Speaking In Tongues
Лавка Языков

Уильям Тревор

СВИДАНИЕ В СРЕДНЕМ ВОЗРАСТЕ

— Я миссис Да Транка, — сказала миссис Да Транка. — А вы мистер Майлсон?

Мужчина кивнул, и они двинулись по платформе в поисках подходящего купе, где могли бы остаться одни. В руках каждый держал по небольшому саквояжу: миссис Да Транка — белый кожаный, или, может быть, из кожезаменителя, мистер Майлсон — черный и потрепанный. Они были чужими друг другу, поэтому не разговаривали, а лишь молча разглядывали светившиеся окна вагона, обсуждать которые было неинтересно.

«Аренду на девяносто девять лет, — сказал когда-то отец мистера Майлсона, — подписал в 1862 году мой дед, ты его, конечно, никогда не видел. Срок истечет, когда ты еще будешь жив и здоров; сочувствую, но это так. И тем не менее надеюсь, что ты к тому времени будешь занимать достаточно прочное положение. Продлишь договор и сохранишь собственность семьи.» Вокруг слова «собственность» реял ореол значительности. Дом был маленький, но удобный, необычной планировки, не такой, как другие; но когда дошло до дела, оказалось, что аренда непродлеваемая, и это избавило мистера Майлсона от многих проблем. Холостому, бездетному, последнему в роду — что ему было делать с домом еще целых девяносто девять лет?

Миссис Да Транка на противоположном сиденье листала журнал, выудив его из целой кипы, которую принесла с собою в вагон. Через некоторое время она нерешительно сказала:

— Мы можем о чем-нибудь поговорить. Или вы предпочитаете молчание? — Она была женщиной в меру полной, хорошо сложенной, одета в элегантный, скромно-дорогой твидовый костюм. Волосы ее, очевидно, уже тронула седина, но незаметная; они были рыжевато-золотистого цвета, плотно и аккуратно уложены. Принадлежи она к другому сословию, миссис Да Транка наверняка была бы милой хохотушкой; но усилия воли и воспитание успешно победили эту природную веселость, да она и сама не любила в себе это качество. В глазах ее время от времени загорался смешливый огонек, но она тут же гасила его строгостью манер.

— Не нужно смущаться, — сказала миссис Да Транка. – Мы уже в том возрасте, когда можем чувствовать себя удобно в любой ситуации. Вы согласны?

Мистер Майлсон не знал, что ответить. Он не знал, какие чувства должен испытывать. Он попытался проанализировать свои ощущения, но так и не пришел ни к какому выводу. Предположительно, ему должно быть приятно, но на самом деле таким простым словом его эмоции явно не выражались. Следовательно, он не мог сказать миссис Да Транка ничего определенного. Поэтому просто улыбнулся.

Миссис Да Транка, которая была когда-то миссис Хорэс Спай, и, судя по некоторым признакам, никогда об этом не забывала, перебирала сейчас в уме те годы. Вполне логично, потому что теперь, как и тогда, завершался очередной этап ее жизни. Эта мысль все время крутилась у нее в голове, и она подумала, что если поменяет на время местами миссис Да Транка и миссис Спай то смягчит таким образом владеющее ею беспокойство и сможет смотреть на происходящее просто как на новый жизненный поворот.

«Ты действительно этого хочешь? — спросил тогда Хорэс. — Ради Бога. Кто возьмет на себя грязную работу — ты или я?» Таким был его ответ на вопрос о разводе. На самом деле, грязная работа, как он это назвал, была к тому времени уже сделана — ими обоими.

«Честно говоря, не ожидал, — продолжал Хорэс. — Я думал, мы будем еще очень долго препираться. Ты кем-то всерьез увлечена?»

Никем она, на самом деле, не была всерьез увлечена, новые отношения лишь открыли ей ненормальность ее брака и пустоту на месте того, что было когда-то любовью.

«Нам лучше разойтись, — сказала она тогда. — Нельзя жить вместе по привычке. Нельзя упускать шанс, пока у нас еще есть время.»

Сейчас, в купе вагона, она ясно вспомнила весь разговор, особенно последнюю фразу, особенно последние шесть слов. Шанс, который она не упустила восемь лет назад, оказался Да Транкой.

— Боже мой! – воскликнула она вслух. — Каким же он оказался напыщенным ублюдком.

