Speaking In Tongues
Лавка Языков

Александр Белых

ШУМ РАКОВИНЫ

1

Вдоль берега, изогнутого подковой,

выводит своих жеребят бухта Табунная,

резвятся юные кони, фыркают.

Вдруг налетели стрекозы, заслонили солнце, и бухта Табунная,

перепуганная, ошалело пускается в бег

с храпом и ржаньем,

с пеной у рта, необузданная, ворочая желваками,

несётся со всех копыт прямо на скалы, восставшие грудью,

и разбивает морду кобылью.

То ли молнии всплеск,

то ли искры из глаз — резануло сосну, что ухватилась как коршун

вековыми корнями за кряжу камней на вершине скалы,

покрытой влажными мхами, —

раздался треск и вспыхнул огонь!

Крохотный сверчок-певун стрекотал веками в её густохвойных

ветвях,

потирая лапками о чёрное брюшко, и так усмирял

дикорастущие набеги моря.

Пылай, пылай, сосна, ворованным огнём и ты, пожар,

на крыльях ветра отлетай над поголовьем корабельного леса,

не смыкай ресниц, пусть смоль и гарь пробьют слезу,

затвердевшую под шероховатой корой твоих век!

Стрекочи и пой, сверчок, не умолкай,

вплетай в трескучий хор дерев безутешные ноты,

которые и Гефест ковал!

Подняв над волнами лошадиную морду,

плывёт корабль, пылающий в огне, скрипят паруса и мачты,

чёрные от ярости.

Так движется звезда над нами, колыша плавниками,

в ту даль, где песнь не умолкает.

Отпусти поводья! Кто ты? конеборец или поэт?

Вкривь и вкось мачтой своей пиши по облакам, с треском

разорванных молнией,

пиши хлыстом на волнах, до безумного звука, до рёва

высеки море, надкуси его вену,

выплесни наружу все его сны, его завербованный хаос,

в котором слова, как рыбы, залегли на дно,

под камнями прячутся крабы.

И горечь, и гарь, и песок на зубах, скрежещущий

как смычок на струнах.

Играй, пока скрипка горит в твоих руках!

Море храпит, глаза на выкате, и дичится тебя, заклеймённого

его подковами.

Слова, как ульи, выветрены

и чистый звук, утративший свой дом,

блуждал безродно над водою.

И если он не находил уста,

то помещался в раковину, выброшенную на берег, и жил там

в известковом лабиринте, где время и пространство

ещё тождественны друг другу

и не томятся замыслом.

Спит Господь, но снятся сны.

1997

2

Не осыпаясь мерцающей пыльцой,

Из ниоткуда, с такой неохотой выползает Вселенная,

Словно пчела из росного пиона...

3

слова, избыточные в Твоей речи, вложены в мои уста

1996

4

...в той области

неименованной, куда стремится мысль моя,

нет слова. Дух мой, поэзия моя,

какое бытие там уготовано? Что утолит

меня? Как плач из сердца вызволить?

Какой хвалой, Господь, призвать

тебя? Я оглянусь кругом: вот дерево

стремится ввысь без умысла, корнями в слово

проросло; вот дом в тени его,

наполненный то таинственным, то утлым

звуком. Страницы книги, что читал я у окна,

захлёстывают волны. Я слово снаряжал,

как караван, и напрягались паруса:

я двигался к тебе, Господь, и обошёл вкруг

мира, именовал в пути. Сеть, что выплетал

из речи, возвращалась без улова. Вот

дерево. Под деревом не находил я дома,

в сумерках не различал я знаков. И казалось мне,

что облетало слово. В царственных

бреду его лохмотьях я...

5

Перебирая в уме ландшафты,

выхожу к Морю:

вздымаются волны, напрягая обветшалые дряблые мышцы,

и падают с рёвом на рифы

в бухте Анны —

да так, что усталый стих, выбиваясь из ритма,

проглатывает рифмы, словно мандельштамовский сад,

подавившийся звуком упавшей сливы.

В августе звёзды

висят удивительно низко — дунешь на них —

и задрожат, словно перо невесомое...

Кажется, если ты

вскарабкаешься на вершину сопки,

то с такой удалью можешь обоссать луну,

(что тоже присела над мысом Дэ-Ливрона)

по-мальчишески, со всей натуги.

Торжественно и чудно!

Спят бакланы, уткнувшись головой под крыло.

Тёмный дуб, как полночные заросли мыслей, не шелохнёт листвой.

Сейнер вдали,

мигая сигнальными огнями,

прокладывает пенную борозду...

Море, как загнанный зверь, набрасывается на скалы

и, роняя выкрик, напуганная ворона

покидает гнездо.

В этот час не спать! Всё слушать и слушать,

как умирает Море, чей стон не прорвался в язык,

чья боль не обрела таинственный смысл.

О слово, ты слепок дыханья!

Отними кто-нибудь этот дар говорить, ворковать как щегол,

нащупывать звук языком, прищуриваться

и отпускать

округлое смертное эхо,

прополаскивать горло от оскомины скорби,

чтобы как волны

расплескаться

безумно и ласково.

Внемлешь богу не ты: пустыня, волны, камни, ольшаник.

Оттого так тревожно вздымается грудь,

что нет между ними слова.

1997

Speaking In Tongues Лавка Языков

Александр Белых

ШУМ РАКОВИНЫ

1

2

3

4

5

Speaking In Tongues
Лавка Языков