Speaking In Tongues
Лавка Языков

Уильям Тревор

Вечер Джона Джо Демпси

William Trevor

An Evening with John Joe Dempsey

Вечером в пивной Кьофа мистер Линч рассказывал о проститутках с площади Пикадилли, а Джон Джо Демпси, которому в тот день исполнилось пятнадцать лет, прикрыв глаза, уносился в неизвестный мир.

— Большие и маленькие, — говорил мистер Линч, — подмигивают обоими глазами и заманивают к себе. Облизывают губы, — говорил мистер Линч, — кончиком языка.

Осенними сумерками Джон Джо Демпси прошел пешком через весь город от конца Северной улицы, где они с матерью жили, мимо бетонного здания кинотеатра «Колизей», мимо отеля «Атлантика» и множества закрытых в то время суток лавочек.

— Будь другом, сходи к Кьофу, — попросила мать: кроме освежителей и стимуляторов в пивной Кьофа продавались продукты и всякая мелочь, туда миссис Демпси и послала сына за фунтом нарезанного бекона.

— Кто там? – откликнулся из–за перегородки мистер Линч, услышав, как Джон Джо, чтобы привлечь к себе внимание, постукивает монеткой. Бар от прилавка, за которым продавались продукты, отделяла стенка высотой восемь футов, наполовину деревянная, наполовину сложенная из стеклянных панелей.

— Мне нужен бекон, — объяснил Джон Джо сквозь ребристое стекло. – На улице сильный ветер, мистер Линч. Мне сегодня исполнилось пятнадцать лет, мистер Линч.

Некоторое время было тихо, потом дверь в перегородке отворилась, и появился мистер Линч.

— Пятнадцать? – переспросил он. – Заходи, мальчик, и выпей бутылочку портера.

Джон Джо начал было отказываться: мол, еще слишком молод для целой бутылки портера, а матери срочно нужен бекон.

— Миссис Кьоф ушла на исповедь, — сказал мистер Линч. – А меня оставила сторожить бар, пока ее милость не вернется.

Поскольку мистер Линч все равно не умел включать машину для нарезки бекона, Джону Джо не оставалось ничего другого, как подождать миссис Кьоф в баре, а мистеру Линчу броситься к стойке за двумя бутылками портера. Сдирая пробки, он принялся рассказывать о проститутках с площади Пикадилли.

— Ты сейчас в таком возрасте, — говорил мистер Линч, — что совет не помешает. Ты когда-нибудь думал эмигрировать в Англию?

— Нет, мистер Линч.

— И правильно, Джон Джо. Это твоя первая бутылка портера?

— Да, мистер Линч.

— У портера особый вкус. Нужно выпить дюжину бутылок, чтобы тебя стало к нему тянуть. Совсем другое дело.

Мистер Линч, крупный краснощекий мужчина пятидесяти пяти лет, которого никто и никогда не видел без неизменной коричневой шляпы на голове, воевал во время Второй мировой войны в Британской армии, почему в один прекрасный день 1947 года и обнаружил себя в компании приятелей на площади Пикадилли. Слушая его рассказ, Джон Джо вспомнил, что мальчики в школе Христианских Братьев говорили о какой-то истории, которую мистер Линч рассказывал строго по секрету тем, кому, по его мнению, она должна пойти на пользу. Он слышал, как мальчишки потешались над этой историей, но не знал, в чем она заключается, и ему не приходило в голову, что речь в ней идет о проститутках с площади Пикадилли.

— С нами был парень по имени Бэйкер, — сказал мистер Линч, — он говорил, что знает все ходы и выходы. Бэйкер был лондонец. Он сказал, что знает, где найти девочек, но когда мы дошли до места, Джон Джо, нам уже не нужен был провожатый.

Потому, объяснил мистер Линч, что проститутки были везде. Они стояли в дверях лавок и магазинов, выставляя напоказ ноги. Они могли заговорить с тобой, сказал мистер Линч, и рассказать мягким голосом о своих способностях. У некоторых груди торчали наружу, они специально задевали ими кого-нибудь из проходивших мимо солдат и оттирали его от приятелей.

— Я рассказываю тебе это, Джон Джо, потому, что твой папа умер. Тебе нравится портер?

Джон Джо кивнул. Тринадцать лет назад его отец упал со строительных лесов и разбился, ударившись головой о булыжник. Джон Джо не помнил его, хотя фотография отца всегда стояла в кухонном буфете. Он часто думал, что было бы, если бы этот грузный мужчина все время находился в доме, и слышал много материнских рассказов о нем. Но сейчас, несмотря на слова мистера Линча, Джон Джо думал не об отце: сгорая от желания узнать побольше о женщинах с площади Пикадилли, он спросил, что же случиось после того, как мистер Линч с приятелями как следует рассмотрели их в дверных проемах.

— Однажды в Бельгии я видел ужасную вещь, — задумчиво ответил мистер Линч. – Я видел, как бельгийская женщина лежала на полу, и четверо мужчин удовлетворяли с ней свою похоть. Ни для одной женщины это не может пройти даром. Война превращает мужчин в скотов.

— Это вас потрясло, мистер Линч? Вам стало плохо?

— Если бы был жив твой папа, он бы рассказал тебе кое-что и подготовил бы тебя ко взрослой жизни и к соблазнам той страны. Ни твоя мать, ни отец Райан, ни ваши Христианские Братья не смогут этого сделать. Твой папа должен был посадить тебя в этом баре и дать первую бутылку портера. Он должен был рассказать тебе о жизни.

— Какая-нибудь из этих девушек соблазнила вас, мистер Линч?

— Слушай меня, Джон Джо… — Маленькими голубыми глазками, покрытыми сеткой красных сосудов, мистер Линч оценивающе смотрел на своего собеседника. Он зажег сигарету и, прежде чем продолжить, глубоко затянулся. Потом сказал: — Бэйкер часто рассказывал солдатам, как продажные девчонки снимают одежду. Он рассказывал, как двигаются их ляжки. Ночью в блиндаже он подробно описывал, как выглядят скрытые части женского тела. Когда пришло время, мы пошли с Бэйкером, и Бэйкер подошел к третьей по счету девушке и спросил, можем ли мы вшестером пойти с ней. Он торопился совершить сделку, потому что после четырех часов в пивном баре у нас оставалось мало денег. Все, включая меня, порядком набрались.

