Speaking In Tongues
Лавка Языков

П. Г. ВУДХАУЗ

ДЖИВЗ УХОДИТ НА КАНИКУЛЫ

ГЛАВА 1

Дживз поставил перед нами шипящую яичницу с беконом. За употребление коей,облизываясь и толкаясь локтями, принялись Регинальд Херринг (Киппер) и я. Херринг⁽¹⁾ -- мой старый приятель, нас связывают нетленные воспоминания, когда, будучи еще детьми, мы отбывали срок в Мэлверн Хаус, что в Брэмли: по сути то была начальная школа. Директором там был Обри Апджон, ужасный гад, я вам скажу, хоть и магистр гуманитарных наук. Нам частенько приходилось дрожать в его кабинете в ожидании своей положенной порции прутика, который, как говаривал покойный Соломон, яко змей укусит и ужалит как аспид. В общем мы с Херрингом были неразлучны как два сапога пара и вместе прошагали к счастливому дню святого Криспина, ангела-хранителя сапожников, а значит к окончанию школы.

...Лишив между тем свой желудок звания "пустой" и закрепив это глотками крепкого кофе, я потянулся было к мармеладу, но тут в прихожей зазвонил телефон.

"Резиденция Бертрама Вустера" объявил я в трубку. -- "У телефона Вустер личной персоной. О, привет", -- заметил я, ибо трубка заговорила голосом миссис Томас Портарлингтон Траверс из Бринкли, что в Снодсбери, что возле Дройтвика. Проще говоря, это была моя обожаемая тетка Далия.

"Пламенное здрасьте подросшему поколению от подрастающего!" -- я всегда был рад слышать мою тетушку, ибо она у меня своя в доску.

"Привет, привет, яблочку от яблони" -- добродушно огрызнулась та. "Честно говоря, думала, что ты еще дрыхнешь. Небось только завалился после очередной гулянки?"

Моя честь была задета: -- "Что ты, как можно! Вот уже целая неделя, как я встаю с жаворонками, чтобы составить компанию Кипперу. Киппер Херринг, он живет у меня, ждет переезда на новую квартиру. Ты его помнишь? Я как-то приезжал с ним к тебе летом в Бринкли. У него еще такое мятое боксерское ухо. Он сейчас работает в журнале "Сездей Ревью". Ой, знаешь, они там начинают работать очень рано. Он тебя отлично помнит и передает привет, он всегда говорил о тебе, что ты верх гостеприимства. Ну что же, "яблонька", рад слышать тебя. Как там у вас в Бринкли?"

-- А ничего, "цветем" помаленьку, только я не из Бринкли, я здесь в Лондоне.

-- Надолго?

-- Днем еду обратно.

-- Заходи, чайку попьем.

-- Прости, не могу, я обедаю с сэром Родериком Глоссопом.

Я был удивлен. С этим господином, кстати, известным психиатром, я бы не то что обедать, даже завтракать не сел. Мы были с ним в натянутых отношениях: как-то оказались в числе заночевавших гостей у леди Уикам в Хертфордшире, где по наущению ее дочки, ранним прохладным утром, я проткнул штопальной иглой грелку в кровати вышеупомянутого господина. Правда, совсем не специально. Я же не знал, что это его грелка. И вообще, я думал, что он -- это его племянник Таппи Глоссоп, с которым мы все время цапались. А джентльмены просто взяли и обменялись комнатами. Вот так вот...

"Какого черта?" -- спросил я поэтому тетушку Далию.

-- Какого черта? Ведь платит -- он!

О, я ее понимал: пенни фунт бережет, и все такое, и все же. Я был изумлен: что может быть общего между тетушкой Далией, у которой явно все в порядке с головой, и этим отвратительным психоаналитиком. Впрочем, переиначивая житейскую мудрость, тетушек не выбирают, и мне оставалось только пожать плечами.

-- Это, конечно, твое дело, но зачем это тебе. Неужели ты специально приехала в Лондон, чтобы отобедать за счет Глоссопа?

-- Нет, я приехала за новым дворецким: он последует за мной в Бринкли.

-- Новый дворецкий? А что с Сеппинзом?

-- Сеппинза нет с нами.

Я сочувственно защелкал языком. Он был неплохой дядька, этот мажордом, тем более, что мы, бывало, вместе пропускали винца в буфетной.

-- Да что ты говоришь? Жаль. То-то я смотрю, он неважно выглядел в последнее время. Да, вот она наша жизнь. Я бы так сказал: он прах еси.

-- Да он в отпуск уехал.

Я прикусил язык...

-- А, ясно... Что ж, это совсем другой цвет лица. Знаешь, удивительно, они как сговорились: лучшие слуги, столпы, так сказать, нашего быта, лишают нас своей опоры. Ведь мой Дживз тоже с сегодняшнего утра в отпуске: собирается ловить креветок в Херн Бей. Да, раковина моего дома осталась без своей жемчужины. Я в полной растерянности.

-- А я знаю, что тебе делать. У тебя есть запасная чистая сорочка?

-- И не одна.

-- А зубная щетка?

-- Целых две, из хорошей щетины.

-- Тогда собирайся, и завтра приезжай в Бринкли.

Сумерки, которые всегда наступают при отъезде Дживза, даже если это утро, начали рассеиваться. Мало что может доставить мне такое удовольствие, как погостить в загородном доме тетушки Далии. Великолепные окрестности, дорожки, посыпанные мелким гравием, гм... канализация, водопровод с чистой местной водой: плюс французская кухня повара Анатоля -- божий подарок при любом пищеварении.

"Какое чудесное предложение!" -- сказал поэтому я. -- "Это снимает многие проблемы и возвращает меня к жизни. Завтра же спортивный автомобильчик Вустера будет смиренно стоять под твоими окнами, а сам Вустер -- у твоих ног, умытый и причесанный и с песней на устах. Надеюсь также вдохновить Анатоля на создание новых гастрономических произведений. Кто из других посторонних пьет мед из твоих гостеприимных сот?"

-- Всего их пять.

"Пять?" -- я снова прищелкнул языком. -- "Дядюшка Том уже, вероятно, близок к истерике."

Я знал: этот старый кутила не любит гостей в своем доме. Наверняка в эти дни его дежурная молитва -- "Да минет меня чаша сия".

-- Тома сейчас нет. Он уехал в Херрогейт.

-- С прострелом?

-- Не с пострелом, а с магнатом, американским магнатом Хомером Кримом. А тот ступил на берег туманного Альбиона по причине язвы. Доктор прописал ему водолечение в Херрогейте. А Том будет держать его руку и выслушивать, какая же гадость эта наша вода.

-- Ну и язва!

-- Как?

-- А наш дядюшка ультраист. Ты вряд ли слышала это слово, я его узнал от Дживза. Ультраист -- это человек, который оказывает бескорыстные услуги, не считаясь ни с чем.

-- Ха, бескорыстный! У Тома с Кримом назревает очень важная сделка. Если она пройдет, Том станет обладателем пакета без налога на прибыль. Поэтому Том сдувает с него пылинки как с родного.

Я понимающе кивнул, хотя, может, это пустое при телефонном разговоре. Я прекрасно понимал ход мыслей сводного дядюшки. Мой Т.П. Траверс настолько мелочен, что мог скопить этой мелочи не один мешок: он никогда не прочь припрятать одну-другую монетку за каминный кирпичик. Ибо он считает, и не без основания, что если немножко добавить, то будет немножко больше. И уж чему он раскроет свои щедрые объятия, так это возможности не платить налоги. Он трясется за каждое пенни пред лицом родного Правительства.

-- Поэтому, целуя меня на прощание, Том слезно умолял, чтобы ты всячески ублажал миссис Крим и ее сына Вилли, и вообще почитал их за королевских персон. Так что они приехали и поставили себя как шкафы.

-- Так ты говоришь, ее сына зовут Вилли?

-- Да: Уилберт.

Я задумался. Вилли Крим... Где-то я слышал это имя. Даже как будто со страниц газет. Но не мог вспомнить.

-- Берти, Адела Крим пишет всякие страшные истории. Ты случайно ими не зачитываешься? Нет? Что ж, как говорится, с миру по нитке. Книгами будешь обеспечен.

-- Прекрасно. Почитаю, и с большим удовольствием.

Я, знаете ли, большой любитель школы "саспенс". Так что мы с миссис Крим родственные души. Я всегда не прочь, когда в виде художественного приема автор подкидывает парочку-другую трупов.

-- Итак, мы выяснили, что среди твоих гостей миссис Крим и ее сын Уилберт. Позволь, кто же трое остальных?

-- Ну, дочь леди Уикам -- Роберта.

Тут я вскочил как ошпаренный.

-- Что? Бобби Уикам? О боже!

-- Что за реакция? Ты ее знаешь?

-- И ты еще спрашиваешь?

-- Ясно. Это случайно не одна из окольцованных тобою птичек?

-- Нет, с ней я не обручался. Но попытка с моей стороны была.

-- Так она отказалась?

-- Да, слава богу.

-- Почему? Ведь она не девушка, а загляденье.

-- Не уродка, скажем так.

-- Да она просто красавица каких свет не видывал.

-- Но разве это главное? А душа?

-- Разве она не такой же ангел как ее мать?

-- Ничего близкого. Сказал бы я тебе... Но нет, не стану. Пожалею себя.

Я бы мог сказать ей, что если ты за рулем и нормальный, лучше не иметь дело с этой рыжей бестией Робертой, но это слишком долгая история, а на чашу весов сейчас поставлен мой недоеденный мармелад. Скажу лишь, что давно уже не витаю в облаках и что эта девушка, отказавшись постоять со мной в качестве невесты во время церковного обряда венчания, оказала мне большую услугу. Вы спросите почему?

Тетушка Далия, так нахваливая Роберту, наступала на мой любимый, но мозоль. Конечно, на первый взгляд это была девушка полный отпад. Да, глаза звездочки, волосы бордово-рыжие, эдакая очаровашка, но по характеру -- бомба с часовым механизмом вместо сердца. Где она, там жди акта терроризма. Никогда не знаешь, какую кашу она заварит, используя тебя вместо ингредиента. Находясь таким образом в состоянии "кипения", я в свое время выслушивал предупреждения Дживза: "Сэр, мисс Уикам не хватает серьезности. Она легкомысленна и непостоянна. Я бы вас настоятельно предостерег от брака с нею -- она явно рыжая."

И он был прав. Как вы уже знаете, именно она подговорила меня прокрасться в спальню Сэра Родерика Глоссопа и проткнутьего грелку штопальной иглой, но это был еще не верх ее совершенства. Одним словом, Роберта, дочь покойного сэра Кутберта и Леди Уикам из Скелдингз Холл, что в Херце, была сущий динамит. Поэтому неудивительно, что перспектива оказаться сейчас с этой особой под одной крышей означала, что крыша может поехать.

Не успел я оправиться от одного удара, как моя родная тетушка добила меня окончательно: "Да, и еще у нас гостят Обри Апджон и его приемная дочь Филлис Милз. Но больше -- никого. Что с тобой? У тебя астма?"

Я так понимаю, тут она имела в виду то, что при последней новости я стал судорожно глотать воздух. А как тут не глотать? Я был загнан в угол. В моей памяти сразу всплыли слова мудрого Киппера: "Знаешь, Берти, нам с тобой грех жаловаться на жизнь. Как бы там ни было, какие бы тучи ни собирались на горизонте, какой бы каши ни просили наши ботинки, какой бы дождь ни мочил нас -- а зонт забыт дома у галошницы, -- как бы ни было испорчено утро какого-нибудь дня, потому что на завтрак не подали яиц вкрутую, -- нас должна согревать та мысль, что никогда больше мы не увидим Обри Апджона, прости меня господи. Вспоминай это, когда тебе особенно тяжело."

Что я и делал. И вдруг в моей жизни появляется этот негодяй. Тут и самые хладнокровные сядут в позу умирающего лебедя.

-- Обри Апджон? Тот самый Обри Апджон?

-- Тот самый. Вскоре после того, как ты отсидел свой срок за его партами, он женился на Джейн Милз, моей подруге, она была очень богатой. Потом Джейн умерла, он овдовел, осталась ее дочь от первого брака. А я ее крестная мать. Сейчас Апджон на пенсии и ударился в политику. Самое интересное, что кое-кто делает на него ставку как на кандидата от консерваторов по округу Снодсбери, на дополнительных выборах. Представляю себе вашу встречу. Или ты боишься?

-- Конечно нет. Мы Вустеры невозмутимый народ. Но какого дьявола ты пригласила его в Бринкли?

-- Я приглашала только Филлис, но он приехал тоже.

-- Тебе следовало вышвырнуть его.

-- Ну как можно! Кроме того, он мне нужен для дела. Он будет вручать призы в средней в Снодсбери. Как всегда мы дотянули до последнего, но ведь кто-то должен толкать речь, что мол какими нужно быть хорошими мальчиками, даже если на дворе лето. Ну а сэр Апджон как нельзя кстати. По-моему он прекрасный оратор. Правда, по словам Филлис, у него комплекс: он может читать только по бумажке. Он называет это тезисами. Филлис перепечатывает их для него.

"Фу, как нехорошо", -- укоризненно заметил я. -- "Даже твой покорный слуга, выступая как-то на деревенском концерте с брачной песней иомена, не посчитал за труд выучить слова (которые, правда, состояли преимущественно из текста "динь-дон, динь-дон, вот едет он"). -- Короче..."

Я было хотел продолжить, но тут тетушка перебила меня и посоветовала сохранять чувство юмора и обходить на тротуарах банановую кожуру. И положила трубку...

ГЛАВА 2

Я покинул место телефонного разговора на деревянных ногах. Да уж, "яблочко от яблони": какое там, я скорее чувствовал себя выжатым лимоном. Мало мне Бобби Уикам, с ее склонностью ставить все с ног на голову. А тут еще и Обри Апджон! Не знаю, заметил ли мой друг Киппер, когда я вернулся на кухню, что, цитируя Дживза "печаль легла на его (мое) чело". Нет, Киппер не заметил, потому что пожирал в это время гренки и мармелад, а я " кому повем печаль свою"? Это чувство надвигающейся грозы в последний раз я пережил в детстве. Я не знал, в каком виде разразится эта гроза сейчас, но внутренний голос подсказывал, что судьба метится Бертраму прямо под дых.

-- Киппер, звонила тетушка Далия, -- сообщил я.

