Speaking In Tongues
Лавка Языков

Юрий Проскуряков
с помощью старческих советов Г. Брайнина
и гениальных рисунков В. Солянова

Отрывок из письма неизвестного друга П. Пепа
(восхищенного талантом)

Впервые опубликовано в журнале «ЧЕРНОВИК» 2001, №16



Ты меня не помнишь, но мы знакомы. Кухня Лоли Д, и П.Пеп с бутылкой развеселой жидкости. Входят слесари в респираторах, и уютный уголок, ухоженный Лолиным талантом, занавешивает пыль. Когда она рассеивается, становится вновь виден П.Пеп в противогазе, поднимающий заздравный тост. Может быть, за здравие генетического концептуализма.

Однако чтобы выпить, надо сдвинуть противогаз на лоб. В общем, от генетического концептуализма, даже в противогазе, глаза на лоб лезут.
Самое смешное, если ты подумаешь, что хитрый П.Пеп все это подстроил заранее, включая возникающие сами по себе каламбуры. Ничего подобного. Ни я, ни слесари с ним даже не знакомы, и никогда бы не познакомились, если бы он не публиковал свои статьи в журналах.
Сам понимаешь отбойный молоток и журнал -- это две большие разницы. В общем, не было печали...
Мы с тобой стоим в это время в очереди за будущим бесславием, на расстоянии не более двух километров от места происшествия, и ты развлекаешь меня, случайного знакомого, философскими этюдами, в которых цинизм соревнуется с цензурой. Вначале я назвал тебя кратко Он
С этого момента моя жизнь потекла под знаменем третьего лица, попытки избежать которого наполняли меня странным чувством вещественной абстракции, которой ты, слава Богу, не являешься.
Однажды, во время большой депрессии, с которой боролось воспоминание о тебе, из глубины подсознания высветилось твое имя: Иоанн из Чертеральдо или в современной транскрипции Иван Иванович из Черте-Где-Живешь.
Мне стало казаться, что твои не написанные мне письма подобны длинной рокировке со статьями твоего друга, резвящегося под пристальными взглядами полунощных бородачей. Это твердое Ты, которое мне подарило откровение, как воздушная почта, соединило нас: твоего гениального друга и отставную ладью на короткой линии, уставшую от полунощных дел.
В ходе этих метаморфоз Ты стал противогазом П.Пепа, а я Лолей Д., восхищенной этим противогазом.
Впрочем, любой может позавидовать Лолиной подозрительной наивности.
Вот я выхожу из дома в булочную и беседую с Тобой-противогазом о медицинской герменевтике. Идеалекты сплетаются в чертеральдскую драматургию, которая не меняет от этого своих сюжетных линий. Медицинская герменевтика -- это Ты, а я -- Лолечка, то есть, провокация дефектологической культурологии в сфере общественного сознания
Ты прочтешь мое письмо, и мы, возможно, сольемся, сделав агрессивный транзит в новую область незнания.
Искусство, в рамках нашей новой концепции, представляет собой дефективный шум, осложняющий прием сообщения.
Я отворяю дверь булочной, и сиянье стекла, улыбка продавщицы, шире ее лица, нарезные батоны и плюшки, похожие по форме на экскременты доисторических монстров, радостно впадают в единство типологического отношения.
В этот момент деструктивность текста кажется научной фикцией (разве такая бывает? раз фикция, то само собой -- ненаучная).




Я протягиваю продавщице деньги и кладу в авоську буханку хлеба, родную и теплую, как "Москва-Петушки" Вени Ерофеева. Но пространство неумолимо разрушается, вовлекая нас в зону инкриминации, где в широкой необозримости Литфонда восседает спорный в своей реальности П.Пеп, в самом центре иллюстрации из журнала "Искусство", но уже без бутылки развеселой жидкости и противогаза. По сторонам спокойно размножается Текст Культуры. Он обнимает Литфонд, который обнимает Текст Мира, и они, подобно гомосексуалистам, удаляются от нас к славе и известности. Ветер меняет скульптурные очертания одежд.
Встречный ветер -- единственная реальность, намекающая на присутствие за горизонтом надежды. Освободи, Господи, людей, -- молится между страниц журнала П.Пеп, и Ты, его вечная маска, заглядываешь в меняющийся просвет между Литературой и Литфондом, смутно ассоциируя их с Художественным фондом и Союзом художников СССР.
Загадочный гермафродит метаморфоз перебирает звезды. Приходит ночь. П.Пеп снимает противогаз.
Я пишу тебе письмо и, время от времени, поглядываю в окно, где в перламутровой грязи домов, отмечающих хозяев особыми знаками римскообразной лепнины или римскообразных решеток, отражается свинцово-красное, все еще опожаренное коммунизмом, небо. Розовая, чем-то неуловимо напоминающая с-детства-старичка-Явлинского, луна. Столик для домино, припорошенный снегом и окруженный скамейками. Два дерева вокруг него -- все как на крестьянской иконе. Птица-Лоля поет на дереве.
П.Пепу снится аксиома потенциальности Литфонда, но в этом же сне она разбивается о Твои софизмы и парадоксы.
Выставив одну ногу вперед и заложив руку за лацкан фрака, наподобие молодого Пушкина на лицейском экзамене, Ты рассуждаешь о Потенциальности Литфонда. При этом, обращает на себя внимание потенция, заложенная в уничтоженной части, которая вовсе не потенциальна, так как компенсируется другими текстами культуры: хтоническими существа вокруг памятника на Тверском бульваре, где, увы, красуется С. Есенин с эрегированным половым членом (что для скульптуры выглядит, как явная непристойность), повернутый задом к Литературному институту и передом к Новому МХАТу (в чем, безусловно, присутствует кое-какая логика).
Во сне Ты заметил мои сомненья и, смешавшись с толпой лицеистов, обнял меня за плечи, что для меня с детства было неприятно, и долго толковал что-то о необозримости. Хорошо, что нас не слышала Лоля, ведь она, со своей фантазией, Бог знает, что могла бы вообразить.
Однако Ты сам подвел итог, заметив, что потенциальности, в качестве необозримости, противоречит актуальность интенции литературного процесса во времени.
Потенциальность и необозримость, в качестве интегрированных дам, с самого начала уводят нас в дурную бесконечность.
Поэтому, прими, в качестве незамысловатого подарка из самого сердца медицинской герменевтики, эти медгерменевтические записи снов, которые у меня в виде голограмм хранятся в самых тайных уголках космовиртуальной библиотеки.