— Что было потом, мистер Линч?

— Я бы ни за что не согласился, если бы не был пьян. Я был девственник, Джон Джо. Как и ты сейчас.

— Конечно, я бы тоже, мистер Линч.

— Мы пошли за девушкой в боковую улицу. «А вы симпатичные ребята,» — сказала она. У нас у каждого было по бутылке пива в кармане. «Мы сначала выпьем,» — сказала она, — «а потом займемся делом».

Джон Джо засмеялся. Он поднял стакан и с лихим видом втянул в себя большим глотком портер — так, словно пил всю жизнь и не мыслил себя без этого занятия.

— Вы настоящий мужчина, мистер Линч! – сказал он.

— Ты не о том думаешь, — резко оборвал его мистер Линч. – Случилось то, что в конце улицы мне явилось видение. Я говорил тебе, что продажные девушки – это не то, что нужно мужчине? Когда мы шли по улице, я увидел фигуру Святой Девы.

— Что вы имеете в виду, мистер Линч?

— У меня дома в спальне была статуэтка Богородицы, мать подарила на первое причастие. Она появилась у меня перед глазами, когда мы вшестером шли за этой девушкой. Как только она сказала, что мы должны выпить и заняться делом, я увидел статую Богородицы так ясно, словно она стояла передо мной.

На лице Джона Джо, который уже настроился послушать рассказ о солдатских удовольствиях, ясно читалось разочарование. Мистер Линч покачал головой.

— Я рассказал тебе очень полезную историю, – назидательно произнес он. – Жизнь есть жизнь, Джон Джо, но держись подальше от грязных женщин.

Джон Джо был худым бледным юношей, как когда-то его отец, с большими нескладными руками, которые он постоянно прятал в карманы брюк. Из-за угрюмого характера и отсутствия интереса к спортивным и прочим мальчишечьим делам у него не было друзей в школе Христианских Братьев, его считали странным, и это мнение только укрепилось, когда его стали встречать в компании со старым полоумным карликом по имени Куигли — они собирали улиток в банки из-под варенья или просто бродили по окрестным дорогам. Сидя в классе, Джон Джо часто уплывал в воображаемый мир, из которого его не просто бывало вернуть. «Ты где, парень?» – шептал обычно брат Лихай, нависая над его головой. Жесткие пальцы останавливались на затылке Джона Джо, и вцепившись в волосы у самой шеи, что, по мнению брата Лихая, не должно было причинять боль, возвращали мальчика на землю. Лишь однажды вторая рука брата Лихая ухватила его за ухо, и он вынырнул из своих мечтаний с громким криком — к радости прочих учеников и самого брата Лихая. «Что нам с тобой делать?» – возвращаясь к классной доске, бормотал брат Лихай, а Джон Джо тер горящее ухо и голову.

— Много раз в своей жизни, — значительно проговорил мистер Линч, — Я вспоминал этот момент. Это было искушение: это были проклятые минуты.

— Я понимаю, о чем вы говорите, мистер Линч.

— Когда я вернулся в Вест Корк, моя мать спросила, все ли со мной в порядке. Да, сказал я, все нормально. «Мне приснился плохой сон», – сказала мать. — «Однажды ночью мне приснилось, что у тебя ноги в огне.» Она посмотрела на мои ноги, Джон Джо, и, сказать по правде, даже заставила снять бриджи. «Никаких шрамов,» — сказала она. Гораздо позже я понял: ей приснился сон точно в тот момент, когда я стоял посреди улицы и смотрел на свое видение. Моя мать видела во сне, как мои ноги лижет пламя ада. Она волновалась в эту минуту, и ее сон дошел до меня — он обернулся этой маленькой фигурой. Я уже старый человек, Джон Джо, вот почему я рассказываю эту историю тем мальчикам в городе, у которых нет отцов. Ты должен стать мужчиной. Тебе понравился портер?

— Портер – отличная штука, мистер Линч.

— Никакая выпивка, Джон Джо не принесет тебе столько вреда, сколько порочная женщина. Ты можешь пройти через двадцать миллионов исповедей, но не избавишь свое сердце и душу от порочной женщины. Я не женился из-за того, что мне было стыдно вспоминать, как Бэйкер заключал эту сделку. Давай еще по одной бутылке.

Джон Джо, который не потерял еще надежду услышать подробности сделки, которую заключал тогда Бэйкер, согласился. Мистер Линч отправил его к нише за стойкой.

— У тебя вырабатывается вкус, — сказал он.

Джон Джо откупорил бутылки. Мистер Линч предложил ему сигарету — он взял. В кинотеатре «Колизей» он видел площадь Пикадилли, а в каком-то фильме даже показывали проституток — точно такими, как их описывал мистер Линч, призывно подпирающими дверные проемы. Как всегда, выходя из «Колизея» он почувствовал себя странно, вновь оказавшись среди мелких лавочек, торгующих одеждой, кухонной утварью или мясом, среди овощных и табачных ларьков, кондитерских и пивных. Через две минуты после того, как заканчивался в «Колизее» сеанс, все три улицы города заполнялись, возвращавшимся домой народом — пешком, на велосипедах, или на машинах, на удаленные фермы; некоторые заходили в кафе. Если он был один, Джон Джо подолгу останавливался у витрин — поглазеть, что делается внутри; иногда он ходил в кино с матерью, и тогда они шли домой сразу, всю дорогу мать не умолкала, обсуждая только что виденный фильм.

— Все очень просто, Джон Джо, держи определенные мысли подальше от своей головы.

— Какие мысли, мистер Линч?

— Определенного сорта.

— А, да. Да, конечно, мистер Линч. У молодого человека нет времени для таких вещей.

— Веди здоровый образ жизни.

— Это как раз то, о чем я говорю, мистер Линч.

— Если бы у меня не было в голове подобных мыслей, я не оказался бы тогда на площади Пикадилли. Бэйкер первым назвал их продажными девчонками. Есть особые слова для такого сорта вещей.

— Простите, мистер Линч, а какого они были возраста?