Перед мистером Майлсоном лежало несколько еженедельников, для которых нет в языке подходящего названия: полуинтеллектуальные выпуски с одноцветной обложкой, что-то среднее между журналом и газетой. Тогда как у нее были настоящие журналы. «Харпер». «Мода». Яркие, глянцевые и глуповатые. По краней мере, так считал мистер Майлсон. Когда они сели в поезд, он открыл один из них на разделе «врачи и дантисты», потом бегло пролистал нелепые объявления и снабженные подходящими надписями фотографии моделей — нереальных девушек в нереальных позах, лишавших их в его глазах признаков не только пола, но и вообще жизни. Значит, вот какого сорта женщиной была его спутница.

— Кто? — спросил мистер Майлсон.

— Ох, ради всего святого, ну кто это может быть! Да Транка, конечно.

Восемь лет смотреть на то, как заплывает жиром широкая да-транковская спина. Он слишком часто ей это демонстрировал.

— Я расскажу вам о Да Транке, — сказала она. — Любопытный экземпляр; хотя, видит Бог, он едва ли интересуется даже самим собой.

В любом случае, дом — это всегда хлопоты. Крыша, краска, облезающая с наружных стен, сырость в самых неподходящих местах. В швейцарском коттедже гораздо лучше и уютнее, особенно зимой. Старый дом уже наверняка снесли — как и остальные в округе. На их месте теперь вздымаются в небо многоквартирные здания с миллионами окон. Пропали сады с гномами и снеговиками, тюльпаны весной, узкие дорожки с дурацким гравием, птичьи домики, поилки, кормушки, миниатюрные песочницы, замысловатые железные ограды вокруг клумб.

— Приходится идти в ногу со временем, — сказала миссис Да Транка, и он понял, что все это он говорил ей, или же просто разговаривал вслух, обращаясь к ней, раз уж она оказалась рядом.

Его мать держала оранжерею. Гладиолусы, ирисы, лилии, розы к Рождеству. Ее брат, дядя Эдвард, бородатый и странноватый, привез на машине камни с морского берега. Отец отнесся к проекту равнодушно — лишь пожал плечами и заметил, что подбирать камни с побережья некрасиво и даже нечестно. За оранжереей росли логановы ягоды — толстые, грубые, несъедобные фрукты, никогда до конца не созревавшие. Но никому, включая миссис Майлсон, не приходило в голову вырубить эти кусты.

— С ним можно было прожить месяц, — говорила миссис Да Транка, — и не не услышать ни одной осмысленной фразы. Мы жили в одном доме, ели за одним столом, ездили в одной машине, и говорили друг другу только: «Пора включать отопление». Или: «Дворники плохо работают».

Мистер Майлсон не понимал, о ком она говорит, о мистере Да Транка или о мистере Спае. Они представлялись ему одним человеком: тихие неприметные парни, крепкими руками державшие эту женщину.

«Он будет в обычном городском костюме, — сказала ей подруга. — Ничего выдающегося, не считая шляпы: она у него большая, черная и весьма экстравагантная.» Действительно, странная у него шляпа — наверное, увлечение молодости.

Таким он и оказался, пунктуально поджидал ее у табачного киоска: худое лицо, подтянутый, лет пятидесяти, в старомодной шляпе и с газетой в руке, которая странным образом подходила шляпе, но не ему.

— Неужели вы не поймете меня, мистер Майлсон? Неужели вы будете винить меня за то, что я хочу освободиться от этого человека?

Шляпа лежала теперь на багажной полке вместе с заботливо сложенным плащом. Большую часть его головы покрывала лысина, белая и мягкая на вид, словно бархатная. Глаза смотрели печально, как у щенка спаниэля, который был у нее когда-то в детстве. Мужчины часто похожи на собак, подумала она, а женщины — на кошек. Поезд спокойно и ритмично двигался сквозь сумерки. Она думала о Да Транке и о Спае: интересно, где сейчас может быть Спай. Ее спутник на противоположном сиденье размышлял об аренде на девяносто девять лет и о том, что в швейцарском коттедже остались две немытые тарелки, одна со вчерашнего ужина, другая после сегодняшнего завтрака.

— Вы, должно быть, часто бываете в таких местах, — сказал мистер Майлсон, оглядывая роскошный холл отеля.

— Джин с лимоном, джин с лимоном, — на ходу проговорила миссис Да Транка, направляясь к бару.

Мистер Майлсон заказал себе ром, решив что он более подходит случаю, хоть и не смог бы объяснить, почему.