Первый сон Ивана Иваныча о дурной бесконечности
(изложенный им в докладной записке лечащему врачу, специализирующемуся на концептуализме и медгерменевтике)


Как только я закрыл глаза, моему взору предстала мрачная картина какого-то, почти неземного, пейзажа, впоследствии по моей просьбе запечатленного живописцем В.Соляновым, также мне приснившимся. Я заблудился в печальном сновиденчестве и не знал, как найти выход из этого призрачного леса.
Вначале мне долго снились два плаката по сторонам какой-то необозримой спирали. Сон не заканчивался, и, как только плакаты исчезали, я вновь и вновь перечитывал письмо Юга. Во сне мне казалось, что он не прав, что мой друг не зря вел нас через думы и демократии в зону инкриминации и что трактовка литературы и искусства как дефективной реальности не может сниться мне даже в этой больнице.
Плакаты вновь и вновь саморазвертывались. К чему бы это? Во сне я взял сонник Г.Х.Миллера и сравнил его с толкованием сновидений 3 Фрейда. Все совпадало.
Судите сами, доктор, Юг ошибается! Медицинская герменевтика, будучи одной из возможных проекций дефектологической культурологии на сферу общественного сознания, тем не менее, в последние 1,5-2 года делает все более агрессивные попытки превратиться в самостоятельную область знания. Этому препятствует приснившаяся мне принципиальная деструктивность терминологии и следующая за ней импрессионистическая размытость научных образов
Смутно, но мучительно мне снилось, что я противоестественным образом превращаюсь в Юга, я даже не знаю его, Доктор, возможно, это была трансперсональная регрессия Текст моего друга П.Пепа всю ночь бегущей строкой скакал за стеклом книжного шкафа, так, как будто его туда посадили дефективные прокуроры за то, что он выдал главный секрет зоны инкриминации.
Я все время вникал в текст П.Пепа, пытаясь утвердить основной тезис дефектологической культурологии. Но неизвестный мне Юг совсем некстати бубнил, что любой текст имеет только одну ситуативную отнесенность. Вновь и вновь меня доставали полисемантические модели, построенные с позиции читателя, где-то напоминающей дефективную баррикаду времен Французской революции на известной картине Делакруа. Я, продолжая ощущать себя, Иван Иванычем, чувствовал древко знамени в руках перед обнаженной почему-то женской грудью Андрогин Великих Революций, я, то обращалась сосцами к медицинской герменевтике, то поворачивался вытягивающейся по этому случаю крайней плотью к дефектологической культурологии. Но красное знамя дефективно инкриминированных не ронял.
Незнакомый мне Юг бормотал, что ты, мой друг, не более чем дефективный шум, осложняющий прием сообщения.
Доктор, я, впервые за ночь, проснулся и решил все записать, чтобы народ понял П.Пепа. Но вскоре я отрубился, и мне приснился ряд картин, связанных единством типологического отношения. Во сне я спорил с Югом, который все время твердил, что деструктивность текста является научной фикцией. Ведь любой текст, даже паталого-генетический, присущим ему образом структурирован. Правда, ведь, доктор?




А тут еще этот художник А.В.Солянов. Он меня достал. Я взял во сне фотоаппарат и на всякий случай сфотографировал его, когда он подрисовывал свои бредовые мечты к плакатам возле спирали, меня даже покачнуло слегка. В глазах потемнело, и, когда прояснилось, то, вы не поверите, доктор, я почувствовал, что перехожу в "Зону инкриминации" П.Пепа. Я -- буковка, прыгающая по сорок восьмой странице десятого номера журнала "Искусство", за 1989 год. Там я, к своему ужасу, заметил, что необозримость Литфонда, на которой строит свою концепцию мой друг П.Пеп, -- спорна. Может быть, прав Юг, который от кого-то слышал, что весь объем информации, заключающийся в текстах культуры, усваивается на протяжении жизни одним человеком.
Вряд ли, конечно, это правда. Во сне я увидел, как за углом СССР текст Литературы обнимает Литфонд и, в свою очередь, обнимается текстом мира. Чуть с ума не двинулся!
Становилось понятно, что между текстом Литературы и Литфондом есть дефективная половая связь. Они представляют собой два разных дефективных пола, подобных Союзу художников СССР и Художественному фонду СССР. Оказалось, что все эти Фонды и Союзы об СССР греют руки в своих дефективных фантазиях прошлого и, согревшись, теплой рукою жмут руку будущего Зюги Сталиновича Ленинова в неизменной ушанке русского народа. Я почувствовал, что грубая половая потенция Литфонда у моего друга П.Пепа вполне аксиоматична. Если мы считаем потенцией уничтоженную часть Литфонда, то она не потенциальна. Я сам видел, как за углом СССР, в реформированных печах России, предназначенных для сжигания долларов, эта потенция компенсировалась дефективными текстами оглупления Чайников. Постепенно до меня стало доходить, что половая потенция Литфонда есть следствие его незримой необозримости. Здесь, доктор, у меня закружилась голова, и меня стошнило прямо в подушку Иван Иваныча из-за противоречий актуальности интенций литературного процесса во времени. Доктор, вы меня понимаете?