— Они были всех возрастов, мальчик. Там были и совсем молоденькие, и уже с морщинами на лицах. Такие, которые весили двести фунтов, и такие, которых можно было унести в кармане.

— А та, с которой договаривался Бэйкер, была большой или маленькой?

— Она была средняя, мальчик.

— А волосы у нее были черные, мистер Линч?

— Черные, как твои ботинки. У этой национальной позорницы на голове была шляпа и черные перчатки на руках. Еще она держала в руках маленький зонтик.

— Мистер Линч, а когда вы потом увидели ваших приятелей, они вам что-нибудь рассказывали?

Мистер Линч поднял стакан к губам. Он набрал полный рот портера и подержал его некоторое время, прежде чем отправить в желудок. Он уставил свои маленькие глазки в парня и минуты полторы молча его рассматривал.

— У тебя прыщ на подбородке, — сказал наконец мистер Линч. – Я надеюсь, ты ведешь чистый образ жизни.

— Здоровый образ, мистер Линч.

— Этот вопрос должен был задать тебе твой папа. Ты понимаешь, о чем я говорю? Некоторые парни не могут оставить это в покое.

— Они ненормальные, мистер Линч.

— В Британской армии тоже были парни, которые не могли оставить это в покое.

— Это толпа язычников, мистер Линч. А что, в британских газетах что-то писали?

— Наше тело дано нам Богом. С ним нельзя плохо обращаться.

— Я и не обращаюсь, мистер Линч.

— Я не могу повторить, — сказал мистер Линч, — что сказала та девушка, когда я уходил.

Джон Джо, перед мысленным взором которого во время его школьных медитаций проплывали обнаженные тела женщин — тех, кого он видел только одетыми, — и чьи разговоры с городским идиотом Куигли состояли преимущемтвенно из непристойностей, сказал, что вполне понимает, почему мистер Линч не может повторить слова той девушки. Девушки вроде нее, добавил он, — неподходящая компания для порядочного мужчины.

— Сходи за стойку, — сказал мистер Линч, — и возьми еще две бутылки.

Джон Джо достал из ниши две бутылки портера. «Я видел в окно,» — говорил ему недавно Куигли, — «как миссис Нугент отбивалась от своего мужа. Нугент вообще не обращал на нее внимания; он снимал с нее одежду, как шелуху с фасоли».

— Я не думаю, что Бэйкер еще жив, — сказал мистер Линч. – Кажется, он умер от какой-то болезни.

— Меня тошнит, когда я думаю о Бэйкере, мистер Линч.

— Он был как животное.

Почти все женщины города – а больше всех миссис Тэггерт, жена почтальона – прошли через фантазии Джона Джо. Миссис Тэггерт была крепко сложенной женщиной на фут выше его, и Джон Джо видел, как гуляет с нею среди полей по Болденхобской дороге. Они встретились случайно и она сказала, что ищет своего мужа, который увяз где-то в болоте, и не может ли он пойти вместе с ней? У нее было тяжелое одутловатое лицо и широкая шея, на которой кожа лежала толстой округлой складкой, словно ожерелье. Волосы у нее были черно-седые, закрученные в узел и заколотые шпильками. «Я тебя обманула,» — сказала она, когда они завернули за укромный холмик. — «Ты такой симпатичный парень, Демпси». На другой стороне холмика, под деревом, миссис Тэггерт начала стягивать с себя жакет, заметив, что становится жарко. «Сними с себя этот свитер,» — приказала она. — «Неужели ты еще не сварился?». Усаживаясь рядом с Джоном Джо в одной сорочке, миссис Тэггерт спросила, нравится ли ему загорать. Она подтянула нижнюю юбку и подставила ноги солнцу. Она сказала, чтобы он положил руку ей на ляжку и потрогал мускулы; она сильная женщина, сказала она и добавила, что самые сильные мускулы у нее на животе. «Подожди, я тебе сейчас покажу,» — сказала миссис Тэггерт.

В другой раз он опять обнаружил себя с миссис Тэггерт, но уже в иной обстановке: мать послала его к ней домой спросить, нет ли у нее яиц на продажу, и миссис Тэггерт, аккуратно сложив в корзинку дюжину яиц, попросила вытащить у нее из ноги занозу. В следующий раз он проходил мимо ее дома и услышал, как она зовет на помощь. Войдя в дом, он обнаружил, что она захлопнула дверь ванной и не может выбраться наружу. Он помог ей справиться с дверью и увидел, что она стоит в ванной, забыв, что полностью раздета.

Миссис Киф, жена жедезнодорожного чиновника, тоже постоянно появлялась в воображении Джона Джо — так же, как и миссис О’Брайен, миссис Саммерс и миссис Пауэр. Миссис Пауэр держала хлебную лавку, и было очень приятно за то время, пока брат Лихай бубнил что-то свое, зайти к ней в магазин и услышать, что ей нужно сходить в пекарню за свежими буханками, и что не хочет ли он пойти вместе с нею. Миссис Пауэр была одета в зеленый рабочий халат с поясом, завязанным спереди на узел. В пекарне, пока они о чем-то болтали, она пыталась развязать пояс, но у нее никогда это сразу не получалось. «Помоги, пожалуйста,» — просила она, и Джон Джо наклонялся распутать узел, располагавшийся прямо посередине ее упругого живота. «Ты где, парень,» — снова и снова со знакомой интонацией шептал голос брата Лихая, и Джон Джо громко вскрикивал от боли и неожиданности.

— Это было в самом конце войны, — сказал мистер Линч. – На следующее утро я с бригадой других солдат сел в поезд, и мы поехали сначала в Ливерпуль, потом в Дублин. В поезде был священник, и я ему все рассказал. Все мужщины через это проходят, сказал он, и только мне удалось проскользнуть на волосок от опасности. Жаль, я не знал его адреса, а то бы написал, какой сон приснился моей матери. Думаю, ему было бы интересно, Джон Джо. А ты как думаешь?

— Да, конечно.

— Правда, замечательная история, Джон Джо?

— Да, мистер Линч.

— Не забывай ее, мальчик. Ни одному мужчине не избежать искушения. Для этого не нужно ездить в Англию.

