Speaking In Tongues
Лавка Языков

Александр Свирилин

ТРИНАДЦАТОЕ ЯНВАРЯ



* * *



Умирать мне, наверное, рано,
хоть и жить, вероятно, мне поздно.
Ночь стучится в оконную рану --
холодна, равнодушна, беззвездна.


И глядят мне в лицо раны окон.
Истекает соседний дом светом.
И деревья, оранжевый кокон
сбросив, смотрятся точно скелеты.


Фонарей кляксы... Свет вполнакала...
Кляксы слез на измятом конверте...
Осень поздняя не опоздала
и пришла с неизбежностью смерти.




Последняя осень века



Век двадцатый зачеркнут крестами
римских цифр. Облетела листва.
Облетел календарь. И меж нами
ты, наверное, все же права,
говоря, что былого не будет...
Но не сбросить минувшего гнет.
Поздно, поздно! -- никто не забудет
И ничто никогда не умрет.




* * *



Рекламный зажегся неон.
Сентябрь и тепло были в ссоре.
Я понял, что жизнь -- только сон,
который закончится вскоре.


Пульсировал город огнем
не в такт с моим ритмом сердечным.
Я понял, что мы не умрем --
проснемся... И будем жить вечно.




* * *



Будет май, но не будет меня.
Не умру -- растворюсь между строчек
тех стихов для прощального дня,
что писал в полутьме прошлой ночью.




* * *



«Травой зарастают могилы,
но боль так и не заросла».
(Набоков? Поплавский?)
                           Мой милый,
ты помнишь, бывали дела, --
«любовь» мы и «кровь» рифмовали
не зная ни кровь, ни любовь.
Мы, в общем-то, мало что знали
и сути не ведали слов.
Иллюзий разбитых осколки,
что ранят -- да-да! -- до крови
и пыльное фото на полке --
последний остаток любви.




* * *



Поезда в вечность стаккато.
Скрежет и лязг тормозов.
То, что бывало когда-то,
стало обрывками снов.


Плавилось небо закатом.
Окна ловили лучи.
Вспомни, что было когда-то.
Но, ради Бога, молчи...




* * *



Закончен май эскизом к лету.
(Художник красок не жалел).
Постелим на скамью газету,
присядем, отдохнем от дел.


Смотри, на небе след белесый --
нам что-то пишет самолет.
К чему извечные вопросы?
Все что мы любим, не умрет.


Моя любовь, бессмертно лето,
бессмертны вечер и скамья,
бессмертна даже сигарета,
что в тонких пальцах у тебя.


И пахнут сумерки сиренью,
и воздух недвижимо тих.
В пруду застыло отраженье
темно-зеленых старых пихт.




* * *



«Нечасты ночные рейсы».
«Простите, что вы сказали?»
Стонали от боли рельсы
под поездом из Казани.


И оспой болело лето --
была ночь ряба огнями,
как старая кинолента,
мерцающая перед глазами.




Тринадцатое января



Янтарный отсвет фонаря,
оттенок сизый снега.
Ночь середины января
от звезд, как лошадь, пега.


И тени зыбкие нежны,
как профиль женский нежен.
И ватной зимней тишины
разлив в ночи безбрежен.


Итог подводит ноль луны,
светящей безнадежно.
Уснувшим пусть приснятся сны,
И всем усопшим тоже...




* * *



Пламени языки
лижут в костре дрова.
А в серебре реки --
солнца двойник. Едва


только померкнет свод,
зелень станет темней,
и языкастый свет
речь заведет о ней.


Рядом со мной садись.
Водки налей стакан.
Лето уж позади,
а впереди -- река.


А впереди -- дожди
с горечью пополам.
Шепчут они «не жди»
ей и тебе, всем нам.


Старый сожги альбом.
Прежних забудь друзей.
Память отдай на слом.
Не вспоминай о ней.