Те, кому чужд Аполлон, ведут Марсовы свои

пустословья,

Мы ж сохранили пемзу нашу сухой.

Новой постройки моя колесница, вслед за конями в венках;

Юная Муза в младенцев-амуров кругу вместе со мною

восходит к эфиру,…

К музам ведь нам не найти прямого пути.

Летопись римских побед вновь напишут поэты,

Знатные люди Кавказа восхвалят римскую знать, Империи

новый предел полагая;

Что же читать нам прикажете в мирное время?

Может, со склонов холмов принесённых несколько чистых страниц?

Дайте венок, что моей головы не поранит.

Спешка же здесь ни к чему:

После кончины, уверен, слава меня ожидает,

Зная, что время всему прибавляет значенья,

качеством пренебрегая.

Кто бы о башнях узнал,

еловым конём сокрушённых,

Иль об Ахилла борьбе с водами Симоиса,

Иль о Гектора крови на дне колесницы,

Иль о Полидаманте у Скамандра, о Гелене, о Деифобе?

Тем, кто остался у крова родного, о них не узнать бы, ни о Парисе.

Только судачили бы - «О, Илион!» и «О, Троя,

взятая дважды богами с Этея!» -

Если б Гомер не воспел их историй!

Так и я у грядущих племянников Рима

буду потчеван славой;

Пусть не украсит надгробье презренной могилы;

Моё избранье исходит из храма ликийского Феба, что в Патарах,

Пока же песни мои отправятся в путь

На радость девам младым, изведавшим сладость утех,

странность слов моих их сердцам не чужда.

Ибо Орфей приручал диких зверей -

и течение сдерживал фракийской реки;

Сбрасывал Киферон скалы свои у самых Фив

и танцем укладывал в стены с лёгкостью их.

А ты, Полифем? Разве коней твоих, в пене, не гнала Галатея,

Лиры звуку подвластна, близ Этны?

Требует то рассмотренья.

Милость мне дарят Вакх с Аполлоном,

Что ж удивляться благоволенью девушек роя моей болтовне?

Пусть не поставлен мой дом на тенарских колоннах

с Лакадемона (с Кербером связаны что и с Нептуном),

И не лежит его свод на стропилах златых,

Пусть сад мой никак не сравнится в просторах

с лесами феаков,

богатых и ионийских,

И гроты мои не хранят ни Марциевых вин,

Ни тех, что собраны были при Нуме Помпилии,

А тех, что остались, не так уж много.

И холодильника нет.

Всё же те, кто с музами накоротке,

будут рыться впредь в книгах моих,

И, устав от сравнения фактов, вновь они обратятся к мелодии

танца моей.

Счастлив тот, кто место нашёл в писаньях моих,

песни эти камню надгробному вровень их красоте.

Помимо чего?

Ни пирамид дорогих, звёзд прикоснувшихся выси,

Ни дома, наподобие храма Юпитера в Восточной Элиде,

Ни Мавзола склеп, лика его вековечье,-

не растолкуют нам смерти.

Пламя сжигает, дождь проникает под кровлю,

Всё то в руины падёт под тяжестью времени хода.

Лишь гений стоит украшеньем бессмертным,

имя добыв себе, что не выбелят годы.

IV (72) Разногласия с Лигдамом

Мне поведай правдиво, что знаешь о нашей достойной подруге,

Лигдам,

Иго, в любви обретённое, этим ты

с плеч своих снимешь.

Ибо меня наполняют глупым восторгом

лукавые речи твои и намёки,

Думаешь ты ими меня провести.

Вестник любой не может всегда пустословить,

должен хозяину раб служить без обмана;

Доброй беседой заменишь тепло очага.

Всё, что известно тебе, теперь начинай по порядку,

Слушаю я, уши свои навострив.

Молви. Рыдала она, волос своих не прибравши?

Видел ты это?

Слёзы обильно лились из девичьих очей?

Ты ли, Лигдам,

Видел её на разостланном ложе -

не было то отраженьем зеркальным.

Ни камней, ни других украшений на белоснежных руках,

Нежные плечи сокрыты под скорбной одеждой,

Её секретерчик стоял подле ложа, закрыт.

Грустью полнился дом, лица служанок печальны,

печальны:

Свои сновиденья она накануне поведала им (73).

Грустью этой она, словно накидкой, укрылась,

Шерсть, впитавшую слёзы, прижав к безутешным

глазам,

Лишь обиду усилило в наших словах порицанье.

