Подбор материала и перевод с английского: Андрей Емельянов
ОТ ПЕРЕВОДЧИКА:
Дэвид Тайбет, поэт и музыкант, родился в Лондоне, там и живет по сей
день. Часть своей юности он провел в Малайзии, где уже в нежном возрасте
10 лет прочел книгу Алистера Краули «Лунное дитя». В 14 лет вернулся в
Англию. В университете изучал французских «проклятых» поэтов. Позже вступил
в «Ордо Темпль Ориентис». В начале 80-х годов был участником музыкальных
проектов «Throbbing Gristle» и «Psychic TV», а в 1983 году
вместе с Джоном Бэленсом («Coil») и Фрицем Хааманом («23 Skidoo»)
создал проект под названием «Dogs Blood Order», который годом позже
был переименован в «Current 93». («Поток 93» — один из терминов,
которым обозначается «учение» Краули.) Первоначально этот проект был целиком
посвящен оккультизму. Но через некоторое время Дэвид Тайбет порвал с краулианством
и стал певцом Христианского Апокалипсиса. «Current 93» — одна из
групп лейбла «World Serpent», куда входят также «Sol Invictus»,
«Nurse With Wound», «Death In June», Бойд Райс, Тайни Тим и многие
другие из тех, кто воспевает Конец Времен и кого принято считать «правыми
радикалами». Вашему вниманию предлагается некоторое количество стихов Тайбета,
среди которых есть и те, что стали текстами «Current 93».
Гитлер Словно Калки
Вот это — останки, отбросы
Осколки ушедшей эпохи
Быть может, часы песочные
Земли, покрывающей землю
Но ни в Вифлееме
Ни в Иершалаиме
Ни в Хоразаиме
И ни в Бефсайде
Не увидим мы вновь
На осла взгроможденного Бога
Но увидим
Увидим
На белом коне приближается он
Сверкающий меч в руке
«Смотрите, преобразился я в смерть
В миров разрушителя!»
Его руки связаны за спиной
На шее его петля
Какой мы цвет присвоим ему?
Каким наделим лицом?
Он может быть черным псом
Он может быть белым псом
Гитлер идет, словно Калки
Калки идет, словно Гитлер
Зубы. Зубы. Зубы. Зубы.
Но бессмысленные огни
Всё еще привлекают нас
Мы думаем, книги священные
Огнем и кровью написаны
Но что, если это вода?
Огонь превратился в кровь
Кровь превратилась в воду
А вода превратилась — во что?
В молоко? Или в пыль?
Иль в мочу? Или в ложь?
Гитлер идет, словно Калки
Калки идет, словно Гитлер
И становится всё пустотой
Но сквозь огонь проходит
Тайная мать (гсанг юм чен мо)
Тайный отец (гсанг яб чен по)
Гитлер становится Калки
Калки становится Гитлером
Красная лошадь и белая лошадь
Христос извивается на кресте
Христос улыбается в оплывшем булыжнике
Несет он не мир, но меч
Быть может, девственно ревет океан
Быть может, непостижимо падают звезды
О, все они говорят мне
Все они разъясняют мне
Гитлера словно Калки
Калки словно Гитлера
Где теперь бог твой?
Я укажу тебе разные формы бога:
Первая: Он висит на кончике дерева
Вторая: Он гвоздями прибит
К рукам всё того же дерева
И третья: Он парит и кружится
И хохочет сквозь космос
И настанет день, и увидит мир
О, настанет день, и увидит мир
Гитлера словно Калки
Калки словно Гитлера
Лежит он укрытый
Наполовину во времени и наполовину в пространстве
Сквозь дым курящихся благовоний
Я вижу его средь толпы
Я вижу: пересекает он горный пик
Если увидим мы вдруг человека
В самом его кровавом
Если увидим мы вдруг человека
В самом его основном
Скажем ли мы и тогда:
«Это реальность, это его природа»?
Что делает боль
Достовернее радости?
Боль и радость смешались друг с другом
Как грязь мешается с грязью
И чтоб разделить их
И чтоб их очистить
Мы к сути подходим с ножом мясника
И калечим природу
Бог — на кресте
Иль, быть может, три бога?
Если трое — один
Не приходящий и не уходящий
Не убавляющийся, не прибывающий
Но постоянный в единстве,
В материи и пространстве
И сквозь пространства он едет
И сквозь боль на коне он скачет
В потаенном сердце рождения
В потаенном образе тьмы
Глаза его стали закрытыми наглухо окнами
О человек человек человек
С его когтями и с его ложью
С его миром и с его болью
С его скорбью и с его любовью
И с его свечою надежды
Что мигает и гаснет
И умирает
Какая ж свобода в умении слышать
Когда звук крушения мира
Оглушает и режет и режет и режет нам уши
И терзает сердца
Гитлер словно Калки
Калки словно Гитлер
Катящийся и ревущий
Ликующий и трепещущий
Скорбь скорбь скорбь
Где орел летит
Где орел содрогается
Где орел камнем падает вниз
Где орел превратился в свинец
Все вещи сливаются воедино
И растворяются
Тогда начинается буря
И в космосе крутится водоворот
Поглощая все камни
И всасывая осколки
И время пульсирует
Кровью сердца
Если я растворюсь в твоем теле
Если я тщился найти
Белый свет в твоем духе
Если вместе мы канем в вечность
То ужель не заметим мы бурю
Которая ждать не хочет?