— Я понимаю, мистер Линч.

Куигли рассказывал, что видел как-то ночью через окно, как протестантский священник лежит на полу со своей женой. В другой раз, сказал он, он наблюдал, как аптекарь Найки сидел в кресле, а жена соблазняла его особыми движениями тела. Куигли залез как-то на крышу гаража и смотрел, как мистер Суини, строитель и архитектор, снимает с миссис Сунни чулки. Куигли мог говорить полтора часа не переставая, и, судя по его словам, в городе не осталось ни одного мужчины, которого он бы не видел при определенных обстоятельствах с собственной женой. Джон Джо даже не спрашивал, как карлику удавалось добраться до нужного окна на верхнем этаже, если не было поблизости подходящей крыши. Подобные вопросы считались неуместными.

На мессах, когда женщины вставали с колен, Джон Джо рассматривал их икры и чувствовал возбуждение, будившее в нем потом новые фантазии. «Эта миссис Моор,» — говорил он старому карлику, и карлик принимался рассказывать, как однажды миссис Моор ждала своего мужа с заседания муниципалитета в Корке. От напудренного тела миссис Моор, каким его описывал Куигли, Джон Джо переходил к сценам, в которых уже участвовал сам. Он видел, как открывает дверь дома миссис Моор — его должна послать туда с какой-то запиской мать — и слышал, как со второго этажа миссис Моор зовет его подняться наверх. Он стоит на лестнице, а миссис Моор появляется перед ним в красном халате, обернутом вокруг тела. Он чувствует запах пудры, а халат сползает с ее плеч. «У меня есть несколько журналов для твоей матери,» — говорит она. — «Они в спальне.» Он входит и, пока она собирает журналы в стопку, садится на кровать. Она опускается рядом и показывает, какие рассказы могут быть интересны его матери. Ее колени прижаты к его, потом она обнимает его за плечи и говорит, что он красивый парень. Красный халат соскальзывает со спины на кровать, и тогда миссис Моор берет Джона Джо за руку и кладет ее себе на живот. Потом она замечает, что вечер сегодня жаркий, и советует ему снять свитер и рубашку.

Миссис Кьоф, хозяйка пивной, тоже не раз побывала героиней фантазий Джона Джо и рассказов старого карлика. Куигли говорил, что видел, как за неделю до смерти мужа она лупила его плеткой из-за того, что он не уделяет ей достаточно внимания. «Пойдем в подвал,» — говорила она, пока брат Лихай бормотал что-то свое. «Пойдем в подвал, Джон Джо, и помоги мне принести бочонок вина.» Он спускался по лестнице, потом оглядывался и видел из-под подола темного траурного платья ее ноги. «Я совсем потерялась, — говорила она, — с тех пор, как не стало мистера Кьофа.» Они брались вдвоем за бочонок, и она говорила, что сейчас жарко, и лучше бы ему снять свитер. «У тебя очень красивые руки!» – восклицала она, и они перекатывали бочонок из одного угла подвала в другой. «Давай немного полежим и отдохнем.»

— Можно взять еще по бутылке, — предложил мистер Линч. – Ты себя хорошо чувствуешь?

— Мать будет ждать меня с беконом, мистер Линч.

— Все равно кроме миссис Кьоф его некому нарезать. На этой старой машине ты только оттяпаешь себе пальцы.

— Тогда давайте еще по одной.

В школе Христианских Братьев в ходу были душераздирающие шутки о том, что происходит в постелях молодоженов, — шутки вроде той, герой которой на всякий случай сунул в карман сосиску, а потом, когда нужно было ее резать и жарить на сковородке, имел несчастье перепутать. Эти байки имели успех у всех, кроме Джона Джо, который не понимал их смысла.

— Как мать? – спросил мистер Линч, наблюдая, как Джон Джо заглатывает портер.

— Хорошо. Я только волнуюсь, что она ждет бекон.

— Мы все в долгу перед своими матерями.

Джон Джо кивнул. Он запрокинул стакан, пытаясь вылить в рот остатки темной жидкости, как это делал только что мистер Линч. Мать мистера Линча была еще жива, несмотря на то, что ей уже исполнилось семьдесят пять лет. Они жили в доме, который мистер Линч покидал два раза в день: утром, отправляясь на работу в контору какой-то мясной фабрички, и вечером — выпить портера у Кьофа. Джон Джо частенько примерял на себя холостяцкую жизнь мистера Линча. Он определенно не видел ничего привлекательного в браке, не считая только физического удовольствия. Но и в жизни мистера Линча было мало завидного. Часто в субботние вечера он наблюдал, как этот конторский клерк прогуливается под руку с матерью, вид у него при этом был не менее мрачный, чем у отцов семейств, толкаюших вместе с женами детские коляски. Куигли, хоть и тоже холостяк, был намного счастливее мистера Линча. Он жил под навесом в саду у своей племянницы. Еду ему приносили, но кроме Джона Джо почти никто не соглашался составить ему компанию. По воскресеньям, которые Джон Джо, как и мистер Линч, проводил с матерью, Куигли гулял в одиночестве.

— Когда ты кончаешь школу? – спросил мистер Линч.

— В июне.

— Значит, ты будешь искать работу, Джон Джо?

— Наверное, пойду на лесопилку.

Мистер Линч одобрительно кивнул.

— Лесопилка – хорошее место, — сказал он. – Ты уже договорился с ними?

— Нет еще, мистер Линч, они могут дать мне испытательный срок.

Мистер Линч опять кивнул, и некоторое время они просидели молча. Сквозь свои мысли Джон Джо видел, как мистер Линч что-то обдумывает, внимательно разглядывая остатки портера. Не теряя надежды услышать побольше о проститутках с площади Пикадилли, Джон Джо терпеливо ждал.

— Если бы был жив твой папа, — неожиданно произнес мистер Линч, — он бы сказал тебе об этом, мальчик.

Он отхлебнул портера и вытер рот тыльной стороной ладони.

— Я часто вижу тебя с Куигли. Думаешь, это хорошо – проводить столько времени с этим уродом? Куигли не в своем уме.

— Разве вам не жаль это несчастное создание, мистер Линч?