-- Дай ей бог здоровья: добрая молодая душа. Именно молодая, так ей и передай. Никогда не забуду тех счастливых дней, проведенных в Бринкли, я бы рад напроситься еще на одно приглашение. Она что, в Лондоне?

-- Сегодня днем уезжает.

-- Так мы ее угостим за милую душу!

-- Сегодня она не наша гостья. Далия предпочла компанию Родерика Глоссопа: а он лечит психов. Да ты ведь его не знаешь.

-- Ты мне как-то говорил про него. Заковыристый тип, насколько я помню.

-- Заковыристей не придумаешь.

-- Это он обнаружил в твоей спальне двадцать четыре кошки?

"Двадцать три", -- поправил я. "Я не люблю преувеличений. -- Это были не мои кошки. И засунули их туда мои кузины Клаудия и Юстас. Да разве я мог что объяснить Глоссопу! Он совершенно не умеет выслушивать людей. Надеюсь, что уж его по крайней мере не будет в Бринкли".

-- Ты едешь в Бринкли?

-- Завтра днем.

-- Счастливый, получишь кучу удовольствия.

-- Правда? Уж это маловероятно.

-- Ну ты даешь. Один Анатоль с его обедами чего стоит. Помнишь имя той пери, что стоит несчастная у дверей Эдема?

-- Дживз мне что-то рассказывал.

-- Так вот, я точь-в-точь как та пери. Мысль о том, что Анатоль каждый вечер накрывает стол, за которым меня не будет, разрывает мне сердце. Лично мне твои сомнения непонятны. Бринкли -- это земной Эдем.

-- С этим трудно не согласиться. Но временами и у этого места появляются свои изъяны. На мой бы вкус побольше бы там ландшафта и поменьше человеческих образцов. Ибо кто ты думаешь завалился нынче туда? Обри Апджон!

Киппер был явно в шоке. Он вытаращил глаза, и подрумяненный гренок выпал из его изумленно раскрытого рта.

-- Старик Апджон? Да ты шутишь?

-- Точно тебе говорю. Он, личной персоной. А кажется еще вчера ты обнадеживал меня, что наши с ним пути уже никогда не пересекутся.

-- Но каким образом он очутился в Бринкли?

-- Именно этот же вопрос я задал своему старшему товарищу тетушке, но ее объяснения ее полностью оправдывают. Оказывается, разлучившись с нами, Апджон женился на тетушкиной подруге, некой Джейн Милз, став отчимом ее дочери, Филлис Милз, а тетушка Далия -- ее крестная мать. Моя тетка пригласила крестницу в Бринкли, а Апджон решил тоже проветриться.

-- Ясно. То-то ты трясешься как осиновый лист.

-- Не знаю уж как насчет породы дерева, но то, что как лист -- это уж точно. Как вспомню его злые глазки...

-- И толстую, выбритую верхнюю губу! Как посмотришь на него за обедом... Кстати, а Филлис ничего.

-- Ты ее знаешь?

-- Мы познакомились в Швейцарии прошлым Рождеством. Передавай ей мой пламенный. Отличная девушка, правда немного малохольная. А она мне не говорила, что Апджон ее родственник.

-- Нормальные люди стараются скрывать такие вещи.

-- Да уж. А кто-то ведь влачит родственные узы с Палмером-отравителем. Помнишь, как он нас кормил с Мэлверн Хаус? Помнишь его колбасу по воскресеньям? А вареную -- брр -- баранину в кактусовом соусе?

"А маргарин! Ты вспомни, как у нас слюнки текли, когда он таскал домой -- сумками! -- деревенское масло. Кстати, Дживз", -- спросил я, когда тот подошел убрать со стола, -- "тебе не приходилось посещать школу на южном побережье Англии?"

-- Нет, сэр, я обучался на дому.

-- Ах, тогда тебе не понять. Мы тут с мистером Херрингом вспоминаем нашего бывшего учителя начальной школы, магистра вишь гуманитарных наук. Кстати, Киппер, тетушка Далия рассказала мне о нем кое-что новенькое, могущее отвратить от себя истинно интеллигентного человека. Ты помнишь его напыщенные речи в конце каждого учебного года? Так вот, оказывается, он читал их по шпаргалке. А без нее он был бы нем как рыба. Отвратительно, неправда ли, Дживз?

-- Многие ораторы имеют подобный комплекс, сэр.

-- Нельзя быть таким мягкотелым, Дживз, надо иметь твердые принципы. Впрочем, мы заговорили об Апджоне по причине того, что он снова появился в моей судьбе, вернее вот-вот появится. Он гостит в Бринкли, а я отправляюсь туда завтра. На этом настаивает тетушка Далия, я только что разговаривал с ней по телефону. Ты не соберешь мне кое-что из пожиток?

-- Хорошо, сэр.

-- Когда ты отправляешься в свою увеселительную поездку?

-- Сэр, я предполагал, что это будет сегодняшним утренним поездом, но если вы хотите, я могу отложить это до завтра.

-- Нет, что ты. Ты можешь ехать как собирался.

-- Эй, в чем дело? -- обратился я к Кипперу, как только дверь кухни закрылась за Дживзом: ибо мой друг прыскал от смеха. Довольно чревато прыскать от смеха, если твой рот набит гренками и мармеладом: но факт.

-- Я подумал про Апджона.

Я был изумлен. Трудно было себе представить, что при мысли о Мэлверн Хаус один из его узников позволит себе веселиться.

-- Я завидую тебе, Берти, -- продолжал смеясь Киппер. -- Тебя ждет интересное зрелище. Ты будешь сидеть за утренним столом с Апджоном и увидишь, как он откроет свежий номер нашего "Ревью" и начнет просматривать страницы литературной критики. Дело в том, что не так давно к нам в редакцию принесли его книжку, он там расхваливает нашу начальную школу. Он пишет, что это были годы, формирующие личность ребенка: и вообще наши самые счастливые годы.

-- Вот те на!

-- Он правда не предполагал, что книжка-то попадет на рецензию к одной из жертв счастливого детства в Мэлверн Хаус. Но есть еще одна заповедь, Берти, которую должен знать с юных лет каждый: лавровый венок может оказаться хорошей приправой для супа. Я разнес нашего Апджона в пух и прах! Одни только воспоминания о воскресных колбасках наполняли меня сатирическим гневом Ювенала.

-- Кого?

-- Да ты его не знаешь. Он нас постарше. Так вот, я был вдохновлен! Любая другая подобная книжка потянула бы у меня не больше чем на абзац, но здесь -- шестьсот словвдохновенной прозы! И тебе посчастливится увидеть лицо Апджона, когда он будет их читать.

-- Почему ты так уверен, что он прочитает рецензию?

-- А он наш подписчик. Пару недель назад мы публиковали его письмо, в котором он распинается, какой у нас хороший журнал.

-- А ты поставил там свою подпись?

-- Нет. Наш шеф считает, что мы мелкие сошки и обойдемся без фамилий.

-- И что, горячий матерьялец?

-- Не то слово! Так что утром не своди с Апджона глаз, смотри за его реакцией. Я почти уверен, что краска стыда и угрызений совести зальет его лицо.

-- Правда, есть одна закавыка: я не спускаюсь к завтраку, когда гощу в Бринкли. Но на этот раз мне придется ставить будильник.

-- Будь добр. Того стоит, -- заметил Киппер и вскоре отправился на службу зарабатывать свой мармелад насущный.

Через двадцать минут в комнату зашел Дживз, чтобы попрощаться. Это была трагическая минута, требующая с обоюдных сторон большого самообладания. Но мы оба мужественно сдержали свои рыдания: наконец, превозмогая боль расставания, Дживз направился к дверям. И тут я вдруг подумал: а не завалялась ли в его памяти какая информация о Уилберте Криме, том самом, о котором говорила тетушка Далия. Я был такого мнения о Дживзе: мне казалось, что он знает все и обо всех.

-- Кстати, Дживз.

-- Да, сэр?

-- Я кое о чем хочу тебя спросить. Кажется, среди гостей в Бринкли находится некая миссис Хомер Крим, жена магнатишки из Америки, она там вместе со своим сыном Уилбертом, или просто Вилли, а вот Вилли плюс Крим мне будто о чем-то говорит. Мне почему-то кажется, что я наталкивался на это имя, бывая в Нью-Йорке, но в связи с чем -- хоть убей не помню. У тебя не возникает никаких ассоциаций?

-- Конечно же, сэр. Имя этого джентльмена частенько упоминается в скандальных газетах Нью-Йорка, в основном в разделах, которые ведет мистер Уолтер Уинчел. Чаще всего Уилберт фигурирует там как Вилли с Бродвея.

-- Точно! Теперь я вспомнил! Его еще зовут плейбоем.

-- Совершенно верно, сэр. За его дикие выходки.

-- Точно, как же я сразу не вспомнил. Это тот самый тип, который любит произвести фурор в ночных клубах, впрочем, они ведь для этого и предназначены. Но зато еще он имеет обыкновение обналичивать огромные чеки в банке, сбивая с толку пистолетом и репликой "Это ограбление".

-- И еще... Ах нет, к сожалению, сейчас не могу припомнить, сэр.

-- Что именно?

-- Еще какая-то мелочь, сэр, относительно того, что я слышал о мистере Криме. Если я вспомню, то обязательно вам сообщу.

-- Да, пожалуйста. Хотелось бы иметь полное представление. Ах, черт!

-- Сэр?..

-- Ничего, Дживз. Это я так, подумал. Что ж, отправляйся, а то опоздаешь на поезд. Желаю удачи в ловле креветок.

Читатель, конечно, догадался, о чем я подумал в тот момент. Вы же видели, как горячо я воспринял перспективу встречи с Бобби Уикам и Обри Апджоном. Кто знает, во что это выльется. Но в довершении к этому оказаться бок о бок с нью-йоркским прикольщиком, у которого явно не в порядке с головой, -- не слишком ли много для моего хрупкого организма? Я даже стал подумывать, не послать ли мне телеграмму, что мол, сожалею, -- и выйти из игры. Но тут я вспомнил про кухню Анатоля и почувствовал прилив сил. Вкусите однажды с такого стола -- это же алтарь с дымящимися подношениями. Через какие бы душевные муки мне ни пришлось пройти в Бринкли, что в Снодсбери, что возле Дройтвика, прежде всего я успею заглотнуть немного supremes de foie gras au champagne и Mignonettes de poulet Petit Duc. (см. стр. 19) И все же -- что правда, то правда -- я даже боялся подумать, какие испытания скрывает от меня густая листва графства Ворсестершир. И рука, зажигающая сигару, -- рука Берти, -- моя рука! -- дрогнула...

И в этот напряженный для меня момент вдруг снова зазвонил телефон. Я вскочил, как на зов Последней Трубы, готовый взбежать на самый дальний холм моей квартиры. Впрочем, это была не Труба, а трубка, но снимал я ее не без апокалиптического трепета. На проводе был чей-то слуга.

-- Мистер Вустер?

-- Он самый.

-- Доброе утро, сэр. Ее сиятельство леди Уикам желает поговорить с вами. Мадам, мистер Вустер.

В трубке зазвучал голос матери Бобби.

Должен заметить, что пока мы обменивались репликами с ее слугой, я все время слышал чьи-то приглушенные рыдания, как в радиоспектакле. Теперь же я не сомневался, что они издавались скорбящей вдовой сэра Кутберта. Мадам нужно было перестроить голосовые связки на разговор, и пока я ожидал, что она начнет говорить, я ломал голову над двумя вещами: первое -- какого черта звонит мне эта женщина? И второе -- почему она рыдает, ведь она уже давно как вдова. Больше конечно меня волновало, какого черта она мне звонит, ибо между мной и мадам пролегла проколотая грелка, читай: мадам прохладно ко мне относилась. В ее глазах я был просто отъявленным негодяем, я знал это от Бобби, которая живо пересказывала мне, как ее мамочка обсуждает меня со своими друзьями. И в общем-то я вполне могу ее понять. Какой гостеприимной хозяйке понравится, что друзья ее дочери расхаживают ночью по ее дому, прокалывают чужие грелки и уезжают в три часа утра, даже не попрощавшись. Да, я ее очень хорошо понимал, но то, что она звонит и рыдает мне в трубку! С ее-то аллергией на бертрамов!

Тем не менее факт был налицо.

-- Мистер Вустер?

-- О, здравствуйте, леди Уикам.

-- Вы меня слушаете?

Я ответил утвердительно, и она с готовностью повторила процедуру рыдания.

Затем она заговорила хриплым, оталарингитным голосом:

-- Это ужасная новость для меня, понимаете?

-- А?

-- О боже, о боже мой!

-- Я что-то не понимаю...

-- В сегодняшней "Таймс"...

Я, знаете ли, не лишен проницательности, и мне показалось, что, вероятно, мадам расстроилась, прочитав что-то в сегодняшней "Таймс". Правда неясно было, почему она обратилась именно ко мне. И только я попытался выстроить логическую цепочку, как она начала верещать и смеяться, что на мой идеальный слух звучало как истерика. И не успел я ничего сказать, как раздался звук, будто что-то тяжелое упало на пол. Диалог за мадам продолжил ее слуга.

-- Мистер Вустер?

-- Я здесь.

-- Мне очень жаль, но мадам потеряла сознание.

-- Так это она упала?

-- Именно, сэр. Благодарю вас. До свидания.

Положив трубку, этот парень наверняка приступит к исполнению служебного долга, как-то: расслабит тугую шнуровку корсета, попытается привести хозяйку в чувство, подпаливая перья под ее носом. Между тем дальнейших сводок с места событий у меня не имелось.

Мне показалось, пора обратиться к "Таймс", чтобы все-таки удовлетворить свой познавательный интерес. Эту газету я в общем-то не читаю, предпочитаю за завтраком "Миррор" и "Мейл", но "Таймс" читает Дживз, и я иногда беру у ее из-за кроссвордов. Я подумал: а не оставил ли он сегодняшний номер на кухне. Так оно и есть. Я вернулся с газетой в комнату, уселся в кресло, снова закурил и начал просматривать ее содержимое.

При первом беглом взгляде там не было никакого "обморочного" материала. Графиня такая-то открывала благотворительный базар в Уимбелдоне; была также статья о ловле лосося на реке Уай; член кабинета министров выступил с речью о положении дел в хлопковой промышленности, но я в этом не видел повода для потери сознания. Также казалось маловероятным, чтобы женщина могла вырубиться, прочитав, что некий Герберт Робинсон двадцати шести лет, Гроув Роуд, Пондес Энд, был задержан за кражу штанов в желто-зеленую клетку.

