Speaking In Tongues
Лавка Языков

Виктор Шнейдер

КАПЛИ ДАТСКОГО КОРОЛЯ

(Прогулки по полям «Гамлета»)

Художественное произведение не может и не должно создаваться почти десять лет. Тем более – если эти годы лежат между шестнадцати- и двадцатишестилетием автора. Сильнее манера, профессионализм, вкусовые пристрастия, эстетические и все прочие взгляды меняются разве что за десятилетие, этому предшествующее.

Тем не менее, «драматические обрывки „Мой Гамлет“» (таково первоначальное, ещё школьное, название этой вещи) создавались и «склеивались» друг с другом именно столько. И теперь, к концу работы, я не рискую решительно редактировать те куски, которые на момент написания казались мне особенно удачными, даже когда они не стыкуются с эстетикой эпизодов, сочинённых в другое время, так как переделыванием этим занимался бы, в общем-то, другой человек. Нынешнюю мою работу скорее всего можно назвать реставрационной: имеющиеся отрывки (кстати, не всегда наиболее наивными и неумелыми из них оказывались самые ранние) я собрал и расположил в каком-то логичном порядке с той бережностью, которая приличествует обращению с рукописями покойного друга.

Поэтому «Капли датского короля» в нынешнем их виде стоит скорее рассматривать не как пьесу или даже «полупьесу» (так ранее определял я их жанр), а как книгу стихов, разных по времени написания, настроению и трактовке рассматриваемого, но посвященных одному – моей неубывающей любви к величайшему поэтическому творению европейской культуры – шекспировскому «Гамлету».

В.Ш., 1997

Ну, старая кляча,

пошли ломать своего Шекспира!

у А. Блока

Credo

(К подзаголовку)

Мой Гамлет, убежав со свадебного пира,

Гуляет по полям трагедии Шекспира,

Проламывая наст белеющей бумаги,

Боясь споткнуться на заснеженной коряге,

А то и угодить в невидную канаву,

Бредет медлительно, как должно скандинаву,

От собственных сапог не поднимая носа,

Не отрывая глаз от вечного вопроса:

Гуляет вдоль полей пропаханного текста,

Что значит – поперек занявших грядок место

Знакомых с детства строк, и белый (по контрасту)

Следы его сапог рисуют текст по насту.

Действующие лица:

Актер, изображающий Гамлета (он же Гамлет, Клавдий etc.)

Актер, изображающий режиссера (он же Горацио, Полоний, Лаэрт etc.)

Офелия

Артисты, статисты, шуты, маски

Место и время действия, а заодно еще раз авторское credo:

Так снова «Гамлет»? Да-с, извольте видеть.

Зачем изобретать велосипед?

Я сам себе настолько интересен,

что новизна литературных форм,

в которые, как в ящик для посылок,

я упакую часть своей души

перед отправкой в вечность, безразлична.

А если в дело впутался сюжет,

пейзаж или, не дай Бог, рассужденье,

что интересны сами по себе

и вне прямой связи с моей персоной,

то тем обременительнее стиль,

чем дальше от научного трактата.

Итак, все тот же пятистопный ямб,

каким писал Шекспир и Гриша Злотин,

омытый пятистопною волной

все тот же замок Кронборг в Эльсиноре

на берегу пролива Эресунн,

кем только не воспетый – даже мною,

однако не как датский Шлиссельбург,

а больше как абстрактные подмостки,

с которых произносит монолог

«To be or not to be» аморфный нытик,

скорее философ, чем феодал,

увидев призрак самого Шекспира,

играющего роль его отца;

подмостки, что скребет своей лопатой

могильщиком переодетый шут,

готовя выход главного героя...

Подмостки, и не более того.

Подобный образ справедлив едва ли.

Сей замок нависает над водой,

и сам себе он кажется весомей

и значимей семейных передряг,

происходящих у него во чреве.

Фортификационная нужда,

а не диктат архитектурной моды

сквозит во всех пропорциях его

и месте воздвижения, однако

по этой-то причине, может быть,

красив и величав он, как природа,

которой тоже до своей красы

решительно нет никакого дела.

Так замок этот увенчал скалу,

и башни, словно зубья у короны

на голове монарха. Сам монарх,

не слишком часто посещая замок,

прогуливаться любит по стене

и наблюдать лазоревую воду

да белизну костu прибрежных скал,

красоты зееландского пейзажа,

нагроможденье черепичных крыш

в почтительном от замка удаленье –

сам город Эльсинор. Для горожан,

чем близость королевских резиденций

(вторую, замок Фреденсборг, возвел

невдалеке от этого же места

принц Клавдий, королевский младший брат),

куда важнее порт и близость моря.

Здесь слухи о Гертруде не в цене,

но в моде толки о далеких странах,

об Олафа Святого чудесах,

о вольных нравах местных кармелиток.

Король для них абстрактнее, чем Бог:

Бог – на кресте, Бог – в колокольном звоне,

Бог посылает дождь и урожай.

Король же в их судьбе решает мало

и разве что во времена войны.

Войну сейчас и обсуждают в замке.

Вариант предыстории:

(Совет: король и пятеро придворных

в одном из залов в Эльсинорском замке.)

Король Гамлет:

Как вам уже известно, господа,

наглец-норвежец, было присмиревший

настолько, что и Мы сочли возможным,

оставив войско, в Данию вернуться,

пытается опять себе отбить

пять городов, которые, как прежде,

по глупому упрямству своему

норвежскими владеньями считает.

