Speaking In Tongues
Лавка Языков

Алексей Сидоров

ГРИФОНЫ





К новому веку







* * *



Вот и дожили до первого снега
                            последнего года прошедшего -
Так скоро скажут - нет, прошлого века.
Дико звучит, что мы люди из прошлого века,
Как декабристы, Печорин и Мармеладова Соня.
Будем потом мы писать в мемуарах
Или в стишке мы напишем о времени
                            странных надежд и смешных ожиданий.
И не найдем мы метафоры лучшей для нового века,
Чем этот снег,
Хоть мы знаем, что будет с ним завтра,
Как он растает, смешается с грязью.
А новому веку
Мы пожелаем быть прожитым нами.






* * *



Этот город лишь бледная тень другого.
Снежный замок в ожиданьи весны.
Как журналы старые здесь я листаю сны
И живу неспешно, в сердце с новой любовью.


Новый день различишь с утра по новому снегу -
Выпадает за ночь. Можно оставить след
И, вернувшись, увидеть, затоптали его или нет.
В вечерах таится ровная тихая нежность.


Дома сказки последние ждут страницы.
Так бывает, что чувства и мысли прочней клинка.
И при звуках странного языка
Свет и тьма обретают на время лица.






* * *





Домашний бог гремит посудой,
И этот слабый первый гром
Обыкновенным будет чудом.
Волхвы за кухонным столом,


Пришедшие сквозь ночь с дарами,
Пьют чай. Конфеты и лимон.
В дворце дают балы. Охране -
Кулечки для детей и жен.


Из окон вид на город славный -
Зажглись две тысячи свечей.
И стрелки переводят плавно
Прошедший год - в еще ничей


Год. В темноте его минуты,
Его часы не увидать.
Но уже скоро будет утро.
Что сможем мы сказать тогда?


Трясясь в прокуренном вагоне…
И чтоб все было хорошо…
Бенгальские огни, ладони,
Салаты, Дед Мороз, мешок.






Ты «до свидания» скажи
Своей Тинувиэль,
Пока не кончился кураж,
Не выветрился хмель.
И сигарету на двоих
До фильтра докурив,
Простимся, пожелав добра
Друг другу у двери.
Не приготовили салат,
Не нарядили ель
Пока - ты вспомни обо мне,
Моя Тинувиэль.
А я представлю, что твоя
Рука в моей руке,
И на эльфийском говорим
С тобою языке.






* * *



Это город, где можно проехать в трамвае
Без копейки денег
И выйти на конечной остановке.
Зайти к друзьям,
Не застать их дома,
                   что естественно в это время суток.
Спуститься к морю,
Смотреть, как играют волны
И при слове «одиночество» улыбнуться.
Вернуться в город,
Глядеть на парад домов.
Это главная улица.
Из увиденных в жизни,
Нет места любимей.
Вот здесь, на углу, продавался ром,
И до кризиса цены были гораздо ниже.
Подняться на сопку
И увидеть бухту, мыс Чуркин.
Говорят, здесь скоро построят мост.
Когда ты вернешься,
Мы пройдем по нему
И будем пить пиво,
Глядя на море и корабли.






* * *



Фотографии в старой тетради
И письма от тех, кого нет
И больше не будет рядом.
Из прошлого белый след.


Что-то там есть такое,
Что теплой живой рукой
Душе, лишенной покоя,
Дает какой-то покой.


Так отделяешь снами
Узкие клетки дней.
Загонишь так скоро память,
И станет еще темней.


Все разлетится на части.
Кубики собери.
Я над этим не властен
С той стороны двери.


…Восьмидесятые. Племя
Из пятиэтажных домов.
Смотрят родители «Время».
Уже нам играть темно.


В сумерках белым бантом
Девчонка одна мелькнет.
Зовут домой секундантов -
Пусть граф еще поживет.


В этом счастливом детстве
Урок, где в шестом классе «А»
Вместе сидят гвардейцы
С мушкетерами короля.


А завтра мы в одной лодке
И Немо - наш капитан.
Когда взрослые пили водку,
Мы все любили читать.


…Площадка для игр закрылась.
Я один с сигаретой тут.
Умные дети уже умылись,
Побрились,
И на работу идут.






