Speaking In Tongues
Лавка Языков
Виктория Угрюмова
КОЛЬЦО ВСЕВЛАСТЬЯ
* * *
А орки были просто на войне --
Пойдешь туда, куда тебе прикажут.
И лишь в коротком беспробудном сне
Им снились гор заснеженные кряжи.
Стреляй, руби, нет у врага лица!
Одно названье -- эльфы -- как дыханье.
Хоть все умрите -- нет войне конца.
Хоть сдохните, но нет вражде названья.
А эльфы были просто на войне
И шли туда, куда вела дорога.
И боль была, понятная вполне,
И дело, непонятное немного.
И были орки -- орды без конца,
И комья тьмы, не ведавшие света.
Стреляй! Руби! У них ведь нет лица,
У них, теней, ведь даже тени нету!
И были толпы, словно своры псов.
Одно названье -- орки -- словно скрежет.
И днями шли бои в глуби лесов.
Стреляй, руби, коли всю эту нежить!
А назгулы, те были на войне:
Знакомая обычная работа.
Они в своей нездешней тишине
Все порывались победить кого-то.
И дни текли без мира и без сна.
И люди шли неметными рядами.
Кто был правее,
В чем и чья вина?
Кто первым поднял огненное знамя?
Но люди не ответили бы мне.
Они ведь просто...
были на войне.
Грустная песенка о героях
Герои возвращаются домой.
Их подвиги и войны отшумели,
Дома разрушены, невесты поседели,
Родные бродят по миру с сумой.
Что их подругам до чужой беды
И дальних стран им далеки печали:
Они почти всю жизнь в тоске прождали,
И слез лилось, как утекло воды.
Герои возвращаются домой --
Безрукие, горбатые, хромые.
А дома лишь пожарища немые,
А дома все покрыто той же тьмой.
И страй пес почти уже ослеп,
И умирает, никому ненужный...
Невеста приготовит скудный ужин --
Нет у героев золота на хлеб.
И жизнь пройдет в заботах и труде.
И сыновья опять играют в войны.
И в общем жизнь завершена достойно,
Хоть не приблизилась ни к счастью, ни к мечте.
Но час придет сбираться в мир иной.
Единорог застынет под оконцем,
Все небо вспыхнет радугой и солнцем,
А в облаках мелькнет туманный строй --
Герои возвращаются ДОМОЙ.
* * *
А дома воина уже никто не ждет.
Он слишком долго пробыл на чужбине.
Пусть не убит, но сбит, как птица влет,
Он мирной жизнью не живет отныне.
И в каждом сне сшибаются войска,
Несется конница и убивают друга.
И пятна тьмы, что воют в облаках,
Доводят до животного испуга.
А дома воин сам не может жить --
Озлобленный, калеченный, неправый,
Привыкший убивать, а не любить
И не достигший почестей и славы.
Он весь оледенел под взглядом тьмы
И у него во всем подлунном мире,
Кроме меча и нищенской сумы,
Нет ничего, чтоб заложить в трактире.
Был друг когда-то. Этот был убит.
Была невеста -- где же ветер в поле?
Был дом, но он снесен, разрушен, срыт.
Мир тонет в одиночестве и боли.
Все кануло, что было дорогим.
Все рухнуло, что подлинным казалось.
И только то, что прежде было злым,
Не предало, не бросило, осталось.
А дома воина уже никто не ждет.
Выходит так, что он теперь не нужен.
Как будет жить, куда же он пойдет,
Не ставший никому отцом и мужем?
И путь его сложился из дорог:
Вино и карты, шлюхи и трактиры.
Под снегом мерз и под дождями мок,
Изведав, как мы горестны и сиры.
И лишь однажды пьяненький старик
Воскликнул вдруг в нелепом изумленье:
-- Я тайну мира на войне постиг!
Я нужен там, в решающем сраженье!
Слепой певец
Спою я в Мордоре, спою я и в Раздоле
Прохожему, солдату, королю
Всю правду о добре и зле, и боли.
Я жить люблю. Но больше петь люблю.
Да, я не воин, что со мной сражаться?
Но голова покатится в пыли.
Ведь не меча, а песенок боятся
Темнейшие властители земли.