И лишь когда я дошел до раздела "Разное", и среди них раздел "Помолвки", я вскочил как ошпаренный. "Дживз!" -- заорал я, но тут вспомнил, что его уже нет. Увы! -- а ведь мне именно сейчас так был необх. его совет! Но я был один, и мне оставалось только издать вопль отчаяния и уронить лицо в ладони. Понимаю, что в ваших глазах я выгляжу психопатом, но то, что я прочел... Как тут не уронить своего лица:

"Объявлена помолвка между Бертрамом Уилберфорс Вустером, уроженцем Беркли Мэншинз, и Робертой, дочерью покойного сэра Кутберта Уикама и леди Уикам, Скелдингз Хол, что в Херце..."

ГЛАВА 3

Что ж, как я вам говорил, попав в свое время на удочку обаяния Бобби, я несколько раз предлагал ей создать семью , но -- и хочу это подчеркнуть, даю честное слово, что каждый раз она отказывала мне в сотрудничестве, причем в манере, не оставляющей ни малейшей надежды. Еще бы: представьте, если добропорядочный мужчина предлагает свою руку и сердце, а в ответ раздается хохот, напоминающий взрыв бумажной хлопушки, а потом вам говорят: "Ты что, дурак?", -- я думаю, что добропорядочному мужчине дают понять, что ему отказывают. В свете же этого объявления остается предполагать, что в один из таких разов я где-то отвлекся и не заметил, как потупив глазки она прошептала "Ладно уж". Но когда это могло произойти -- ума не приложу.

Итак, на следующее утро у дверей Бринкли остановился спортивный автомобильчик. За рулем сидел, как вы догадались, Бертрам Вустер: под глазами его были темные круги, голова его трещала. И думал наш Бертрам: "Какого черта!" Короче, он был в полном замешательстве.

Мне казалось, что прежде всего следует отыскать свою невесту: может она как-то поможет прояснить ситуацию.

Как это обычно и бывает в хорошую погоду за городом, в самом доме никого не было. Но наступит время чаепития -- и глядишь, вся компания соберется на лужайке перед домом. В настоящий же момент не было ни единой души, у которой я мог бы спросить про Бобби. Я отправился искать ее по территории. Пробираясь по одной из мшистых тропинок, уже изрядно вспотевши на жаре, я вдруг услышал, будто кто-то декламирует стихи. Выйдя на тенистую поляну, я увидел разнополую парочку, что примостилась в тени одного из деревьев.

Но не успел я их разглядеть, как раздался гром небесный, который на деле оказался лаем собачьим: на меня неслась маленькая такса, с явным намерением узнать всю мою подноготную. По дороге собачка сменила гнев на милость и по прибытии просто встала столбиком и лизнула меня в подбородок. Очевидно, в Бертраме Вустере содержатся какие-то собачьи витамины. Я уже обратил внимание, что при обнюхивании собаки ко мне располагаются. Я думаю, что тут они отдают должное запаху породы Вустеров: он им импонирует.

Я потрепал таксу за правым ухом, а потом немного почесал ей спину. Обменявшись любезностями с собачкой, я обратил свое внимание на лирическую часть композиции, т.е. на парочку. Стихи читал представитель мужеского пола, довольно внушительных габаритов, рыжеволосый, с маленькими усиками. Поскольку это был точно не Обри Апджон, оставался Вилли Крим. Я был крайне удивлен, что он прибегает к поэзии. От нью-йоркского плейбоя можно было ожидать прозы, к тому же скорее грязной, но оказывается и плейбоям ничто человеческое не чуждо.

Собеседницей его была маленькая аппетитная юная особа. Это должна была быть никто иная, как Филлис Милз, о которой я уже слышал от Киппера. Отличная девчонка, но дура, предупреждал меня он, и ясразу увидел, что он не ошибся. По мере продвижения по жизни умеешь уже безошибочно определять дур. У данного экземпляра было такое одухотворенное лицо, что сразу было ясно, что эта если не круглая дура, то уж во всяком случае попадает под общее определение. На ней было написано, что ей только палец покажи, и она заведется; что она и сделала: она сказала -- не правда ли, ее Поппит, т.е. такса -- очаровательная собачка. Я согласился довольно сдержанно и кратко, ибо, как вы уже заметили, я вообще люблю краткие и сокращ. формы.

Потом она сказала, ой, а не Берти ли я Вустер, племянник миссис Траверс, что, как я сказал, было очень точным наблюдением.

"Я слышала, что вы сегодня должны приехать. Я -- Филлис Милз", -- сказала она, на что я заметил, что я так и знал и что Киппер передавал ей пламенный, на что она воскликнула, "О, Регги Херринг? Он такой хороший, не правда ли?"

Я согласился, что и вправду Киппер скорее относится к лучшей половине человечества, а она мне в ответ: "Да, он такая душечка."

Помере нашего диалога мы немного вытесняли Уилберта Крима на задний план: то, как он хмурился, покусывая кончики своих усов, переминался с ноги на ногу и нервно теребил свои пальцы, говорило, что по его мнению, третий -- это уже перегрузка композиции и что вообще Вустеры не слишком украшают собой тенистые поляны. Воспользовавшись паузой в разговоре, он сказал: "Вы кого-то ищете?"

Я ответил, что ищу Бобби Уикам.

-- На вашем месте я бы продолжал поиски. И вы наверняка где-нибудь ее найдете.

-- Бобби? -- вмешалась Филлис Милз. -- Так она на озере ловит рыбу.

-- Ну, тогда, -- просиял Уилберт Крим, -- идите по этой тропинке, потом направо, потом почти сразу налево, снова направо, и вы ее увидите. Очень легко найти. Идите скорей, мой вам совет.

Должен вам заметить, уж коль я родной племянник тетушки Далии, значит и с этой поляной мы родственники, поэтому поведение Вилли я считал просто наглым: но -- тетушка меня предупреждала, поэтому я покинул свою двоюродную поляну без дальнейших пререканий.Я слышал, как за спиной снова возобновилось поэтическое чтение.

Хоть озеро в Бринкли и называют озером, а все же это просто юный пруд. Но для прогулок на лодке вполне просторный водоем, так что была там и пристань, и лодки для желающих. И вот на этой пристани сидела Бобби и ловила удочкой рыбу. Подойдя к ней, я сказал ей:

-- Привет!

-- Привет-привет. Ой, Берти, это ты приехал!

-- Очень верное наблюдение. О, юная Роберта, не уделишь ли ты мне минуту своего драгоценного времени.

-- Ну, давай быстро. А то у меня клюет. Нет, показалось. Так что тебе?

-- Я хотел сказать...

-- Да, кстати, мне сегодня утром мама звонила...

-- А мне она звонила вчера утром.

-- Я так и знала. Так ты видел объявление в "Таймс"?

-- Невооруженным глазом.

-- Что, немного удивился?

-- Совсем чуть-чуть.

-- Я тебе сейчас все расскажу. Это была гениальная идея.

-- Ты хочешь сказать, что это ты тиснула это объявление?

-- Ну конечно.

-- Зачем? -- спросил я, сразу и без обиняков, как жених невесту.

-- Я расчищала путь для Регги.

Я провел дрожащей рукой по лицу.

-- Сегодня что-то происходит с моим слухом. Похоже, что ты сказала: -"-?

-- Именно. Я облегчаю ему задачу. Чтобы мама его полюбила.

-- А теперь мне слышится -"-.

-- Именно это я и сказала. Все очень просто. Объясняю тебе это одним простым словом: я люблю Регги. Регги любит меня.

-- Слов в шесть раз больше, ну да ладно. Так что за Регги?

-- Регги Херринг.

Я обалдел.

-- Ты это про старину Киппера?

-- Не смей называть его Киппером.

"Интересное дело!" -- воскликнул я, и мой голос немного потеплел. -- "Если в частной школе, на южном побережье Англии, появляется парень с фамилией Херринг, как по-твоему должны называть его сверстники? Но что там насчет того, что вы друг друга любите? Ведь вы же никогда не виделись".

"Ничего подобного. В прошлое Рождество, в Швейцарии, мы жили в одном отеле. Я учила его кататься на лыжах". -- При этих словах ее глаза мечтательно повлажнели. -- "Я никогда не забуду тот день, когда собирала его по частям на склоне для новичков. Он так грохнулся, что его ноги были намотаны вокруг шеи на манер шарфа. Это все решило для меня. Мое сердце растаяло".

-- И ты не смеялась?

-- Конечно нет. Я его очень жалела.

Теперь я по-настоящему начинал ей верить. Бобби очень любила посмеяться: и воспоминание о нашей прогулке в саду в Скелдингз Холл, когда я наступил на зубья лежащих грабель, а они вскочили и дали мне деревяшкой по лбу, -- это воспоминание из тех сувениров, которым я не очень-то любил хвастаться. Я-то помню, как она просто скрючилась от жалости!.. И уж если вид Региналдьда Херринга, утепленного на манер шарфа собственными ногами, не вызвал у нее приступа такого же хохота, значит ее и впрямь задело за живое.

-- Ну хорошо, -- сказал я. -- Пусть между вами действительно все так, как ты сказала. Тогда зачем раззвонила по всему миру о нашей помолвке?

-- Я же тебе сказала. Чтобы мама его полюбила.

-- Я где, на берегу пруда или у постели бредовой больной?

-- Ты что, даже приблизительно не понял?

-- +-- километр.

-- Ну ты же знаешь, в каких ты отношениях с моей мамой.

-- Довольно натянутых.

-- Она от одного твоего имени вздрагивает. И я подумала, что если она подумает, что собираюсь за тебя, а потом окажется, что это не так, она так будет рада спасению своей дочери, что любому зятю раскроет свои объятия, даже Регги. Пусть его имя и не цитируют в финансовых новостях и у него средний достаток, зато он прекрасный человек. А то мама вечно хотела мне в мужья какого-нибудь миллионера или герцога и с огромной недвижимостью. Теперь ты понял?

-- О да, теперь я понял. Ты, как Дживз, делаешь акцент на психологии человека. Но ты действительно уверена в успехе?

-- Абсолютно. Ну возьмем другой пример. Допустим, однажды утром твоя т. Далия узнает из газет, что на рассвете следующего дня тебя поведут на расстрел.

-- Такого не может быть. Я поздно встаю.

-- Ну а вдруг? Ведь она прочитает и вся испереживается, ведь так?

-- Думаю, да, ведь она меня так нежно любит. Правда она частенько бывала со мной строговата. В детстве она одаривала меня подзатыльниками, а когда я малость повзрослел, она не раз говорила, что лучше будет, если я привяжу кирпич на шею и схожу утоплюсь. И все же она любит своего Бертрама, и уж если она действительно узнает, что меня пристрелили, то несколько дней у нее точно будет мигрень. Но почему ты про это заговорила?

-- Ну представляешь, если она узнает, что все это ошибка, а расстреляли кого-то другого: ведь она же обрадуется, так?

-- Да она просто подпрыгнет под потолок от счастья.

-- Вот именно! Да она на радостях простит тебе все на свете. Все, что ты ни сделаешь -- все будет хорошо. Она только рада будет. Так и моя мама -- она как узнает, что я за тебя не выхожу -- у нее прямо тяжесть с сердца упадет.

Единственно, с чем я мог согласиться, так это что я действительно имею вес в обществе.

-- Но ты, надеюсь, потом ей объяснишь?

Мне нужно было обязательно утрясти этот вопрос. Жить с таким объявлением в "Таймс" слишком обязывает.

-- Да, через неделю-другую. Не стоит с этим торопиться.

-- Ты хочешь, чтобы я тебе подыграл?

-- Именно.

-- Ну, значит жду твоих указаний. Очевидно я должен буду время от времени тебя поцеловать?

-- Нет.

-- Отлично. Но как тогда все это будет выглядеть?

-- Ты время от времени будешь бросать на меня страстные взгляды.

-- Хорошо, я этим займусь. Что ж, я очень рад за тебя и Киппера, или, если уж тебе так хочется, Регги. Лучшего жениха я бы тебе и не мог пожелать.

-- Я очень рада, что ты так это воспринял.
-- Пустяки.

-- Я к тебе очень хорошо отношусь, Берти.

-- И я тоже.

-- Я ведь не могу выйти замуж за всех сразу.

-- Да, это довольно трудоемко. Что ж, теперь, когда мы с тобой все выяснили, пожалуй, пойду предложу тетушке, чтобы объявляла посадку за стол.

-- А сколько времени?

-- Около пяти.

-- Ой, мне надо бежать. Я должна сидеть за хозяйку.

-- Ты? Почему?

-- Когда твоя тетушка вчера приехала из Лондона, ее ждала телеграмма: ее сын Бонзо заболел там у себя в школе, у него высокая температура, и она скорей к нему уехала. А пока она просила меня быть за хозяйку, но на ближайшие пару дней мне нужно будет исчезнуть. Я должна вернуться к маме. После этого объявления она каждый час шлет мне по телеграмме. Слушай, а что такое "дундук"?

-- Не знаю. А что?

-- Она так тебя назвала в своей последней телеграмме. Там так было: "Не понимаю, как ты собираешься выходить за этого дундука" Вроде так. Мне кажется, это что-то вроде остолопа, это словечко было в начальных телеграммах.

-- Я очень польщен.

-- Что ж, дело в шляпе! После тебя Регги покажется ей верхом идеала, и она примет его с распростертыми объятиями.

Издав междометие "кя", Бобби понеслась к дому со скоростью = 40 миль/час. Я шел гораздо медленней, поскольку переваривал пищу -- пищу для размышлений. Меня очень удивили ее я бы сказал "про-кипперовские" настроения. Мне казалось, я ее хорошо знал. Хоть она и была отъявленной хохмачкой, у нее всегда было полно ухажеров. И она их всех отшивала. И казалось, нужно было быть каким-то совершенно необыкновенным, чтобы подпадать под свод ее требований. Да уж, чтобы пролезть под колючей проволокой взглядов Бобби, нужно быть королем мужчин. И вдруг -- она выбирает Киппера Херринга! Копченую селедку!