Вот почему Нам надлежит спешить

и завтра же отбыть обратно к месту

военных действий. Думаю, недолго

на этот раз продолжится война,

однако же и на короткий срок

не может оставаться королевство

без мудрого правленья. Посему

достойный Нам необходим преемник.

Что скажет брат Наш Клавдий?

Клавдий:

Государь!

Мне Ваше льстит высокое доверье,

и королевской кровью, общей в нас,

клянусь, что оправдать его способен!

Король:

Ах, право, братец, Мы хотели только

спросить у Вас совет, какой мундир

Нам следует надеть в дорогу: красный

или зелёный? Мы Ваш ценим вкус.

(Угодливый смешок среди придворных.)

Наместником же думаем назначить

наследника и сына своего:

пора его младенчества минула

и наступает медленно, но верно

срок привыкать к заботам государства:

ведь рано или поздно час пробьёт

их перенять ему единолично.

(Придворные подавленно молчат.)

I Придворный (после паузы):

Великий Государь! Позвольте молвить.

Вы знаете, как все мы любим принца,

его пытливый ум, живой характер,

весёлый нрав... Когда-нибудь он станет

достойным королём. Любой датчанин

гордиться будет Гамлетом Вторым

не менее, чем Гамлетом Великим,

как именуют Вас уже при жизни

и впишут с этим именем в века.

Однако всякий фрукт обязан вызреть

и напитаться сладким соком прежде,

чем обретёт свой настоящий вкус.

Принц Гамлет, хоть уже и не младенец,

но всё же юн, неопытен в правленье,

несведущ в государственных вопросах

и интереса к ним не проявляет,

предпочитая проводить часы

с распутными дружками за вином,

развратом и азартною игрою.

Оно, конечно, дело молодое,

пока, однако ж...

Король:

Что?! Да как ты смеешь

о принце говорить такие вещи?!

Мне клеветать на моего же сына!

II Придворный:

Но Государь!..

Король:

И слушать не желаю!

Мне возражать!.. И ты с ним заодно?!

Да здесь, я вижу, пахнет бунтом! Стража!

(Из ниши появляются солдаты.)

Схватить обоих, отвести в темницу

и там казнить без промедленья.

II Придворный:

Боже!

За что?

(Обоих уводят.)

Король:

Итак, сегодня ввечеру

Мы всех вас ожидаем в тронном зале,

где вы присягу принесёте принцу,

пока Нас нет, во всём повиноваться.

Теперь же и до этих самых пор

позвольте с вами, господа, проститься.

(Кому-то):

Вас, граф, Мы просим Нас сопровождать.

(Уходит в сопровождении «графа». Оставшиеся бросаются к Клавдию.)

III Придворный (Архиепископ):

Спасите, принц! На Вас одна надежда!

Нельзя же допустить на самом деле,

чтобы бразды правленья государством

схватил невежда, пьяница, развратник!

Чем Дания так прогневила Бога?

IV Придворный (Полоний):

Беда, беда. Щенок нас ненавидит.

Да получи он власть на час хотя бы –

он и за час всех стариков-придвлрных,

не потакавших юному безумцу,

препроводить успеет к палачу.

Спасите, принц, пока ещё не поздно.

Клавдий:

«Спасите, принц». Легко сказать: «Спасите»!

Что я могу? Не видите вы сами:

король меня почти что ненавидит,

смеется надо мной, как только случай

малейший шанс ему предоставляет,

открыто издевается... Так было

едва ли не с младенчества, однако

он до поры – до времени стеснялся,

а перестал таить свою враждебность

с тех пор, как отобрал мою невесту.

Отбить отбил, а до сих пор ревнует.

И правильно: Гертруда своенравна,

и хоть венцом прельстилась королевским,

а любит-то по-прежнему меня.

Полоний:

Ужели я Вас понял не превратно?

Клавдий:

Как хочешь, понимай меня... А впрочем,

«супруга короля вне подозрений».

Полоний:

Пусть даже и такого короля.

Клавдий (быстро):

«Такого»?

Полоний (после паузы и обмена взглядами):

Да.

Клавдий (Архиепископу):

«Такого»?

Архиепископ:

Да.

Полоний (Клавдию):

«Такого»?

Клавдий:

Я вижу, мы все трое заодно.

Тем лучше. Обсудить пора открыто...

Полоний:

Нет, что-то тут не то, друзья мои.

(Все смотрят на него с недоуменьем.)

Что-то не то. Во-первых, как ты произносишь:

«Я вижу, мы все трое заодно.

Тем лучше».

(Совсем с другой интонацией):

«Тем лучше».

Да и во всём – сплошная наигранность, искусственность.

«Клавдий»: Так сама сцена искусственая насквозь. Если придворные знают уже, что за возражения королю им грозит секир-башка, то они лучше промолчат.

(Покинувшие ранее сцену артисты тем временем на нее возвращаются и рассаживаются вокруг спорящих.)

А король, если знает, каких дров может наломать сын в его отсутствие, не доверит ему страну и сам.

Режиссёр (давно переставший изображать Полония): Ну, какие могут быть политические или педагогические цели у короля – отдельный вопрос. Скорее всего, он слепо обожает единственного сына и умиляется любому его безобразию, а любую жалобу считает клеветой. То же, что придворные решаются всё-таки возражать, может как раз показывать, насколько страшнее даже королевского гнева для них мысль о получении власти младшим Гамлетом.