— Мой отец добавлял в ром молоко. Странное сочетание.

— Действительно странно. Да Транка всегда пьет виски. Мой бывший любил портер. Ну вот, мы и на месте.

Мистер Майлсон поднял глаза.

— По расписанию должен быть обед.

Но миссис Да Транка не сдвинулась с места. Она выпила еще несколько порций джина, и когда они, наконец, поднялись, выяснилось, что ресторан закрыт, и их выпроводили в гриль-бар.

— Вы плохой организатор, мистер Майлсон.

— Я ничего не организовывал. Я знаю порядки в подобных местах. И я вам о них говорил. Вы не дали мне возможности что-либо организовать.

— Картошку, яйца, или что-нибудь вроде того. За счет Да Транки можно было бы хотя бы поесть супа.

В 1931 году в доме отца мистер Майлсон был замечен в прелюбодеянии с горничной. Больше этого не повторялось, и он был рад, что между ним и миссис Да Транка не предполагалось никакого адюльтера. В этих делах она была опытнее, он же не чувствовал к ним склонности. Гриль-бар был оформлен аляповато и вульгарно.

— Похоже, вы часто бываете в таких местах, — не слишком вежливо повторил мистер Майлсон.

— По крайней мере, здесь тепло. И свет не слишком яркий. Давайте закажем вино.

Ее муж должен быть не при чем. В глазах общества он слишком важная персона. Это с нажимом несколько раз повторил приятель мистера Майлсона, тот самый приятель, который знал адвоката миссис Да Транка. Все расходы оплачены, сказал приятель, и еще небольшой гонорар. Мистер Майлсон никогда не получал гонораров. В тот день он отказался, но позже, когда снова встретил приятеля — точнее, просто знакомого — в пабе в половине двенадцатого в воскресенье, почему-то согласился сыграть роль в этой драме. Дело было даже не в гонораре — скорее его привлек престиж, его имя там, где оно ни при каких других обстоятельствах не могло бы появиться. Счет за отель, который попадет в руки мистеру Да Транка, и который он переправит своему адвокату. Завтрак в постель, и как следует запомнить лицо горничной, которая его принесет. Пройти мимо нее несколько раз, да так, чтобы наверняка запомнила. Ну и, конечно, хорошенькая, как сказал человек в пабе, очень хорошенькая миссис Да Транка, в этом можно не сомневаться. Он подмигнул мистеру Майлсону, но мистер Майлсон сказал, что его абсолютно не интересует внешность миссис Да Транка. Он понял свои обязанности: ничего личного. Он бы взялся за дело сам, объяснил человек в пабе, но ему никогда не удержать на месте руки, если рядом хорошенькая женщина средних лет. Потому так трудно найти добровольца для такой работы.

— У меня была тяжелая жизнь, — доверительно призналась миссис Да Транка. — Мне нужно ваше сочувствие, мистер Майлсон. Ведь правда вы мне сочувствуете? — Ее лицо и шея покраснели, но природная веселость все равно проступала наружу, даже сквозь краску.

В доме, в старом комоде под лестницей у него лежали ботинки специально для работы в саду. Большие тяжелые армейские ботинки, еще отцовские. Он надевал их по субботам, когда возился с землей.

— Аренда кончилась два года назад, — сказал он миссис Да Транка. — Пришлось все выбросить: инструменты, мебель, хлам, который собирали три поколения. Если бы вы знали, как тяжело было со всем этим расставаться.

— Мистер Майлсон, мне не нравится наш официант.

Мистер Майлсон аккуратно разрезал стейк — на ровные треугольные кусочки, маленькие и сочные. Затем он укладывал на каждый кусочек гриб и горчицу, добавлял ломтик картошки и отправлял это сооружение в рот. Тщательно прожевывал и запивал вином.

— Вы что, знаете этого официанта?

Миссис Да Транка неприятно рассмеялась — словно раскрошили лед.

— Откуда мне знать официанта? Я обычно не вожу знакомств с официантами. А вы что, его знаете?

— Я спросил, потому что вы сказали, что он вам не нравится.

— Неужели мне не может не нравиться человек, которого я не знаю?

— Вам может нравиться или не нравиться кто угодно. Этот вывод мне представляется необоснованным, только и всего.

— Какой вывод? Что необоснованно? О чем вы вообще говорите? Вы что, пьяны?