Вначале он появляется
На вершине холма
Затем он бежит
Через шумный город
Затем он стоит
Свободный от мира
Свободный от места
Свободный от жалости
О, дорогой мой Христос
Унесенный разбитым с печальной бурой земли
Зубы. Зубы. Зубы. Зубы. Зубы.
Гитлер словно Калки
Калки словно Гитлер
Гитлер
Калки
Траурная карусель
Давай я тебя покатаю
На траурной карусели
Слышишь, в полоске заката
Скорбные звуки запели:
Скрип карусели грустной
И каллиопы нежной
Волю свою ты утратишь
И позабудешь надежду
Кружась и кружась бесконечно
На карусели печальной
И мир превратится в кляксу
Отзвуков нереальных
Ты перестанешь плакать
И перестанешь бороться
Теперь ты — всего лишь мир
Движущийся вокруг солнца
В Конце Времен Семь Печатей преображаются в Семь Радуг: Кроворадуга,
Мочерадуга, Болерадуга, Голодорадуга, Смертерадуга, Гневорадуга, Хохохорадуга
И затем, на следующее утро. Недолго недолго недолго недолго; всё будет
хорошо или нет. В то время, как синезеленокоричневый мир промок от лошадиной
крови, а поверхность красных морей покрыта конским волосом, восстает ТроеБог.
Как знамение предательства — Его? Нашего? — гигантская Кроворадуга встает
в небесах. Один погружается в разбитую чашу, полную скорби, другой в семь
сотен младенцев с головами коней на разных стадиях разложения. К Кроворадуге
сто тысяч предателей пригвождено и забыто. Под звук мяуканья восьми миллионов
кошек все те, кто предал человечество, ворочаются и крутятся. Шагни вперед,
если можешь, Сатана во множестве пенноцветных форм. Тише. Если бы были
у тебя уши, лучше было бы им погибнуть здесь на поле битвы твоего лица.
Ад вымощен, невзирая на Равновесие, скукой и утратами. Ад там, где коняга,
если такое дело, предает седока, а седок предает конягу, а коняга седока,
а - а - а - а. Кроворадуга начинает терять свой цвет: ведь потоки мочи
начинают низвергаться из черносклоненных раев и адов, что окружили всё
так быстро. Краснокровавая Радуга порождает Уринорадугу. ТроеБог начинает
рыдать. Тогда и все ангелы рыдают. Тогда и все демоны рыдают. Зловоние
вселенской мочи поглощает все миры, когда и где либо существующие. Кроворадуга
пополняется дождем, льющим из тел всех тех, кто проклят на земле. Огромные
сгустки крови, сукровицы и лимфы вздымаются вверх, сочась сквозь плоть
тех, кто покинут; Кроворадуга растет и растет, пузырится, бурлит. В невозможности
выносить дольше, прямо над поверхностью земли толстая густая гуща воплей
застывает в виде Болерадуги, что поворачивается и крутится над мокрыми
землями. Увы! Раздаются звонкие песни; кости, некоторые белые, как сверкающие
зубы, а некоторые бурые, как говеная пыль, начинают клацать Болерадугой.
Рахитичная арка немедленно строится гнилоконными детьми из костей и костей:
Голодорадуга. «Мы так голодны, так голодны,» вздыхают они. Они умирают,
и их голоду никогда не быть насыщенным. Их гниющие трупы восстают глыбами-кусками-комками,
формируя Косторадугу — а это, так сказать, пузыри Кроворадуги, новый, неизведанный
опыт. Безобразная гнилая масса гниющих седых тел детей и лошадей, смерть
во всех своих бормочущих тоскливых цветах ползет или движется прямо к Смертерадуге.
ТроеБог так разозлился на всех нас, пока всё это происходило. Он хмурит
брови, и они заполняют три миллиона вселенных, или, если хотите, больше,
или если не хотите. Его надутые губы заполняют даже еще больше вселенных,
чем Его брови, и Его гнев растет, обезображивая Его лицо. Эти неизмеримые
брови превращаются в перевернутую Гневорадугу; в наизнанку вывернутое «U»
, что состоит лишь из слюны и желчи, камней и прутов... и всего, что есть...
и шесть-шесть-шесть... успел мне надоесть!
Затем Он видит, в Своей милости, что все Миры отошли с миром. Хмурость
проходит, и ТроеБог начинает хохотать. Фарс окончен, бессмысленный эксперимент
тоже окончен, и Его веселый смех становится Хохохорадугой.
Все звезды теперь мертвы.
И мы отходим с миром.
Пока Боги играют в тире,
Мы отходим в мире
(Всё же луна и звезды и солнце и кометы и маленькие птички и маленькие
огоньки и маленькие зверушки поют-таки Боже Боже благослови маленьких зверушек
и маленьких зверушек что молят у Господа пожалуйста О Боже благослови маленьких
зверушек что плачут и плачут и плачут они предстают перед Великосиними
Воротами Смерти самой о Боже услышь меня когда кричу я и кричу и кричу
и сердце моё почти совсем пустое)
Как бы то ни было, однажды я взглянул на звезды, и все они были кровью.
Над Южным Крестом поднялась она, краснокровавокрасная, как мне показалось,
Люциферетта, и как сверкала она. И там, на Западе, где, увы, она начала
воцаряться, пели мертвые дети. Из моего окна, за Мао Рао и Йао то, что
казалось солнцем над аркой Беслама, сияющим. Луис Уэйн там. Я увижу, если
туда и дальше вперю свой взгляд, Уилльям Лоуз мертв мертв мертв на равнине
мертв мертв мертв.