Не подумайте, будто я что-то имею против старины Киппера. Такие люди -- соль земли! Но на вид-то он так себе! За долгие годы занятия боксом ему сильно намяли уши, они так и не разгладились, вдобавок чья-то рука, явно не эстета, продавила ему нос. Он вряд ли выиграл бы конкурс красоты, даже если в нем участвовали Борис Карлофф и Кинг-Конг. Но разве внешность это главное? Ведь, как говорится, под мятыми ушами может скрываться золотое сердце. Потом опять же его умная голова. Чтобы работать в одной из известнейших лондонских газет -- тут нужно иметь определенные запасы серого вещества. А девушкам это нравится. Опять же надо учесть, что большинство молодых людей, которых заворачивала Роберта, старались выглядеть в ее глазах охотниками, стрелками или рыбаками, а Киппер для разнообразия был совсем другим.

Таким образом, я шел в направлении к дому в состоянии задумчивости, настолько глубокой, что я бы мог врезаться в дерево, напороться на куст или споткнуться о пень. Но на их месте оказался Обри Апджон. Не успев затормозить, я инстинктивно ухватился за его шею, а он за мою талию, и таким образом мы проделали несколько па. Туман моей задумчивости тут же рассеялся и, обдав Апджона твердым взглядом уже не мальчика, но мужа, я сразу усмотрел в нем разительную перемену. Во время нашего прежнего знакомства это был крепкий поджарый джентльмен с горящим взглядом и пеной гнева в уголках губ, с раздувающимися от ярости ноздрями. Сейчас же он сильно усох, настолько, что мне ничего не стоило бы отбросить его с дороги как сухую ветку.

Усы Апджона,тоже новое в его внешности, трепетали как два жалких листа. Это в эпоху Мэлверн Хаус мы холодели от ужаса, глядя на его свежевыбритую верхнюю губу, которая к тому же время от времени зловеще подергивалась. Теперь же я просто веселился при виде столь разительной перемены в его внешности, я пожалуй, даже раздухарился, поскольку поприветствовал его так: "Ю-ху! Привет, Апджон!". "Ху ю?", -- как эхо, двусмысленно прозвучал его ответ.

-- Да я Вустер!

-- Вустер? -- произнес он в задумчивости, явно предпочитая увидеть другого человека и услышать другую фамилию. Что ж, я его понимаю. Ведь он тоже, наверно, все эти годы тешил себя мыслью, что скорей ему на голову свалится кирпич чем что-то вроде меня.

-- Давненько не виделись, -- сказал я.

-- Да, протянул он, явно надеясь, что наша беседа не затянется.

Направляясь к лужайке, где нас ждал накрытый стол, мы явно не проявляли признаков душевной теплоты. Кажется я сказал "Прекрасная погода, неправда ли" и кажется он мне что-то промычал в ответ. Когда же мы подвалили к столу, там была только одна Бобби. Уилберт и Филлис наверняка находились на моей двоюродной поляне, а миссис Крим, как сообщила Бобби, не вылезает из своей комнаты целыми днями и выдумает ужасы для своей новой книги. Так что мы уселись втроем и только принялись за чаепитие, как из дома вышел дворецкий с блюдом фруктов в одной руке и тентом от солнца в другой. Простите, я сказал "дворецкий"? Я был не совсем прав. Этот человек был одет как дворецкий и вел себя как дворецкий, но не был таковым в самом определенном смысле этого слова. Читай:, это был сэр Родерик Глоссоп...

ГЛАВА 4

В Дроунз клубе и других местах, которые я посещаю, вам скажут, что Бертрам Вустер -- человек железной выдержки, или обладающий sang froid, и, говорят, недюжинной sang froid.

В глазах многих я прямо-таки закаленная сталь, и я говорю вам, что я она самая. Но и в моей броне может пойти трещина, особенно если подсунуть мне знаменитого психиатра, разодетого под дворецкого. Ошибка исключена, это был действительно Родерик Глоссоп: сейчас он лыжным шагом возвращался в дом. На свете просто не могло быть такой второй такой лысины и мохнатых бровей, поэтому нужно признать: прощай моя sang froid.

Впечатление, произведенное на меня, было таковым, что я вскочил со стула. Каждый из нас может представить, что будет, если человек вдруг вскочит со стула, с полной чашкой чаю в руках. То, чем эта чашка была полная, между тем сфонтанировало в воздух и очутилось на штанах Одри Апджона, магистра наук, произведя значительный увлажняющий эффект таковых. И я вряд ли преувеличу, если скажу, что если до этого на нем и были штаны, то теперь на нем по большей части был чай. Кажется, несчастный тоже это почувствовал, и я еще даже удивился, что он ограничился лишь "Уй-яя!" Я думаю, что просто, как солидный джентльмен, он привык сдерживать свои эмоции, дабы не произвести плохое впечатление: но сейчас, по-моему, он пожалел о том, что именно он -- солидный джентльмен. Впрочем, иногда и молчание красноречиво. В его взгляде читалось множество молчаливых, но восклицательных междометий. О, что это был за взгляд! Так смотрит пират, желая всем вокруг по такой же деревянной ноге, как и у него.

"Вы, как я посмотрю, не переменились со времен Мэлверн Хаус", -- произнес он наконец язвительно, пытаясь промокнуть свои штаны носовым платком. -- "Растяпа Вустер, так мы его звали", -- добавил он, обращаясь к Бобби, явно намереваясь заручиться ее поддержкой. -- "Даже элементарно удержать чашку в руках, чтобы не пролить ее на окружающих, он не может. И уж если в комнате есть хотя бы один стул, Вустер его обязательно опрокинут: это аксиома. Да, горбатого могила исправит."

-- Ради бога, простите, -- сказал я.

-- Да поздновато извиняться. Вы испортили мои новые штаны. Вряд ли теперь чай отстирается с белой фланели. Впрочем, придется попробовать.

Не знаю, но тут я похлопал его по плечу и сказал: "Вы мужественный человек." Наверное, я вряд ли его этим успокоил. Он снова посмотрел на меня эдак и отшествовал прочь, благоухая цветочным чаем.

-- Знаешь что, Берти, -- задумчиво сказала Бобби, глядя ему вслед, -- если Апджон и собирался позвать тебя на прогулку, то теперь он передумал. Также не жди от него рождественских подарков в этом году, и ужвряд ли он захочет встряхнуть мальчику одеялко перед сном.

Я гордо всплеснул рукой, расплескав по скатерти кувшин с молоком. "Плевать мне на Апджона с его рождественскими подарками и прогулками. И еще: почему Глоссоп фигурирует здесь под дворецкого?"

-- О. Я предполагала, что ты спросишь. Я сама собиралась рассказать тебе при случае.

-- Воспользуйся им сейчас.

-- Ну, в общем, это была его идея.

Я просверлил ее взглядом. Бертрам Вустер очень терпимо относится к людям, когда они говорят глупости, но не тогда, когда меня самого принимают за дурака.

-- Его идея?

-- Да.

-- И ты думаешь, что я поверю, будто одним прекрасным утром сэр Родерик Глоссоп проснулся, посмотрел на себя в зеркало, нашел, что он немного бледен, и сказал: "Мне нужно встряхнуться. Не подработать ли мне немного дворецким?"

-- Нет, конечно не так. Прямо не знаю, с чего начать.

"Начни не с конца. Ну же, молодая и очаровательная Би, точка Уэкам, смелее", -- сказал я и демонстративно откусил кусок торта. Мое поведение подбросило масла в огонь, вермильон ее волос заполыхал еще ярче, Бобби нахмурилась и сказала, что нечего выпучивать глаза как дохлый палтус. "По крайней мере от этого всего можно сдохнуть, -- ледяным тоном сказал я. -"Поскольку эта новость меня просто оглушила как рыбу. Где бы ты ни появлялась, ты всюду мутишь воду, и у меня есть все основания вывести тебя на чистую воду. Жду твоих объяснений."

-- Хорошо, дай мне причесать свои мысли.

Сделав таким образом прическу своим мыслям, она продолжила, а я доедал свой торт.

-- Я, пожалуй, начну с Апджона, потому что все из-за него. Видишь ли, он подмыливает Филлис выйти замуж за Уилберта Крима.

-- Ты говоришь подмыливает?

-- Именно. А Филлис такая, что сделает все, как скажет ей папочка.

-- Такая безвольная?

-- Абсолютно. Твоя тетушка просто в ужасе.

-- Она что, не хочет этого?

-- Конечно нет. Если бы ты слышал, что творит этот Вилли Крим, когда появляется в Нью-Йорке!

-- Да уж, слышал-слышал о его похождениях. Он ведь плейбой.

-- Твоя тетушка считает, что он хулиган.

-- Что ж, плейбои все такие. Неудивительно, что тетушка не хочет, чтобы свадебные колокола звонили по ее крестнице. Но это никак не объясняет появление карнавальной фигуры Глоссопа.

-- Нет, объясняет. Тетушка Далия попросила его понаблюдать за Уилбертом.

-- Я был в полном недоумении.

-- Ты имеешь в виду -- следить за Вилли? Ходить за ним по пятам? Но это же непорядочно.

Бобби нетерпеливо фыркнула.

-- Нет, тут чистая медицина. Ты же знаешь, как работают психиатры. Они тщательно исследуют объект лечения. Ведут с ним разговоры. Применяют к ним всякие тесты. И рано или поздно...

-- Кажется я начинаю понимать. Рано или поздно Вилли проговорится, что он чайник, и вот тут они схватят его за нос.

-- Знаешь, он этого заслужил. Твоя тетушка просто измучалась, а тут меня осенила идея пригласить Глоссопа. Ты же знаешь, у меня иногда бывают гениальные идеи.

-- Типа как с грелкой?

-- Да, и это тоже.

-- Ха!

-- Что ты сказал?

-- Просто "ха"!

-- Почему "ха"?

-- Потому что при воспоминании об этой ужасной ночи мне хочется сказать "ха"!

Тут Бобби мне ничего не могла возразить. Она ненадолго умолкла, обратившись к сандвичу с огурцом, затем продолжила:

-- И тогда я сказала твоей тетушке: "Я знаю, что делать. Позовите Глоссопа, пускай он понаблюдает за Уилбертом Кримом. И тогда вы сможете пойти к Апджону и вытащить из-под его ног ковер.

Я снова ничего не понял:

-- Какой ковер?

-- Ну разве непонятно? Выбьем почву из-под его намерений. Тетушка пойдет к Апджону и скажет, что сэр Родерик Глоссоп, крупнейший психиатр в Англии, утверждает, что Уилберт Крим -- чокнутый. И неужели он, Апджон, собирается отдать свою падчерицу за человека, которого могут в любой момент одеть в смирительную рубашку? По-моему тут дрогнет даже Апджон, или я не права?

Я задумался.

-- Да, -- сказал я, -- пожалуй ты права. Очевидно и Апджону ничто человеческое не чуждо, правда я, находясь в стадии ученичества, по отношению к себе этого не замечал. Что ж, теперь мне понятно, почему Глоссоп в Бринкли. Но почему он прислуживает за столом как дворецкий?

-- Я же тебе сказала, что его имя слишком знаменито и что если он приедет под собственным именем, это вызовет подозрения у миссис Крим.

-- Понятно. Она увидит, что тот наблюдает за ее сыном, и

догадается.

-- Ну, если она увидит, что за ее сыном наблюдает дворецкий, она просто подумает: "Надо же, какой наблюдательный дворецкий". Ну конечно, рискованно задевать чувства жены Хомера, иначе та шепнет мужу, а он возьмет и скажет дядюшке: "Траверс, после всего этого не хочу ничего с вами иметь". Кстати, а что это за сделка?

-- Что-то связанное с землей, которой владеет твой дядюшка: мистер Крим собирается ее купить, застроить отелями и прочая. Поэтому этих Кримов надо умасливать⁽³⁾. Так что никому ни слова.

-- Естественно. Бертрам Вустер может быть нем, как рыба. Но почему ты так уверена, что Уилберт Крим чокнутый? Совсем не похоже.

-- А ты что, его уже видел?

-- Краем глаза. Он читает мисс Милз стихи, стоя посреди поляны.

Мое сообщение почему-то здорово напугало Бобби.

-- Читает стихи -- для Филлис?

-- Именно так. Мне это показалось странным, для такого типа как он. Вот если бы лимерики -- др. дело, но это было что-то вроде Омара Хайама.

Тут Бобби испугалась еще больше.

-- Останови его, Берти! Нельзя терять ни минуты. Ты должен немедленно найти и разнять их!

-- Я, почему я?

-- Ты для этого сюда и приехал. Разве твоя тетя тебе не объяснила? Она хочет, чтобы ты повсюду ходил за Уилбертом Кримом и Филлис: не дай бог если он ей сделает предложение!

-- Ты хочешь, чтобы я выполнял роль шпика? Мне это не нравится, -- засомневался я.

-- Совсем необязательно, чтобы это тебе нравилось. Это просто твой долг.

ГЛАВА 5

Я просто воск в руках этой девушки. И вот я пошел выполнять свой долг. Конечно, без особого удовольствия. Мне, как уважающему себя мужчине, не нравилось, что в глазах Уилберта Крима я буду выглядеть репейником, в общем тем, что предполагается искоренять.

В тот момент, когда я приближался к парочке, Крим уже перестал читать стихи и приступил к держанию руки Филлис в своей. Я окликнул его, он обернулся, выпустив ручку собеседницы и одарил меня взглядом типа того, что я поимел уже сегодня от Апджона.При этом он вполголоса прошептал чье-то имя, которое я не расслышал, что мол, ходят тут всякие.

-- Ах, это вы, -- обратился он лично ко мне. -- Кажется, вы все никак не можете пристроиться? Отчего бы вам не присесть где-нибудь с хорошей книжкой?

Я объяснил, что пришел сказать им, что на лужайке перед домом все собрались к чаю, и тут Филлис взволнованно пискнула. "Ой! мне нужно бежать. Папа не любит, когда я опаздываю. Он считает, что это неуважение к старшим."

Я видел, как задрожали губы у Уилберта, он явно сдерживался, чтобы не сказать, в каком именно месте видал он ее папу. "Я пойду погуляю с Паппетом", -- сказал он, отзывая от меня таксу, которая ублажала свой нюх букетом запахов, что являл собой для нее Вустер.

-- А вы не пойдете пить чай? -- спросил его я.

-- Нет.

-- Будут горячие булочки.