— Вывод о том, что вам не нравится официант, представляется мне необоснованным. Не знаю, может, я немного пьян. Мы должны держать себя в руках.

— Вы никогда не носили пенсне, мистер Майлсон? Вам бы подошло. Вам нужна какая-нибудь отличительная черта. У вас ведь была пустая жизнь, правда? Вы похожи на человека, который живет пустой жизнью.

— Моя жизнь не отличается от жизни других. В чем-то пустая, в чем-то полная. У меня хорошее зрение. И пока нет признаков ухудшения. Я не вижу необходимости в пенсне.

— По-моему, вы не видите необходимости ни в чем. Вы никогда не жили, мистер Майлсон.

— Я вас не понимаю.

— Закажите еще вина.

Мистер Майлсон сделал знак рукой, и подошел официант.

— Пожалуйста, другого официанта, — вскричала миссис Да Транка. — Может нас обслужить другой официант?

— Мадам? — переспросил официант.

— Вы нам не подходите. Пришлите кого-нибудь другого.

— Я здесь единственный официант, мадам.

— Все в порядке, — сказал мистер Майлсон.

— Нет, не все в порядке. Я не хочу, чтобы этот человек открывал нам вино.

— Тогда нам придется обойтись без вина.

— Я здесь единственный официант, мадам.

— Ну есть же в отеле другие служащие. Пришлите портье или девушку-регистратора.

— Это не входит в их обязанности, мадам.

— Ох, какая чепуха. Принесите нам вино, и больше ничего не нужно.

Официант невозмутимо удалился. Миссис Да Транка забурчала какую-то популярную мелодию.

— Вы женаты, мистер Майлсон? Или были когда-нибудь женаты?

— Нет, и никогда не был.

— Я дважды была замужем. Я и сейчас замужем. Я бросаю кости в последний раз. Одному Богу известно, что я получу. Вы помогаете мне выбрать судьбу. Чего он так долго возится с вином?

— Это несправедливо. Ведь именно вы…

— Ведите себя, как джентльмен. Будьте на моей стороне, раз уж вы со мной. Зачем вы все переводите на меня. Я что, вас задела?

— Нет, я просто пытаюсь восстановить справедливость.

— Ну вот — наконец, этот человек несет вино. Он похож на птицу. Вам не кажется, что у него под одеждой спрятаны крылья? Вы похожи на птицу, — повторила она, изучая лицо официанта. — Среди ваших предков не было пернатых?

— Думаю, что нет, мадам.

— Откуда вы знаете? Как вы можетете быть так уверены? Как вы можете говорить нет, когда ничего об этом не знаете?

Официант молча разлил вино по бокалам. Он не рассержен, заметил мистер Майлсон, он даже не обиделся.

— Принесите кофе, — сказала миссис Да Транка.

— Мадам.

— Как услужливы эти официанты! Как я ненавижу услужливых, мистер Майлсон! Я бы никогда не вышла замуж за услужливого человека. Я бы никогда не вышла замуж за официанта даже за весь чай Китая.

— Я тоже не могу себе этого представить. Официанты — люди не вашего круга.

— Зато вашего. Я вижу, он вам нравится. Хотите, я уйду, а вы тут побеседуете?

— Зачем? Что я ему скажу? Я ничего не знаю об этом официанте, кроме его профессии. И не хочу знать. Не в моих правилах общаться с официантами после того, как они меня обслужили.

— Я не знаю. Я не знаю, какого вы круга, и каковы ваши правила. Откуда мне это знать? Мы только недавно познакомились.

— Вы пытаетесь запутать простой вопрос.

— Вы такой же напыщенный индюк, как Да Транка. Да Транка тоже говорит «простой вопрос».

— Меня не касается, что говорит ваш муж.

— Вы мой любовник, мистер Майлсон. Ведите себя, пожалуйста, соответственно. Вас должно касаться, что говорит мой муж. Вы должны сгорать от желания разорвать его на части. Вы хотите этого?

— Я никогда не видел этого человека. Я ничего о нем не знаю.

— Тогда притворитесь. Притворитесь для официанта. Скажите какую-нибудь гадость, чтобы он услышал. Выругайтесь. Стукните кулаком по столу.

— Меня не предупреждали, что я должен буду вести себя подобным образом. Это противно моей натуре.

— Какова же ваша натура?

— Я мягок и застенчив.

— Вы что, мой враг? Я не понимаю таких людей. Вы же взяли комиссионные. Где ваша ответственность?