На скамейке целовались Потенциальность и Необозримость. Интегрируясь, в качестве непостижимых свойств, они взяли меня за руки, и повели в дурную бесконечность. Оттуда стало видно, как мой друг П.Пеп ликвидирует деконструктивные термины, вероятно, думая, что это приведет к ликвидации дисадаптации читателя в его же текстовом пространстве (смотри рисунок, где я снюсь сам себе почему-то с головой в виде Динкиного чайника (1)).
Как в бреду, я видел П.Пепа, конструирующего модель. Внутри этой модели сияла Артикуляция в виде гирлянды биофизических объектов, на множестве которых строилась пирамида инвариантов.
Доктор, честное слово, я терял смысл, но смыслообразование все-таки шло на базе аналогий литературно-лингвистических поверхностных структур. Тут из модели вышел товарищ Иван Иванович из Черте-Где-Живешь и объявил, что в Зоне Инкриминации это называется "смыслом бессмыслицы". П.Пеп величественно возвышался на самом верху своей модели, демонстрируя насквозь буржуазные позы бихейворизма. Его поблескивающая "бессмыслица" касалась своей аксиоматикой бедра культурологической Дефектологии. Все вокруг находилось в отношении взаимного дополнения.
После этого, доктор, мне приснилось, что Литфонд П.Пепа является фоном для литературы, наполненным инвариантами артикуляций. Вместе с П.Пепом мы варили "первичный бульон" креируемого на наших глазах особого мира. Товарищу Иван Ивановичу из Черте-Где-Живешь "первичный бульон" казался грубым, и он все время домогался варить вместо него "эфир".
Что было дальше? Доктор, вы не поверите, но на фоне "бульона" и, сваренного Иван Иванычем "эфира", а, точнее сказать, гномонически к ним, стала сама собой развертываться увлекательная картина литературного процесса, имитирующая производство в период первичного накопления. П.Пеп не успевал обособлять Литературу в качестве внешнего инвестора, с одной стороны, и в качестве потребителя -- с другой. Между инвестором/потребителем и бульоном/эфиром стал проявляться демиург-креатор, создающий первое лицо текста (или шизоидальный процесс (2)), амбивалентность, как мы увидим дальше, П.Пепом снимается.
Доктор, меня в этом сне поставил в тупик Син Таксис. Он явился ко мне в
широкополой шляпе и потребовал, чтобы я не создавал метафоры из терминов, Он
намекнул, что демиург-креатор в качестве Я-текста является шизоидальным процессом.




В результате мне снится некая иерархия, построенная П. Пепом. Вверху этой иерархии (или внизу, было трудно разобрать) П. Пеп поместил некий пантеистический адекват бесконечности (первичный бульон Литфонда), ангелом -эманацией которого является демиург-креатор (Я) = шизоидальному-процессу-текста. Снилось мне, доктор, как П.Пеп увлеченно рисует, реминисцирует образы античной мифологии, Литературу в виде Кроноса, порождающего и пожирающего Титанов (первичный бульон). Было безумно интересно вникать в его мифологические новации. Я видел, как Кронос-Литература транспортирует себя Гидре капитализма (продуценту, срастающемуся с потребителем). Во сне я взял шариковую ручку и нарисовал рисунок, который тут же бы забыл, если бы не сделал к нему соответствующие примечания (3).
В конце сна я почувствовал, что я не просто Иван Иваныч, а тот самый Иван Иваныч из Черте-где-Живешь. Я чувствовал, как я им прорастаю, и мы вместе с Югом, подобно Лаокоону с сыновьями, опутаны Гидрой универсалий восприятия текста. Иван Иваныч из Черте-где-Живешь все время выпячивался, претендуя на первый элемент квантативно-преломленного членения любого уровня. Он утверждал, что именно он положительно маркирован с точки зрения объема тематической информацией. Это было принципиально. Я, в качестве друга П.Пепа, велел ему заткнуться и начал описывать для Вас, доктор, все увиденное и услышанное. Прошу извинить, если что не так.


Второй сон Ивана Иваныча о дурной бесконечности
(уже рассказанный им П. Пепу, но по ошибке повторенный сызнова, когда у Иван Иваныча началась мания величия, и он стал говорить о себе в 1 лице множественного числа)





"Вчера в нашей палате был спор о Пиаже. Мы утверждали, что это пижама П. Пепа. Не считайте нас за дурака. Мы, конечно, знали, что Пиаже это знаменитый психолог, но хотелось сделать что-нибудь доброе и светлое для друга, основателя медицинской герменевтики".
Иваны Иванычи
"Из писем самих себе, найденных лечащим врачом"

Доктор, на следующую ночь, после того, как в нас врос Иван Иваныч из Черте-где-Живешь и к нам в теле присоединился Юг, нам стало тесно и значительно хуже.
Окружающая местность, на которой теперь развертывались события, катастрофически изменилась. Снящийся нам живописец В.А. Солянов с большим трудом зарисовал этот лунный ландшафт печали о прошедшем.
С самого начала нам приснилось, что из моего друга П.Пепа вылез известный психолог Пиаже и начал анализировать информацию рематического характера. Он весь сон зарисовал своими дурацкими таблицами. Он таскал нас за руку по всей территории сна и орал, что мы обязаны перейти от волновой модели к квантовой, и, что в этом нам поможет его магическая таблица.




Мы взялись ее крутить на все лады, но, как во сне бывает, чем больше мы ее крутили, тем наши многочисленные руки становились все более ватными, нам не хватало сил сконцентрироваться. Таблица, то расплывалась перед нашими несчетными глазами, то снова обретала свои исходные очертания. С некоторого момента мы стали думать, что это вовсе и не таблица, но наш общий друг П.Пеп не позволил нам от нее уйти, погрузившись в дебри ландшафта. Он всю её исписал своими заклинаниями. Наша любовь к П. Пепу во сне начинала ослабевать. Видимо, уже сказывалось влияние вросшего в нас по уши Юга с его литературной дефектологией.
Но тут прилетели птицы. Они стали склевывать буквы из магической таблицы, а Иван Иваныч из Черте-Где-Живешь в качестве доброго человека по народному обычаю ловил их и потрошил, а после ставил буковки на место. Тяжелая это была, доложу я Вам, доктор, работа. Почище, чем у Кощея в яйце иголку искать. Под конец таблица приняла такой вид:


МАГИЧЕСКАЯ ТАБЛИЦА ПРИСНИВШЕГОСЯ НАМ ПИАЖЕ


I-1                                                               II-1




Между таблицей в ее прямоугольном развороте стояли мы, как нас весьма точно изобразил живописец В.А.Солянов. Рук Ивана Иваныча из Черте-Где-Живешь не видно, так как он стоит поперек под углом 90 градусов. Во сне мы решили выпить. Все было, как в жизни. Непьющий Юг вынул заначку, мы пошел в магазин. Взяли "Жериновку". Выпили. Стали думать, уставившись в таблицу. Вскоре мы заметили, что значения в таблицах I-1 и II-1 частично перекрываются. Пиаже сказал, что надо сгруппировать все рематические понятия текста по отношению к Литфонду -- "шизоидному процессу креации первого лица текста" в двух его перекрывающихся (оvегlау) проявлениях по отношению к Литературе-Кроносу.
Доктор, извините за иностранное выражение, но, честное слово, по-другому сказать мы не могли. Нам вообще-то не свойственно выражаться иноземными фразами и употреблять математические знаки, а тем более строить всякие таблицы и рисовать рисунки. Ну, да Вы, доктор, знаете. Однако во сне, после многочисленных бесед с нашим другом П.Пепом, можно немного расслабиться, не так ли?
Пока мы так блаженно обсуждали таблицу, П. Пеп нарисовал и подбросил нам новую, как он сказал на ту же тему.








Литфонд
Шизоидаль-ный процесс
как первичный бульон
Шизоидаль-ный
процесс
как
продукт




Литература
Первое лицо текста

Эта задача оказалась посложнее, тем более что П.Пеп в самый неподходящий момент зачем-то сфотографировал живописца В.А.Солянова на фоне его реставрационной голубятни и воткнул эту фотографию в свою таблицу вместе с какой-то наполовину отреставрированной Ебой.
"Да, это круто'" -- сказали Иван Ивановичи из Черте-Где-Живешь чем-то у нас в желудке. "Одного чревовещания нам не хватает, -- пронеслось молнией в нашем мозгу -- Так можно и до галлюцинаций допрыгаться". Только мы это подумали, как Юг начал изнутри декламировать свои бессмертные стихи, потребовав от живописца В.А. Солянова сосредоточенности и внимания В дружеском кругу, так сказать:


Открытый Воронеж, в котором не спит Мандельштам,
то падает в пену пустых вечеров, то взлетает
и улиц ночных золотая пчелиная стая
уносится в поле к каким-то ненужным местам.


Смешав чернозем и поэзии эллинской речь,
века вас рассудят, прозрачные вещие строки,
и черт на безумном летит в голубой поволоке,
и как перед взрывом фугаса готовятся лечь


и пьяный палач, и подручных зловещий отряд,
и малые дети, глотнувшие яд пропаганды,
герои труда и доносчиков алые банды,
невинные жертвы, чьи тени бесследно горят.


Воронеж безумен, и в нем по ночам не до сна,
в провиденьи скорбном уж тлеют под ним пепелища,
и в небе бессонном сияют над ним сапожища,
и воет Кассандра, безумная девка одна.

Каково было при этом нам с Иван Иванычами из Черте-Где-Живешь, наверное, только Вам, доктор, известно.
Пока Юг декламировал, наш друг П.Пеп выдал нам новую таблицу, утверждая, что она на ту же самую тему. Эта таблица вообще оказалась неправильной. То ли мы во сне много-таки выпили, то ли что?




Неопределенность зависающего набора размытых норм

3




Любая индивидуальность

1




Определенность набора перверсий

2
Удовлетворение паранормальных и ненормальных потребностей индивидуируемого первого лица


7



Параноидальная обоществленность
«Я»


8
Степень окультуренности,
Степень текстуальной обустроеннности


5
Индивидуальная шизоидность


9


Контрибуции

4
Нирвана маразма

10

Эта таблица немного прояснила в нашей голове, так как живописец В.А.Солянов пририсовал к ней Иван Иванычей из Черте-Где-Живешь в нашем внутреннем виде. Частичное перекрытие, о котором мы спрашивали неустанно у психолога Пиаже во сне, в рематическом рассмотрении приобрело большую конкретность.
Мой друг, Противогаз П.Пепа, привел отношения терминов к формульному виду:




Разбираться от этого стало еще труднее. Внутри нас все расстроилось, но открылся новый путь, среди мрака окружающего сна. Мы попросили снящегося нам живописца В.А. Солянова изобразить открывающуюся нам перспективу, что он и сделал, ни мало не вникая в суть поставленной формулой дополнительной проблемы. Стало проясняться кое-что о методе психологического параллелизма. "О! -- закричали в нас Иван Иванычи обыкновенные, -- Это, как система уравнений со взаимоподобными частями". Похоже, что их в поселковой школе чему-то учили.
Они стали проводить группировку формул по тематическим показателям, и после обобщения мы увидели:



Откуда П. Пеп, сняв, наконец, противогаз, снова построил иерархию:




Разорвав им самим только что созданную в нашем сне мифологему, П.Пеп впал в литературную дефективность. Юг принял причинно-следственную зависимость, источником которой является информация, направленная на удовлетворение паранормальных потребностей индивидуируемого первого лица. Литература вышла из-за угла и предстала в виде


Литература
Шизоидальный бульон
Шизоидальный продукт
А - набор паранормальных удовлетворений индивидуируе-мого первого лица
Б - нирвана маразма, достигаемая через:
б' - параноидальное обоществление «Я»;
б" - индивидуальную шизоидность;
в'г' - набор перверсий;
в"г" - набор контрибуций;
В - в обустроенности;
Г - в окультуренности;