ПИСЬМА МОСКОВСКОМУ ДРУГУ



Есть спокойное море. И это факт.
И пространство вбираешь взглядом как пиво
Пересохшим ртом из бутылки, ногой едва попадая в такт
Ностальгической музычке из «Криминального чтива»,


Что звучит из едущих мимо «королл», «карин»,
«Круизеров» и прочей японской дряни.
Время больше пространства, как Бродский И.А. говорил.
Там, в столице пока эта мысль не ранит?


У нас ветренный и неприкаянный край земли.
Этот край сейчас бы тебе показался раем.
Здесь неважно, с деньгами ты или на мели -
Пара мест найдется, где ты всегда принимаем.


Что сейчас вспоминаешь? Может, в лесу родник,
Или то, как зимою ходили в ларек за ромом?
По привычке тянешься к полкам любимых книг.
Машинально ищешь в толпе знакомых.


Что у нас происходит? Недавно растаял снег,
И у вас осыпался с лап тяжелых московских елей.
Часто ли видишь в новостях или во сне
Город у моря, каким он бывает в апреле?


Таковы дороги в империях. Пилигрим
И захочет, а не пройдет - не проедет мимо.
Значит, скоро встретимся, поговорим
И попьем вина в самом сердце Третьего Рима.






* * *



Когда зима плавно перетекает в лето,
Понимаешь, что взгляд твой слишком рассеян,
И что часто пьешь без особой причины,
И, похоже, она не шутила.


Когда утренние туманы, выходишь из дома.
Когда солнце садится, стоишь на балконе, куришь.
Как молиться такими сухими губами.
Много улиц, чтобы столкнуться.






Грифоны







* * *



И черная ночь овладела бессонными,
Дробила им кости луны желтой палица,
А по небу мчались, сигналя клаксонами,
Багровые тени. Казалось, развалится


Земля как шкатулка, пустая и ржавая,
И только любовь, словно кошка бездомная,
Все терлась о ноги, ласкаясь и жалуясь,
Когда они падали в пропасть бездонную.






ГРИФОНЫ



В этом мире вы существуете только в камне.
Ваша жизнь в этом мире напоминает сон,
Но он длится дольше чем наши жизни, веками,
Словно сдавленный стон.


Никогда не расправить вам эти серые крылья,
Не исторгнуть хриплый от векового молчанья звук.
Но ведь вы воплощение нашего же бессилья
Ощутить себя новыми демиургами. Рук


Человека изделия, сгустки ночных кошмаров
Или просто попытка времени мягкий воск
Воплотить в нечто более твердое. Мало
Ли как можно назвать вас. Лоск


Потерявши, в оспинах и помете
Голубей, с осколками за спиной,
Вы, как и я, словно чего-то ждете.
Может быть, я стану вами в иной


Жизни? И что же вам снится? Камни,
Только камни, на этой постели из красного кирпича.
Но как мне знакома мука, когда руками
Не коснуться чьей-то руки, плеча…






* * *



Эта форточка словно застывший флаг
Над колонной цветов в темноте.
На шкафу повисли рубашка, фрак
В черно-белой отелловской наготе.


И легла на колено грязным бинтом
Угловатая, как подросток, луна.
Разбивались звуки дождем о слепой бетон,
И притихла котенком под пальцами вдруг струна.


Раздвигаю шторки как бахрому кулис.
Будто в зрительном зале, вдали огоньки горят.
Постаревший, напившийся в кабаке Улисс
Брел на свет одинокого фонаря.






* * *



Ищи забвенья в маке-опие,
Косясь на острие гвоздя,
Как будто ты играешь в опере
«Иисус Христос - суперзвезда».


Бросай в залив бутылки винные,
Маши небрежно им рукой
И представляй, что те, кто вынули
Их, будут плакать над тобой.


Усни спокойно ближе к полночи,
Так не решив, куда вписать
Себя: в реестр знакомой сволочи
Или святым на небеса.






* * *



Нелегко и противно быть полем борьбы между злом
И добром, между светом и тьмой, между горем и счастьем.
Ах, о чем вы глаголете, мух отгоняя пером -
В мире от основанья дилемма одна: это власть и -


И отсутствие оной. Вы вспомните: нервный Пилат…
Не влезайте поспешно на узкий сырой подоконник.
Почитайте про то, как Уильям Легран вырыл клад,
Посмотрите в окно - и вы станете как-то спокойней.