Мистер Линч ответил, что нет смысла жалеть Куигли, раз уж он таким уродился. Он закурил новую сигарету, потом сказал:

— На лесопилке могут подумать, что ты такой же, как Куигли. Раз ты водишь компанию с Куигли, скажут они, значит вы — два сапога пара.

— Ах, какое им дело, мистер Линч. Конечно, если плохо работать, они может и начнут выяснять, с кем ты водишь компанию.

— Их директор никогда не видел тебя с Куигли?

— Не знаю, мистер Линч.

— Я говорю тебе все это только потому, что желаю добра. Это ты понимаешь? На твоем месте я держался бы от Куигли подальше.

Все последние годы мать твердила ему то же самое. Брат Лихай однажды отозвал Джона Джо в сторону и объяснил, что старый, к тому же сумасшедший карлик — неподходящая компания для молодого парня. «Я вижу, ты не хочешь меня слушать,» — сказал брат Лихай полгода спустя. «Скажи, друг любезный, о чем вы можете с ним разговаривать?» Они говорили, ответил Джон Джо, о том, какие цветы растут на живой изгороди. Ему нравится слушать Куигли, сказал он, потому что Куигли хорошо разбирается в этом вопросе. «Не лги,» — оборвал его брат Лехай и больше ничего не говорил.

Вернулась с исповеди миссис Кьоф. Не переводя дыхания, она побежала к стойке, щеки ее горели, а руки без перчаток были розовые, как мясо. Это была женщина средних лет, пухлая женщина как раз того типа, который сильнее всего привлекал Джона Джо. Она носила очки, волосы ее уже тронула седина, а сейчас они немного растрепались на ветру. У нее сдуло на улице шляпку, сказала миссис Кьоф, и она чуть не сошла с ума, пока за ней гонялась.

— Боже праведный! – воскликнула она, увидев Джона Джо. – Что это парень делает с бутылкой портера?

— У нас мужской разговор, – объяснил мистер Линч. – Я решил порадовать его этой бутылкой.

— Ты в своем уме? – закричала миссис Кьоф, и громко рассмеялась. – Он же еще ребенок.

— Я пришел за беконом, — сказал Джон Джо. – Фунт бекона, миссис Кьоф. Только нарежьте, пожалуйста.

— Ты поразительный тип, — сказала миссис Кьоф мистеру Линчу. Она стянула c себя плащ и шляпку. – Допей свою бутылку, — попросила она, — пока я разбеусь с этим молодым человеком. И вы тоже, пожалуйста, мистер Демпси.

Она снова рассмеялась. Потом вышла, и они услышали из кладовой шум машины для нарезки бекона.

Джон Джо допил портер и встал.

— До свиданья, мистер Линч.

— Будь хорошим парнем и не забывай, что я сказал тебе о Куигли. Когда-нибудь ты встретишь хорошую девушку и захочешь жениться, но она скажет, что ты ничем не отличаешься от Куигли. Понимаешь, о чем я говорю, Джон Джо?

— Да, мистер Линч.

Он вышел через дверь в перегородке и стал смотреть, как миссис Кьоф режет бекон. Он представил, как она стегает плеткой своего последнего мужа. Он представил, как она снимает свитер, потому что в подвале жарко, а потом расстегивает молнию на зеленой твидовой юбке.

— Я нарезала потоньше, — сказала она. – Тонкий бекон вкуснее.

— Да, конечно, миссис Кьоф.

— Ты себя нормально чувствуешь после портера? Не говори маме. – Миссис Кьоф снова рассмеялась, показывая длинные кривоватые зубы. Она взвесила бекон и завернула его в бумагу, сунув в рот кусочек постного мяса. — У вас в саду растет петрушка? – спросила она. — Пожуй на всякий случай, пертушка забивает запах портера. Или ложку сухого чая.

— У нас нет петрушки, миссис Кьоф.

— Тогда подожди, я дам тебе чай.

Она открыла пакет и отсыпала чаю себе в ладонь. Сказала, чтобы он жевал медленно и всем ртом, чтобы чай попал в каждую щель. Потом опять закрыла пакет, сказав, что никто не заметит, если в нем будет чуть-чуть не хватать. – Четыре двадцать за бекон, сказала она.

С полным ртом чайных листьев он достал деньги. Он представил, как миссис Кьоф наклоняется над стойкой, облакачивается на локти и просит, чтобы он поцеловал ее, и называет его при этом мистер Демпси. Он представил, как ее лицо приближается, обнажая крупные зубы, открывается рот, а язык облизывает губы, как у тех проституток с площади Пикадилли из рассказа мистера Линча. Во рту у него становилось сухо, в животе тянуло, он видел, как его губы соединяются с ее и чувствовал вкус ее слюны.

— До свиданья, миссис Кьоф.

— До свиданья, мистер Демпси. Передавай привет матери.

Он вышел из пивной. Тот же самый ветер, который сдул шляпку с головы миссис Кьоф, плеснул ему в лицо свежестью и прохладой. Розовое белье, вывешенное на просушку в окне противоположного дома, казалось розовее, чем раньше, земля качалась у него под ногами, а уличные фонари горели ярче обычного. Парень с девушкой стояли у освещенного окна кондитерской, ожидая, когда откроется «Колизей». Четыре фермера вышли из пивной Регана, громко переговариваясь, влезли на велосипеды и покатили по дороге. Двое знакомых ему по школе парней вышли из лавки, жуя на ходу пирожные.

— Привет, Джон Джо, — окликнул его один из них. – Как поживает Куигли? – Они уже не учились в школе: один работал в мастерской Килмартина, а другой в суде. На них были синие саржевые костюмы, а волосы у обоих аккуратно причесаны и напомажены. Они пойдут в «Колизей», догадался Джон Джо, сядут за спинами двух девушек и будут хихикать и шептаться весь сеанс. Потом немного пройдут за девушками, делая вид, что те их совсем не интересуют, купят в лавке чипсов и пойдут домой.