— Я не испытываю в ней недостатка.

— Вы не личность.

— Это клише. Оно ничего не значит.

— Для влюбленных все ничего не значит, мистер Майлсон! Не забывайте об этом.

Они вышли из гриль-бара и молча поднялись по лестнице. В спальне миссис Да Транка распаковала чемодан.

— Я переоденусь в ванной. Вернусь через десять минут.

Мистер Майлсон перелез из костюма в пижаму. Он почистил зубы и прополоскал рот, вычистил ногти и побрызгал на лицо водой. Когда миссис Да Транка вернулась, он лежал в постели.

Она показалась мистеру Майлсону полнее, чем в дневной одежде. Он подумал о корсете и каких-то других ухищрениях. Названий он не помнил.

Миссис Да Транка выключила свет, и они некоторое время лежали молча, не касаясь друг друга под холодными простынями двуспальной кровати.

После него почти ничего не останется, думал он. Он умрет, и останется только хлам в квартире, куча бесполезных вещей, дорогих только ему. Безделушки. Репродукции. Коллекция яиц, птичьих яиц, которые собирал в детстве. Весь этот мусор сгребут в кучу и сожгут. Потом, наверное, зажгут специальные ароматизированные свечи, потому что людям обычно тяжело, когда кто-то умирает.

— Почему вы не женаты? — спросила миссис Да Транка.

— Потому что меня не слишком интересуют женщины. — Он произнес эти слова очень осторожно, ожидая атаки.

— Вы гомосексуалист?

Его передернуло.

— Нет, конечно.

— Я просто спросила. Обычно гомосексуалисты не интересуются женщинами.

— Это ничего не значит.

— Я часто думаю, что Хорэс Спай был гораздо лучше других. Судя по тому, как он был ко мне внимателен.

Ребенком она жила в Шропшире. Ей тогда нравилось в деревне, хотя она не знала и не интересовалась названиями цветов, трав и деревьев. Люди говорили, что она похожа на Алису в Стране Чудес.

— Вы были когда-нибудь в Шропшире, мистер Майлсон?

— Нет. Я коренной лондонец. Я всю жизнь прожил в одном и том же доме. Теперь его уже нет. На его месте построили высотные дома. Я живу в швейцарском коттедже.

— Я так и думала. Я так и думала, что вы живете в швейцарском коттедже.

— Я скучаю по своему саду. В детстве собирал птичьи яйца. Я храню их все эти годы.

Она ничего не хранила. Она слишком часто отрезала себя от прошлого, вспоминала, когда приходилось, но никакие вещественные свидетельства ей были не нужны.

— Тяжелые жизненные обстоятельства слишком часто встречались на моем пути, — сказала миссис Да Транка. — Первый раз, когда мне исполнилось двадцать лет. С тех пор они мои постоянные спутники.

— Тяжелым обстоятельством для меня стало то, что кончилась аренда. Очень трудно было с этим примириться. Я не верил до последней минуты. Всего за год до того я разбил новую клумбу под гладиолусы.

— Отец хотел, чтобы я вышла замуж за хорошего человека. Чтобы я была счастлива и родила детей. Потом он умер. Я не сделала ни того, ни другого. Не знаю почему, но мне все было безразлично. Потом я попала в руки к старине Хорри Спаю. Мне кажется, жизнь – это то, что мы из нее делаем. Я подумала о гомосексуализме, потому что там внизу вы заинтересовались официантом.

— Я не интересовался официантом. Человек был оскорблен. Вами. И никакого другого интереса я к нему не проявлял.

Миссис Да Транка курила, и мистер Майлсон занервничал: из-за ситуации вообще, из-за огонька сигареты в темноте. Что, если она заснет и уронит сигарету? Ему приходилось слышать, как неосторожные курильщики устраивают пожары. Что, если она случайно ткнет сигаретой в него? Заснуть было невозможно: о каком сне может идти речь, если рискуешь проснуться в пламени, под погребальный звон пожарной бригады.

— Я сегодня не усну, — сказала миссис Да Транка, и это замечание заставило мистера Майлсона похолодеть еще больше. Долгие темные часы эта жуткая женщина будет ворочаться и пыхтеть рядом с ним. Я сумасшедший. Я сошел с ума, как я мог позволить втянуть себя во все это. Эти слова он слышал. Он видел их написанными на бумаге его собственной рукой. Он видел их отпечатанными сначала на простом листе, потом — на телеграфном бланке. Буквы дрожали и путались. Слова исчезали, растворяясь в тумане.