Чем же, Лигдам, думаешь заслужить ты награду?

Добрая новость сродни возвращенью домой.

Что ж до другой, «меня она соблазнила не

благонравьем своим,

Зельем из трав одурманив,

гонит по кругу нитью своею волчок,

Бросает в котёл жабы раздутое тельце, кости змеи, сотлевшие

перья сипухи.

Вяжет руки мои спутанной шерстью.

Чёрный паук пусть затянёт ложе её!

И любовники храпом прогонят утренний сон!

Подагра скрути её ноги!

Хочет он, чтобы зачахла я здесь одиноко,

Лигдам?

Скажет ли доброе слово одно над моею могилой?»

И ты предлагаешь мне в это поверить?

После двенадцатимесячной муки?

XII (74)

Кто же, кто доверит приятелю ныне подругу свою?

Верность любви не товарищ.

Боги сами не раз кровную связь оскверняли,

И всякий смертный горазд отведать сочность граната.

Добрых и гармоничных мужей страсть подбивает к

дуэлям,

Гостем пробрался любовник-Троянец в дом к Менелаеву

ложу,

Был и тот случай в Колхиде с Ясоном, Медею

уведшим;

Кроме того, пьяным казался ты,

Линкей.

Чем же иным оправдать неразборчивость эту?

Пусть верной никто не назвал бы подругу,

Но заколоть меня спящим, подмешать мне отраву,

право,

Было бы лучше, мой дорогой, добрый мой Линкей.

В жизни спутником будь мне, товарищем в деле и неге,

Только в постели одной, только в одной, милый Линкей,

Я не хочу тебя видеть.

Будь мне заступник, Юпитер!

Пишешь ты об Ахелое, сопернике самого Геркулеса,

Об Адраста конях и о похоронах Архемора,

И не устанешь ведь ты повторяться вслед за Эсхилом!

Слова у Антимаха свои занимаешь,

И всё же видишь в себе другого Гомера.

А дева гордая - та и богов не знает,

Из всех этих красавиц нет ни одной,

кто мира бы исследовал причины,

Иль изучал луны затменья,

И размышлял о превращеньях наших,

Доведись пересечь нам морскую пучину,

Или гадал о назначеньи грома -

И множестве не менее важных вещей.

В Актийских топях Вергилий, что шериф у Феба.

Он составляет опись судов Цезаря флота,

Поёт хвалу илийскому оружью,

Троянским же размахивает, Энею подобно,

Оставив пожитки на Лавинии пляже.

Посторонитесь, римские поэты,

дайте дорогу, вы, жалкие греки, -

Пришло время другой Илиаде родиться

(в согласии и с тирана заказом)

Дайте дорогу, вы, жалкие греки!

И ты ему вторишь: «под сенью сосен фригийских:

Тирсис с Дафнисом на мятой соломе;

Как десять грехов совратить могут юных красавиц;

Подношенье козлёнком и зажатое вымя,

Счастлив, кто за девицу дешёвыми грушами платит.

Титир, возможно, воспевал ту же мегеру;

Коридон искусил Алексида,

Как поступают владельцы полей, опосля возлегая на ниве овсяной,

И получая хвальбу от вольных гамадриад».

Здесь аскрейца седого ты приведи наставленье,

словно из Водсворта:

«Поле в низине - для тростника, горы - для виноградных лоз».

Ты посмотри на меня, у которого нет и наследства,

Кто не был рождён в семье полководца потомков!

Я триумфатором стану среди прелестниц беспечных,

Таланты мои на пирах получают значенье -

Пусть увенчают меня позавчерашним

букетом.

Чувствую в сердце меткого бога стрелу.

Как для забавы прирученный зверь,

Буду слагать я стихи, повинуясь твоим указаньям, если

то ей будет угодно;

Муж её просит смягчения себе приговора,

Но даже это бесчестье не сможет привлечь

сонмы читателей,

Будь они новичками иль доками в деле любви.

Ведь благородство толпы не потерпит такого паденья

простоты своей ниже.

Нужно звучаньем владеть, зычным и звучным,

…как гоготанье гуся.

Варрон воспел приключенья Ясона.

Но не забыл и о страсти к Левкадии он -

Пергамент тому подтвержденье. Так и Катулл, весьма

непристойный,

Лесбию пел и прославил ту пуще Елены;

И со страниц раскрашенных Кальва

плачь по Квинтилии слышен.

Только недавно лишь Галл, Ликориде песни слагал.