ритуальной/синкретической психотерапии и одновременно программного шамана женского пола, Ебы.
Загремели призывно бубны, зазвенели литавры, ударили барабаны, из пучины звуков, как в третьей симфонии Тертеряна, возник Бог. И зашагал тяжелой поступью войны и смерти по каменистой равнине мечты. Трубы взывали к мщенью, перебирали тонкие стеклянные пластины треугольников, жужжали насекомые скрипок, звенели колокольчики блоковской холодной заупокойной метели. Звенели. Звенели. Били обернутые войлоком тяжелые колокола войны. Тяжкой поступью, лязгая гусеницами танков, уходил по ущелью Марс. Эксперимент продолжался. Сон нескончаемым кошмаром скручивал свои вихри над плоскогорьем. П.Пеп выходил из тени в зону инкриминации.
Вот он мальчиком на самокате, задыхаясь, кричит на бегу: "Формулу выучил?" -- "Какую формулу?" -- "Ну, эту, формулу метаморфоз!" -- "Каких еще метаморфоз?" -- "Ну, этих, Формулу?» -- «Метаморфоз развития!" -- "Какого еще развития?" -- "Ну, этого, как его, гомеостатического объекта!" -- "Какого еще объекта?" -- "Ну, этого, у которого IV -- это зерно, зародыш, а II -- это рост. Созревание!" -- "Какое еще созревание?" -- "Ну, то, которое до перелома инициации!" -- "Не ври!"
"Я и не вру", -- наш друг П.Пеп, наконец, останавливается и, сняв очередной противогаз, буднично добавляет: "Для II характерны латентность, пассивность, ветвистость развития, эйфоричность, а III /1/ -- это плодоформирование, передача информации, потребление, распад..." -- "Ну, чего ты врешь!" -- против своей воли кричим мы нашему другу П.Пепу, который не слышит и, на ходу выруливая, ведет свое рематическое исследование, не позволяя нам ориентировать тематический граф.
Тут уж мы себя, точно, чайниками почувствовали. Мы узнавали себя буквально в каждом изделии нашего нехитрого быта. И, как во сне бывает, сверху над таблицей сразу же появились мы -- динкины чайники -- лебеди и лебедки российской сокровенности. Вот скажите, доктор, разве сон -- это не лучшее состояние человека? Не успеем подумать, как все сбывается. Или наоборот, если уж чего не получается, так совершенно не получается и ни у кого не получается. А те, кто видят сны реальные, как кино, те люди несчастные. Правда, ведь, доктор?
Как ни сияли нам мы -- динкины чайники, как ни светили нам боками, нашими же, но парадными и начищенными, но оставалась на скорбной равнине проблема логических цепей. Восемь их было, 8 логических цепей, качественно отличных друг от друга:
А-Б-б'-В-в'
А-Б-б'-В-в"
А-Б-б'-Г-г'
А-Б-б'-Г-г"
А-Б-б"-В-в'
А-Б-б"-В-в"
А-Б-б"-Г-г'
А-Б-б"-Г-г"

Как восемь рук и восемь ног на фотографии Влака, который тоже почему-то начал нам сниться, и не просто так, а в составе перформанса (4).
Увидев такой перформанс, мы просто корнями в землю вросли. П.Пеп примостился под нашей развесистой трехствольностью и важно изрек что-то про Литфонд. В зоне инкриминации стал сгущаться компромат. Прилетела птица Лоля и запела, запричитала. Литфонд, в силу имманентно присущих ему свойств, в ходе перформанса превратился в Мипа и с большим трудом проник через нижнее отверстие в Литературу, которая прямо на глазах выместилась и вместилась в Ебу. При этом мы почему-то изрекли, что искусство требует жертв.
Нам открылось, что Литературе, в силу ее генетической информации, необходимо удовлетворение паранормальных потребностей индивидуируемого первого лица. Тут уж ничего не поделаешь. Доктор, развитие литературного процесса, как процесса потребления, ветвится в пределах от полной индивидуализации до полного обобществления "Я" и разрешается в виде набора перверсий обобществленного и индивидуализированного типа, которые создают определенные "жертвенные" условия, являющиеся деформацией исходного "Я".
Мы боимся, что это положение, выведенное нами из тщательного анализа всего приснившегося, будет, доктор, для Вас не вполне понятно. Хотя, кто знает, психиатры иногда тоже способны на озарение.
Так, что там было дальше? К сожалению, когда сон уже окончился, невозможно у его участников запросить свидетельские показания. Вот, например, П.Пеп во сне сказал нам, что "набор норм" слишком структурирован в отношении уровня обобщения. Но кто это может подтвердить? А вдруг мы забыли, заспали и несем всякую околесину, а Вы, доктор, все это читаете. В наших снах все изъясняются по научному, и до нас не всегда доходит, о чем там речь. Когда Пиаже подобрал брошенный П.Пепом противогаз, он, по всем правилам тема-рематичесвого взаимодействия, начал с деструкции именно тематического объекта, он начал с "набора норм". А ведь П.Пеп нас предупреждал, что уместно в первую очередь обратить внимание на парадоксальность формулировки о том, что норма равна неопределенности. Это является альфой и омегой "медицинской герменевтики". Неутомимый П.Пеп тут же набросал нам такую схему:


означаемое (дефект)
знак (перверсия)




норма, как изначальная неопределенность
(мечта о половой близости)
свойства знака, как уточняющего:
трансцендентность (это не мы)
поливалентность (другие не лучше)
текучесть (когда хочется или очень хочется)
закрепляй предметы своего внимания (не забудь записать телефон)
версия нормативности (миссионерская позиция)
перверсия (хотели, как лучше…)


Оглянувшись, мы заметили, что между Литфондом (Мипом) в качестве фонового явления дефективной нормативности и набором перверсий существует некорректное отношение. П.Пеп метафорически резюмировал его, как знак. Разглядывая момент, запечатленный Влаком на фото, он задумчиво и философски сделал вывод: "Семиотический процесс рождается в процессе взаимодействия двух близко подобных по типу, но не вполне адекватных поверхностных структур (что особенно важно с позиций как дефектологической культурологии, так и культурологической дефектологии}". При этом он ткнул пальцем в передний план, где просто-таки выпирала конкретность знака. В широкополой шляпе, с обвисшими усами, вошел Библиограф, чем-то неуловимо напоминающий ОльГаРоhова. Библиограф сделал свое предложение по поводу все расширяющегося перформанса, которое состояло, доктор, в том, что конкретность знака, замыкающуюся в конкретности перверсии, можно выявлять путем простого соположения знаков в библиографическом списке. Недолго думая, он набросал нам свою таблицу. Теперь получилось, что П.Пеп, с точки зрения медицинской герменевтики, стал какой-то формульный и важный.