О сыновьях и внуках Элендила,
О подвигах Гил-Гэлада, о том,
Что из обломков древнего Нарсила
Был скован меч эльфийским кузнецом.
Я жизнь люблю, хоть это боль и беды,
И никому признаться не стыжусь:
Я много пожил, многое изведал,
Я хром и слеп, но Смерти я страшусь.
Но я однажды выйду на дорогу,
Взяв хлеб и арфу, и мечту свою.
Моя душа подвластна только Богу...
Я эту песню в Мордоре спою.
* * *
И никто никому не расскажет потом,
Где и как, и зачем это было.
И засыплет песком, и покроется льдом.
Хорошо, если будет могила.
Есть герои, которые гибли при всех.
Их удел -- поклоненье и память.
А тебе достается озлобленный смех
И неравная стычка с врагами.
Ты уйдешь одиноким, никто над тобой
Не прошепчет, тоскуя, молитвы.
И невесту твою в чей-то замок чужой
Увезут после завтрашней битвы.
Неизвестный герой, безымянный солдат --
Эта участь немногим по силам.
И кричит воронье, и пожары горят,
И безвестные роют могилы.
Песня павших
В дни побед, поражений, печали
Я заветную песню пою --
В гиблых омутах мы теряли
И судьбу, и душу свою.
Мы шагали неторной тропою,
Мы сдавали врагу города,
Но сияла над нами звездою
О покое и мире мечта.
В тьме погрязшие мы мечтали.
И была та мечта сильней
Сверхмогущества, злобы и стали
Девяти не-живых королей.
Им, не-мертвым, покоя не видеть.
Не-живым, им надежды не знать.
На умеющих лишь ненавидеть
Зла и тленья стоит печать.
А за нами -- погибшие братья,
Все, кто пали когда-то в бою.
Выступают небесные рати
За мечту и надежду свою.
Пусть погибну в сраженьи безвестном,
Дело есть все равно для меня --
В войске здешнем иль в рати небесной
Буду в битву я шпорить коня.
В дни побед, поражений, печали
Я заветную песню пою:
Все, за что мы сейчас умирали,
Сохранит нас в загробном бою.
Онодримы
Когда бессмертие воистину дано,
Жизнь с каждым днем становится нужнее,
Как истинно хорошее вино
С годами лишь крепчает и темнеет.
Мы онодримы -- дети красоты,
Хохочущего радостного бога,
Отцы травы и молодой листвы,
Лишь помудревшие со временем немного.
Не надо торопиться никуда,
Тысячелетьями считаем наши годы.
Всегда нужна всем онтская вода,
Всегда нужны всем онтские заботы.
Вы, тратящие жизнь свою на власть,
Вы хрупкие и вы почти мгновенны.
Жизнь нужно жить, а не во тьме пропасть
На самом краешке заброшенной Вселенной.
Мы -- онодримы. Мы сродни богам,
Но нам не чужды пагубы бессонниц.
Как мало нужно нам.
Как много нужно вам...
Скажите! Может кто-то видел онтиц?!
Мория
Напророчили грустные птицы,
Как накликали эту беду.
Вон пылают, трепещут зарницы,
Как костры полыхают в Аду.
Черный замок поднялся из бездны,
И печален его властелин --
Он уродом однажды воскреснет
Из таинственных страшных глубин.
Ужас Мории снова вернется,
Силясь к Богу глухому воззвать.
И опять на погибель сойдется
Лучших гномов морийская рать.
Государи Морийские ныне
Почивают в своей тишине
Не по глупости, не по гордыне,
Ни иной нам известной вине.
Просто так записали поспешно
В книге Судеб и этот сюжет.
И его исправлять безнадежно
Да и авторов здесь уже нет.
Но приняв наш приход, как подарок,
Как спасенье от страшной судьбы,
Одинокий и брошенный Балрог
Дверь откроет без всякой борьбы.
Ночь перед боем
В ночи -- ни свечи. И кричи -- не кричи,
Не слышат ни недруг, ни друг.
И смерть, что таится в холодной ночи,
Не ужас, а просто испуг.
И ужас -- не горе, не горе, а море,
Соленое море из слез.