Славной, прекрасной Ликориде -

Стикса водой он раны свои промывал:

Кинфию тоже стихами прославит Проперций, средь вас ему место.

Canto I (75)

Затем спустились к кораблю,

Поставили на буруны, снесли его в божественное море,

Подняли мачту, привязали паруса над чёрным судном,

Перенесли овец на борт и сами поднялись,

От плача погрузнев; вот ветры кормовые

Нас увлекают прочь, наполнив паруса, богиней

Посланы, прекраснокудрявой Цирцеей.

После на палубе сели, ветру кормило покорно,

Быстро плыли мы по волнам вслед за закатом.

Солнце тем временем село, потемнел океан,

Скоро достигли мы вод глубокотекущих, пределов

Земли киммерийской, чьи города

Сокрыты плотною мглою, её не проникнут

Ни солнца лучи,

Ни мерцание звёзд с распростёртого неба,

Ночь непроглядная там окружает живущих.

В воды прибоя ступая дошли мы до места,

Что указала Цирцея.

Здесь совершили обряды Перимед с Еврилохом,

Я же, меч обнажив,

Вырыл там яму в локоть квадратный,

Совершил возлиянья всем мёртвым -

Сначала медвяным, после терпким вином и водой, с мукой разведённой.

Дал обещаний я много безжизненным теням усопших,

Как в Итаке принято, тельцов, коровы не знавших,

В жертву им принести, костёр разжигая дарами,

Барана ж Тиресию только - чёрного, лучшего в стаде.

Темная кровь струёй полилась в эту яму,

Души из Эреба, умерших бледные лики, души невест,

Души юношей и многоопытных старцев;

Души скорбящие, девы младые,

Много мужей, медным копьём поражённых,

Битвы трофеи, оружья в крови не сложили -

Все они меня окружили, стеная.

Бледен я стал, закричал, чтоб несли ко мне новых животных,

Резал их множество, медью овец умерщвляя,

Лил притиранья, к богам громкогласно взывал я,

Прозерпину хваля, Плутона грозного славя.

Тонкий меч обнажив,

Сел, чтоб мешать приближаться бессильным теням,

Пока не даст мне Тиресий ответа.

Но первым был Ельпенор, Ельпенор, наш товарищ,

Ещё не зарытый, лежал на земле распростёртой,

Труп, что покинули мы у дома Цирцеи,

Нами он не был оплакан, ни погребён, в путь мы спешили.

Голос возвысив, быстро я обратился к душе несчастливой:

«О Ельпенор, что привело тебя к мрачному этому брегу?

Быстро ж ты шёл, обогнав наш корабль быстроходный.»

Он отвечал мне горестной речью:

«Злая судьба и избыток вина. Крепко уснул я в Церцеевом доме.

Неосторожно начал я с кровли высокой спускаться,

Вниз полетел и, ударившись оземь,

Кость изломил позвоночную. Душа отлетела к Аверну.

Тебя же, о царь, заклинаю, меня не оставьте без гроба и не оплакав,

В пламень бросьте доспехи мои, холм у моря насыпьте, со знаком:

Муж несчастливый, имя его да пребудет.

В землю ту весло моё водрузите, которым я волны тревожил.»

Подошла Антиклея, но и её отогнал я, после предстал Тиресия фивского образ,

С жезлом златым, меня он узнал и сказал мне:

«Снова ты? Что тебя побудило, злосчастный,

Солнце оставив, прийти к безотрадной обители мёртвых?

Что ж, отойди ты от ямы, дай мне кровавый напиток,

Чтобы мог я пророчить.»

И я отступил,

Он же, крови напившись, промолвил: «Одиссей,

Возвратишься, неподвластный гневу Нептуна, по тёмному морю,

Товарищей всех потеряв.» Вновь подошла Антиклея.

Див, упокойся. Речь, конечно, идёт об Андреасе Дивосе,

In officinia Wecheli (76), 1538, из Гомера.

И плыл он, сирен избежав, дальше, плыл прочь,

Вернулся к Цирцее.

Venerandam (77),

Как перевёл Критянин, в венке золотом, Афродита,

Cypri munimenta sortita est (78), радостная, orichalchi (79), в золотой

Опояске и нагрудных повязках, ты, темновекая,

С ветвью златой Агрициды. Итак:

Canto XIII

Кун шёл

у династического храма

И дальше по кедровой роще,

он вышел у журчащей речки,

С ним были Цю, Чи (80),

Дянь, с неспешной речью

И «Нас никто не знает», - начал Кун.