— Я сумасшедший, — сказал мистер Майлсон вслух, чтобы окончательно утвердить эту мысль, вывести ее на поверхность. Это уже давно вошло у него в привычку — на мгновение он забыл, из-за чего возникла мысль, и ему показалось, что он один.

— Вы столько сейчас сообщаете мне, что вы сумасшедший? — встревоженно спросила миссис Да Транка. — И в чем же ваш недуг? Вы сексуальный маньяк? Поэтому вы здесь? Уверяю вас, это не я придумала. Вы ничего от меня не получите, мистер Майлсон. Если что, я буду звонить в колокольчик.

— Я сумасшедший, потому что я здесь. Я сумасшедший, потому что согласился на все это. Я не знаю, что на меня нашло. Я только сейчас понял, какая это была глупость.

— Тогда вставайте, дорогой Майлсон, ломайте договор, нарушайте все свои обещания и обязательства. Вы же взрослый человек, вы в любую минуту можете одеться и выйти из комнаты.

Какая разница, кто, решила она тогда; правда, если у других были хотя бы поверхностные рекомендации, этот не предоставил ничего. Ее передернуло при мысли о жилистых конечностях, вытянутых в нескольких сантиметрах от ее тела. На что только не приходится идти несчастной женщине, чтобы избавиться от такого ужаса, как Да Транка!

Он думал, что это будет просто. Это и выглядело простым делом, даже благодеянием. Оказать попавшей в трудное положение женщине небольшую услугу. Так ему это представлялось. За небольшой гонорар.

Миссис Да Транка закурила новую сигарету и бросила спичку на пол.

— Что у вас за жизнь? Для брака у вас слишком слабые нервы. Для карьеры – мозги. На самом деле, вы вообще не живете. — Она рассмеялась в темноте, рассчитывая этим замечанием ударить его больнее, чем он ее, когда сказал, что быть с ней — сумасшествие.

Ничего подобного не приходило раньше мистеру Майлсону в голову. Ни разу он не удосужился взвесить за и против, иначе бы увидел всю опасность взятых на себя обязательств. Мысль об опасности заставила его покрыться потом. Он представил последующие свои поступки: плохие поступки, противозаконные и безответственные.

Миссис Да Транка снова рассмеялась. Она думала о другом.

— Вы никогда не спали с женщиной, так ведь? Ах, бедняга! Так и не смог набраться храбрости! — Скрип кровати сливался с ее хриплым смехом, а огонек сигареты выписывал в воздухе дуги.

Она смеялась, постепенно затихая и ненавидя его так, как она ненавидела Да Транку, а еще раньше — Хорэса Спая. Почему он не оказался юношей, красивым, веселым и с хорошими манерами? Но какой юноша возьмется за такое дело? Неужели есть на свете один из миллиона, кто выполнил бы эту работу со вкусом, или хотя бы обаятельно?

— Мы такие, какими нас сделал Бог, — сказал мистер Майлсон. — Мы не можем бороться со своими недостатками, но можем, по крайней мере, отдавать себе в них отчет. Для других вы можете быть кем угодно. Для меня вы — ужасная женщина.

— А не дотронуться ли вам до ужасной женщины? Неужели вас не влечет женское тело? Вы евнух, мистер Майлсон?

— У меня были те женщины, которых я хотел. Я оказываю вам услугу. Мне рассказали о вашем тяжелом положении, и я согласился под влиянием момента. Если бы я знал кто вы такая, я бы отказался.

— Это не делает вас джентльменом.

— В этом нет необходимости. Я достаточно джентльмен и без этого.

— Вы ничтожество, а не джентльмен. В этом вы весь. За все годы своего чиновничьего прозябания вы ни разу не нашли времени просто для жизни. Вы знаете, что я права, и для того, чтобы быть джентльменом… Ах, да, вы ведь из среднего класса. Не родилось еще в среднем классе английского джентльмена.

Она попыталась вспомнить свое лицо; как глубоки морщинки, на сколько лет она выглядит, и обращают ли на нее внимание в толпе. Хватит ли у мужчин проницательности понять, как тяжело ей сейчас, после того, как она решилась разорвать со вторым мужем? Может, пришла пора для третьего? Третья попытка обычно бывает удачной, подумала она. Только кому она достанется, неужели вот такому ничтожному Майлсону?