-- Пф! -- воскликнул он и пошел прочь, сопровождаемый рептильной собачкой.

И тут я понял, что есть еще один обратный адрес, откуда я не получу в этом году рождественского подарка. Манера Вилли явно означала, что он не собирается включать меня в список своих друзей. Да, вот с таксами я нахожу общий язык, а с Уилбертами Кримами никак.

Когда мы с Филлис подошли к дому, за столом была только одна Бобби, чему мы были крайне удивлены.

-- А где папа? -- спросила Филлис.

-- Он неожиданно уезжает в Лондон, -- сказала Бобби.

-- В Лондон?

-- Он так сказал.

-- Но зачем?

-- Этого он не сообщил.

-- Я срочно побегу к нему, -- сказала Филлис и упорхнула.

Похоже, что Бобби пребывала в этот момент в задумчивости.

-- Знаешь, что я думаю, Берти? Когда Апджон сейчас сюда подходил, у него в руках был последний выпуск "Сездей Ревью", и он был явно не в духе: наверное, он получил газету по почте и успел прочитать рецензию Регги на свою книгу. Что ж, встречаются такие люди, которые не любят, когда на них пишут плохие рецензии.

-- Так ты знаешь эту статью Киппера?

-- Да, он мне ее как-то показывал, когда мы вместе обедали.

-- Я тоже в курсе: это довольно язвительная статейка. Но только непонятно, зачем Апджону понадобилось срочно ехать в Лондон.

-- Наверное, он хочет выведать у главного редактора имя автора, ведь статья не подписана. О, привет, миссис Крим!

Женщина, которую поприветствовала Бобби, была тощей обладательницей лошадиной физиономии: эдакая Шерлокиня Холмс. На носу у нее было чернильное пятно, результат писательских усилий над романом "саспенс". Наверное, все такие романы пишутся с нанесением порции чернил на нос. Да спросите хоть у Агаты Кристи.

"Я только что закончила главу и подумала, что нужно сделать перерыв и испить чаю", -- сказала писательница. -- "Не стоит так гнать работу".

-- Не стоит. Пускай чернила высохнут. А это Берти Вустер, племянник миссис Траверс, -- сказала Бобби, и на мой взгляд, чересчур извиняющимся тоном.

Если уж у Роберты Уикам и есть недостатки, так это то, что если она представляет меня кому-то, то всегда чувствует себя виноватой. "Берти очень любит ваши книги", -- зачем-то добавила она. Тут Кримша оживилась, как бойскаут при звуках горна.

-- О, это правда?

-- Всегда счастлив приткнуться где-нибудь с вашей книжкой, -- сказал я, надеясь, что она не спросит меня, какая из ее книг мне понравилась больше.

-- Когда я сказала ему, что вы здесь, он страшно обрадовался.

-- Ах, это так приятно. Всегда рада встретить своих почитателей. А какая из моих книг вам понравилась больше?

Я успел только сказать "Ээ", соображая, устроит ли ее ответ "все", как на лужайке появился Поп Глоссоп, с телеграммой на подносе, адресованной Бобби. Я так думаю, что телеграмма была от ее матери, в которой она называла меня очередным именем, которое успела подобрать с момента отправления прошлой депеши.

"Благодарю вас", Сордфиш⁽⁴⁾, -- сказала Бобби, забирая телеграмму.

Слава богу, что в этот момент у меня не было в руках чашки с чаем, поскольку я опять вскочил, услышав, как обращаются к сэру Родерику Глоссопу. Я бы мог оказаться сеятелем, распрыскивающим живительную влагу под открытым небом, но, за неимением чашки, вдаль полетел сэндвич с огурцом: это было все, что оказалось у меня в руках. "Ах, извините," сказал я, т.к. сэндвич едва не задел Кримшу.

Какая же это Бобби! -- она могла бы меня пожалеть и не заметить этого инцидента, но не тут то было. "Ах, не обижайтесь, сказала она, -- "я забыла предупредить вас, что Берти готовится к единоборству по метанию огурцовых сэндвичей на следующих Олимпийских играх. Он старается поддерживать спортивную форму."

Тут мамаша Крим наморщила лоб в мысленном усилии, как будто не могла переварить подобного объяснения. Но я быстро понял, что ее озадачило не мое поведение, а Сордфиш. Пристально уставившись на удаляющуюся фигуру дворецкого, она произнесла:

-- Этот дворецкий миссис Траверс... Мисс Уикам, вы не знаете, где она его заполучила такой экземпляр?

-- Я не думаю, что в магазине рыбок.

-- У него есть рекомендательное письмо?

-- О да. Раньше он очень долго работал у известного психиатра, сэра Родерика Глоссопа. Помнится, миссис Траверс говорила мне, что в рекомендательном письме сэр Родерик очень, очень лестно отзывался о своем дворецком. Это решило ее выбор.

Мамаша Крим фыркнула.

-- А письмо не было поддельным?

-- Что вы, что вы, разве можно!

-- Что-то мне не нравится этот человек. У него лицо преступника.

-- Скорей уж у Берти лицо преступника.

-- И все же миссис Траверс следует предостеречь. В моей книге "Темень Ночи" тоже есть один дворецкий, он потом оказывается бандитом: он нанимается в одну семью, чтобы потом их ограбить. Это называется подсадная утка. У меня есть сильное подозрение, что ваш Сордфиш здесь за тем же: вполне вероятно, что он работает один, без сообщников. Но только я абсолютно уверена, что это не настоящий дворецкий.

-- С чего вы взяли, -- сказал я, прикладывая платок ко лбу, который оросился нервным потом.

Что-то мне не нравились ее догадки. Уж если эта мамаша Крим вобьет себе в голову, что сэр Родерик Глоссоп не дворецкий, это уже катастрофа. Она начнет распутывать это как детективную историю, и мы глазом моргнуть не успеем, как правда выплывет наружу. А в таком случае прощай легкие денежки для дяди Тома. Уж я-то знаю: если от него уплывают денежки, он становится как в воду опущенный. Я не думаю, что он меркантильный человек. Просто он испытывает к деньгам высокое духовное чувство привязанности.

Заданный мной вопрос между тем только распалил детективный раж миссис Крим.

-- Вы спрашиваете, с чего я взяла? Что он не профессионал -- тому множество подтверждений. Например, сегодня утром, я застала его за проникновенной беседой с Уилбертом. Настоящий дворецкий не станет этого делать. Он посчитает это вольностью.

Я попытался ей возразить.

-- Позвольте. Я бы с вами тут поспорил. Я проводил много радостных часов в беседах с дворецкими, и почти всегда инициаторами оказывались именно они. Бывало, подловят меня и давай рассказывать про свой ревматизм. Мне кажется, что Сордфиш тоже человек такого склада.

-- В отличии от вас, я прекрасный знаток в криминалистике. У меня наметанный глаз, я никогда не ошибаюсь. Это человек здесь неспроста.

Я видел, что Бобби начинает потихоньку злиться. Пока ей удавалось сдерживаться. Она очень любит Ти Порталингтона Траверса: по ее словам, он очень напоминает ей кудрявого терьера, которого она тоже любила, но который издох, -- и в честь памяти покойного песика она поклялась не гладить Кримов против шерсти.

"Не кажется ли вам, миссис Крим", -- заворковала она, как голубка, -- "что вы все это выдумали? Ведь у вас такое богатое воображение. Берти на днях как раз восхищался, как это вы здорово все сочиняете. У вас получаются такие захватывающие книжки. Правда ведь, Берти?"

-- Точно.

-- Ну а если у вас есть воображение, то оно у вас все время работает. Правда, Берти?

-- Точно. Работает.

Но Бобби напрасно изливалась в комплиментах. Кримша продолжала бить копытом, как Валаамская ослица.

"То, что этот дворецкий что-то задумал, вовсе не плод моего воображения", -- упрямо продолжала она. -- "И я бы даже сказала, что знаю, что именно он замышляет. Вы разве забыли, что у мистера Траверса одна из лучших в Англии коллекций старинного серебра".

Я это подтверждаю. Здесь дядюшке Тому напрочь отказал врожденный вкус к деньгам. Сколько я себя помню, он действительно коллекционировал старинное серебро. Одна из его комнат на первом этаже буквально забита этой поистине царской коллекцией. Я знал о ней не только потому, что он часами мог рассказывать мне о серебряных канделябрах, о лиственном орнаменте, о завитках, выполненных горельефом, о романском орнаменте, но и потому, что я сам поставил в эту коллекцию один из экспонатов: однажды мне довелось случайно украсть серебряный кувшинчик для сливок восемнадцатого века (Сливки конечно не 18 века. Но это долгая история. Об этом вы потом как-нибудь почитаете)

-- На днях миссис Траверс показывала эту коллекцию моему Вилли, он был просто потрясен, он ведь сам собирает старинное серебро.

Личность Уилберта Крима становилась для меня все более непонятной. Оказывается, он артист и снаружи, и внутри. Сначала его любовь к поэзии, теперь он еще и знаток серебра. Я-то раньше думал, что плейбоев не интересует ничего, кроме блондинок и хорошей бутылочки из дверцы холодильника. Вот так одна половина человечества не знает, как живут остальные две трети...

-- Вилли сказал, что у мистера Траверса есть вещи, за которые он многое бы отдал. Например, кувшинчик для сливок восемнадцатого века⁽⁵⁾. Так что не сводите с этого дворецкого глаз. Я же со своей стороны займусь им лично. Что ж, я пожалуй пойду еще поработаю. Я всегда набрасываю следующую главу, чтобы знать, над чем работать завтра.

На этом миссис Крим удалилась, а за столом воцарилось минутное молчание. Потом Бобби сказала: "Нда!" "Истинная правда -- нда!" -- согласился я.

-- По-моему, нам лучше убрать отсюда Глоссопа.

-- Но как? Это может решать только твоя тетушка, а она уехала.

-- Тогда я сам отсюда убираюсь. Здесь могут произойти суровые события. Наш Бринкли, тихий милый загородный дом, грозится превратиться в место действия по Эдгару По, у меня прямо все внутри холодеет. Я уезжаю.

-- Ты не можешь этого сделать до возвращения тетушки. Должен же здесь кто-то остаться за хозяина, а я не могу, а мне ведь нужно завтра съездить к маме. Так что стисни зубы и терпи.

-- Тебе не кажется, что для меня это слишком сильная психическая нагрузка?

-- Отнюдь. Тебе даже на пользу. Способствует хорошему обмену веществ.

Может быть я бы и сказал в ответ что-либо меткое, но я воздержался за отсутствием такового.

-- Какой адрес у тетушки Далии?

-- Отель "Ройал", Истбурн. А что?

-- А ничего, -- сказал я, протягивая руку к очередному сэндвичу с огурцом, -- Просто я дам телеграмму, чтобы она мне позвонила завтра утром, а я ей расскажу, что тут происходит в ее доме...

ГЛАВА 6

Не помню, по какому поводу, но Дживз как-то говорил мне, что сон прядет паутину успокоения. Дживз считает, что сон -- бальзам для утомленного сознания. То есть, я так понимаю, что если у тебя есть проблемы, то через восемь часов сна их у тебя не будет.

Какая чушь! Сон мне никогда не помогал, как это произошло и на этот раз. Я ложился спать в сумрачном расположении духа, и утренний свет следующего дня конечно же не развеял этого сумрака. Кто знает, думал я, отодвигая в сторону нетронутым утреннее яйцо вкрутую, -- кто знает, как быстро сможет раскрутить эту историю мамаша Крим? И если я буду продолжать "пасти" Уилберта Крима, как скоро он набросится на меня с кулаками? Было ясно, что он УЖЕ сыт обществом Бертрама Вустера, и еще одно мое появление в поле его зрения могло подтолкнуть его к принятию соответствующих ко мне мер.

Так думал я. Потому и за ленчемаппетита у меня не было никакого, хотя яства Анатоля превосходили все ожидания. Я вздрагивал всякий раз, когда видел, с каким подозрением смотрит миссис Крим на Глоссопа, который старательно нас обслуживал. А долгие, влюбленные взгляды, что бросал Уилберт на Филлис Милз, приводили меня в полный ужас. Я знал, что после ленча он наверняка опять позовет девушку прогуляться на полянку, и у меня были все основания предполагать, что если он увидит там и меня, то будет... ну несколько раздосадован.

Но, слава богу, когда мы стали вставать из-за стола, Филлис сказала, что ей надо пойти к себе, чтобы перепечатать речь ее папочки, и я почувствовал некоторое облегчение. Я думаю, что даже у нью-йоркского плейбоя, что вечно волочится за блондинками, вряд ли хватит наглости зайти к девушке в комнату. Уразумев, что на настоящий момент ничего конструктивного в этом направлении он сделать не может, Вилли прогундосил, что пойдет пожалуй погуляет с Поппетом. Очевидно выгуливание собак вообще было его методом заглушения тоски, ну, и конечно, не лишенная приятности вещь для самой собачки. Так что эти двое устремились вдаль: такса резвилась, у Вилли сии симптомы отсутствовали, зато он размахивал палкой на ходу и был зол как собака. Вскоре они оба растаяли в дымке горизонта.

Я между тем подумал, что, наверное стоит поискать на полках тетушки Далии какую-нибудь книжку Мамаши Крим: что я и сделал, а потом уселся в плетеное кресло, вынесенное на травку. Я несомненно остался бы под большим впечатлением от книги, ибо Кримша несомненно была талантливой авторшей, если бы полуденная жара не сморила меня в середине Главы Второй.

Пробудившись через некоторое время и прислушавшись к себе, не сплела ли дрема паутину успокоения, я не заметил никакой паутины, зато мне сказали, что меня к телефону. Я поспешил к таковому, и услышал, как в трубке раскатом грома прогремел голос тетушки.

-- Берти?

-- Да, Бертрам это я.

-- Почему ты так долго не подходил? Я проторчала у телефона битый Шрузбергский час⁽⁶⁾.

-- Простите, тетушка, я летел на крыльях, просто полет начинался аж с самой лужайки.

-- Небось дрыхнешь после ленча?

-- Да, на некоторое время мои вежды действительно сомкнулись.

-- Ты опять слишком много ешь.

-- По-моему, в это время дня обычно принято немного подкрепиться, -- сказал я довольно холодно. -- Но как себя чувствует мой брат Бонзо?

-- Ничего.

-- Что с ним?

