Speaking In Tongues
Лавка Языков

РОБЕРТ ВАЛЬЗЕР

ДВЕ ИСТОРИИ

Перевела Анна Глазова







ГЕНИЙ
МИР






ГЕНИЙ





Одной ледяной ночью Венцель, гений, стоял на улице в тонкой, тоненькой, тонюсенькой одежонке и попрошайничал у прохожих. Дамы и господа думали, господи, ну он же гений, он может себе такое позволить. Гении не так легко заболевают насморком, как простые смертные. Венцель ночевал в портике Королевского Дворца и, смотрите-ка, не простудился. Гении не так легко простужаются, даже если очень холодно. Утром он велел доложить о себе молодой и прекрасной королевской дочке, на нём было то же самое платье, что и сейчас. В нём он выглядел жалко, но слуги подталкивали друг друга в бок и к умникам, шептавшим: гений, ребята, гений, и потом они доложили о Венцеле королевской особе, и радостно провели его к ней. Венцель даже не поклонился принцессе, потому что, судите сами, такого гению не полагается. Принцесса же, в благоговении перед величием духа, склонилась перед гением, я имею в виду, перед юным Венцелем, и протянула ему белоснежную ручку для лакомого поцелуя, спрашивая при этом, что ему угодно. «Хочу есть,» -- ответил грубиян, и, однако же, нашёл отклик, потому что тотчас по мановению руки повелительницы, был подан великолепный завтрак и портвейн, всё на серебряных блюдах и в хрустальных сосудах на золотом подносе. Гений ухмыльнулся, когда увидел яства, потому что, судите сами, гениям можно и поухмыляться. Королевна была благосклонна, кушала вместе с Венцелем, на котором в соответствии с его гениальной сущностью даже не было сколько-нибудь приличного галстука, расспрашивала о его творениях и даже выпила за его здоровье: всё это с милой невинной грациозностью, присущей лишь ей одной. Гений чувствовал себя полностью счастливым в первый раз за всю свою порваную в клочья жизнь, потому что, смотрите-ка, даже гениям не чуждо это человеческое свойство -- быть счастливыми. Помимо прочего, произнося застольную речь, Венцель заявил, что настроен завтра или послезавтра разрушить мир. Королевская дочь, которую понятным образом объял при этом ужас, бросилась вон из комнат, испуганно и благозвучно визжа, как всполохнутый соловей, оставив гения наедине с его гениальностью, и рассказала обо всём отцу, господину принцу-регенту страны. Последний же испросил Венцеля по возможности быстро, немедленно, отправиться вон, что и было исполнено. И теперь гений снова на улице, и ему нечего есть, но все ему это прощают, этому сумрачному гению; а он не знает, куда податься от забот. В этом состоянии ему на помощь приходит быстрая гениальная мысль (все гениальные мысли чрезвычайно проворны). Он организует снегопад, причём такой долгий и сильный, что через короткий промежуток времени весь мир погребён под снегом. Он, гений, возлежит на обледенелой корке наста, на самом верху, и лелеет недурную мысль о том, что весь мир лежит под ним, погребённый. Он говорит себе: это мир тягоcтных воспоминаний. Он говорит себе это достаточно долго, пока вдруг не замечает, что голоден -- как по хорошей земной еде (такой, как, например, в отеле «Континенталь»), так и по дурному человеческому обхождению. Солнце там наверху тоже не особенно радует, потому что сидеть под солнцем в полном одиночестве -- хм -- он чувствует холодную дрожь. Одним словом, он устраивает оттепель. Тем временем в мире успело кое-что измениться: образовалось новое, свежеумытое поколение людей, преисполненное почтения перед всем сверхчеловеческим. Это тешит Венцеля до тех пор, пока снова не надоедает. Он сокрушается, и вздохи, исходящие у него изнутри, достигают общего признания. Ему пытаются помочь, убеждают его в том, что он -- так называемый человеческий гений, или же его воплощение и персонификация. Но всё это втуне, потому что гению не помочь.