— Ваша жизнь не лучше моей, — сказал мистер Майлсон. — Вы несчастливы. Вы проиграли, и было бы жестоко над вами смеяться.

Чем дольше они говорили, тем сильнее становилась взаимная неприязнь.

— Когда я была девочкой, двое парней подрались из-за меня на танцах в Шропшире. Отец устроил на мой день рождения вечеринку. Жаль, что вышли из моды дуэли. Они дрались не на жизнь, а на смерть, и у каждого на груди был локон моих волос.

— Как же вы нелепы, с вашей косметикой и маникюром. Овца, разодетая ягненком, — вот вы кто, миссис Да Транка!

За гардиной окна сквозь темноту начал прорываться рассвет. Первые лучи заглянули в комнату и приветливо улыбнулись постояльцам.

— Вам надо написать мемуары, мистер Майлсон. Специально, чтобы посмотреть, что изменилось за вашу жизнь, и увидеть, что ничего! Вы похожи на столик в прихожей. Или на вешалку в гардеробе. Кто будет плакать на вашей могиле, мистер Майлсон?

Он чувствовал на себе ее взгляд, а ядовитые слова с рассчитанной точностью попадали прямо в сердце. Он повернулся и протянул к ней руки, схватил за плечи. Ему хотелось сжать ей шею, почувствовать, как напрягаются под пальцами мышцы, вытрясти из нее душу. Но она, приняв этот жест за попытку объятий, оттолкнула его и громко рассмеялась. Отгадав эти мысли, он оставил ее в покое.

Поезд двигался медленно. Станции проплывали мимо, одинаковые и невзрачные. Она остановила на нем взгляд, глаза были колючими, холодными и властными.

Она выиграла это сражение, хотя формально победа осталась за ним. Мистер Майлсон выскочил из постели задолго до того, как им должны были принести завтрак. Потом послал служащего в номер за вещами и покинул отель, сообщив клерку, что по счету заплатит леди. Что она в положенное время и сделала, затем догнала его в поезде и специально, чтобы досадить, села напротив в пустом купе.

— Что ж, — сказала миссис Да Транка, — вы забили этот гвоздь. Вы сделали все гадости, которые могли. Вы поставили ужасную женщину на место. Можно ли ожидать, — добавила она, — чего-либо иного от представителя английского среднего класса?

Мистер Майлсон опрометчиво оставил в отеле газеты и журналы. Теперь он вынужден был сидеть напротив нее с открытым лицом и притворяться, что обозревает уплывающие пейзажи. Несмотря ни на что, он все же чувствовал легкие уколы совести. Когда он вернется домой, нужно будет достать пылесос и заняться уборкой: физическая работа его успокоит. Перед ланчем кружка пива в пабе; ланч в ресторане «АВС»; потом можно сходить в кино. Сегодня суббота: приблизительно так он и проводит все субботы. В кино он, наверное, заснет — все-таки не спал ночью. Люди будут толкать его в бок, чтобы он не мешал им своим храпом; так уже случалось не раз и было не слишком приятно.

— Чтобы дать вам жизнь, — сказала она, — вашей матери пришлось вытерпеть несколько часов очень сильной боли. Вы когда-нибудь думали об этом, мистер Майлсон? Вы думали о том, как эта бедная женщина кричала, сжимала руки и вцеплялась в простыни? Ради чего, мистер Майлсон? Ответьте мне, ради чего?

Он мог бы выйти из купе и пересесть в другое, где были люди. Но это означало бы доставить миссис Да Транка слишком много удовольствия. Она будет громко смеяться ему в спину, может даже двинется следом, специально, чтобы опозорить перед людьми.

— Все, что вы говорите обо мне, миссис Да Транка, с таким же успехом может быть адресовано вам.

— Значит, мы — два сапога пара. Очень взрывоопасная пара, вам не кажется?

— Нет, не кажется. Я не хочу иметь с вами ничего общего.

— Вы лежали со мной в одной постели. И у вас не хватило мужества сдержать слово. Вы безответственный трус, мистер Майлсон, и я хочу, чтобы вы это знали.

— Я знаю о себе гораздо больше, чем вы можете мне сообщить. Вам никогда не приходило в голову посмотреть на себя со стороны? Немолодая женщина, блеклая и некрасивая, с подозрительными моральными принципами. Несчастные ваши мужья!