-- Корь, но кризис уже миновал. Слушай, почему такая паника, зачем ты просил, чтобы я тебе позвонила? Неужели ты просто хотел услышать голос своей тетушки?

-- Я всегда рад слышать голос тетушки, но на этот раз по более обстоятельной причине. Мне показалось, что тебя надо предупредить о том, что здесь у нас назревают нехорошие события.

-- Что назревает?

-- Мамаша Крим начинает заводиться, у нее появляются некоторые подозрения.

-- Подозрения насчет чего?

-- Насчет Попа Глоссопа. Ей не нравится его физиономия.

-- Ну знаешь, ее физиономия тоже не очень-то.

-- Но она предполагает, что он не настоящий дворецкий.

Звук, раздавшийся из трубки, забарабанил в мои барабанные перепонки, из чего я сделал вывод, что тетушка Далия задорно смеется.

-- Ну и пусть себе предполагает.

-- И ты совсем не обеспокоена?

-- Ничуть. Ну что она может поделать? Так или иначе, Глоссоп проживет у нас не меньше недели. Он сказал, что этого времени ему должно хватить, чтобы разобраться с психикой Уилберта. Так что Адела Крим меня мало заботит.

-- Не знаю, не знаю, но я бы сказал, что она представляет для нас некоторую опасность.

-- Она вообще из себя ничего не представляет. Ну, что там у тебя еще?

-- Да еще эта эпопея "Уилберт Крим плюс Филлис Милз".

-- Ну вот, это уже гораздо интереснее. Бобби Уикам сказала тебе, что ты должен прилипнуть к Уилберту как...

-- ...как брат родной?

-- ...я бы сказала как банный лист, но как тебе будет удобней. Бобби объяснила тебе ситуацию?

-- Объяснила, теперь я бы хотел кое-что провентилировать с тобой.

-- Что сделать?

-- Провентилировать.

-- Ну давай, вентилируй.

Оценив ситуацию со свойственной Вустерам прозорливостью, я начал выкладывать свой взгляд на происходящее.

-- Дорогая моя старушка, -- начал я. -- Вот идем мы по жизни, и разве мы не должны попытаться понять ближнего, в данном случае Уилберта Крима? Попытаемся встать на его место и представить, каково ему, когда мы за ним все время ходим. Он же тебе не Мэри.

-- Что ты сказал?

-- Я говорю, он же не Мэри. Это Мэри нравилось, когда за нею ходят вслед.

-- Берти, ты пьян.

-- Ничего подобного.

-- Скажи: Британская конституция.

Я повторил.

-- А теперь скажи: "Она ракушки продает на побережье"

Я вторил эхом.

-- Странно, ты действительно не пьян. Тогда причем тут какая-то Мэри. Как ее фамилия?

-- Разве у нее была фамилия? Насколько я помню, "...у Мэри был барашек, белый словно снег. "Я в школу" , -- Мэри скажет, а он за нею вслед." Я бы конечно не сказал, что я пушистый словно снег, но то, что я хожу за ним вслед, это точно. Но поскольку ему это явно не нравится, я боюсь, как бы концовка не получилась из другого стихотворения, когда остались от Вустера рожки да ножки.

-- Он тебе говорил это?

-- Еще нет. Но его взгляд красноречив.

-- Это не страшно. Он не посмеет, это будет оскорблением против меня.

-- Но разве ты не видишь, что может произойти нечто нехорошее. Уилберт начнет переходить от слов к делу, и в один прекрасный день просто заедет мне кулаком, тогда я заеду ему своим, а ты ведь знаешь, что Вустеры ничего не делают наполовину.

Тетушка возмущенно загремела:

-- Ты не посмеешь этого сделать, Берти, иначе получишь от меня проклятие в письменной форме, заверенное нотариусом. Не смей связываться с этим человеком, заруби это у себя на носу. И подставь другую щеку, несчастный. Если ты поколотишь сына Аделы, она мне этого никогда не простит. Он тотчас пожалуется своему мужу и...

-- ...и дядюшка Том теряет свою сделку. А я тебе про что говорю. Если уж Уилберту Криму на роду написано быть побитым, пусть уж лучше тем, кто не является родственником Траверсов. Ты должна срочно искать мне замену.

-- Ты что, предлагаешь мне нанять частного детектива?

-- Нет, я предлагаю тебе пригласить сюда Киппера Херринга. Он именно тот, кто тебе нужен. Он с готовностью возьмется за предложенное тобой дело, и уж если между ними возникнет потасовка, то это уже будет неважно, так как он не твой племянник. Я даже не думаю, что Уилберт захочет врезать Кипперу кулаком, потому что у того слишком внушительная внешность. У него такие мощные мускулы, и к тому же у него мятое боксерское ухо.

Из трубки повеяло легким сквознячком: это моя тетушка обдумывала поступившее предложение.

-- Знаешь Берти, иногда твой интеллект соответствует твоей возрастной группе. Я думаю, на этот раз ты прав. Я совсем забыла про Херринга. Ты думаешь он согласится приехать?

-- Да он только позавчера распинался, как бы ему напроситься на приглашение. В его памяти цветут вечнозеленые воспоминания о кухне Анатоля.

-- Так отбей ему телеграмму. Продиктуй по телефону. И подпиши моим именем.

-- Договорились.

-- Скажи пусть все бросает и едет сюда.

Тетушка повесила трубку, и я собрался было набросать текст телеграммы, но как это всегда бывает после такого напряжения, мною овладела сильная тяга, тяга принять. Как бы сказал Дживз, о дайте мне бокал бодрящей влаги. Поэтому я позвонил в колокольчик и откинулся в кресле. В этот момент дверь открылась и ко мне в комнату вкатилось круглое существо с лысой головой и мохнатыми бровями. Я испуганно вскочил. Я совсем забыл, что позвякивание колокольчиками в Бринкли при данных обстоятельствах чревато появлением сэров Родериков Глоссопов.

Всегда очень трудно выбрать тему разговора с помесью дворецкого и психиатра, особенно если твои отношения с последней его половиной были не очень-то дружескими. Я был в замешательстве. Между тем я был мучим жаждой, как олень уже склонившийся над водопоем. Но попробуйте попросить такого дворецкого стаканчик виски с содовой: может последовать реакция психиатра! Правда, важно, какая именно часть его личности будет преобладать над ним в данный момент. Но я с облегчением увидел, что он добродушно мне улыбается и выказывает готовность к милому общению. Самое главное в нашей беседе будет только не затрагивать тему о грелках.

-- Добрый день, мистер Вустер. Я все собирался поговорить с вами с глазу на глаз. Но я думаю, что мисс Уикам уже объяснила вам обстоятельства дела? Да? Тогда все проще, и я напрасно боялся, что вы случайно меня можете выдать. Вы уже знаете, что ни под каким видом миссис Крим не должна знать мое истинное лицо?

-- Разумеется. Печать молчания. Да пойми она, что вы просвечиваете ее сына на предмет того, каким материалом набита его голова, я думаю, она бы обиделась, а может даже возмутилась.

-- Именно так.

-- Ну и как?

-- Простите?

-- Ваше просвечивание. Наблюдаются ли у испытуемого признаки спячивания?

-- Если вы имеете в виду, сложилось ли у меня определенное мнение на предмет ненормальности Уилберта Крима, ответом будет нет. Обычно я могу судить о человеке уже после однократной беседы, но в случае с этим молодым господином дело обстоит иначе. С одной стороны, мы знаем о его дурной репутации...

-- Всякие его прикольчики.

-- Именно.

-- Вы знаете, что он предъявляет свои чеки к оплате, направив на банковского служащего револьвер?

-- Разумеется. Есть еще ряд других характерных особенностей в его поведении, указывающих на его психическую неуравновешенность. Единственно, что не вызывает сомнения, так это то, что Уилберт Крим -- человек эксцентричный.

-- И все же вы считаете, что у вас пока нет достаточных оснований, чтобы надеть на него смирительную рубашку?

-- Мне бы хотелось понаблюдать его подольше.

-- Дживз говорил мне, что слышал о Уилберте Криме что-то интересное, когда мы были в Нью-Йорке. Это может оказаться очень важным.

-- Вполне возможно. И что же он слышал?

-- Он не может вспомнить.

-- Очень жаль. Так о чем я говорил: поступки этого молодого человека свидетельствуют о глубоко скрытом неврозе, возможно даже шизофрении, но против этого говорит тот довод, что при разговоре с людьми нет ни малейшего на то намека. Вчера утром мы с ним довольно долго беседовали, и я нашел его очень даже приятным человеком. Он, например, интересуется старинным серебром, и с большим воодушевлением рассказывал о серебряном сливочнике, который он увидел в коллекции вашего дядюшки.

-- А он вам не говорил, что это сливочник работы восемнадцатого века?

-- Нет разумеется.

-- Это он маскируется.

-- Простите?

-- Я имею в виду он делает невинный вид, усыпляет вашу бдительность. Рано или поздно его прорвет. Эти парни с глубокими неврозами очень хитрые ребята.

Глоссоп неодобрительно покачал головой.

-- Не стоит так поспешно судить о людях, мистер Вустер. Мы не должны заблуждаться. Если мы будем так легки в суждениях, ничего хорошего из этого не выйдет. Вспомните, как однажды я чуть не записал вас в сумасшедшие. Из-за каких-то двадцати трех котов, что оказались в вашей комнате.

Я густо покраснел. Это случай имел место несколько лет тому назад, и с его стороны было бы гораздо тактичней не поминать прошлого.

-- Но вам же тогда все объяснили.

-- Конечно. И я понял, что напрасно так думал про вас. Поэтому и в случае с Уилбертом Кримом я тоже не должен делать скоротечных выводов. Надо еще подождать, посмотреть.

-- Все взвесить?

-- Вот именно. Но, мистер Вустер, вы звали меня. Чем я могу быть вам полезен?

-- Видите ли, я хотел попросить виски с содовой, но мне, право, неудобно вас беспокоить.

-- Мой дорогой Вустер, пусть временно, но я все же дворецкий, и надеюсь, что оправдываю это звание. Будет исполнено сию минуту.

Когда Глоссоп выкатился из комнаты, я подумал, стоит ли говорить ему, что Миссис Крим тоже решила все взвесить, но только относительно его самого: но я решил все же не говорить, чтобы не выводить его из равновесия. С него хватит и того, что ему приходится отзываться на фамилию Сордфиш.

Когда Сордфиш вернулся, он принес не только бокал живящей пьянительной влаги, которой я не преминул пригубить, но и письмо, пришедшее дневной почтой. Но это было уже как говорится "на второе". Письмо было от Дживза. Я открывал его без малейших подозрений, думая, что содержание его сводится примерно к "доехал нормально, у меня все хорошо, чего и вам желаю".

Ничего подобного! Я прочитал и изумленно воскликнул, чем весьма озаботил Попа Глоссопа.

-- Мистер Вустер, надеюсь у вас все в порядке?

-- Как вам сказать, у кого-то очевидно все же не все в порядке. Видите ли, это письмо от моего слуги Дживза, он сейчас на отдыхе, ловит креветок: он проливает свет на некоторые особенности личности Уилберта Крима.

-- Неужели? Очень интересно.

-- Я вам уже говорил, что перед отъездом Дживза у нас всплыло имя Уилберта Крима, так как по сообщению тетушки Далии он гостит у нее. Ну, у нас завязался такой небольшой диалог, и перед самым своим уходом Дживз обронил фразу, что будто он что-то такое слышал про этого Уилберта, да запамятовал, что именно. Он пообещал, что если вспомнит, то сообщит. Слушайте, он вспомнил! И вы знаете что он тут пишет? Попробуйте отгадайте!

-- Ну вы понимаете, нам сейчас с вами не в гадалки играть.

"Да, конечно, вы правы. так вот, Дживз пишет, что этот Уилберт Крим, он... как это там называется..." -- я снова заглянул в письмо. "Ага, вот: "клептоман". То есть это значит, что этот парень ходит повсюду и ворует всякие вещицы".

-- Боже правый!

-- Я бы даже сказал: "Черт меня побрал!"

-- Кто бы мог подумать!

-- Я вам говорил, что он маскируется. Я даже думаю, что они затем и вывезли его из Америки.

-- Несомненно.

-- Но они не учли тот факт, что в Англии тоже полно вещей, которые можно стянуть. Что вы на это скажете?

-- Вы совершенно правы. Я сразу вспомнил про коллекцию вашего дядюшки.

-- И я тоже.

-- Я боюсь, что этот несчастный не смог устоять перед искушением.

-- Я бы не назвал его несчастным. По-моему он занимается этим с большим удовольствием.

-- Нам нужно срочно проверить всю коллекцию. Вдруг что-нибудь пропало.

Должен вам сказать, что мы добрались до комнаты не в мгновение ока, так как Поп Глоссоп по своей комплекции скорее создан для сидячего образа жизни. Но вот мы уже и там, и комнате, и окинув помещение беглым взглядом, я было издал вздох облегчения, но тут Глоссоп сказал "Ндааа!" и начал вытирать со лба обильно выступивший пот. Тогда и мой взор уловил, что среди присутствующих экспонатов отсутствовал мой сливочник...

ГЛАВА 7

Могу вам описать, что представлял из себя этот сливочник. Это был такой серебряный кувшин, вернее, это был кувшин в форме коровы с загнутым кверху хвостом: выражение у этой коровы было довольно плутоватое, очевидно, автору позировало животное, которое (-ая) к следующей дойке предполагало (-а) лягнуть свою дорогую доярку под ребра. В спине у коровы была откидывающаяся крышка, хвост закручивался к хребту, и был одновременно ручкой кувшина. Я не мог себе представить, чтобы кто-то мог позариться на такую страсть божию: если бы я был фараоном, я меньше всего хотел бы быть похоронен в соседстве с этой коровой. Но, очевидно, ребята из восемнадцатого века находили прелесть в этой посудине: их мнение разделял мой дядюшка, и, судя по словам Глоссопа, сюда относился и Уилберт. Что ж, о вкусах не спорят, и тут наши мнения совпадали, как корова и седло.

Нравилась мне эта штуковина или нет -- она исчезла, это факт -- как корова языком слизнула! Я как раз собирался устроить обмен мнениями с Попом Глоссопом, но в комнату вошла Бобби Уикем. Она была уже не в бермудах и рубашке -- а переоделась соответственно своей цели ехать домой.