Набор норм
Набор перверсий


Текст = Мип
Миф (точнее Мифетка = Еба)

(библиография, типа ОльГаРоhова)


Доктор, когда во сне П.Пеп начинает дуться, это кошмар. Нам хотелось думать о семиотике и культурологии, пока продолжался перформанс связанности, а П.Пеп как раз в это время раздулся и вспузырился. Это, наверное, в нем осталось от концептуализма. В палате № 7 нам сказали, что концептуализм -- это дефективная муза высокообразованного П. Вот и выходит, что медгерменевтика -- это П+П.П. Короче говоря, доктор, мы поняли концепт нашего сна: дефективное пустое место, где причинно-следственный, формальный текст-Мип вступает в связь по аналогии соположения с литературомифеткой-Ебой. Но мифетка все время при этом поглядывает на Библиографа-ОлъГаРоhова, ведь согласитесь, доктор, миф ничем не отличается от библиографии.
С другой стороны, доктор, текст представляет огромный интерес, как означающее (перверсия) мифа (точнее, литературомифетки-Ебы.). Это понятие нам кажется впечатляющей научной новацией. Занесите, доктор эти слова в историю нашей общей болезни, открывающей новые горизонты в семиотике культуры. У нас под влиянием снов о П.Пепе складывается впечатление, что каждая область знания имеет свой тип отношения означающего (перверсии) и означаемого (дефекта), мотивированный уникальной природой этих элементов для данной области знания. Вот.
Перформанс, о котором мы Вам, доктор, пишем, вероятно, связан с волновым процессом чередования в языке метафорических типов и типов с преобладанием сравнений в виде копуляции. Похоже, что по каким-то внешним причинам означающее (перверсия) и означаемое (дефект) амбивалентны и меняются местами. Наш друг П.Пеп однозначно зарегистрировал выдвижение на место означающего (перверсии) -- миф (точнее литературомифетку). В этом, с точки зрения семиотики культуры (это нас так понесло, доктор), заключается основная специфика искусства XX века. Между прочим, завтра, доктор, состоится, только Вы не говорите санитарам, коронование литературомифетки. Уж и не знаю, что Наме будет сниться накануне этого замечательного события! Мы это во время перекура в туалете после валерьянки и пустырника решили.
После нам приснилось, что П.Пеп стоит на берегу пруда и наподобие Клима С. плюет на наше отражение в воде, когда мы с ним обсуждаем проблему дефектологического планирования медицинской герменевтики. Как такое нам могло присниться, просто ума не приложу, Для этого надо вообще пешкой стать. Тем не менее, поплевывая и глядя на нас с тонким и мудрым прищуром, П.Пеп обнаружил в природе первого лица текста (то есть, в перверсии нас самих) два типа соавторства, Что было странно, так это факт, что мы не раздваиваемся, а расстраиваемся. Один-второй тип -- это соавторство через Автора с Литфондом-Мипом, другой-третий тип -- это соавторство через Читателя с Литературой-Ебой, точнее говоря, с ее телом литературомифетки. Чтобы Вы, доктор, могли это лучше себе представить, мы Вам это изобразим на схеме. Литературная дефектология, доктор -- это наука о ежемесячных извержениях творческой крови из тела литературомифетки-Ебы, которые грубо соответствуют календарным циклам маниакально-депрессивного психоза Мила, откуда становится понятно, что этот процесс не имеет ни малейшего отношения к зоне инкриминации. Наш друг П.Пеп заблуждался, доктор. Похоже, что Зона Инкриминации существует сама по себе, вне всякого контакта с медицинской герменевтикой. Медицинская герменевтика -- это в чистом виде дефектология искусства. Библиограф-ОльГаРоhов, устав от библиографических бдений, это подтвердил. Как оказалось, он страшно любит в нашем совместном с Иван Ивановичами сне чертить чертежи и даже превосходит местами в этом П.Пепа. На предыдущем листе сна можно заметить результаты его геометрических усилий:
Библиограф-ОльГаРоhов почему-то назвал свое измышление Парадигмой. Он все время пытался структурировать деструктивное изложение П. Пепа, чтобы внести достаточную ясность в отношения Ебы-Литературы и Мипа-Литфонда, продолжавших свой перформанс на подиуме нашего сна.
Парадигма 1-го-лица гекста хорошо соотносится, а вот с чем, мы, доктор, простите, проснувшись, забыли. Нам продолжала крупным планом сниться формула метаморфоз развития гомеостатического объекта. Постепенно она приобрела следующий вид:




П.Пеп в нашем сне насмерть разругался с Библиографом-ОльГойРоhовым. И все из-за скобок. Скобки, по мнению Библиографа-ОльГаРоhова, показывают степень сплоченности каких-то непонятных единств. Наш друг П.Пеп был с ним совершенно не согласен. Погруженность знаковой части Литфонда во впадину ядра метаморфоз обнаружила ориентацию П.Пепа на "стилистику от читателя". Вот вам и первое лицо текста.
Доктор, Вы только сравните формулу метаморфоз и парадигму первого лица! Вы замечаете отрыв знаков I, II, III и IV от означающего? Сами-то мы во сне заметили, но все равно ничего не поняли. П.Пеп сказал, что латентное нахождение означаемого в знаке -- это их трансцендентное соположение. Хрен его знает. Для нас с Иван Иванычами это слишком сложно. А вот Библиограф-ОльГаРоhов все время ему возражал. Он, непонятно почему, полагал, что версия/означаемое и перверсия/знак находятся в отношении инварианта/текста и варианта/мифа. Причем их частное может быть выражено в терминах дефекта. Доктор, Библиограф-0льГаРоhов педантичный, скучный, но в целом неплохой человек, кажется, из 1 палаты.




Третий сон Ивана Иваныча о дурной бесконечности
(который рассказало ему о П.Пепе его "мы")


Мы Нам о П.Пепе: Обобщая уже накопленный во сне опыт работы с П.Пепом, Мы обязаны заметить, что для П. Пепа свойственны; неполнота выстраиваемых моделей. Лакуны и зияния стимулируют инвариативность читательского мышления, текучесть рассматриваемых форм перетекания "шизоидального бульона" и "продукта" в две ипостаси соавторства с первым лицом текста.




