Speaking In Tongues
Лавка Языков

Александр Белых

РАЗГОВОР ПОЭТА С ВОРОБЬЁМ

Вот жизнь такая

(а я -- её футляр)

имеется в наличии

у меня,

а что с ней делать,

безбожным даром,

сам не знаю я,

то ли поэт,

то ли так себе,

фигляр.

Может, найдётся какой умник,

и подскажет --

Хайдеггер, что ли, заплутавший в дебрях, Мартин, Лютер, Кинг,

играющий в слова --

пинг-понг-

кинг-конг, пинг-понг, кинг-конг --

and cetera,

и вуаля!

-- Чик-чирик!

Вот только он, воробей,

подрастающий хмырёныш мой пернатый,

склёвывающий крохи из-под ног

знает в жизни толк,

казалось бы,

однако…

Я надламываю слово,

крошу в ладонях хлебный мякиш.

Ну, что, мой оперившийся Мишель Фуко,

смысл жизни внятен?

Он не ищет для неё предлог.

Я, напротив, вызубрил на зубок

предлоги всех падежей.

И каков итог?

Опять пьян,

как цветущий

бурьян.

Никто не вхож в мой дом,

ни грабежей,

ни рыженькой плутовки,

ни восемь маленьких ежей

не топочут ножками в кладовке.

Мой издатель -- вот вспомнил обо мне -- послал

телеграфом срочным деньги (!!!)

на три весёлых буквы,

перепутав, впрочем, мои инициалы.

Налоговый инспектор

с автоматом, в чёрной маске,

не стучится в дверь моя,

извините, мой --

да нет, мою!

Да ну все эти падежи,

если речи нет

ни для кого!

Воробей,

вся жизнь такая у меня

вразброд, и по рукам пошла.

Хоть убей!

Воткни мне в спину нож!

Не стучится

в дверь моя

никто!

Вот счастье,

клювом о стекло --

тук-тук, тук-тук.

Ты кто, другой мой ты?

Не топчи карниз,

входи никто!

Так хочется,

чтоб были в жизни падежи --

все тринадцать --

исходный,

цели,

назначенья,

места,

смысла

et cetera.

Судебный пристав

пришёл хотя бы

описать имущество мое,

стихи да книги,

за нарушение грамматики,

нецензурные слова

и англицизмы.

Что, воробей,

чик-чирик --

вся речь твоя --

моя!

Июль 2001 г.