«Что если вам освоить колесницу?

Вот путь к известности,

Возможно, я и сам на козлы сяду, иль в руки лук возьму,

Иль выступлю с публичной речью?»

И сказал Цзы-лу: «Я б укрепил границ порядок».

И Цю сказал: «Пускай меня наместником назначат,

Я бы в провинции своей порядки исправлял».

И Чи сказал: «Храм небольшой в горах я б предпочёл,

Где чтут закон,

и совершают ритуал усердно».

И Дянь сказал, перебирая струны лютни -

Его уж пальцы не касались струн,

а звук всё плыл,

Поднялся вверх, что дым, осел на кроны,

И он смотрел вослед -

«Старая купальня,

И дети прыгают с настила

Или в траве расселись, мандолины звуки».

И Кун всех одарил улыбкой.

И Цзен-цзы пожелал узнать:

«Кто ж верный дал ответ?»

И Кун промолвил: «Все верно отвечали,

Что означает, в согласии с своей природой.»

И палкой по ноге ударил Юань Жана (81),

Кто старшим был,

Сидевшего у краешка дороги, притворно

внемля мудрости.

И Кун сказал:

«Ты, старый дурень, ну-ка,

Поднимайся и займись же делом.»

И Кун сказал:

«С момента, как вдохнёт он чистый воздух,

Дары ребёнка чтить нам должно,

А тот, кто и к пяти десяткам ничего не знает,

Не стоит уваженья (82).»

И: «Когда вокруг себя правитель соберёт

Художников и мудрецов, его богатства обретут предназначенье.»

И Кун сказал и записал на листьях бо:

«Коль в муже нет порядка,

Порядка не найти и рядом с ним;

Коль в муже нет порядка,

То и в семье почтительности нет;

Коль нет в правителе порядка,

Ему не привнести порядок в собственное царство».

И Кун нам дал слова «порядок»

И «уважение к братьям»

Но не учил о «жизни и смерти».

И он сказал:

«Всяк может в крайность впасть

Так же легко, как мимо цели промахнуться,

Сложнее выстоять посередине».

И они спросили: «Кто совершит убийство,

Должен ли отец его защищать и прятать (83)?»

И Кун ответил:

«Должен прятать».

И Учитель отдал свою дочь в жёны Гунье Чану (84),

хотя тот и побывал в тюрьме.

И дочь брата своего он отдал Нань Жуну,

хоть тот уже утратил должность.

И Кун сказал: «Вэнь правил сообразно мере,

И в государстве был порядок;

И я могу припомнить (85)

День, когда историки оставили пробелы на страницах,

Поскольку не всё знанье было им доступно,

Ныне такого уже не бывает.»

День, когда историки оставили пробелы на страницах,

Ныне такого уже не бывает.

И Кун сказал: «Тот, кто характером не обладает,

не сыграет и на этом инструменте

И не исполнит музыки для гимнов.

Цвет абрикоса

ветер гонит с востока на запад,

И я пытался лепестки удерживать от паденья».

1. Ср. Жизнеописание трубадуров: XI.4, стр. 56

2. ст. прованс. - Кто мне желает зла

3. В русских переводах чаще употребляется другое название - «Аутофорт» (ср. Жизнеописание трубадуров: XI.1/М. «Наука», 1993.)

4. лат. - рассказчик

5. «Жонглёрами» называли профессиональных исполнителей песен и канцон трубадуров.

6. "Blithe one, delicate one, ephemeral one" - перевод Паунда <Блаженна, воздушна, нежна>

7. Город в Альпах.

8. <лат. - Был час>

9. <Аллюзия на название романа Генри Джеймса "Portrait of a Lady" (1881) >

10. <греч. - Дория >

11. <ср. "Apparuit iam beatitudo vesrta" (Появилась впервые исполненная славы дама...) в «Новой Жизни» Данте>

12. <Паунд смешал греч. Ai! и англ. Ha!>

13. <В праздничном платье> - Начало стихотворного предисловия к роману А. Самена (1858-1900) Au Jardin de l'Infante (1893): "Mon вme est une infante en robe de parade."

14. «Блаженны кроткие: ибо они наследуют землю» (Матфей: 5.5)

15. <лат. - разбросанные члены нимфы. Ср. Овидий, «Метаморфозы», III.724>

16. Ср. «Песнь восхождения» (Псалом 120-134)

17. <лат. - идите, ступайте>

18. <Уильям Батлер Йейтс>

19. <фр.: И ты, мой Бурьен>

20. <прованс. - добрый друг>

21. Выдающийся итальянский художник и архитектор Джулио Пиппи, прозванный Романо (1495-1546), ученик Рафаэля.