МИР





Когда старый господин Церрледер однажды вечером заявился домой слишком поздно, его господин сорванец-сын переломил его через колено и задал ему хорошей трёпки. «В будущем,» -- сказал сын отцу, -- «я тебе вообще не буду давать ключа от дома, понятно?» -- Мы не знаем, понял ли отец это с первого раза или нет. На следующий день мать получила от дочери звучную пощёчину (полнозвучную было бы правильнее сказать) за то, что слишком долго стояла перед зеркалом. «Кокетство,» -- сказала дочь, негодуя, -- «это позор для людей такого почтенного возраста, как ты,» -- и выгнала несчастную на кухню. На улице и во всём мире происходили следующие беспрецедентные случаи: в проулках девушки шли за кавалерами по пятам и докучали им своими предложениями. Некоторые из этих таким образом преследуемых юнцов краснели от дерзких речей надоедливых дам. Одна такая дама при свете дня совершила неприкрытое нападение на совершенно непорочного мещанского сына с незапятнанной репутацией, который с криками пустился в бегство. Сам же я, более распущенный и менее добродетельный, попался в лапы одной молодой особы. Я некоторое время дал ей себя поуламывать, но это было лишь из заранее заученного жеманства, чем только ещё более распалил горячую девушку. К счастью, она оставила меня в покое, что мне полностью подходило, так как я питаю пристрастие к дамам более высокого пошиба. В школьных классах учителя на седьмой или восьмой раз не могли выучить лекцию, и поэтому их сажали под арест. Они рыдали, потому что им так хотелось провести вечер за распитием пива, кеглями и другими грубыми развлечениями. В переулках прохожие без стыда отливали на стены. Собаки, случайно оказывавшиеся рядом, этим по справедливости возмущались. Благородная дама несла на плече лакея в сапогах со шпорами; служанка с красным лицом проехала в открытой коляске на прогулку с герцогом тамошней земли. Она манерно улыбалась, показывая три шатких зуба. В коляску были запряжены студенты. Их ежесекундно подстёгивали проворной плёткой. Уличные воры бежали за судебными исполнителями, арестовавшими их в кабаке или борделе. Спектакль притягивал внимание многих собак, которых арестанты радостно кусали за икры. Так это и происходит, если судебный исполнитель нерадив. И на этот мир вздора и греха свалилось сегодня пополудни небо; без грохота, нет, скорее как мягкое сырое полотно, и всё покрылось дымкой. Ангелы, одетые в белое, блуждали босиком по городу, над мостами, отражаясь в мерцающей воде с кокетством, но грациозно. Черти с чёрной щетиной проносились мимо с дикими криками, потрясая вилами в воздухе, к вящему ужасу людей. Вообще, они вели себя крайне нескромно. Что ещё я могу добавить? Небо и ад разгуливают по бульварам, в лавках заправляют блаженные рядом с проклятыми. Всё слилось в хаос, крики, улюлюканье, бег, смятение и вонь. Наконец, господь сжалился над этим презренным миром. Он взял Землю, которую когда-то изготовил за одно утро, и засунул её в мешок. Первое мгновение (слава богу, только оно одно) было просто ужасно. Воздух стал твёрдым, как камень -- или даже ешё твёрже. Он разбил дома в городе, и те уткнулись друг в друга, как пьяные. Горы поднимали и опускали широкие спины, деревья летали в пространстве, как чудовищные птицы, а само пространство в конце концов растеклось неопределимой желтоватой массой, у которой не было ни начала, ни конца, ни измерения, ни чего-то ещё, оно стало просто Ничем. А писать ни о чём нам представляется невозможным. Даже сам господь бог испарился из скорби о собственной жажде разрушения, так что этому Ничему не осталось ничего, даже определяющего, характерного цвета. --




1902