Мы знаем, что будеи увенчаны вскоре
Алмазным венцом алых рос.
Из рос или слез, если вырос, как рос,
То завтра в сраженье пойдешь.
И воет, и стонет, и хныкает пес --
Ты в битву пойдешь иумрешь.
И боль -- не беда, утечет, как вода,
В клубящийся кровью туман.
И нету у мертвых ни зла, ни стыда,
Ни гнева, ни страха, ни ран.
Нет сна. Тишина. Завтра будет война.
Война -- это боль, грязь и кровь.
А боль и война -- это мира цена,
Где выживет только любовь.
Песня о волке
Тень волка, не умевшего скулить,
Меня преследует до самого рассвета.
Уже не победить, ни умолить --
Ни жалобы, ни стона, ни ответа.
Я хром теперь. Почти нечеловек.
Чуть не погиб в его последней битве.
Ему достался слишком краткий век,
Я каждый день твержу о нем молитвы.
Песнь волка, не умевшего скулить,
Меня теперь преследует ночами.
Он не боялся не успеть пожить,
Он не боялся встретиться с мечами.
Года уходят, как течет вода.
Мне безразлично, сколько дальше жить.
Но я запомнил раз и навсегда
Пасть волка, не умевшего скулить.
Он, не напуганный ни сталью, ни бронею,
Измучившись меня терзать и рвать,
Хохочет во все горло надо мною,
Забыв о том, что надо умирать.
Я знаю, кто меня во мраке ищет,
Кто мне поможет путь мой завершить.
Уже вторую ночь у дома рыщет
Сын волка, не умевшего скулить.
Песня негероя
Я не хочу посмертной славы.
Я не хочу грядущей лжи.
Чьи боги правы, чьи неправы,
Чьи нарушались рубежи?
Мне по плечу позор геройства --
Остаться, выжить, отомстить.
Геройство -- двойственного свойства,
Я не хочу двуликим быть.
Я лучше расплачусь со всеми
За честь и смерть -- за все сполна.
Ведь в этой замкнутой системе
На все назначена цена.
Все стоит жизни -- смерть и счастье,
Последний вздох и первый бой.
Младенца крик и смертный вой --
Цена бессилия и власти.
И я твержу, когда пред боем
Меня тревожит ерунда --
Жизнь, слава, власть, венец героя:
-- Честь стоит большего всегда.
* * *
У всех у нас есть в профиле крысиное,
Весь мир расписан в скромный серый цвет.
И если вопросить теперь Единого:
-- Герои есть?
Пожалуй, что и нет.
Мы все бываем мудрыми, как вороны.
И наше время -- бархатная ночь.
Нам всем пожалуй по дороге с черными,
Когда никто не хочет им помочь.
Мы все во сне летали вместе с птицами,
Все открывали мир через любовь.
Мы злы не по нутру, а по традиции.
У нас не чертова -- божественная кровь.
Под солнцепеком и под снегопадами,
В лесной глуши, в болотах и пыли
Не за сокровищами и не за наградами
Мы шли и падали, хрипели и ползли.
И ныне через жалобы и стоны,
Через безумье человечьих лет
Нам слышен отзвук Высшего Закона:
Мы были всеми. Виноватых нет.
* * *
И застревает в гортани
Тоскливая песнь одиночки.
Я проклят, нелеп и странен,
И мир этот весь скособочен.
Быть верным кому-то возможно
Даже до Судного Дня,
Если ты веришь безбожно --
Воя, хрипя, кляня.
Я проклят, нелеп и странен,
Ибо я знать хочу,
Во что верит тот, кто с нами.
Я доверяю мечу.
Нет ни мечты, ни цели
Выше любви одной --
Денег, еды, постели
И мирной дороги домой.
Только мечте не сбыться,
Мне же сдыхать в бою.
Я и не думаю злиться
На глупую долю свою.
Так уж наверно вышло,
Если в мире моем
Законы крутят, как дышло,
А погоняют мечом.
Лишь где-то, втайне от Черта,
В самой душе хороню
Любимую, нежную, гордую.
И даже не смерть виню.
И застревает в гортани
Тоскливая песнь одиночки.