22. Др. греч. богиня

23. <греч. - Я желаю>

24. <Пародия на стихотворение У.Б. Йейтса «Остров на озере Иннисфри»>

25. Автоэпитафия. Пу И - друг Ли Бо

26. Ли Бо (701-762) - выдающийся китайский поэт танской эпохи

27. Ср. «Чанганьские мотивы» в кн. Классич. Поэзия Индии, Китая…Японии/ Худ. литература, Москва 1977/ стр. 272

28. Пригород Нанкина.

29. Chang-feng Sha - Берег длинных ветров, несколько сотен км. вверх по Янцзы от Нанкина. Паунд пользуется японской транскрипцией названия.

30. Ли Бо (701-762)

31. Стр. 43-44 из 73 Сирвенты в кн. Anthology of the Provenзal Troubadours, V.1 (Yale University Press: 1975)

Русский перевод - «Взлечу на перигорский вал,/ Пробившись через сеть засад» (в кн. Жизнеописания трубадуров…стр. 66) Перевод Э.П.: "At Perigord near the wall,/ Aye, within a mace throw of it".

32. Талейран

33. <ст. прован. - И петь не всё, что было на уме (перевод Э.П.: "And sing not all they have in mind">

34. «Темный» стиль, вершиной которого признавалась поэзия Арнаута Даниэля.

35. Ср. "il miglior fobbro" - <Мастер выше чем я> [Данте, «Чистилище» XXVI, 117]. «получше был ковач родного слова» .

36. Данте, «Божественная комедия»: Ад. 28, 118-119, 120-123, 139-141.

37. «и было два/ В одном, единый в образе двойного» - Данте, «Божественная комедия»: Ад. 28, 125.

38. В первой редакции III начиналась словами Бертрана: "I loved a woman. The stars fell from heaven/And always our two natures were in strife."

39. Часть I.

40. E.P. Ode pour l'йlection de son sepulchre - Инициалы Эзры Паунда. Строка взята из Четвёртой Оды IV Книги Пьера Ронсара (Euvres complиtes, ed. Gustave Cohen [Gallimard, 1950]:535-538)

41. Знаем мы всё, что случилось в троянской земле - Гомер, «Одиссея»: XII, 189 (перевод В. Жуковского)

42. <фр: В год своего тридцатиоднолетия> Аллюзия на первую строку Le Testament Франсуа Вийона - "En l'an de mon trentiйsme вge".

43. <accelerated grimace - Паунд имеет ввиду Футуриз, который он определял как "accelerated impressionism">

44. Kinema: cinema <англ.: кинематограф>

45. <др. греч. - (нравственно-) прекрасное>

46. < др. греч. - «Какому человеку, какому герою, какому богу». Пиндар, 2-я Олимпийская ода>

47. «Оды» Горация. Ода III.ii.13 - "Dulce et decorum est pro partia mori"

48. <фр.: Серовато-зелёные, глаукомные глаза>

49. «Кофетуа и нищенка» - картина Сэра Эдварда Берн-Джонса (1833-1898), находившаяся до недавнего времени в галерее Тэйт в Лондоне. Элизабет Сиддаль, жена Д.Г. Росетти, позировала Берн-Джонсу для этой картины.

50. Сборник рубаят на английском языке, был издан Эдвардом Фитцжеральдом (1809-1883) в 1859г.

51. "Ah, poor Jenny's case" - «Дженни» - стихотворение Д.Г. Роcетти об английской проститутке.

52. «Я в Сьене жизнь, в Маремме смерть нашла.»/ Данте, «Божественная комедия»: «Чистилище» V, 134.

53. Виктор Густав Пларр (1863-1929) - поэт, библиотекарь Королевского Хирургического Колледжа, каталог которой он составил.

54. Гастон Александр Агюст де Галифе (1830-1909) - Французский генерал времён Франко-прусской войны.

55. Эрнест Доусон (1867-1900) - английский поэт.

56. Раймерс Клуб - неформальное объединение поздне-викторианских поэтов (около 1890-91гг.)

57. Лайонел Джонсон (1867-1902) - член Раймерс Клуба. Был дружен с У.Б. Йейтсом.

58. Джон Генри Ньюман (1801-1890) - кардинал, автор работ «Идея Университета» и «Апология».