«II Придворный»: Да, может, он и не всегда такой психованный, и придворные вовсе не ожидают, что для них всё кончится так плачевно, особенно мой.

«Король»: Да. А у короля нервы на пределе: норвежцы неожиданно перешли в наступление, и так дальше. Да тут ещё касаются самой больной его темы – морального облика сына.

Режиссёр: Нет-нет. Король, конечно, деспот и самодур, и не только сейчас, но и всегда. В этом вся соль: вопреки тому, что будет вспоминать и говорить потом Гамлет – на то он и любящий сын, в конце концов, – папаша его тиран и кровопийца, каких мало. Разумеется, если бы он отправлял по двое придворных на плаху за одну беседу, скоро страна бы опустела. А ещё раньше его бы удавили.

«Клавдий»: Что, впрочем, и будет сделано чуть позже.

Режиссёр: Но сгущать краски в завязке – это вполне по-шекспировски. (Вы хоть Лира вспомните!) Да и как иначе? Я, например, просто не представляю. В жизни даже очень проницательный человек, следя со стороны за кем-нибудь два часа – как тот говорит, жестикулирует, ходит, – едва ли сможет составить о нём больше, чем первое поверхностное впечатление. А в театре за те же два часа, что идёт пьеса, зритель – причём не только самый проницательный, но и почти что самый тупой – должен разобраться с десятком персонажей, кто он, что он, хороший он или умный, плохой или невезучий, и так дальше. Так что или герой «ненароком» должен «к слову» пересказать всю свою биографию, причём честнее, чем на исповеди, и совершить за 45 минут до антракта больше поступков, чем реальный человек за десять лет, и всё это, если вдуматься, будет несусветной чушью – или, копируя жизнь, мы все первое действие предоставим ему молча пить чай, а второе – болтать по телефону о каких-нибудь пустяках, не интересных ни ему, ни зрителю. И если ещё речь идёт о наших современниках, то такой показ может возыметь успех как узнаваемый шарж на соседа. Однако если зритель узнает своего директора в средневековом короле, значит, король сыгран плохо, неверно. М-да, странно, конечно, что, несмотря на всю эту мою красноречивую теорию, театр существует и мы им занимаемся.

«Клавдий»: Вот-вот...

Режиссёр: Короче говоря, я это всё к тому, что нужно вот такое неестественное, концентрированное,что ли, введение в курс дела, чтобы дальше всё в заданных координатах поскользило без таких натяжек: Полоний, Клавдий и архиепископ составляют заговор.

«Архиепископ»: Это потом заговор, а пока они решают вынудить короля самого отказаться от своих планов.

Режиссёр-«Полоний»: Для этого Полоний предлагает устроить то самое, ставшее знаменитым «Амлетово испытание»: ему подсовывают малолетнюю дочь Полония Офелию.

«Клавдий» (он же в дальнейшем «принц Гамлет»): И Гамлет, совершенно необузданный похотливый юнец, переживающий свой «штурм унд дранг», эту малолетку насилует.

«I Придворный»: Полоний не жалеет подсылать родную дочку?

Режиссёр: Во-первых, он спасает свою жизнь. Во-вторых, тихо надеется, что наследника престола заставят на его дочке после этого жениться. Но это тихо. Громко он сулит королю скандал.

«Архиепископ»: Архиепископ поддерживает его и даже грозит оглаской во всех церквях.

«Король»: Пожалуй, услышь король это не на прогулке, где просто не мог кликнуть стражу, дело могло бы окончиться для обоих плачевно. Но он видит и сам, что обесчестить малолетнюю дочь лорда Чемберлена – это уже слишком. И решает услать на время принца за границу.

«I Придворный» (иронично): Это на сколько же ходов вперед Полоний просчитал чужие действия?

Режиссёр (явно цитируя):

«Люблю шекспировских злодеев

За их красивые идеи».

«Архиепископ» (подхватывает):

«За некрасивые дела же

Их автор без меня накажет».

«Король»: В решении короля нет ничего неожиданного.

«Клавдий»: Точно то же сделает Клавдий, когда Гамлет через несколько лет зарежет Полония.

Режиссер-«Полоний»: Всё, не отвлекаемся: времени уже, между прочим... (Называет не услоно-сценическое, но точное астрономическое время. С этого момента и в течение следующих двух реплик все актёры, кроме «Клавдия», покидают сцену. Режиссёр жестами отвечает на прощальные кивки тех из них, кто больше не появится в течение спектакля, не прерывая своей речи.) Итак, Полоний предлагает королю приличный предлог, под которым принц должен покинуть Данию.

«Клавдий»: Он едет учиться в немецкий университет Виттенберг.

Режиссёр: Вот тут, в прощальной сцене перед отъездом из Эльсинора надо показать появившийся в этот момент надлом. Полностью переломается, станет другим человеком он за годы в Виттенберге, а окончательно – узнав о смерти отца. Эта весть настигнет уже неуверенного в себе рефлексирующего философа, какими делает чужестранцев влажный немецкий воздух. Но первый надлом происходит сейчас...

Конечно, это лишь вариант предыстории, причём не самый правдоподобный. Но, в принципе, предыстория и не важна. Важно не то, как Гамлет приходит к своему «Быть или не быть», а что он к нему приходит. И как решает. Ну-ка, давай.