Я проклят, нелеп и странен,
И мир этот весь скособочен.
Девять назгулов
Ночь на улице. Ночь на душе.
И внутри, и вокруг темнота.
Я забыл, что я умер уже --
Вместо глаз у меня пустота.
Девять судеб, как девять колец,
Черный нам подарил властелин.
Я король, повелитель, мертвец.
И меня проклинает мой сын.
Девять назгулов, девять ворон,
Девять сгустков несчастий и тьмы.
Может это всего лишь мой сон
У границ полуночной страны?
Наши кольца, как девять смертей,
Что подарены злобной рукой.
Я хотел быть владыкой людей.
Для чего? -- я им ныне чужой.
Девять назгулов -- призраков лжи
И обломков чужого меча --
Защищаем ничьи рубежи,
Став орудьем в руке палача.
Тьма на улице. Тьма на пути.
На душе все темней и темней.
Только некому крикнуть: Прости!
Только некого звать: Пожалей!
Слепой эльф
Зимний вечер. Беззвездное небо.
Ветер. Снег.
И в который уж раз
Юный герцог про быль и про небыль
Хочет слушать степенный рассказ.
Душно в спальне декабрьской ночью.
Что-то шепчет за окнами ель.
Снегопад.
Их высочество хочет
Знать, какою бывает метель.
В темноте, за дубовым порогом,
Необъятно-большая кровать,
Позабытая светом и Богом...
Их высочеству хочется знать:
Что такое «звезда» и «мерцает»,
Что такое «свеча», «снегопад»,
Что такое «пылает», «сгорает»
И что значит «раскидистый сад».
-- Видишь ли, как сказать, милый мальчик...
Несказанный уор мертвых глаз --
-- Видишь, видишь... А что это значит?
Я такое слыхал в первый раз.
Ошибившимся нету прощенья --
Слова «видеть» конечно же нет,
Только хочет слепое творенье
Знать, что значит «сиянье» и «свет».
Догорают поленья в камине.
Их высочеству хочется знать,
А красивый ли цвет этот -- синий?
Кто посмел про цвета рассказать?!
В вышине недоступная белая
Завывала над замком метель.
Освещали дрова обгорелые
Свечи, полог, камин и постель.
И во сне, в этом сне юный герцог
Различал все на свете цвета:
Теплый -- желтый,
Пылающий красный,
Был зеленый, как полог атласный.
Голубой, как забвенье, прекрасный.
Почему-то бордовый -- ужасный.
Впереди черный цвет -- пустота.
(1979)
* * *
Я человек?
Я эльф?
Я черный назгул?
Лишь чья-то песня, чей-то горький смех,
Лишь чей-то меч, что о доспехи лязгал,
Лишь чей-то вздох среди ночных утех.
Созданья мира, злобные как дети,
В чужом дому, краю, аду, раю,
В сияньи тьмы или в небесном свете
Не жизнь влачим, а длим печаль свою.
Я проиграл своей судьбе и веку.
Я тень того, чего нельзя отнять.
Я эту тень вручаю человеку,
Что ей хозяином не побоится стать.
С мечом в руке, поднявшийся на ноги,
Не чувствуя насмешек и оков --
Я верую! -- он встанет на дороге
У назгулов и эльфов, и богов.
Назгульская прощальная
Ты положи мне,
Ты положи мне
Руки на плечи.
Вставь в канделябры,
Вставь в канделябры
Черные свечи.
Так и застыну,
Так и застыну,
Цепляясь за стремя.
Скалы мерцают,
Тает песок,
Капает время.
Ты уезжай,
Ты уезжай
По короткой дороге.
Гасят огни,
Гасят огни
В брачном чертоге.
Я не дождусь,
Я не дождусь --
Ты это знаешь.
Смерти простишь,
Смерти простишь --
Мне не прощаешь.
Нету вернее,
Нету нежней
Той, что любила.
Нету на свете
Земли тяжелей,
Чем на могилах.
Нашей любви,
Нашей любви
Нету забвенья.
Первая ночь --
Последняя ночь.
Век искупленья.
Ты возвратись,
Ты возвратись
По короткой дороге.
Остановись,
Остановись
Лишь на пороге.