С основания мира заложен прием лотерей
В продвиженье по службе, любовь и спокойную старость.
Сколько снов и империй увидел тот Вечный еврей -
А усталость осталась, вот только она и осталась.


Только музыка - этот колодец без страха и дна
Оставляет простор для попыток, инверсий, скитаний,
Потому что судьбу лишь она только видит одна -
С высоты без падений, вокзалов - да без расставаний.






* * *



Это небо прекрасно так потому, что оно пустое:
На огромной поверхности нет ни облака. Нет и Бога.
Это небо очень простое,
Но его невозможно потрогать,


Невозможно вложить персты в открытые раны
И испачкаться синей холодной кровью.
Только птица, как над зрачком бескрайним
Вдруг взмахнет удивленной бровью.


Это небо - словно пустая чаша,
Позабытая кем-то не вечном пиру вселенной,
Над бурлящим морем (кипящей кашей)
И над всей этой грязью и пеной.






* * *



Сгустки страха, тревоги, злости или тоски,
Переплетенья нервов и сухожилий.
Комнаты, где никогда не жили,
Опадающие лепестки.


Те иголки, что возвращаются к центру круга,
Стрелки, которым мирно не разойтись.
Люди. Кто-то похож на компас,
                              кто-то похож на флюгер.
И воздушные змеи, которым остался лишь шаг до птиц.


Тени на сером асфальте в парке,
Где деревья уже не похожи на просто палки.
Листья. Трава. Качели. Шепот. Держись.
Смех. И какая-то пустота. Только жизнь.






* * *



Туман как пряди безумной старухи
Или окончательно перепутавшиеся нити ее клубка.
Чтобы увидеть их, приходится подносить к лицу руки.
Я иду по дороге с беспечностью сбежавшего от всех колобка.


Вообще в сильный туман дороги
Поражают условностью, будто по ту сторону от кулис.
Митинги на стадионах превращаются в монологи.
Ты в коробке с ватой, словно какой-нибудь новогодний сюрприз.


И, возможно, туман - это душа моря -
Во всяком случае, только ему дано вознестись.
Или это поблажка судьбы, отвлекающая от горя.
Напоминание, как просто нам разойтись.






ИСКУССТВО ПАМЯТИ



Из темного моря прошлого ты выбираешь невод.
В нем картонка луны с побрякушкой звезды.
Оттенки красного и зеленого. Небо,
С которым сливается дым.


Переходя к основному - среди ракушек имя
И лицо, видимое то в профиль, то анфас.
Ярче всего - отражение отражения, снимок;
Несколько диалогов, фраз.


Так что же делать мне с тиной покрытым, ржавым
Хламом с давно затонувшего корабля,
Когда, трогая воспаленное небо шершавым
Языком, хочется выдохнуть лишь «земля».






* * *



Весна еще под толщей зимних дней.
Границы между ними стерты снегом.
А в памяти - подобием теней,
Не закрывая форточки - побегом.


Куда мне от больничной белизны
Бежать - в свое или чужое детство?
Теряя нити, забывая сны.
Но буквы тают, превращаясь в жесты.


Зима похожа на театр теней.
Наивно черно-бела и безмолвна.
Кошачьи коготки прожитых дней.
Грядущих дней медлительные волны.






* * *



Эта вода не утоляет жажды -
Она может дать нам гораздо больше:
Ощущение того, что ты каждый.
От него легко. От него столь же


Тяжело на душе того, кто стал богом
(Как ему казалось), одним на своей вершине.
А теперь я вижу, что нас - много,
И, что самое главное, мы - живы.


А то было ведь так: каменеет профиль,
С сигареты даже не осыпается пепел,
Формалин в артериях вместо крови.
Словом, нечто величественное. Почти что Репин.


И кто-то скажет: простая лужа.
Высмеет: вообще банально и плоско.
Но ведь море всегда оказывается глубже,
Чем ответ на незаданные вопросы.


Хорошо, что весна: голые ветки
Покрывают зеленые клейкие листья.
Хорошо сегодня быть просто светлым,
Не ища оправданья и - никакой корысти.