Гамлет (сверяясь с бумажкой):

Быть или нет? Вопрос поставлен так:

Быть или нет? Одно или другое –

наш узкий мир понятий и идей

представить третий путь не позволяет.

Быть – это просто. Это как сейчас.

Небытие трудней для пониманья,

однако не намного: оглянись

на три десятилетья – и увидишь...

Вернее, не увидишь ничего

и вспомнить ничего не сможешь, ибо

ты именно что не был. Ни отец,

ни мать, не говоря уже о прочих,

ничуть не тосковали по тебе,

не думали, не ждали, не гадали,

не торопили встречу. Коли так,

небытие, которое наступит,

отраднее того, что позади:

останется еда червям и травам,

останутся расписки о долгах,

останется библиотека, шрамы

на спинах битых мною крепостных

и монограмма на фамильном перстне.

Но сам я, сам?.. Что означает: «Я»?

Будь я уверен в душ переселенье,

как веруют индус и каббалист,

я стал бы равнодушнее, чем нынче:

не в силах смерть была бы отвращать,

манить бы не могло самоубийство,

за гранью жизни нас бы ждал не Бог,

не избавленье, не разгадка таин,

а снова – Эльсинор или Париж,

всего лишь новый адрес. Скука, скука...

Но ад и рай – не лучший вариант.

Так, не решив задачи в этом мире,

влипаешь сразу в тысячи иных.

Быть или нет – вопрос поставлен зряшный.

(замечает приближение человека со стороны - режиссера ; декламирует):

Придурок Джим залез на колокольню

и стал будить народ. Когда его спросили:

«В чем дело, Джим?» – то он хранил безмолвье,

как Будда на вопрос о сотворенье,

хотя и не читал Алмазной Сутры;

потом слетел со звонницы, как птица,

и стал святым...

Придурков любят все.

Режиссер (заворачиваясь в плащ Полония):

Что означает этот странный стих?

Гамлет:

Лишь то, какой могучий разум стих.

(Хихикает с деланной сумасшедшинкой. Уходит в себя, откуда бормочет):

Уйди в леса, заляг на дно реки –

Смертельно надоели дураки...

(Напевает):

На дорогу у дрозда

Выпал птенчик из гнезда.

Ну, и что же тут такого?

Я рожу ему другого.

Полоний:

Боже правый, пощади!

(Подходит к краю сцены)

Люд твердит на площади

В общем шуме-гаме тем

В основном о Гамлете.

По людскому мнению,

С королем в сравнении

Он, мол, благороднее,

Лучше, да народнее,

Больше любит Родину,

Чуть не верит в Одина,

Не блюдя обычаи

Только из приличия,

И за это якобы

Унижаем всяко был,

Выслан прочь из Дании,

Но не жил в Германии,

А на самом деле, де,

Прятался у челяди,

И ему все беды, мол,

Простолюдья ведомы.

Важно ли, кто слух пустил?

Падок люд на глупости.

А порой народ и сам

Сочинить торопится:

Всякий врет, по мере сил

Упражняясь в ереси,

Сам же верит в чушь свою,

И, глядишь, сочувствуют.

Люди любят принца-то

В основном из принципа.

Не считай обиженным,

Задали б они же нам!

Поднялся б в народе вой:

«Принц-то наш – юродивый!

Виданное дело ли?»

Бунта б не наделали!

Так порой случается,

Что народ не чает сам,

Что творит по дурости.

Кабы на виду расти

У него наследнику,

Все б видали: средненький,

Поверни как хошь его –

Ничего хорошего:

Не герой в баталии,

Ни плечей, ни талии,

Ни таланта дедова

С массами беседовать,

Рыцарства ни грамма, но

Шибко что-то грамотный –

Тот, кто этим славится,

Редко черни нравится.

Ан вот, как ни странно,

Гамлету осанну

На любом углу поют.

Знали б они, глупые,

Истинное личико

Своего любимчика:

Что в любом вопросе сам

Он к толпе относится,

Доложу по правде я,

Много хуже Клавдия.

Ни крестьян, ни горожан

Отродясь не уважал,

Даже отвлеченно,

Скажем, как ученый.

Ни любовь народная,

Ничего подобное

Для него не дорого.

Был бы хуже ворога,

На престоле сидючи,

Хоть его и вылечи.

Так что вы, датчане,

Лучше бы молчали!

(Режиссер-Полоний сбрасывает плащ и стелет его под ноги Гамлету. Тот ступает на плащ. Резкая смена освещения.)

Гамлет: Где Я?

Режиссер: Мы на планете Энен, принц.

Здесь можешь жить ты – в мире,

на подземелье и темницу непохожем.

Средь дураков тяжка судьба твоя –

здесь все мудры, как ты, не мене,

да и душой тебе не уступают:

планета Энен – мир добра и света...

Гамлет:

Так все прекрасны здесь?

Режиссер:

О, да!

Гамлет:

И всё прекрасно?

Режиссер:

Да, всё без исключенья...

Но что же ты не радуешься, Гамлет?

Гамлет:

Я понял, что это за мир. Так значит,

Мне в эти годы суждено?..

Режиссер:

Отнюдь,

Тебе не суждено, но допустимо

Остаться тут, коль сам того захочешь.

Пока ж ты оказался здесь затем, что

Отец желал с тобою говорить.

А в ваш вернуться мир, пусть и на время,

Ему никак нельзя...

Гамлет:

Постой-постой:

«В ваш мир»? Так ты и не Полоний вовсе?