Никто не положит,
Никто не положит
Руки на плечи.
Вставь в канделябры,
Вставь в канделябры
Черные свечи.
Брызжет огнями,
Брызжет огнями
Брачный чертог.
Черный застыл,
Молча застыл
Единорог.
* * *
Я не боюсь тебя, упрямый дух!
Ты создан из насмешек и сомнений.
Я выбираю пятое из двух,
А ты скончайся здесь от потрясений.
А я не эльф, не назгул, не герой.
Мне безразличны битвы и победы.
Но дух, ты забываешься порой,
Грозя накликать напасти и беды.
Я перед силой ниц не упаду,
Мне не страшны ни подкупы, ни рать.
И в царство мертвых молча не сойду --
Я просто не умею умирать.
Иди тревожить эльфов и богов
Или царей с нечеловечьей кровью.
Оставь мой мир! Он крепче всех основ,
Он весь кипит весельем и любовью.
Илуватар, Махал или Мелкор --
Что мне деянья, что мне одеянья?
На грех готов, на смех и слово скор
И скуп на клятвы и на обещанья.
В подарок ни монеты не возьму,
Как не беру благословенья силой.
Что не подвластно моему уму,
Тем стану заниматься за могилой.
Вот я стою с несогнутой спиною!
Спускайтесь, гляньте! Ведь из века в век
Мои мечты идут за мной стеною
И восклицают:
-- Зри! Се -- человек!
Кольцо Всевластья
Ужель вы думали, что управляли мною,
Бессмертны, словно вечное Ничто?
Испуганной мышиною вознею
Пусть каждый занимался лет по сто.
И, растеряв на перекрестках вечность,
Растратив все на власть или на страх,
Безропотно сбегали в бесконечность,
Не удержав меня в своих руках.
Всевластье -- вот! Но вы его не брали.
Боялись. И в бессилии своем
Вы лгали, убивали, умирали...
Верней -- не просто вы, а мы вдвоем.
А для меня, что Саурон, что хоббит.
Различья нет в величии моем.
Ведь каждый по моим дорогам ходит
И мною обозначенным путем.
Мне быть всегда сильнее властелина
Написано, как видно, на роду.
И соткана из злобы паутина,
И явь так не похожа на мечту.
Нет ничего моей сильнее воли,
Нет никого мощней меня. А жаль...
Но я могу из мира слез и боли
Забрать хотя б одну -- свою -- печаль.
Чтоб смерти и трагедии не множить,
Чтобы не жить, своих врагов кляня,
Я понимаю -- нужно уничтожить
Зло главное. А именно -- Меня!
Я так решу.
И вот я вырываюсь
Из чащ смертей, сетей и паутин.
Вы слышите меня?! Я поднимаюсь,
Я возвышаюсь, чтобы пасть в Ородруин!
Трудности Средиземья
Песня, написанная Бильбо Торбинсом о трудностях сочинительства
Опять не пишутся стихи,
Когда они необходимы.
Бубнят над ухом онодримы --
Да за какие же грехи?!
Мне нужно спеть, что Саурон
Бежал куда-то, посрамленный.
И государь наш Арагорн
Вступил владыкой в город тронный.
Но недоделки в интерьере
Терзают творческую душу,
А хоббитята Пин и Мерри
Мне просто прожужжали уши.
Мне нужно спеть, что Элендил
Дождался храброго потомка...
Да чтоб удар его хватил!!!
Он может не визжать так громко?
Кто там хохочет под окном,
Не вспоминая о поэте?
Будь он хоть Враг, хоть орк, хоть гном,
Он должен знать об этикете.
Его за бороду схвачу
И научу, как надо слушать...
О многом спеть еще хочу,
Но я теперь спешу покушать.
Быть может, после трюфелей
И жаренных в вине сарделек
Польется песня веселей...
Хоть манит ласковость постелек.
Еще чуток в теньке вздремну,
А после за стихи возьмемся.
Споем, как пели в старину,
И может похвалы дождемся.
Теперь вы видите, друзья,
Какие трудности поэту
Мешают создавать сонеты
И петь достойней соловья...
Ах орк возьми! Кто взял котлету?