Намо Мыму о П.Пепе: Амбивалентность спорных дуалистических категорий Намо не понятна. Амбивалентность, между прочим, выражается в особом типе прохождения парадигмы первого лица; а именно, прохождения по маргиналии сна.
Мы Нам о П. Пепе: Сравнивая фантазии П. Пепа с приснившейся нам в прошлом сне Парадигмой, Мы можем снова уточнить оппозиции:
Намо Мыму о П. Пепе: Обозначенный пунктиром на Парадигме, приснившейся нам в прошлом сне, маргинальный путь (если считать Парадигму одной из моделей картезианской логики) является схематическим выражением релятивистского мышления в момент его распада и возвращения к исходной точке. Так Намо во сне кажется.
Мы Нам о П. Пепе: Видишь, как плохо все время соскальзывать в прошлое. Первое лицо, а также Индивидуируемый автор из-за вас Намами прямо на глазах делится, как какая-нибудь инфузория туфелька. Посмотри, как живописец В.А.Солянов запечатлел в нашем общем сне окончательный результат деления. Это, Намо, не хухры-мухры. Это сама алхимия творческого дефективного процесса в пространстве нашей химической отчизны, демонстрирует самоделение Нам в качестве троящейся двойной Литературо-мифетки, выскальзывающей из-под ПузЮ.




Намо Мыму о П.Пепе: Нам стало известно Все. Все непостижимо в своей дефектности и, не побоюсь такого слова, дефективности. Все само собой правит, само на себя трудится, само себя обворовывает, само же себя за это награждает, выдвигает и продвигает. Все борется с ненавистью и бдит. Все в странности своей - святой, и в низости - бандит. Если мы во Все заглянем, Ничего не увидим. Зато уж какое душевное это Все. Чтобы Все не исчезло совсем, дай-ка Мы его для Нас зарисуем, как сможем, для этого у Нас есть Все. И ничего, что внутри Все - Ничего, зато уж внутри Ничего - Все.






Заключение врача Иван Иваныча
(заразившегося от него схемотехникой дефектологической медгерменеетики, уволенного за это с работы, помещенного в психиатрическую лечебницу и выписанного из нее, как неизлечимого, но социально не опасного субъекта)



Общество недооценивает многоаспекгность и опасность влияния на него дефектологической медицинской герменевтики. Вскоре все население бывшей советской империи падет жертвой средств массовой информации, обогащенных бесчеловечными методами П.Пепа. Мое обобществленное "Я" почувствовало потребность удовлетворить свою паранормальную потребность. Поэтому я встал на вахту вести журнал свойств дефектов П. Пепа:
1-ый общественно опасный дефект: Чтобы избежать склеротической или криминальной инкриминации, П. Пеп тщательно избегает креации своего первого лица, что ему, однако, не удается (соборные отступления через "Мы", модальность, фамилия автора и т.п.). Вот ты и попался, неуловимый П.Пеп.
2-ой общественно опасный дефект: Иван Иваныч мне сказал, что одухотворение абстрактных понятий, из-за постановки их в позиции субъекта действия, встречается и в не дефективных медгерменевтических текстах, но гораздо реже. При этом собственно, происходит общее для абстракционизма "на подъеме" вчеловечивание в тот или иной вид мертвой материи. Дефектом П.Пепа здесь является степень олицетворенности.
3-ий общественно опасный дефект: Иван Иваныч убежден, что при активном использовании пассива и возвратных глаголов, -- дефектом является степень автономности, при которой уже не требуется ни автор-креатор первого лица, ни читатель. В замкнутом /сингулярном/ мире дефективного медгерменевтического текста, как в мире Босха, живут и действуют особой природы аллегории. Литература разворачивается сама-по-себе, Литфонд кем-то наполнен инвариантами артикуляций. Возможно, что Все сотворил П.Пеп.
4-ый общественно опасный дефект: У Иван Иваныча сложилось мнение, что отсутствие у активных глаголов, предполагающих объект, этого объекта, фрагментарность модели мира, импрессионизм предполагают интерполяцию: П.Пеп утверждает, что литература инвестирует (не говорит, кого), он также утверждает, что литература аннулирует (не сказано, что).
5-ый общественно опасный дефект: А еще Иван Иваныч обнаружил такую хитрость: когда П.Пеп строит псевдопараллельные конструкции из выражений потенций, направленных вовне (мужской тип) и направленных на себя (женский тип), он нарочно создает ложной впечатление об идентичности цели (и даже не говорит, с кем).
6-ой общественно опасный дефект. Иван Иваныч убедительно доказал, что П.Пеп создает особый вид параллелизма, при котором пассивный член параллели не визуализируется, в то время как активный -- визуализируется и схематизируется достаточно легко. В связи с этим, как это ни прискорбно, возникает проблема изображения намерений по удовлетворению потребностей внешнего объекта. Разработка таких моделей может привести к особому виду абстрактного искусства, а нам уже и того, что есть, вполне достаточно.
7-ой общественно опасный дефект. Обнаруженный мной на собственном опыте после того, как Иван Иванович научил меня схематизировать фантазии П.Пепа. Это занятие показалось мне настолько общественно полезным и увлекательным, что я стал, по мере возможности, иллюстрировать свои мысли, дабы в дефективных сновидениях Иван Иваныча не могла наступить графическая симметрия, что могло бы лишить его творческой потенции. Первая попавшаяся мне под руки фантазия П.Пепа, признаться, заставила меня попотеть. Но результат оказался настолько привлекательным, что я часами неотрывно медитировал, глядя на него. И даже собирал для этой цели все отделение родных дефективных просторов




8-ой общественно опасный дефект, обнаруженный мной на собственном опыте: Я думаю, что состояние Иван Иваныча не улучшилось из-за того, что схема процесса внутри "мишени", демонстрирующая знак удовлетворяющего начала и оформленную норму (перверсию), возникающие при соприкосновении с паранормальностью "агента", позволяет через "кристаллизацию" перверсий (фиксацию их удовлетворения в памяти) строить с помощью инвариативности библиографию, которая и создает в конечном итоге представление о перверсии. Внутри явленных во сне внушений П.Пепа лежит дама "ложных святочных зеркал" (Еба), порождающая, из-за дефектов взаимного отражения (пустотой пустоты), представление об объекте, как сгущенной границе актуальной бесконечности. К несчастью, персонал в отделении это не понимает.