Режиссер:

Тебе я явлен в образе знакомом

Привычного с рожденья царедворца.

Так Данте я Вергилием казался.

Я – режиссер. Оставим эту тему.

(Из тьмы на сцену вынырнул мальчишка.)

К отцу тебя проводит этот мальчик –

Сын твоего приятеля Лаэрта,

Покуда нерожденный Одиссей.

Гамлет:

Покуда нерожденный? Ну, а если

С Лаэртом приключится что-то прежде,

Чем он успеет обрести потомство?

Одиссей (взрослым басом):

Так значит, я рожусь не в этот раз.

Мне не впервой рождаться от Лаэрта

И зваться то Улиссом, то Нарзессом,

То Леопольдом Блумом. Но пойдем же:

Датчанин уже, видимо, заждался!

(Удаляются.

Тут в качестве вставного номера уместен danse macabre. И лучше всего – средствами театра теней.

Входит М.: небритый, сумасшедший, в халате и шапочке.)

М. (бормочет):

И ночью, и при луне не уйти мне от покоя.

На заднем плане Гамлет беседует с Тенью Отца, но слов не слышн до тех пор, когда

Гамлет (вскрикивает):

Убийство?!

Режиссёр:

Послушаем, о чем это они?

Тень:

Твой дядя, человек бесчестных правил,

Мне в ухо влил настойку белены,

Не зная, что она не ядовита,

И на меня смотрел с таким лицом,

Когда от жженья в ухе я проснулся,

Что ужас обуял меня и гнев.

Вот тут удар со мной и прилючился...

М.:

Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен – вот в чем фокус. Так говорил он. Но никто не распознал дьявольского искушения.

Режиссер:

Молчи! Я речи призрака не слышу.

Тень:

...Мое предал огню он завещанье,

Где назван ты наследником престола,

А он всего лишь Фреденсборгским лордом...

М.:

Рукописи не горят. Так говорил он. Но никто не распознал дьявольского искушения.

Режиссер:

Прошу тебя, утихни ненадолго!

М.:

Никогда ничего не просите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас. Так говорил он. Но никто не распознал дьявольского искушения. И я угодил в ту же сеть. И я осужден на покой без света, на беспросветный покой...

Режиссер:

О, не отчаивайся, друг:

У нас еще хороший круг –

Поверь, в других куда темней.

(Гамлет, договорив, идет к ним.)

Тень (вслед уходящему Гамлету):

Прощай. И помни обо мне!

(Гамлет оступается и падает, Режиссер и М., оба с невесть откуда взявшимися лопатами, участливо склоняются над ним, помогают подняться.)

Режиссер:

Сударь, Вы не ушиблись?

Гамлет:

Где я? Как я сюда попал?

М.:

Вам редко повезло, сударь: каждый из нас угодит когда-то в могилу, но выбраться из нее удается немногим.

Гамлет:

Откуда ты зн... Кто вы такие?

Режиссёр:

Мы – местные могильщики, сударь. А Вы, должно быть, в темноте ямки не разглядели, да в нее и угодили.

М.:

И Вам ещё редко...

Гамлет (с раздражением):

Я уже слышал. (Режиссеру) Для кого же предназначена эта могила?

Режиссёр:

Впрок, сударь. Была бы яма, а кости в гости – этого дела, что ни день, то тело. Уж поверьте моему опыту, сударь.

(поёт):

Мы – швейцары тела бренного

У причала похоронного.

У меня лопата хренова –

Точно как весло Хароново.

Пусть развеет злые думы ром,

Грех отпустит Богородица –

Относиться к смерти с юмором

В ремесле таком приходится.

Про бессмертье поп нам в очи врет.

Разлетится скоро в пыль щека.

И сомнений нет, что в свой черед

Съест могила и могильщика.

(Гамлет подбрасывает в воздух плащ Полония и со смехом на лету рассекает его кинжалом; глядит на свои ладони – они в крови; так же со смехом идет к появляющейся на сцене Офелии.)

Гамлет:

Офелия, ну ты и... нимфа!

В молитве, в ряду прегрешений

Не надо меня поминать,

Моих возвращать подношений

Не надо, Офелия, брось!

На сердце Амлетовом скука

Омлет пропекает насквозь.

Офелия, ну ты и нимфа!

(Грубо лапает ее, оставляя на белом платье кровавые красные пятна. Офелия в ужасе, но не смеет вырываться или сопротивляться. Гамлет сам выпускает ее – почти сразу же, и она убегает за кулисы. Только теперь он перестает смеяться и застывает, грустно опустив голову.)

Режиссер (облачаясь в костюм Горацио, неуверенно, как бы пробуя каламбур на язык):

Горацио есть ratio героя.

Горацио (входя):

Мой принц! Во дворце переполох из-за смерти Полония. Король подозревает в убийстве Вас!

Гамлет:

В дворце переполох? Какое дело...

Горацио, ты наблюдал, конечно,

когда-нибудь, как яростный голкипер,

весь матч, как лев, ворота защищавший,

после игры, устав и обессилев,

не отдыхать идет, а мяч хватает

и забивает гол в свои ворота

с каким-то непонятным наслажденьем...

Горацио:

Я не понимаю, о чем Вы говорите.

Гамлет:

Я говорю, о чем и все на свете,

а всех интересует в этом мире

лишь золото, да женщены отчасти,

о том и говорят...