59. Преподобный Стюарт Дакворт Хедлам (1847-1924) - поэт-священник, лишённый сана вследствие профессиональных занятий танцами и театром.

60. Селвин Имидж (1849-1930) -поэт-священник.

61. Книга стихов В. Пларра "In the Dorian Mood" (1896)

62. Предположительно, относится к Максу Бирбому (Max Beerbohm) - юмористу и литератору (1872-1956).

63. Предположительно, относится к Арнольду Беннету (1867-1931), английскому романисту.

64. Блуграм (Blougram) - намёк на героя поэмы Роберта Браунинга "The Bishop Orders His Tomb".

65. Имеется ввиду английский романист Форд Мэдокс Форд (Ford Madox Ford).

66. "Conservatrix of Milйsien" - фраза из "Stratagиmes" Реми Гурмона (Remi de Gourmont) в книге "Histoires Magiques" (1894). Речь идет о сборнике любовных новелл, составленных Аристидом из Милета (вероятно, в конце II в. до н.э.). Название этого не дошедшего до нас сборника, «Милетские сказки», стало нарицательным для всего жанра.

67. Перевод строк из "Le Chвteau de Souvenir" Теофиля Готье: "Daphnй, les hanches dans l'йcorce,/ Etend toujours ses doigts touffus".

68. Из "Complainte des Pianos" Жюля Лафорга (1860-1887): "Menez l'вme que les Lettres ont bien nourrie".

^{69. Самуэль Джонсон (1709-1784)
- поэт и лексограф.}

^70.Сапфо (Сафо), отрывок 44.

71. Из сборника «Почтение Сексту Проперцию» (1917) Ср. русский перевод в книге «Катулл, Тибулл, Проперций», Гослитиздат, Москва, 1962 г.: стр. 363-366.

72. Ibid. стр. 373-374

73. <Ср. "The boughs have withered because I have told them my dreams" из "The Withering of the Boughs" Йейтса>

74. Ibid., стр. 359-364

75. Ср. «Одиссея», Песнь Одиннадцатая, 1-115. Паунд использовал текст поэмы Гомера в латинизированном переводе Андреаса Дивоса, изданном в 1538г. В том же томе размещались переводы гомеровских гимнов Георгия Дартоны («критянин» в тексте Паунда).

76. <лат. - в мастерской Векелия>

77. <лат. - Достойная почитания>

78. <лат. - Кипра высот владычица>

79. <лат. - из меди>

80. Ср. «Суждения и беседы», Глава 11, § 25

81. Ср. «Суждения и беседы», Глава 14, § 46

82. Ср. «Суждения и беседы», Глава 9, § 22

83. Ср. «Суждения и беседы», Глава 13, § 18

84. Ср. «Суждения и беседы», Глава 5, § 1

85. Ср. «Суждения и беседы», Глава 15, § 25

Speaking In Tongues Лавка Языков

Эзра Паунд

Стихотворения 1908-1925 гг.

Дама Аудьярт (1) Que be-m vols mal (2)

Дерево

Секстина: Альтафорт (3)

«Blandula, tenella, vagula» (6)

Erat Hora (8)

Надгробие в Акра Саар

Женский портрет (9)

Объект

(10)

Apparuit (11)

Девственная песнь

Возвращение

Тенцона

Мансарда

Сад

Приветствие

Сделка

Апрель

Оставшиеся

Песнь степеней (16)

Ite (17)

Аридис

Дружеские узы

Размышление

Кода

Приближение войны: Актеон

На станции метро

Альба

Коитус

Встреча

(23)

Домашний кот

Кофейня

Озёрный остров (24)

Эпитафии

Аморальность

Письмо жены речного торговца (27)

Близь Перигора

Из «Хью Селвин Моберли» (39)

E.P. ODE POUR L'ELECTION DE SON SEPULCHRE (40)

II

III

IV

V

Youx Glauques (48)

"Siena mi fe'; Disfecemi maremma" (52)1

Бреннбаум (62)1

Мистер Никсон (63)2

X

XI

XII

I (71)

IV (72) Разногласия с Лигдамом

XII (74)

Canto I (75)

Canto XIII

Speaking In Tongues
Лавка Языков

Дама Аудьярт⁽¹⁾Que be-m vols mal⁽²⁾

Секстина: Альтафорт⁽³⁾

«Blandula, tenella, vagula»⁽⁶⁾

Erat Hora⁽⁸⁾

Женский портрет⁽⁹⁾

⁽¹⁰⁾

⁽²³⁾