Бесконечно большая Еба (два отражающих друг друга, бесконечно растущих зеркала) превращается в бесконечно малую Точку (бесконечно уменьшающееся отражение бесконечно растущей границы зеркала в зеркале) -- в пустоте возникает замутнение, предпосылкой которого является представление о существовании актуальной для нас границы, то есть, представления о форме.
Хотя Иван Иваныч мне говорил, но это я не совсем понял. О том, что форма возникает в результате парцелляции движения, погружения друг в друга отражений, введения метра. Форма и метр вроде одно и то же. Наиболее аналитическим представлением формы, похоже, является число. Число как бы непознаваемо и непредсказуемо, так как за ним, надо это прямо сказать, стоит неразложимая текучесть. Число есть дефектологическое следствие актуализации бесконечно большого в качестве бесконечно малого. Да. Здесь я, пожалуй, для ясности приведу схему 2-ой фантазии П.Пепа:



Z-- ось степени окультуренности;
L - неопределенность зависающего набора размытых норм;
G - определенность набора переверсий.


Иван Иваныч неправильно понял П.Пепа, когда он почему-то решил, что во второй фантазии содержится мужская модель потенции, выражающая собой индивидуальное - мужское начало, но надо отдать ему должное, он пытался реабилитироваться. В качестве женщины, я его понял следующим образом:

С моим рисунком он слонялся по отделению и утверждал, что это женская модель потенции, призванная манифестировать проституированность и намерение удовлетворять деиндивидуацию. Содержание сновидений не прошло для него даром.
9-ый общественно опасный дефект: Вообще это детский сад какой-то получается: Литература, по П.Пепу, это то, что подставляет мишень (определенность набора перверсий) под стрелу индивидуализирующегося после каждого попадания 1-го лица текста. Процесс идет до тех пор, пока индивидуальность, полученная путем присвоения "выбитых" перверсий, не совпадет полностью с "Я", что соответствует всему набору, предлагаемых этому "Я" литературой перверсий.
Даже Иван Иванович, хотя его П.Пеп и зазомбировал, удивлялся тому, что место перверсий занимают приобретшие определенность нормы, и, когда набор перверсий полностью заменяется набором определившихся на их месте норм, тогда и наступает "нирвана маразма". Нирвана -- ввиду полного отсутствия направляющей и притягивающей сил.
В пресуппозиции литературы, согласно П.Пепу, находится представление о проституированном женском сознании и эгоистическом маразмирующем мужском, Вот ведь. Любопытна также психология самого П. Пепа, с которой могли бы поспорить феминистки. П.Пеп индивидуализирует мужское начало в качестве первого лица текста и олицетворяет литературу в качестве женщины. В результате получается своеобразный флирт с зародышем или доведенный до предела эдилов комплекс.
Дефективность текстопостроения приводит к дефективности мира, наполняющего творческое сознание. Что является отражением или проекцией заполняющего этот мир искусства, литературы? Нельзя забывать, что предметом внимания П.Пепа является постмодернистская литература. Постмодернизм, таким образом, воплощает в жизнь футурологические идеи Фрейда, столь блестяще угаданные им в самом начале их развития. Это уже какой-то учебник начинается. Кто-то из бывших коллег заявил, что Фрейд для постмодернизма является тем же, чем Кьеркегор для экзистенциализма. Сомневаюсь.






Список рисунков, фотографий и схем:



Рисунок на стр. 1, автор Елена Деревянко.
Рисунок на стр.2, автор Михаил Подгорнов
Рисунок на стр. 3, автор Владимир Солянов
Фото на стр.4, на фотографии изображен художник Владимир Алексеевич Солянов.
Рисунки на стр.4 (над цитатой из. А.Еременко и под цитатой из Т.Щербины), автор В.Солянов.
Схема между рисунками В.Солянова на стр. 4, автор Ю.Проскуряков.
Схема-коллаж на стр.5, автор Ю.Проскуряков.
Схема-коллаж-рисунок на стр.6, автор Ю.Проскуряков.
Рисунки на стр.7, автор В.Солянов.
Рисунок в центре таблицы на стр.8, автор В.Солянов.
Рисунок над таблицей на стр.9, автор В.Солянов.
Рисунки на стр.10, автор В.Солянов.
Рисунок с чайниками на стр.11, автор Дина Гатина.
Фото на стр.12, автор Владимир Куприянов, композиция Ю.Проскуряков.
Схема на стр.14, автор Ю.Проскуряков.
Фото сверху на стр.16, автор Юрий Пузанов, композиция Ю.Проскуряков.
Рисунок снизу на стр. 16, автор В.Солянов.
Схема на стр.17, автор Ю.Проскуряков.
Схема на стр.19, автор Ю.Проскуряков.
Рисунок на стр.19, в левом нижнем углу схемы, автор В.Солянов.
Рисунки внутри схемы на стр.20 (шесть рисунков), автор В.Солянов.
Схема на стр.20, автор Ю.Проскуряков.
Рисунок на стр. 20 «бильярдный стол», автор Ю.Проскуряков.
Фото на рисунке «бильярдный стол», стр.20, автор Ю.Проскуряков.
Рисунок на стр.21, автор В.Солянов.

1. Полный набор динкиных чайников можно увидеть на стр. 11 (прим. редактора и издателя).
2. В соответствии с известной в советской психиатрии теорией медленно текущей шизофрении, позволявшей не отличать здоровых Черте-Где-Живущих от больных (прим Первичного Бульона, сделанное им собственноручно).
3. Где: А -- Литфонд (первичный бульон в его сакральном аспекте); Б' -- демиург-креатор (Я) или "шизоидальный процесс текста" в сакральном аспекте); Б" -- "первичный бульон" в профанном аспекте (Титаны); В -- Кронос-Литература, порождающий и пожирающий своих детищей; Г -- предполагаемый путь перекачки детищей в "бульон" (прим. редактора и издателя.)
4. Участники: Еба из женского отделения. Мил из 37 палаты, П.Пеп и фотохудожник Влак из подвала.