Четверг, пятница, суббота, объявляла афиша на «Колизее»: В пятницу с его девушкой. Так Джон Джо прочитал толстые черные буквы, криво выписанные на хлопавшем по ветру листе бумаги, прикрепленном кнопками к некрашенной доске. Подъехал на велосипеде мистер Дун, хозяин серого «Колизея», и окрыл дверь. Только в воскресенье: Спенсер Трэйси в шумном городе. Несмотря на легкую тошноту и противный вкус чайных листьев во рту, Джон Джо находился в приподнятом настроении; вместо того, чтобы спешить к матери, он надолго застрял у кинотеатра.

— Сегодня отличный фильм, Джон Джо, — сказал мистер Дун, — заходи.

Джон Джо покачал головой.

— Нужно отнести матери бекон, — ответил он. Мистер Дун потянулся к выключателю. Маленький кинотеатрик был их семейной собственностью, каждый вечер, а по воскресеньям — еще и днем мистер Дун продавал билеты, а его жена разводила посетителей по местам. «Я видел однажды в окно,» — говорил Куигли, — «как она застегивала лифчик. Дун стоял рядом в одних носках.»

Из соседней кондитерской вышли мужчина с девушкой, девушка держала в руках плитку шоколада. Она сказала своему спутнику спасибо и добавила, что он очень мил.

— Сегодня отличный фильм, Джон Джо, — сказала миссис Дун, повторяя слова мужа — слова, которые они говорили по многу раз ежедневно всю свою жизнь. Джон Джо покивал головой. По всему видно, это действительно отличный фильм, сказал он. Он представил, как она застегивает лифчик. Он представил, как однажды вечером она осталась дома в постели, потому что простудилась и не могла разводить посетителей по местам, и ее мужу пришлось управляться самому. «Я испекла для миссис Дун пирог,» — сказала ему мать. — «Может ты отнесешь его, Джон Джо?» Он позвонил в дверь, она спустилась к нему в плаще, накинутом поверх ночной рубашки. Он протянул ей пирог, завернутый в серую оберточную бумагу, и она сказала, чтобы он не стоял на ветру, а заходил в дом. «Хочешь выпить, Джон Джо?» – спросила она. Он прошел вслед за ней в кухню, и она налила ему и себе по стакану портера. «Фу, как сдесь жарко,» — сказала она. Потом сняла плащ и, оставшись в одной ночной рубашке, села за стол. «Ты красивый парень,» — сказала она, проводя по его руке кончиками пальцев.

Джон Джо медленно шел мимо ателье Блэкбурна и отеля «Атлантик». Группа мужчин толпилась у входа в бар, потягивая сигареты, один из них облокачивался на велосипед.

— Сегодня у Клонакилти танцы, — сказал высокий мужчина. – Поехали? – Остальные не обратили внимания на его предложение. Они обсуждали цены на индюшатину.

— Привет, Джон Джо, — окликнул его рыжеволосый парень, работавший на лесопилке. – Тебя искал Куигли.

— Мать послала меня к Кьофам.

— Ты хороший парень, — сказал рыжеволосый и скрылся в дверях бара.

В дальнем конце Северной улицы, около маленького домика, где они жили с матерью, он увидел Куигли. Однажды он взял Куигли с собой в «Колизей», сказав матери, что идет туда с Кинселой, мальчиком, с которым сидел в школе за одной партой. Этот первый и единственный визит Куигли в «Колизей» закончился полным провалом. Куигли не понял, что происходит, и сильно испугался. Он принялся трясти и лупить стоявшее перед ним кресло. «Уведи его отсюда,» — прошептал мистер Дун, подсвечивая фонариком, — «Он мне здесь все переломает». Они ушли тогда из кинотеатра и вместо кино отправились в кафе.

— Я заглянул сегодня в одно окно, — сказал Куигли, подбегая к приятелю, — и, бог ты мой, видел такое!

— А я у Кьофа пил с мистером Линчем портер, – сообщил Джон Джо. Он мог бы рассказать Куигли о проститутках, против которых предостерегал его мистер Линч, или о Бэйкере, который договаривался с одной из них, но в этом не было никакого смысла — Куигли никогда не слушал. Разговор с ним был невозможен: Куигли говорил только сам.

— Это было в час ночи, — сказал Куигли. Голос его не смолкал все время, пока Джон Джо открывал дверь и закрывал ее за собой. Куигли будет ждать его на улице, и потом они, может быть, пойдут в кафе.

— Где ты так долго был, Джон Джо? — воскликнула мать, выглядывая из кухни в узкую прихожую. Лицо ее раскраснелось от плиты, а глаза смотрели сердито. – Где тебя носило, Джон Джо?

— Миссис Кьоф была на исповеди.

— Что у тебя на зубах?

— А что?

— У тебя на зубах какая-то грязь.

— Сейчас почищу.

Они вошли в кухню – маленькое помещение с каменным полом и достающим до потолка буфетом. Внутри буфета среди тарелок и чашек стояла в рамке фотография отца Джона Джо.

— Ты опять болтался с Куигли? – спросила она, не поверив, что миссис Кьоф продержала его больше часа.

Склонившись над раковиной, он покачал головой. Джон Джо стоял, повернувшись к ней спиной, но видел воочию, как мать недоверчиво смотрит на него, ревниво сощурив глаза, а все ее маленькое жилистое тело напряжено, как пружина, готовая распрямиться в ответ на любую его ложь. Когда бы он ни говорил с матерью, его не покидало чувство, что слова, срывающиеся с его губ, имеют для нее вес и объем, и что она внимательно изучает каждое, пытаясь добыть из него правду.

— Я разговаривал с мистером Линчем. – сказал Джон Джо, — он присматривал за магазином.

— Как поживает его мать?

— Он не говорил.

— Он к ней очень хорошо относится.

Она развернула бекон и бросила четыре куска в гревшуюся на плите сковородку. Джон Джо сел за стол. Эйфория, владевшая им у «Колизея», улетучилась, и пол под табуреткой был сейчас вполне устойчив.

— Хороший бекон, — сказала мать.

— Миссис Кьоф порезала его потоньше.

— Чем тоньше, тем лучше. Он тогда вкуснее.

— Миссис Кьоф сказала то же самое.

— О чем ты говорил с мистером Линчем? Он не вспоминал свою старую мать?

— Он рассказывал, как был на войне.