Горацио:

Поверьте, сейчас много больше времени обсуждают то, что принц Гамлет убил Полония, и король непременно воспользуется этим случаем, чтобы убрать с глаз долой ненавистного наследника.

Гамлет:

Протяжный треп обычно пуст и скучен.

Златой дукат рождает разговору

на три минуты, а за это время

один из говорящих, самый дерзкий,

перестреляв двоих других, способен

забрать себе желанную монету,

но вскоре будет схвачен и повешен,

дукат же, провалившись в брешь в кармане,

останется лежать в пыли дорожной,

три смерти этим низводя к абсурду.

Конечно, там он не пребудет вечно,

и алчный взор бездомного бродяги

дукат подметит, а рука поднимет

и либо же пропьет в трактире, либо

откроет новую страницу в книге

злодейств, трагедий, клятвопреступлений,

поскольку таково уж свойство злата

(как, скажем, растворимость в царской водке).

Горацио:

Ну, хорошо, можно порассуждать и об этом, если Вам так угодно, хотя я уверен, что король уже отдал приказание, и уже снаряжается корабль, на котором Вас вышлют куда-нибудь в Англию в сопровождении Розенкранца и Гильденстерна.

Гамлет:

Но что, когда дукат найдет философ?

Дублонам и пиастрам зная цену,

как велика она и в то же время

не бесконечна, он, вполне возможно,

не от избытка золота в кармане,

но чтобы слишком не отягощаться

(поскольку „меньше денег – меньше кармы“,

как говорили древние индусы),

монету подберет, в руках повертит,

оценит красоту ее узора,

блеск золота на солнце... и положит

(положит, а не бросит) в пыль обратно;

и будет знать, что на проезжем тракте

в семнадцати верстах от Эльсинора

он видел то, что видел. И довольно.

Горацио:

Вы слышите?! Сюда идут! Наверняка это люди короля.

Гамлет:

Нет, это бродячие артисты.

(На сцене появляется бродячая труппа. Звучит песня.)

Песня:

Ночь. Весна. Средневековье

Распласталось на курганах,

Не пропитанное кровью,

А как в рыцарских романах.

Среди поля на дороге –

Шарабан бродячей труппы.

Лошадь еле тащит ноги,

Возчик бьет ее по крупу.

Ну, а сам-то веселится

И гордится он чертовски

Тем, что странствующий рыцарь

Спит на дне его повозки.

Он объездил четверть мира,

Дома не был больше года...

Снятся рыцарю турниры

И крестовые походы.

Рядом на подгнившем сене

Лег, хотя ему не спится,

Тот, чье амплуа на сцене

Вечно странствующий рыцарь.

Он классически комичен,

У него нет мрачных красок,

Он почти что обезличен

Жерновами разных масок.

Ночью оба так похожи

Друг на друга, что обидно.

Да, один из них ничтожен,

Но какой? Сейчас не видно,

Где здесь грим? И где здесь латы?

Да к тому ж прокаркал ворон,

Будто жизнь – это театр,

Будто люди в нем – актеры,

И не нужно быть реальным,

Нужно быть правдоподобным,

Так что рыцарь натуральный

Может стать вдруг неудобным,

А в спектакле нашем страшном,

Где злодей зря нож не точит,

Театр, с вешалки начавши,

Можно виселицей кончить,

Что не хуже, чем за сценой

Обнаружить те кулисы,

Где совсем другие цены

И не так милы актрисы,

Где, отбросив лицедейство

И актерскую манерность,

Обнажают не злодейство,

а ничтожество и серость.

И уже петли не нужно,

А на шею – и подавно,

Потому что буря в луже

Безобидна и забавна...

Жизнь – театр, мы – артисты,

Ну, а кляча – это кляча,

И она, как может быстро,

Шарабан треклятый тащит.

И бродячие актеры

От запрета до опалы

Разбивают свой шатер и

Выступают, где попало...

...Весны кончатся любовью,

Ночь окончится рассветом.

Одному средневековью

Ни конца, ни края нету.

Гамлет:

Ба! Билли Бепп!

Иль я ослеп?!

Кого я вижу! Наяву ли?

Нет, демоны меня бы не надули:

Ведь я безумен только при Норд-Весте,

А счас... (слюнявит палец) Как раз Норд-Вест.

Но с вами вместе

Быть для меня есть лучшее лекарство:

В театре лишь обман, а во дворце – коварство...

И ты, мальчишка, здесь?! Хей, Бепп, приятель,

Не этот ли бесёнок в женском платье

Играл у вас тогда ещё Джульетту?

Бепп:

Так в точности-с, милорд, – не этот.

С Альбертом дело своё сделали года:

Стал басом говорить, полезла борода.

Для женских он уже не подходил ролей,

А для мужских – так слишком дуралей.

Ему пришлось оставить нашу труппу.

Гамлет:

И кем же сделался теперь он?

Бепп (просто):

Трупом.

Гамлет:

Ах, вот оно... Однако к делу, Билли.

Ведь я к вам с новым водевилем.

Уверен, что спектаклю будут рады

И вам не поскупятся на награды.

(Начинается репетиция. Бродячая труппа готовится дать спектакль Датскому королю и его двору. Гамлет разъясняет актерам свой замысел, показывая каждому его персонажа.)

Гамлет:

МЫШЕЛОВКА – так называется наша пьеса.

МЫШЕЛОВКА – Для поднятия интереса

МЫШЕЛОВКА – высшую мы покажем знать.