* * *



Режиссер не выдерживает никакой
Критики.
Пьеса ужасна.
И актеры давно убегают со сцены,
От стыда закрывая лица руками.
В зале холодно и темно.
Неизвестно, есть ли вообще
Зрители.
Надо играть.






Привыкание







* * *



Жизнь твоя постепенно сводится к надписям на стене:
По утрам, просыпаясь, сладко шептать «I love you»;
Вечером ищешь veritas в красном (белом) вине;
Засыпая, надеешься - сон обернется явью,


Как лягушка -- царевной. В горле застрянет мат.
Надоела наивность, да и вообще, не в моде.
«Даша + Саша = Любовь» (надпись над
Трещиной в стенке). Пора развеяться, отдохнуть на природе.


На разомлевшей от солнца ветке найдешь клеща,
Увидишь и удивишься - вот расплодилась живность.
Солнцу подставишь лицо, никого не ища,
И простишь себя за наивность.






ТИТАНИК



Катастрофа закончилась. The show must go on.
Жизнь, как ни крути, обязана продолжаться.
Пара в зале. Плачет она: «Ди Каприо жалко...»
И привычным движеньем ее обнимает он.


И все это сразу напоминает сон
С обязательной смертью в конце обоих,
А проснувшись, долго глядишь на цветы на обоях,
Понимая при этом: значит, опять спасен.


Те, кто выжил при катастрофе, живут сто лет -
Смерти стыдно, наверное, за свою оплошность.
Иногда, во сне они тоже бывают в прошлом -
Там, где стынет в холодной морской воде горячий обед.


И внезапно ты понимаешь, что ты и есть
Этот самый, непотопляемый, как казалось «Титаник».
Тупо мечутся мысли. Нет никого в океане.
Капитан, захлебнувшись волной, успевает отдать ей честь.






* * *



Знаешь, ты похожа на моего ангела...
Пожалуйста, постой там и не вертись.
...Да, только эта родинка...Ах, мамина!
А я, говоришь, «вылитый какой-не помню» артист?


Девочка, все это еще не повод знакомиться.
Для разговоров на улице почти не осталось тем.
Дождь, не успев начаться, почти закончился.
А я и не избегаю проверенных временем схем.


И какая разница, о чем говорить на улице,
И какая разница, о чем говорить вообще.
Ветер поднялся. Давай-ка, возьми, закутайся.
Хорошо, что я вышел сегодня из дому в этом плаще.


Хочешь, я расскажу тебе грустную сказку про ангелов?
Мы созвонимся, поговорим о всяческих мелочах.
Пусть это не кончится мелодрамою.
Можно погреться в кафе. Пирожное, кофе, чай...






* * *



Несколько черных и белых черточек
Впереди, без тебя. Несколько черствых ночей и дней.
Грызть сухарики их. Часы отобьют чечеточку.
Ты приедешь, и этот город станет чуть-чуть светлей.


Грех печалиться о судьбе. Ведь времени
Лед бывает куда прочнее и толще. Так,
Что объятий его не выдержат талии лайнеров,
На которых теперь все красавицы видят себя в мечтах


Вместе с дерзкими юношами, без роду, без племени...
Да, мелодрамы всегда отвлекают от некоторых мелочей,
Как я теперь отвлекаю себя от времени.
Несколько черных и белых черточек, дней и ночей.




* * *



Если об этом, как в письмах, коротко,
Что я делал все это время? Ждал звонка, когда дома.
Вечером выходил прогуляться по городу,
Всматривался в лица прохожих, пытаясь найти знакомых.


Нынче на улице могут спросить сигарету,
Заговорить об Иисусе Христе, задать вопрос «Сколько время?»
Кожей чувствуешь, что наступило лето,
А что нужно летом в городе страннику, денег кроме...


Видишь, живу без тебя. Неделя идет за неделею.
Легкое опьянение - и ненавязчивое похмелье.
Просто живу. Почти ничего не делаю.
Времени море привыкаю ногами мерить.






* * *



Сквозь прозрачное сито осени
                уходят последние листья,
Ночью уходят с ветром, вспомнив детство,
                играют в прятки.
До весны их проищешь взглядом.
                Но иероглифы веток
Восстановят знакомый здесь со времен
                поднебесной порядок


В мыслях. Тревога мешает
               ловить впечатленья.
Все, что делаешь осенью -
               копишь воспоминанья.
Страх побеждаем бывает
               обычно ленью.
Осенью все дороги
               ведут почему-то к морю.