— У нее чуть сердце не разорвалось, когда он ушел в армию.

— А что он мог сделать.

— Мы же были нейтральной страной.

Мистер Линч все еще в баре у Кьофа. Каждый вечер он сидит там все в той же шляпе и тянет портер. Заходят посетители, и он обсуждает какую-нибудь проблему с ними и с миссис Кьоф. К ночи он будет совсем пьян. Наверное, тоже жует чайные листья, чтобы мать не почувствовала запах портера. Он вернется и соврет ей что-нибудь. Он ушел в Британскую армию, чтобы избавиться хотя бы на время от ее опеки, но она и там достала его своим сном.

— Накрой на стол, Джон Джо.

Он достал из ящика вилки и ножи, поставил масло, соль и перец. Мать отрезала четыре куска хлеба и бросила их в шипевший на сковородке жир. «Я видел однажды в окно,» — сказал голос Куигли, — «как миссис Саливан ласкала Саливану ноги».

— Мы опоздали с чаем на целый час, — сказала мать. – Ты голоден, малыш?

— А, конечно.

— У меня есть для тебя свежие яйца.

Ей стоило немалого труда наскрести ему на нормальную еду. Он знал об этом, хотя они никогда не говорили на эту тему вслух. Когда он будет работать на лесопилке, станет легче, потому что каждую неделю к ее пенсии будет прибавляться его зарплата.

Она поджарила яйца — два для него и одно для себя. Он наблюдал, как она перемешивает их на сковородке в обычной своей манере, полностью поглощенная этим занятием. Теперь, когда он сидел рядом с нею в кухне и тихо ждал, пока она готовит еду, гнев ее улетучился. Мистер Линч, наверно пьет дома чай сразу после работы, перед тем, как уйти к Кьофу. «Я пойду прогуляюсь,» — говорит он, наверно, каждый вечер матери и вытирает с губ остатки яичного желтка.

— Что он рассказывал о войне? – спросила мать, ставя перед ним тарелку с беконом, яйцами и жареным хлебом. Она налила кипяток в коричневый эмалированный чайник и оставила на плите завариваться.

— Он рассказывал, как их атаковали немцы, – ответил Джон Джо. – Мистера Линча тогда чуть не убили.

— Она боялась, что он никогда не вернется домой.

— Но он же вернулся.

— Он очень хорошо к ней относится.

Когда брат Лихай, накручивая на пальцы короткие волосы у Джона Джо на затылке, спрашивал, о чем он думает, он обычно отвечал, что решает в голове какую-нибудь задачу, например складывает длинные цифры. Один раз он сказал, что переводит на ирландский трудное предложение, а в другой – что решает в уме ребус, напечатанный в воскресной газете. Он ел и видел перед собой лицо брата Лихая. Мать повторила, что яйца свежие. Потом налила ему чай.

— Тебе нужно делать уроки?

Он покачал головой, молча отмечая, что это ложь: ему нужно было делать уроки, но вместо этого он собирался пойти с Куигли в кафе.

— Тогда мы сможем послушать приемник, — сказала она.

— Я хотел пойти погулять.

Глаза ее снова стали сердитыми. Губы поджались, и он положила вилку на стол.

— Я думала, ты сделаешь перерыв, Джон Джо, — сказала она, — хотя бы в день своего рождения.

— Может, не надо…

— У меня есть для тебя сюрприз.

Она говорит неправду, подумал он, так же, как он всегда говорит неправду ей. Она вернулась к еде, и он видел по выражению ее лица, какая работа происходит сейчас у нее в голове. Какой придумать сюрприз? Она уже подарила ему утром зеленую рубашку, зная, что это его любимый цвет. И пирог тоже был готов, хоть они его еще не ели. Она не сможет выдать пирог за сюрприз, потому что он видел, как она украшала его кремом.

— Я сейчас помою посуду, потом мы послушаем радио, а потом я тебе кое-что покажу.

— Хорошо, — ответил он.

Джон Джо намазал хлеб маслом и посыпал сверху сахаром, как он всегда любил. Мать принесла пирог и отрезала им обоим по куску. Она сказала, что маргарин в последнее время совсем испортился. Она включила приемник. Пела женщина.

— Попробуй пирог, — сказала мать. – Ты быстро растешь, Джон Джо.

— Уже пятнадцать.

— Я знаю, малыш.

Только Куигли говорит правду, подумал он. Только Куигли честно и откровенно выкладывает все, что у него на уме. Люди говорят, чтобы Куигли держал свои мысли при себе, потому что это правда, и потому что они сами думают о том же, но молчат. «Я смотрел в окно,» — впервые сказал Куигли Джону Джо, когда тому было девять лет, — «и видел мужчину и женщину без одежды». Брату Лихаю тоже хотелось бы представлять то, что представляют себе Куигли и Джон Джо. А о чем думает мистер Линч, когда с мрачным видом прогуливается по воскресеньям под руку с матерью? Не вспоминает ли он ту продажную девчонку, от которой ему пришлось убегать, потому что мать прислала ему из своего сна Деву Марию? Мистер Линч нечестный человек. Он лгал, когда говорил, что стыд не позволил ему жениться. Этому помешала мать с ее снами о ногах в огне и статуэткой Первого Причастия. Мистер Линч выбрал самый легкий путь: холостяки бывают иногда в мрачном настроении, зато они ни за кого не отвечают, как и те, кто удержался в стороне от продажных девчонок.

— Вкусный пирог?

— Да, – ответил он.

— В следующий твой день рождения ты уже будешь работать на лесопилке.

— Да.

— Это хорошая работа.

— Да.

Они съели по куску пирога, потом мать составила посуду в раковину. Он пересел в кресло у плиты. Мужчины, которые слонялись тогда у отеля, наверно, все-таки поехали к Клонакилти, подумал он. Они танцуют сейчас с девушками, а потом вернутся к женам, и скажут, например, что играли в баре в карты. Внутри серого бетонного «Колизея» девушка доест свой шоколад, а мужчина дождется удобного момента, чтобы ее облапать.