МЫШЕЛОВКА – Значит, ты – королева-мать:

«Гертруда»:

Презирают ее, ненавидят,

Хотя многие – куда хуже.

Что до нее – Бог видит,

Любила покойного мужа.

Изменила ли, после смерти

Выйдя замуж за его брата?

У древних предков, поверьте,

Было принято так когда-то.

Нет, конечно, не в этом дело:

Наступила другая эра.

Но она на него глядела:

Тот же голос, лицо, манера –

Удивительно все похоже,

И даже любимое слово

У них было одно и то же.

Был один портретом другого.

Ну, разве она виновата,

Что брат так похож на брата?

МЫШЕЛОВКА – И на что, казалось бы, злиться?

МЫШЕЛОВКА – Да король-то – братоубийца!

«Клавдий»:

При чем здесь родственные чувства?

Мы – государственные люди!

Правление страной – искусство.

Чернить покойника не будем:

Брат был прекрасный полководец

И человек всех мер отваги,

Чем и прославился в народе,

Но превратил в военный лагерь

Страну. А кончилась война –

И встали новые задачи.

Моя какая в том вина,

Что власть нельзя сменить иначе,

Кроме наследованья трона?

И даже в том, что против правил

Лишил племянника короны –

Я прав: он, как отец, бы правил.

Но что и мудрые законы,

И прогрессивное правленье,

Когда стоишь перед иконой

И брата тенью?!

МЫШЕЛОВКА – Принцу к власти бы рваться, к мести,

МЫШЕЛОВКА – он же топчется все на месте.

«Гамлет»:

Смотрел на череп и молчал,

И лишь слегка повел рукой:

— Бедняга, – жест тот означал, –

Но все в земле найдет покой,

И горе ли – забвенье, тлен?

И счастье ли – богатство, трон?

Он поднимался до проблем

От черепов и похорон.

Был воздух сух в преддверье гроз.

Хотелось в тень, хотелось пить,

И для чего-то вслух вопрос

Он задал: – Быть или не быть?

Ему ответил ветра вой,

Лопаты лязг, вороны крик,

Да шут пустою головой

Кивнул в ладони и поник.

А тот единственный невраг,

Кого он взглядом подозвал, –

Ученый, добры й, но дурак, –

Так ничего и не сказал.

МЫШЕЛОВКА – Друг обиженный смотрит молча:

МЫШЕЛОВКА – Что, мол, принц полубога корчит?

«Горацио»:

Он не глупее. Он не хуже.

Что принц ему? Он принцу нужен.

О будущем иллюзий нет:

Он не глупец, он не поэт.

Но любит принца до того –

Сильней отца и сына.

За что и ценит принц его,

Как преданную псину.

МЫШЕЛОВКА – Перенесемся в другое место.

МЫШЕЛОВКА – Во дворце принца ждет невеста.

«Офелия»:

...И к тому же она его любит.

В самом деле, он очень славный.

Но, конечно же, козырь главный:

Если только его не погубит

Темперамент, судьба и дядя,

Станет он королем, а значит –

Пренебречь чем угодно ради

Достиженья Своей Задачи.

МЫШЕЛОВКА –нам в шпионах важны их роли,

МЫШЕЛОВКА – а не радости их и боли.

«Розенкранц»:

Я – Розекранц,. Без всяких «и» и «или».

Прошу понять: мне делается скверно,

Когда я слышу имя Гильденстерна.

Мы смолоду друг друга невзлюбили.

Насколько одному в другом всё чуждо,

Я даже здесь и говорить не стану,

Но, равные по возрасту и сану,

Мы обществом осуждены на дружбу.

В Германии во время обученья

Мы всем казались, пара иностранцев,

Двуглавым Гильденстерно-розенкранцем,

Здесь, связанные общим порученьем,

Неразличимо-неразлучны тоже.

Но неужели хоть чуть-чуть похожи?

МЫШЕЛОВКА – вот такие нужны вам маски

МЫШЕЛОВКА – для создания этой сказки.

Пусть герои в ней друг друга травят и режут –

Так и надо: это лишь мышеловки скрежет.

(И вот шуты на подмостках)

Шуты:

МЫШЕЛОВКА – представленье бродячей труппы,

МЫШЕЛОВКА – кровавые сцены, злодейства, трупы,

МЫШЕЛОВКА – весь мир играет комедию!

МЫШЕЛОВКА – Грехопадение первой леди

Братоубийство в борьбе за трон,

Казни и козни со всех сторон,

Принц с лежанки упал и разом

Потерял свой последний разум.

Было кинулся он к невесте –

А у той ни ума, ни чести.

При дворе что не зло, то глупо...

МЫШЕЛОВКА – представленье бродячей труппы!

Гамлет:

Такой замысел испортили!

(Актер срывает облачение принца, остается в спортивном костюме.): Горацио!

Горацио:

Всегда к Вашим услугам, мой...

(Поворачивается, видит Человека Современного Вида.)

...Ах, я думал, это принц.

Актер:

Горацио, Вам угрожает опасность.

Горацио:

Да, я знаю. Розенкранц, Гильденстерн. Следующий я.

Актер:

Я имел в виду совсем не это. Неужели Вы в самом деле боитесь?..

(В продолжение дальнейшего разговора на заднем плане актеров во главе с Беппом ведут на эшафот.)

Горацио:

Да, именно, я боюсь принца.

Актер:

Вы, его единственный друг!