Море - символ стабильности.
               Но и оно замерзнет,
К радости тех, кто любит
               ходить по воде ногами.
До зимы еще далеко.
               И потому ее козни
Кажутся детскими шалостями
               с температурой.






* * *



Это очень похоже - выпадет да растает.
Только в самом начале хочешь играть в снежки,
Веселишься, дурачишься. Вот и она, простая,
Вот она, синица, уже не боится твоей руки.


Только ты хорош - ее не отпустишь с миром.
Как следы колес - следы неизбежных ссор.
И вот то, что было белым, пушистым, милым,
Превратилось в серый, сырой, некрасивый вздор.


А потом покрывает все ледяною коркой.
А потом на этом месте растет трава.
А потом остается грустный слепок на полке.
Он, как водится, умер. Она, как всегда, жива.






* * *



Первый весенний снег. Или просто пепел
От старушки-зимы. Третьего дня скончалась.
В доме шаром покати. Голые стены.
А ведь когда-то была молодой, верила в счастье.


Голые стены. Стол, белая скатерть.
И понимаешь сразу: кто-то недавно помер
Здесь. Если б остался старик, он бы с горя запил,
Кошка отказывалась бы уходить из этого дома.


Но никого не осталось. Голые стены.
Да фотографии за стеклом в потемневшем комоде.
Кто-то завел часы. Стрелки бьются в темя.
На этих снимках она одета еще по моде.






Старые сказки







* * *



Луна-Лаура смотрит из-за тучи -
Красавица с балкона душной ночью
Севильской. Непременны звезды тут же,
Как раны от удара острой шпаги.
Но лунный свет, как дым осенний, горек.
Не командор - идет безумье шагом
Тяжелым и уверенным. Свиданья
Назначен час. Спокойна донна Анна -
Она одна в безумии твоем.






* * *



Среди осенней тлеющей листвы
И нитей дыма я еще услышу,
Что Розенкранц и Гильденстерн мертвы.
Но правды нет ни в Дании, ни выше.


И голос Гамлета в шуршании листвы
Сказал, чуть слышен в общем шуме леса,
Что Розенкранц и Гильденстерн правы,
Но как некстати оказались в пьесе.






* * *



Ночь застыла за крестом окна,
Светом фонарей обнажена.


И не спать сегодня ей до слез
От вечерних звонких белых звезд.


Ей глаза не прятать, но краснеть,
Серебро разменивать на медь.


Боже, помни тех, кому она
Милая неверная жена.






* * *



Солнце село за длинной белой стеной.
Мы не в поднебесной, но где-то недалеко.
Здесь бабочки видят себя во сне Чжуан Цзы -
Эти сны приносит сюда юго-западный теплый ветер.
Что же, здравствуй, мой молчаливый город. Легко с тобой.
Твои сны растворяются в яви, как сахар в стакане чая.
Засыпаю спокойно здесь. Просыпаюсь счастливым.






* * *



Город, ты и погода.
Несколько верных строчек,
Главное, чтобы к месту,
И лучше уже не скажешь.
Мелочи тоже милы -
Теперь-то их замечаешь.
Капли дождя на лицах.
Город - больной ребенок -
Спрятался под одеялом.
Чаю с малиной в детстве…
Мама придет с работы,
Торт принесет красивый…
Плачет тихонько. Слезы
Могут ведь быть от счастья.






* * *



Принцы с их парусами ушли в нейтральные воды,
И Ассоль уже не гуляет по вечерам одна.
Как случилось, что мы, читавшие в детстве хорошие книжки,
Превратились в скучных и боязливых людей?


До свиданья, страна! Мы любили твоих последних героев,
Кто в кино не боялся ни пули, ни волшебства.
А потом оказалось, что это просто кончилось детство.
Продолжается жизнь, но только уже без нас.


Нас учили любить. Мы лучше играли в сказках.
Нам так душно и непонятно здесь.
Отпустите нас в детские добрые книжки,
В Изумрудный город, куда-нибудь, лишь бы прочь.