"Привет, ребятки", -- сказала она. -- "Что-то случилось? Ты чем-то озабочен, Берти? А?"

Я не стал ее готовить к случившемуся.

-- Да, случилось. Ты помнишь сливочник дядюшки Тома?

-- Нет. А что?

-- Ну это такой кувшин, ужасно безвкусный, но очень дорогой. Я не буду метафоричен, если скажу, что дядюшка Том считает его лучшей коровой из своего стада. Так вот: эта корова исчезла.

Летнюю тишину нарушил звук междометия, это был Поп Глоссоп: он просто захлебнулся от удивления, как свежеоткрытая бутылка с холодным пивом. Глаза его при этом округлились, нос заерзал: новость определенно ударила ему в голову.

-- Как исчезла?

-- Вот так, исчезла.

-- Вы уверены?

Я сказал, что еще как.

-- Может быть вы просто плохо смотрели?

-- Знаете ли, такие вещи, как этот кувшин, сразу неприятно бросаются в глаза.

-- Но это ужасно!

-- Совершенно с вами согласен.

-- Ваш дядюшка очень расстроится.

-- Он просто рассвирепеет как бык.

Бобби внимательно слушала нас, и пыталась понять, что происходит. Пыталась разгадать наш обмен иносказаниями.

-- Вы что, хотите сказать, что этот сливочник исчез?

-- Его свистнули.

-- Разве такие вещи могут происходить в приличных загородных домах?

"Да, если в этих домах пасутся Уилберты Кримы. Он этот... клептоман", -- сказал я и протянул ей письмо Дживза. Внимательно прочитав его, Бобби изрекла стихами: "Новость не смертельна, если только вы сидите в кресле... Да, чего только не бывает в наши дни. Впрочем, тут есть и свои плюсы. Ведь теперь, сэр Родерик, вы с полным основанием можете утверждать, что этот человек с большим приветом."

Наступила пауза. Очевидно, Поп Глоссоп вспоминал все "приветы" всех человеков, с которыми ему проходилось сталкиваться по роду своей деятельности: необходимо было определить сравнительную или превосходную степень сумасшествия Дабл Ю Крима.

-- Нет никакого сомнения в том, что его метаболизм неадекватно реагирует на стрессы, возникающие в результате стечения внешних обстоятельств, -- заключил он, и Бобби дружески похлопала его по плечу, чего не мог себе позволить даже я, имея с ним гораздо более дружеские орошения, чем прежде.

-- Золотые слова, -- добавила между тем Бобби. -- Мне нравится ход ваших мыслей. Скажите это миссис Траверс, когда она вернется. Это даст ей карты в руки в том, чтобы переубедить Апджона. Это и будут обстоятельства, препятствующие браку. Ведь теперь тетушка может сказать: "Но его метаболизм!.." -- и Апджон ничем не сможет ей возразить. Прекрасно, просто прекрасно!

-- Если не считать, что дядюшка Том приносит в жертву свою корову.

Бобби задумалась.

-- Да, действительно. С какой стати он должен страдать. Что же нам делать?

Тут она посмотрела на меня, а я сказал, что не знаю, что делать, тогда она посмотрела на Попа Глоссопа, и он сказал, что тоже не знает, что делать.

-- Ситуация крайне деликатная. Вы со мной согласны, мистер Вустер?

-- Еще как согласен.

-- Ваш дядюшка, в его положении, не может пойти к этому юноше и потребовать от него возмещения ущерба. Это все время мне подчеркивала миссис Траверс, говоря, что мы должны стараться, чтобы мистер и мистерша Кримы ни в коем случае не ...

-- ...не встали на дыбы?

-- Я бы сказал -чтобы они чувствовали себя комфортно. А они наверняка обидятся, если их сына обвинят в воровстве.

-- Да они взовьются как сбивалка в гоголь-моголе! Хоть они прекрасно и знают, что их сын врожденный вор, им бы не хотелось делиться этими соображениями с посторонними.

-- Именно так.

-- Воспитанные люди не должны говорить об этом вслух.

-- Совершенно с вами согласен. Поэтому я просто не знаю, как нам быть. Я в полном замешательстве.

-- Как и я.

-- А я нет, -- сказала Бобби.

Тут я вздрогнул как не знаю кто. Она сказала это с такой ноткой лукавства, что мое натренированное ухо сразу уловило: начинается. Мне хватило одной Шрузберской секунды, чтобы понять, что Бобби готовит козню, которая потрясет человечество: но это-то еще ладно, -- все это грозит тем, что некий господин попадет в море неприятностей, как говорил Шекспир, и этим господином будет не он! Многие сходятся со мной во мнении, что нельзя давать волю Роберте, дочери покойного сэра Кутберта и леди Уикам из Скелдингз Холл. Совершенно с ними согласени мысленно жму их руку!

Но Поп-то Глоссоп совсем немного был с ней знаком, и слушал ее с большим интересом.

-- Итак, мисс Уикам, вы считаете, что мы можем что-то предпринять?

-- Конечно. Это же лежит на поверхности. Вы знаете, где комната Уилберта?

Он сказал, что да.

-- Вы же не станете отрицать, что если в загородном доме кто-то из гостей что-то свистнул, спрятать это можно только в своей комнате?

Он сказал, что да.

-- Ну так какие проблемы!

Он посмотрел на нее удивленный до самой крайности, как сказал бы Дживз.

-- Вы... Вы что, предлагаете?..

-- Именно. Я предлагаю, чтобы кто-то забрался в комнату Уилберта и пошуровал там. Кандидат тут может быть только один. Ты, Берти.

Я не был удивлен. Я чувствовал, что к этому идет. Не знаю, почему так всегда: когда нужно сделать какую-нибудь грязную работенку, она всегда падает на мою не седую и не плешивую голову. Всегда! Надежды отвратить события не было никакой, но я все же попытался возразить.

-- Но почему я?

-- Это занятие не для солидных господ.

Я понимал, что круг замыкается, но продолжал отчаянно барахтаться.

-- Я с тобою не согласен. Напротив, тут требуется опыт и порода. А что я -- как тот неопытный щенок, который слишком плохо знает жизнь, чтобы в нужном месте отыскать второй тапок. Так что подумайте.

-- Не усложняй, Берти. Это же интересно. Представь себе, будто ты работаешь секретным агентом и что таинственная женщина под вуалью, источающая таинственный аромат духов, украла один важный документ, а тебе нужно его найти.

-- Ха! А если кто-то заглянет в комнату?

-- Не будь дураком. Миссис Крим пишет свою книгу. Филлис в своей комнате перепечатывает речь мистеру Апджону. Уилберт гуляет по парку. Апджон уехал. Единственно, кому остается к тебе заглянуть, так это вашему семейному привидению. Ну, если дело дойдет до этого, взгляни на него презрительным взглядом и пройди сквозь него. Пусть знает, что нечего совать свой нос не в свои дела. Ха-ха!

-- Ха-ха! -- вторил Поп Глоссоп.

Я не разделял их веселья, к тому же был оскорблен в родовых чувствах, и дал им это понять всем своим видом, когда выходил из комнаты.

В столкновениях с противоположным полом Бертрам Вустер всегда, как истый джентльмен, уступает победу даме. Но настроение у меня было мрачноватое, и когда Бобби окликнула меня и сказала, что она мной может гордиться, я оставался холоден, что наверняка сказалось на температуре комнаты.

Был чудесный летний день: небо голубое, светило солнышко, на лугу жужжали всякие пчелки и золотая мошкара: в такой день следовало бы находиться среди всего этого, подставив лицо под летний ветерок, и чтобы рядом в травке бутылочка с прохладительным: но я был в доме, и в этом была виновата Бобби Уикам. Я уныло брел по коридору: мне предстояло забраться в комнату практически незнакомого мне человека, ползать там на четвереньках, заглядывать под кровать и прочая, при этом я наверняка покроюсь изрядным слоем пыли. Вот такие горькие мысли бродили в моей голове, и я был уже почти на грани того, чтобы сказать "Тьфу!".

Это надо же, чтобы женщина могла вогнать меня в такую хандру. Но на свою беду, мы Вустеры большие дон-кихоты, это у нас в крови...

Подойдя к двери Уилберта, я остановился, пытаясь наскрести храбрости по своим сусекам, как говаривал Дживз. Чувство, переживаемое мною, показалось мне знакомым. И я вспомнил, как мальчиком, дождавшись глубокой ночи, я прокрадывался в кабинет Обри Апджона, чтобы полакомиться печенье из жестяной коробки, что стояла у него на столе. Но однажды, бесшумно проникнувши в эту печеньевую ризницу, во всем своем пижамном одеянии, я столкнулся с фигурой Апджона, сидящего на стуле и поедающего вышеупомянутое печенье. Последовала секунда обоюдного замешательства. Затем -- "Что это значит, Вустер", и -- на следующий день -- шесть традиционных ударов розгой по рабочему месту, что навсегда запечатлелось там как на скрижалях моей памяти, если я правильно цитирую Библию.

В коридоре между тем все было тихо, если не считать стрекота пишущей машинки миссис Крим, которая усердно пыталась создать нечто, отчего у читающей публики кровь должна застыть в жилах. Я еще немного помедлил у двери, как перед сценой (пытаясь войти в образ кота, отправляющегося на мышиную охоту). Я тихонько повернул ручку и вошел. Но тут лоб в лоб я столкнулся с девушкой в костюме служанки, которая, как в лучших трагедиях, испуганно поднесла руку к горлу и сделала легкий балетный прыжок в сторону потолка. "Ой!" -- сказала она, вернувшись на грешную землю. -- "Ну и напугали же вы меня, сэр!"

-- Ужасно сожалею, моя дорогуша, -- благодушно ответил я, -- Вы меня тоже напугали, но вообще-то я ищу мистера Крима.

-- А я ищу мышей.

Это было интересное совпадение.

-- Неужели они решили навестить наш дом?

"Сегодня утром, когда я убирала эту комнату, я видела одну мышку. Вот я и принесла сюда Агустуса", -- сказала она и указала мне на огромного черного кота, которого я только сейчас заметил. Это был мой старый приятель: мы частенько с ним завтракали бок о бок-- я за своей яичницей, а он -- у блюдечка с молоком.

-- Агустус быстро с ней разберется.

Я сразу же начал судорожно искать способ, как выдворить отсюда эту мисс, поскольку ее присутствие помешало бы мне выполнить свою миссию. Трудно, знаете ли, шуровать в чужой комнате, если рядом торчит прислуга. И вряд ли будет по рыцарски, если я схвачу ее за фартук и вытащу из комнаты. Только одно мгновение я не знал, что делать, но мне помог кот Агустус.

-- Я не думаю, что здесь поможет кот Агустус. Вы наверное здесь недавно работаете?

Девушка ответила, что да, действительно, она работает в доме только второй месяц.

-- Так я и думал, иначе бы вы знали что на Агустуса нельзя положиться в вопросе ловли мышей. Мы с ним давние приятели, и я очень хорошо знаю его наклонности. За всю свою жизнь он не поймал ни одной мыши. Он умеет только спать и есть, когда не спит. Такая своеобразная кошачья летаргия. Да посмотрите на него сами, он и сейчас спит.

-- Точно! Спит!

-- Это у него такое заболевание. Называется кажется сонливус обыкновеннус. Говоря проще, обыкновенному коту, чтобы выспаться, требуется восемь часов, а ему еще плюс шестнадцать. Так что мой вам совет, оставьте эту безнадежную затею, забирайте кота и несите его назад на кухню.

Мое красноречие возымело свое действие. Девушка снова сказала "Ой!", взяла кота, который что-то сонно промурлыкал, -- что именно, я не смог разобрать, -- и вышла с ним из комнаты, оставив меня в моем собственном распоряжении...

ГЛАВА 8

Первое, что я отметил, оглядывая в комнату, это то, что одна женщина преклонных лет и кое-чья тетушка действительно из кожи вон лезет, чтобы угодить семье Кримов: их сыну Криму достались самые шикарные спальные апартаменты, не много не мало, а Голубая Комната, предназначенная для особо почетных гостей. Ведь много ли надо обыкновенному холостяку в загородном доме: какой-нибудь закуток, и хватит с него. Возьмите мою комнату -- маленькую как монашеская келья. Настолько маленькую, что не хватит места, чтобы раскрутить в ней за хвост кота, даже меньших размеров, чем Агустус. Впрочем я это так, для зримого сравнения. Не могу не пожаловаться, что когда я приезжаю сюда, мне никто не скажет: "Мы приветствуем тебя, мой мальчик. А поселим мы тебя в Голубой Комнате. Надеюсь, тебе будет там удобно." Я как-то подал тетушке Далии идею расположить меня в Голубой Комнате, но она мне ответила: "Тебя?!", и на этом мы закончили этот разговор.

Обстановка здесь была очень обстоятельная, вся в викторианском стиле, раньше здесь жил покойный отец дядюшки Тома, человек очень солидный. Тут была кровать о четырех набалдашниках, коренастый комод, массивный пишущий стол, стулья всевозможной конфигурации, на стенах висели портреты, на которых были изображены парни в залихватских шляпах, рядом с этими парнями красовались дамы, все в муслине и буклях. А в дальнем конце комнаты стоял огромный шкаф, настолько огромный, что туда вполне можно было упрятать кучу трупов. Короче, места, чтобы куда-нибудь что-нибудь засунуть, было полно, и любой на моем месте, кому предстояло найти здесь сливочник, сказал бы: "Э, да это гиблое дело", и умыл бы руки.

Но чем я отличаюсь от всех других искателей сливочников, так это тем, что я человек очень начитанный. Еще в раннем детстве, когда не было еще в обиходе этого словечка, "роман саспенс", -- я перечитал кучу таких романов, и из них я кое-чему научился: например тому, что если кому-либо нужно что-либо хорошенько упрятать, он просто кидает это на шкаф. Мог бы приложить в доказательство огромный список литературы. Так что я не думаю, что Уилберт Крим отошел здесь от английской литературной традиции. Итак, первое, что я сделал, это придвинул к шкафу стул, взобрался на него ногами и только собрался посмотреть, что там наверху, как сзади на цыпочках в комнату вошла Бобби Уикам и громким шепотом сказала:

"Ну, как дела?"