Почему он не может сказать матери, что выпил у Кьофа три бутылки портера? Почему не может сказать, что представляет голое тело миссис Тэггерт? Почему он не сказал мистеру Линчу, чтобы тот говорил правду, как всегда говорит правду Куигли? Мистер Линч всю свою жизнь не мог забыть две потрясшие его когда-то сцены: бельгийская женщина, распластанная на земле, и проститутки на площади Пикадилли. Но говорил про них только с мальчишками, у которых не было отцов — потому что это была единственная причина, которую он смог себе придумать.

— Вот что у меня для тебя есть, — сказала мать.

Она протянула ему старую отцовскую поршневую ручку, которую он уже не раз видел в верхнем ящике трюмо.

— Я давно решила отдать ее тебе в день твоего пятнадцатилетия.

Он взял в руки черно-белую ручку, которую уже пятнадцать лет не наполняли чернилами. В ящике трюмо, где валялись отцовские запонки, его же зажимы для галстука, куча старых ключей и несколько ниппелей от велосипеда. Все время, пока мать мыла посуду, догадался он, она не переставала думать, какой бы преподнести ему сюрприз. Ручка оказалась вполне кстати, вряд ли для этой цели подошел бы велосипедный ниппель.

— Подожди, я принесу чернила, — сказала она, — проверишь, как пишет. – Из приемника доносился мужской голос, рекламировавший хозяйственные мелочи. «Мыло Райан,» — мягко верещал голос. — «Нет лучше очистителя».

Она принесла чернила, и он набрал их в ручку. Сел за стол и принялся водить пером по мятому куску серой бумаги, в которую миссис Кьоф заворачивала бекон, и которую мать запасливо складывала, чтобы потом использовать в хозяйстве.

— Видишь, как хорошо, она до сих пор пишет, — сказала мать. – Значит, хорошая ручка.

Здесь жарко, — написал он. — Сними свой свитер.

— Что за странные вещи ты пишешь, - сказала мать.

— Просто первое, что пришло в голову.

Они не хотят, чтобы он водился с Куигли, потому что знают, о чем рассказывает Куигли, когда говорит правду. Они завидуют, потому что между ним и Куигли нет притворства. Несмотря на то, что говорит только Куигли, они понимают друг друга: быть с Куигли – то же самое, что быть одному.

— Я хочу, чтобы ты пообещал мне, — сказала она, — сегодня, в день твоего пятнадцатилетия.

Он закрыл ручку и скрутил бумагу, в которую заворачивали бекон. Открыл дверцу плиты и бросил бумагу внутрь. Она хочет, чтобы он пообещал не водиться больше с городским идиотом. Он уже большой мальчик, достаточно большой, чтобы владеть отцовской поршневой ручкой, и вполне понятно, что ему уже не к лицу собирать улиток в банки из-под варенья в компании со старым полоумным созданием. Это помешает ему получить работу на лесопилке.

Он выслушал все, что и предполагал услышать. Она продолжала, рассказав еще и о том, каким прекрасным человеком был его отец, пока, к несчастью, не свалился со строительных лесов. Она достала из буфета столь знакомую ему фотографию и вложила ее ему в руки, предлагая рассмотреть поближе. Если бы отец был жив, подумал он, ничего бы не изменилось. Отец был бы таким же, как и все остальные; и если бы Джону Джо вдруг пришло в голову заикнуться о голом теле миссис Тэггерт, он отлупил бы его ремнем.

— Я прошу тебя ради него, ради меня и ради тебя самого, Джон Джо.

Он не понял, что она хотела этим сказать, но не стал уточнять. Он скажет ей то, что она хочет услышать и, наверное, сдержит обещание, потому что это легче всего сделать. Куигли легко оттолкнуть, его можно просто послать подальше, как бродячую собаку. Смешно, они все думают, будто для него будет большой разницей, есть рядом Куигли или нет.

— Хорошо, — сказал он.

— Ты славный мальчик, Джон Джо. Тебе нравится ручка?

— Хорошая ручка.

— Тебе будет легче писать.

Он повернула ручку приемника, и они сели вдвоем у плиты слушать музыку. Не так уж плохо жить под навесом, как Куигли: племянница приносит еду прямо в сад, можно бесцельно бродить по городу наедине со своими мыслями. Куигли нет нужды притворяться благодарным тем, кто его кормит. Ему не надо говорить, будто он гулял по городу, когда на самом деле он напивался у Кьофа; или что играл в карты, а не танцевал в Клонакилти. Куигли не должен жевать чайные листья и что-то скрывать. Куигли говорит; он все время говорит то, что хочет сказать. Счастливчик Куигли.

— Я пойду спать, — сказал наконец Джон Джо.

Они пожелали друг другу спокойной ночи, и он поднялся по лестнице к себе в комнату. Она разбудит его утром в положенное время, окликнула мать, пусть он спит спокойно.

Он закрыл за собой дверь комнаты и с любовью посмотрел на кровать, до которой наконец-таки добрался. Именно эта провисшая посередине кровать и согревала его своим теплом. В изголовьи ее украшала железная спинка с паутиной из проволоки, а волосяной матрац был слишком тонким. Джон Джо медленно разделся, снимая с себя вместе с одеждой город, мать, мистера Линча и то обстоятельство, что в свой пятнадцатый день рождения он выпил первую бутылку портера и сжевал чайные листья. Он забрался в железную кровать, и лицо мистера Линча уплыло из его сознания, а вместе с ним и голоса мальчишек, рассказывающих байки о молодоженах. И никто больше не говорил ему, что нельзя водить дружбу с полоумным карликом. Лежа в железной кровати и вглядываясь в пустоту, он уплывал туда, куда хотел, и никакие пальцы Христианского Брата не могли выдернуть его из его мечтаний. Лежа в железной кровати, он слышал только голос городского идиота, но потом пропал и тот. Он путешествовал в одиночестве, нанося визиты женшинам города, любил их и был любим ими, и только в их постелях он жил по-настоящему — не в школе Христианских Братьев, не в сером «Колизее», не в кафешке, не в пивной Кьофа, не с матерью на кухне, и даже не через год на лесопилке. На железной кровати он плыл в рай: он был один.

Speaking In Tongues Лавка Языков

Уильям Тревор

Вечер Джона Джо Демпси

Speaking In Tongues
Лавка Языков