Уж и задуматься нельзя...
Вот так не пишутся стихи
В таких нетворческих условьях.
Пускай вы там себе "хи-хи",
Я выше вашего злословья.
Я отбивную отстою
В бою с любым врагом неравным.
Пусть только песни я пою,
Но я не должен быть бесправным.
Дискриминация певцов
Не служит чести Средиземья.
Лишите вы в конце концов
Меня другое поколенье.
И станет в будущем бедней
Без гениальных, чудных песен...
Вот эту ножку, пожирней,
Подкинь мне, будь уж так любезен.
Нет, если бы не мои стихи,
То вам не видеть бы победы --
Какие песни были спеты!..
Да за какие же грехи
Ты снова съел мои котлеты?!
Песня, сложенная Арвен
о трудностях любви к Арагорну
Который год из многих-многих лет
Его все нет и нет, все нет и нет.
Уж лучше бы любовницу завел.
Тогда бы хоть заглядывал в Раздол.
Последний раз за ужином сбежал --
Он с назгулами вроде воевал.
И говорил, вернувшись в замок мой,
Что моим именем их смыло, как волной.
Он именем моим их напугал!
Скажите мне, ну разве не нахал?
Он папе в тронном зале нагрубил,
Как дед его -- покойный Элендил
(Пусть будет пухом дедушке земля).
Получит мир крутого короля.
А как-то раз, прошедшею зимой,
Он заявился полночью домой
И приволок без всяких лишних слов
Десятка два подвыпивших врагов.
Он, видите ли, всех их напоил
И после хитростью напившихся пленил.
А я уверена, что пленные пришли
Лишь потому что пить еще могли --
Вином же лучшим славится Раздол.
Они имели здесь и кров, и стол.
А сколько подвигов он после совершил!
Но вот на трон владыкою вступил.
И что-то странное содеялось со мной --
Я завтра становлюсь его женой.
Моя любовь к нему так глубока,
Как Андуин -- великая река..
Но я не выдержу сей жизни круговерть
И участь смертных выбираю -- Смерть.
Лишь в эту погрузившись тишину,
От мужа своего я отдохну.
Песня, сложенная Гэндальфом
о трудностях колдовства
А вы не пробовали передать письмо
С остреженьем, прямо из Раздола?
Когда у Лаврушки склероз уже давно --
И не помгут маги и уколы...
Вы не искали желтой жабы зуб
И тролля захудалую, но печень?
Или эльфийский нерасцветший дуб?
Нет? Значит колдовать вам будет нечем.
Вы не пытались объяснить другим,
Что он за зверь -- могучий онодрим?
Вам не нужна вся эта кутерьма --
Искать у хоббитов понятья и ума.
Я старый и уставший человек.
И я давно не жажду приключений.
Я посчитал -- на мой не краткий век
Достаточно подобных развлечений.
Но вы не пробовали думать в тишине
О чем-нибудь нездешнем и высоком,
Когда весь мир готовится к войне,
Напуганнй багровым Вражьим оком?
Вы не пытались разрешить задачу --
Нетрудную, и людям по плечу --
Построить где-то на полянке дачу
И за очками забежать к врачу?
А вы не пробовали от других укрыться
И записать ну мысль, ну две, ну три?
Вам с гномами не выпало судиться --
Чьи камни в вашей печени?! Ну чьи?
Нет, Средиземье, ты невыносимо.
Я понимаю эльфов, что ушли.
Вон их посудины -- они проходят мимо.
Сэрдан был мудр! Он строил корабли...
Песня, сложенная Сауроном
о трудностях жизни
Я великий и грозный владыка,
Я весь мир погружаю во тьму.
Но нашлась в колдовстве закавыка.
В чем она, я никак не пойму.
То ли орки горланили спьяну
И нарушили нить колдовства.
То ли маги прокисли сметану
И тем вызвали боль живота.
То ли назгулы так непроворны,
Что кольцо утеряли опять.
То ли кто-то безвестный упорно
Андуин поворачивал вспять.
Трудно мне. Нет, не трудно, а тяжко.
Даже вещи своей не найду.
И как старый усталый бродяжка,
По усталой планете бреду.