— Они женились на мне по доброй воле, и брак этот был для них честью. Вы это понимаете, но не хотите признать.

— Я вряд ли лишусь сна от этой мысли.

Утро было ясное, солнечное и слегка морозное. Пассажиры, выходившие из вагонов на промежуточных станциях, ворчливо жаловались на холод и говорили, что это слишком после теплой духоты вагона. Женщины с корзинками. Молодежь. Мужчины с детьми, с собаками, которых забирали из багажного отделения.

Ей сказали, что Да Транка живет с другой женщиной. И несмотря на это, он не согласился стать виновной стороной. Для таких людей, как Да Транка, адюльтер невозможен. Он ей так и сказал. Напыщенно. Зло. Хорэс Спай, надо отдать ему должное, не перекладывал грязную работу на других.

— Когда вы умрете, мистер Майлсон, какие цветы вы хотите себе на катафалк? Я, пожалуй, пришлю вам букетик. Маленький одинокий букетик. От ужасной и уродливой миссис Да Транка.

— Что? — не понял мистер Майлсон, и она повторила вопрос.

— Ох, ромашки, наверное. — Он сказал это потому, что перед образом, который она только что нарисовала, вдруг растерял всю свою защиту; слишком часто такой же точно образ возникал у него перед глазами. Катафалк, гроб, а внутри — он. Хотя это, наверное, будет совсем не так. Он не любил думать о будущем. Ему больше нравилось оглядываться назад, вспоминать, переживать заново события и ощущения своей жизни. Он инстиктивно находил в этом удовольствие, словно замедлял таким образом течение времени. Он не мог представить картину своих похорон; часто пытался, но она всегда сводилась к виденным ранее похоронам родителей, прошедшим чинно и с соблюдением всех обычаев.

— Ромашки? — переспросила миссис Да Транка. Почему этот человек сказал ромашки? Почему не розы, лилии или что-нибудь, что растет в горшках? Ромашки были в Шрошпире; ромашки на обочинах пыльных улиц; ромашки на жарких полях, жужжащих пчелами; целые луга, спускающиеся к реке. Она сидела среди них с куклами на пикниках. Она лежала среди них на спине, смотрела ввысь и смеялась прекрасной и вялой голубизне неба. Она бродила среди них вечерами и любила их.

— Почему вы сказали ромашки?

Он не знал; разве только потому, что когда-то, во время одного из редких выездов семьи в деревню увидел их и запомнил. У себя в саду он выращивал тюльпаны, вьюны, астры и пионы.

Она вспомнила запах: ромашки почти не пахли — у них был запах поля, жаркого солнца на лице, ленивого безделья и лета. Там где-то была дверь красного цвета, старая, с облупившейся краской, и она сидела около нее, подобрав колени, на теплых ступеньках, в детском платье по моде того времени.

— Почему вы сказали ромашки?

Он помнил, что кто-то из взрослых сказал ему тогда, как называются белые цветы. Он собрал небольшой букет и принес домой; и часто потом вспоминал их, хотя много лет не был на ромашковом поле.

Она хотела что-то сказать, но после ночи нужных слов не существовало. Между ними повисло молчание, и мистер Майлсон инстинктивно чувствовал его смысл. Она видела себя и его: как они неторопливо выходят из отеля, под это ясное солнце, и одновременно останавливаются на тротуаре, чтобы решить, в какую сторону пойдут на прогулку. Она открывала рот, шевелила губами и чувствовала, что покрывается потом, поднимала на него глаза и видела, как слова умирают у него губах, убитые подозрением.

Поезд остановился в последний раз. Двери разъехались; мимо них по платформе проходила вереница людей. Они собрали вещи и одновременно вышли из вагона. Пока они шли по платформе, проводник заинтересованно разглядывал ее ноги. Они миновали ограждение и разошлись каждый в свою сторону. Она — в новую квартиру, где, как она рассчитывала, ее ждет свежая почта и молоко. Он — к себе в комнату: к двум грязным тарелкам в раковине и вилкам с засохшим на зубцах яичным желтком; к небольшому гонорару на каминной полке — розовому чеку на пять фунтов, прижатому с краю фарфоровым китайским котенком.

Гибрид малины и ежевики (Прим. редактора).

Speaking In Tongues Лавка Языков

Уильям Тревор

СВИДАНИЕ В СРЕДНЕМ ВОЗРАСТЕ

Speaking In Tongues
Лавка Языков