Горацио:

Единственный? Теперь да, действительно единственный. Потому что Гильденстерн и Розенкранц казнены.

Актер:

Гильденстерн и Розенкранц – предатели!

Горацио:

Предатели?!. Вы что же, поверили во всю эту чушь с подложным письмом? Поверили, что принц бежал с корабля? В открытом море? Куда? Да эту сказку он придумал для дураков вроде короля. И народа.

Актер:

А на самом деле было не так?

Горацио:

Конечно! Я уверен в этом. Гамлет просто заподозрил в шпионаже своих друзей. Кстати, не без повода. Думаю, они действительно за ним шпионили. И он решил их убрать. И убрал. Вот и все. Остальное – комедия.

Актер:

Хороша комедия... А что дальше?

Горацио:

Дальше, если принцу покажусь подозрительным я, меня ждет та же участь. А если и нет – я слишком много знаю: я знаю все. По крайней мере, не меньше принца.

Актер:

Он не посмеет...

Горацио:

Кто?! Гамлет зарезал Полония; подстроил смерть двоих своих друзей; пока что не решается убить Клавдия, но это пока. Он страшный человек. И ведь даже не жестокий – равнодушный. Это страшнее.

Актер:

Что же Вам теперь делать?

Горацио:

А что Вы мне предложите? Стать сообщником короля? Отравить принца или нанять убийцу? Бежать домой в Рим? Смешно. Он достаточно силен. Любая попытка сделать что-нибудь из этого станет для меня последней. У Гамлета замечательная голова. Он великий человек. Единственный во всем замке – Человек. Личность. Великая. Но и страшная.

Актер:

«Личность великая и страшная» – это из других времен. Много позже. Про одного тирана.

Горацио:

Не знаю, наверное, все власть имущие становятся чем-то похожи. Любопытно было бы...

Актер:

Но Вы должны что-то решить!

Горацио:

Ах, Вы все про это?.. Как и прежде, я буду во всем помогать принцу, давать советы, узнавать новости. Я должен быть не только дружен с ним, но и нужен ему. Теперь это не только порыв моей души, но и единственный гарант жизни.

Актер (подходя к краю сцены):

«Гамлет» – удивительная пьеса. Герои в ней размышляют, открывают глаза на нечто необычайное, узнают нечто потрясающее – и продолжают действовать так, как поступали бы до этого.

(В глубине сцены появляется Офелия с охапкой полевых цветов. Она медленно сбрасывает свое платье в кровавых пятнах и, так же медленно разбрасывая цветы, уходит за и под сцену, как под воду. Звучит песня.)

Песня:

Тень Гамлета-отца у сына на челе,

И клок седых волос все более заметен,

А будущий король на их родной земле

В дань уваженья будет назван Гамлет Третий.

Скрыть невозможно цвет седеющих волос,

Но можно разыграть безумие для виду...

Так быть или не быть - решается вопрос

Путем очередной попытки суицида.

Все это не ему начертано судьбой:

Страдать, сойти с ума и, не боясь иконы,

Все разом разрубить, покончивши с собой.

А он-то думал, ей нужна его корона.

И он ее любил, как сорок тысяч б.,

А потому, убив отца ее и братца,

Он отомстил не ей, но жизни и судьбе,

В чем вряд ли сам себе отважится прзнаться.

Тень Гамлета-отца у сына на челе...

Режиссер (читает вслух):

Небольшая комната.

Гамлет с завязанными глазами ищет ВЫХОД, нащупывая путь шпагой, как слепой тростью.

У одной из стен стоит Лаэрт. Глаза его тоже завязаны. В руке он держит шпагу наготове для боя. Его можно направить сейчас на кого угодно: он ведь слеп. Но пока он только водит в неуверенности шпагой по воздуху. Гамлет, ощупывая шпагой стены в поисках ВЫХОДА, подходит к Лаэрту.

Лаэрт и Гамлет втыкают друг в друга шпаги одновременно и случайно.

Занавес

Песня:

Беспризорной, брошеной, непрошеной,

Загорелась искорка в ночи

В скошенных полях, давно заброшенных.

Тут и встрепенулись палачи:

Испугались будущего пламени,

Костровище залили мочой.

Посадили череп — вырос памятник.

Посыпали ядом — нипочем.

Поливали ядом — удобрение.

И ломать — напрасные труды.

Все боялись: неповиновения

Принесет он к осени плоды.

Но, качая стеблем, к Солнцу выбился

И умылся утренним дождем.

Он Колоссом, дивный колос, выдался,

Но не стал смутьяном и вождем.

Он не ведал счастья всемогущества,

Не болел печалями богов,

Не делил с неймущими имущества,

Не судился из-за пустяков,

Рос на сквозь протравленном пожарище

И чужой не занимал земли.

Не ученики и не товарищи,

Новые уж всходы зацвели.

Рос он, норовя с погодой справиться,

Не взглянул на реки и поля.

Светской незамеченной красавицей

Обижалась на него Земля.

Ну, а череп, что пронзили корни...

Бедный Йорик, если бы он ожил,

Оценил бы этот юмор спорный

И смеялся б громче всех... быть может...

1988 — 1998
Царское Село — Fohren — Gottingen

Speaking In Tongues Лавка Языков

Виктор Шнейдер

КАПЛИ ДАТСКОГО КОРОЛЯ

(Прогулки по полям «Гамлета»)

Speaking In Tongues
Лавка Языков