Да, а кстати -- бродяжка Бродяжник
Сколько крови попортил и лет.
Я б ему не доверил бумажник.
А теперь он мой близкий сосед.
Ну а хоббиты -- звери -- не звери,
Так, не рыба и не колбаса,
Просто ломятся, ломятся в двери
И над ухом жужжат, как оса.
Я однажды обиженный выйду
И уйду по дороге другой.
Я ведь грозный поверхностно, с виду.
Но ранимый. И с нежной душой.
И в таких антинервных моментах
Мои нервы конечно сдают.
Буду оркам платить алименты,
Но уйду.
Хватит.
Баста.
Салют!
Песня, сложенная Эру Единственным
о трудностях с подрастающим поколением
Вы знаете, что нашим повеленьем
Была сработана известная земля.
И, судя по имеющимся мненьям,
Всем вроде подошли ее поля
И горы, и моря, и океаны.
И даже люди, даже города.
Я хвастаться не буду и не стану,
Но вышло хорошо. Как и всегда.
Но вот Мелкор меня смущает, дети.
Он огорчает нас, тревожит сон.
И даже сомневаюсь я в ответе --
Помилуйте, да кем же создан он?
Такое поведенье неприлично,
Противоречит нашему уму.
И нам теперь уже небезразлично,
Что делает он, как и почему.
Я выскажусь яснее и короче --
Совсем недавно, кажется, на днях,
Что пред мои, увы, предстало очи?
Позор! Кошмар! Несчастие и страх...
Конечно, он грозил разрушить Арду
И нам мешал, насколько хватит сил.
Мы все терпели, но конец базару!
Он, видите ли, фэнов сотворил!
Песня, сложенная профессором Толкиеном
о трудностях со Средиземьем
На смертной девушке, покорной и веселой,
Жениться должен храбрый Арагорн.
А он привел эльфийку из Раздола.
И тут же взбунтовался весь Фангорн.
Придумывал я онтов. Только онтов.
А им теперь и онтиц подавай.
И требуют селить в Фангорне дронтов
И дронтов к онтам приглашать на чай.
Туда же хоббиты -- курить и пить решили,
С Америкой бестрехонько снеслись,
Послов послали, что-то обсудили
И сразу табаком обзавелись.
И норы стали рыть уже другие,
В Забрендии открыли ресторан.
Придумал их -- так вроде бы смешные
И не охотники до чужедальних стран.
Опять же назгулы совсем распоясались.
И нету никому от них житья.
Они из-за колец совсем зазнались,
Хотя отвыкли вроде от нытья.
Ну, эльфы... Те решили -- надо ехать.
И ехают незнаемо куда.
Казалось бы, конечно, вот потеха.
Казалось бы, конечо -- ерунда.
Но чем закончится народов продвиженье,
Нетрудно при желаньи угадать.
Скудеет интеллектом Средиземье
И скоро мир о нем не будет знать.
А люди взяли и пошли на Запад.
Кто их на Западе, помилуй Боже, ждал?
Теперь ко мне претензии, как к папе.
А я на Запад никого не звал.
Я сам уже не знаю, как решится
Войны и мира, и кольца судьба.
Весь этот мир давно решил взбеситься
И началась с родителем борьба.
Я им пишу про эльфоа из Остранны --
Они все из Остранны разбрелись
И заселили и леса, и страны,
И даже в даль морскую забрались.
Всего ужасней -- хоббиты решили,
Что им шедевры нужно создавать.
Пусть ели бы, пусть спали бы, пусть пили.
Но для чего же начали писать?!!
Не вынести мне этого исхода --
Я не могу читать белиберду.
Про то, что все погибнут в том походе,
Дописывать историю пойду.
Всех погублю. И даже Арагорна,
Чтоб был значительный и правильный сюжет.
И уничтожу онтов из Фангорна.
И хоббитов сгублю на много лет.
Но что я вижу? Мир уже родился.
И онты к онтицам посватались опять.
И Арагорн на Арвен сам женился,
Не удосужившись об этом написать.
Они забыли, кто их всех придумал,
А мог бы ничего не сотворить.
Но я, признаться, даже сам не думал,
Что мне так весело со Средиземьем жить.