Ну знаете ли! Не смогли родители внушить девочке с раннего детства, что если кто-то шурует в чужой комнате и очень нервничает, то нельзя подходить к дяденьке и спрашивать шепотом, -- а следовательно неизвестно чьим голосом, как у него дела. Поэтому я бухнулся на пол как мешок с углем. Пульс частый, давление высокое, а Голубая Комната делает перед глазами пируэт.

Когда я немного пришел в себя, Бобби в комнате уже не было, очевидно этот грохот здорово напугал ее, но напугалась она конечно за себя. А я оказался...вернее мы со стулом представляли теперь что-то вроде конструктора, который разобрать можно было по инструкции, а она потеряна. Сильно напоминает швейцарскую ситуацию с Киппером Херрингом, когда он чуть не удушился собственными ногами.

Но я подергал тут, потянул там, и что-то немного получилось. Но не успел я стряхнуть с себя последний обломок стула, как со мной заговорили другим голосом.

"Ради всего святого", -- сказал голос, и я убедился, что он принадлежал не нашему родовому привидению, как бы этого ни хотелось Бобби: это была самая что ни на есть живая Мамаша Крим. Она смотрела на меня с тем же изумлением, что и недавно Сэр Родерик Глоссоп: очевидно, она тоже не разделяла безумной идеи Бобби Уикам. А что до творческого неродимого пятна Кримшы, -- то есть чернильные пятна, -- то на этот раз оно переместилось к ней на подбородок.

"Мистер Вустер!" -- воскликнула она.

Если ко мне обратились, мне ничего не оставалось, как ответить: "А, привет!"

"Я понимаю, вы удивлены," -- продолжил я, когда мне был задан вопрос: а) ради всего святого, что я делаю в комнате ее сына, б) ради всего святого, что я тут делаю.

"Ради всего святого", -- подчеркнула она снова.

Знаете, про меня всегда говорили, что Бертрам Вустер твердо стоит на ногах, но сейчас я стоял на четвереньках, может поэтому я вспомнил про кота Агустуса, что было очень point d'appui, очень кстати. Поэтому, вытаскивая из своих ангорски-черных волос кусок стула, я ответил со всем присущим мне человеческим достоинством:

"Я ловлю мышь"

Ах, если бы она ответила: "Ах, мышь! Ну тогда понятно. Конечно же, мышь", -- все было бы расставлено по местам. Но нет:

"Мышь?"

Если, конечно, она не знает, что такое мышь, то между нами огромная образовательная пропасть и я прямо не знаю, с чего начать. Но дальше она спросила: "Какую мышь?", а вместе это звучало так: "Мышь? Какую мышь?", -- из чего я сделал вывод, что вопрос был задан не из любознательности, а являлся криком души.

-- С чего вы взяли, что здесь есть мышь?

-- У меня есть на то основания.

-- Но кажется вы стояли на стуле?

-- Я, знаете ли, хотел посмотреть на все с высоты так сказать птичьего полета.

-- И часто вы ловите мышей в чужих комнатах?

-- Я бы так не сказал. Так, под вдохновение, вы ж меня понимаете...

-- Да, конечно, но..."

Ну если вам говорят "да, конечно, но" таким тоном, значит вы явно злоупотребляете чьим-то гостеприимством. По-моему, ей не нравилось присутствие вустеров в спальне ее сына, и я ее прекрасно понимал. Поэтому я встал, отряхнул пыль со штанов и, выразив вслух надежду, что ее работа над средством для мурашек по спине, -- то есть над книгой, -- продвигается успешно, я пошел к выходу. У двери я еще раз оглянулся и увидел, как она смотрит на меня: изумление во все свои "минус двенадцать" диоптрий. Она явно считала мое поведение ненормальным. А я и не спорил. Разве может быть нормальным поведение у человека, пошедшего на поводу у Бобби Уикам.

И теперь мне очень хотелось поговорить по душам с этой femme fatale, роковой женщиной, и после недолгих поисков я нашел ее на поляне, в моем кресле, в руках у нее была моя книжка, которую до этого читал я. Бобби приветствовала меня со светлой улыбкой и сказала:

"Уже вернулся? Ну что, нашел?"

Я собрал всю свою выдержку и как можно культурней дал отрицательный ответ:

-- Нет, не нашел.

-- Не может быть. Значит, плохо искал.

Я снова глубоко вздохнул и стал внушать себе, что пословица лежачих не бьют с натяжкой можно применить для сидячих.

-- У меня не было времени на поиски. Мне мешали всякие полоумные особы, которые все время входили в комнату и задавали мне идиотские вопросы.

-- Да ладно, я просто так спросила, -- хихикнула Бобби. -- Слушай, ну ты и грохнулся! 'О, Люцифер, о падший ангел, я видела падение твое!..' Слушай, Берти, не дергайся. Нельзя быть таким нервным. Тебе нужно выпить и встряхнуться. Попроси Сэра Родерика, он приготовит тебе отличный коктейль. Ну и?

-- Как тебя понять -- "Ну и"?

-- Ну и какие у тебя дальше планы?"

-- А дальше я выдерну тебя из этого кресла и сам засяду в него с этой книжкой, буду ее читать и про все на свете забуду.

-- Ты хочешь сказать, что больше не пойдешь туда?

-Именно так. Бертрам завязал. так и передай журналистам.

-- Но как же сливочник. Твой дядюшка Том будет очень огорчен.

-- Плевать я хотел на дядюшек Томов.

-- Берти! Ты очень странно себя ведешь!

-- А разве не странно, когда я сижу на полу в спальне Уилберта Крима с ожерельем из ножек стула на шее, а в комнату входит Мамаша Крим?

-- Ого! Правда что ль?

-- Вот именно.

-- И что ты ей сказал?

-- Я сказал, что ловлю там мышь.

-- Ты ничего лучше не мог придумать?

-- Нет.

-- Ну и чем все кончилось?

"Я испарился, оставив ее в полной уверенности, что у меня не все дома. Так что, Бобби, на твое предложение пойти туда снова позволь мне горько рассмеяться", -- сказал я и горько рассмеялся. -- "В эту злосчастную комнату я не пойду даже за миллион фунтов стерлингов, пусть даже наличными в мелких купюрах."

При этих словах Бобби изобразила moue, надула губки в знак того, что она очень обиделась на Бертрама и что этого она от него не ожидала.

-- И где же твой хваленый вустеризм?

-- На сегодня закончился.

-- Да ты человек или мышь?

-- Очень тебя прошу, не произноси при мне этого слова.

-- Нет, ты снова должен туда пойти. А я тебе помогу."

-- Ха!

-- Ты мне уже говорил ха!.

-- Говорил, и еще не раз услышишь.

-- Но послушай, Берти. На этот раз ничего не случится, ведь мы будем работать в связке. Мамаша Крим не может появиться там во второй раз. Ведь молния не ударяет дважды в одно и то же место.

-- Ты уверена?

-- Даже если она и появится... Знаешь, что я придумала. Ты зайдешь в комнату и начнешь там искать, а я буду дежурить в коридоре.

-- И ты считаешь, меня это спасет?

-- Конечно, ведь я хорошо пою.

-- Я очень люблю, когда ты поешь, но сейчас это неуместно.

-- Ах, Берти, ну какой же ты непонятливый. Если ты услышишь, что я пою, это будет значить, что кто-то идет, и ты успеешь выпрыгнуть в окно.

-- И сломать себе шею?

-- Да не сломаешь ты себе шею. Из комнаты есть балкон. А сбоку -- водосточная труба. И ты преспокойно съедешь по ней вниз. Ты же не станешь отрицать, что любишь это занятие. Дживз мне много про это рассказывал.

Я задумался. Я действительно имею изрядный опыт по части водосточных труб, так уж складывались жизненные обстоятельства. Итак, что-то в плане Бобби уже имело разумное зерно.

Но окончательно я решился из-за дядюшки Тома. Нельзя сказать, чтобы он жить не мог без этого сливочника, но что он не мог без него спокойно жить, это уж точно. Я так и представлял себе, вот он вернется и скажет: "Ну, как там моя дорогая серебряная коровушка!.." Глядь -- а ее-то и нет! А мы, племянники, не любим, когда серебряные коровы уходят от наших дядюшек. Я конечно, говорил, что плевать хотел, но это неправда. Разве я могу забыть, что когда я учился в Мэлверн Хаус, этот мой дядюшка по моей тетке время от времени присылал мне по десять шиллингов. Он был со мной так добр, и я не могу теперь этого так оставить...

Поэтому через пять минут я уже стоял у врат Голубой Комнаты, а рядом со мной Бобби, еще не вопиющая в пустыне коридора, но готовая в любой момент, паче чаяния, по ветхозаветной ассирийской модели, там замаячит Мамаш Крим. Нервы у меня, конечно, были на пределе, но все-таки не так, как в первый раз. Ведь теперь я знал, что на дозоре стоит Бобби. А любой гангстер скажет вам, что если ты грабишь сейф, то всегда неплохо, если кто-то встанет на стреме и в нужный момент свистнет: "Сматываемся: легавые!"

Чтобы на всякий случай убедиться, что Уилберт еще не вернулся с прогулки, я постучал в дверь. Никто не ответил. Из чего я понял, что все чисто. Я вопросительно посмотрел на Бобби: она подтвердила, что я прав.

-- Ну, давай еще раз быстро проштудируем. Если я запою, что ты делаешь?

-- Дую в окно.

-- А потом?

-- Съезжаю по водосточной трубе.

-- А потом?

-- Пилю к линии горизонта.

" Правильно. Так что иди и шарь", -- сказал она, и я вошел. Эта комната стала уже мне как родная: все здесь было, как в прошлый раз. Первое, что я сделал, это подставил к шкафу второй стул и посмотрел наверху. К моему разочарованию, там ничего не было. Что ж, наверное, у клептоманов другой актив для чтения. Мне ничего не оставалось, как приступить к тщательному обыску всей комнаты, что я и сделал, все время прислушиваясь, не затянут ли в коридоре песню. Но все было тихо, и наш вустер оживился и вдохновенно стал ползать повсюду. Но только я забрался под комод, как своды Голубой Комнаты огласились очередным голосом, в результате чего я дернулся вверх и посадил себе шишку.

"Ради всего святого!" -- сказал голос, а я еле выбрался из-под комода. Я чувствовал себя пикулей, которую выуживают из банки. А выудила меня все та же Мамаша Крим. Она стояла предо мной, с выражением благородного гнева на своем породистом лице, и я был совершенно с ней согласен. Любая женщина придет в негодование, если при посещении комнаты своего сына она видит, что на том, что торчит из-под комода, явно штаны не Уилберта, а значит этот чужой.

Мы снова повторили разученный диалог.

-- Мистер Вустер!

-- А, привет!

-- Это снова вы?

-- Ну да.

-- Вы снова ловите мышь?

-- Совершенно верно. Мне как раз показалось, что я видел, что она забежала под комод, и намеревался вытащить ее отсюда невзирая на ее возраст или пол.

-- Неужели вы в самом деле думаете, что здесь есть мыши?

-- Мне иногда так кажется.

-- И часто вы ловите мышей?

-- Довольно часто.

Тут, ее, кажется, осенило.

-- А вам никогда не кажется, будто вы кот?

-- Нет. И в этом я абсолютно уверен.

-- Но тем не менее вы ловите мышей?

-- Да.

-- Очень, очень интересно. Когда я вернусь в Нью-Йорк, обязательно посоветуюсь со своим психоаналитиком. Он наверняка подскажет, что может означать этот мышиный комплекс. А у вас нет никаких ощущений в голове?

-- Очень даже есть, -- сказал я, так как полученная мною шишка была весьма увесистой, отчего в голове у меня пульсировало.

-- Так я и думала. Это у вас что-то вроде навязчивой идеи. Знаете, что я вам посоветую: идите к себе в комнату и прилягте. Попробуйте заснуть. Или выпейте чашку крепкого чаю. А я постараюсь вспомнить, как же звали этого психиатра, его очень все хвалят. Да мисс Уикам мне давеча про него рассказывала. То ли Боссом, то ли Блоссом... Ах, вспомнила: Глоссоп, Сэр Родерик Глоссоп. По-моему вам обязательно нужно к нему обратиться. Одна моя знакомая сейчас у него лечится, очень, знаете ли, его хвалит. Он берется за самые безнадежные случаи. Между тем, вам необходим отдых. Так что подите и отдохните.

Уже самого начала обмена мнениями я потихоньку двигался по направлению к выходу: так ползет по песку краб, пытаясь увернуться от любознательного малыша, а тот упорно старается поддеть его своим совочком...

Во всяком случае отдыхать я не пошел, а снова стал искать Бобби, весь горя от гнева. Мне нужно было выяснить, а где же моя законная песня? Хотя бы пара тактов какого-нибудь общеизвестного шлягера. А?

Бобби я нашел садящейся в свою машину.

"А, привет, Берти", -- сказала она преспокойненько. "Ну как, нашел?"

Я заскрипел зубами.

"Нет. Не нашел. Но меня там нашла Мамаша Крим."

Глаза у Бобби расширись от удивления, она даже тихонько вскрикнула.

-- Ты хочешь сказать, она опять застала тебя...

-- ...торчащим из-под комода. Потому что не было песен.

Глаза Бобби еще шире раскрылись от удивления, и она даже тихонько вскрикнула.

-- О, Берти, мне очень жаль.

-- Мне тоже.

-- Понимаешь, меня позвали к телефону. Звонила мама. Она нашла тебе еще одно обозначение: что ты рохля. Она очень рада, что я собираюсь к ней, она хочет со мной поговорить."

-- Я так думаю, обо мне?

-- Да, твое имя наверняка всплывет. Но мне некогда тут с тобой болтать, Берти, иначе я не успею засветло. Мне очень жаль, что ты заварил такую кашу. Бедный, бедный Мистер Траверс. Что ж, не век же солнцу быть, надо дождику полить" -- сказала она, нажала на газ и обдала меня струей гравия.

Если бы рядом со мной стоял сейчас Дживз, я повернулся бы к нему и сказал: "Ах эти женщины, Дживз!.." А он ответил бы мне "Да, сэр" или "Совершенно верно, сэр", и мне стало бы легче. Но Дживза не было рядом, и я опять горько рассмеялся и пошел обратно на лужайку. Мне очень хотелось взять в руки книжку Мамаши Крим и снять напряжение.

Что я и сделал. Читал я совсем недолго, и вот уже вежды мои сомкнулись и я отчалил в страну грез, мирно посапывая как тот кот Агустус. Когда же я проснулся, то обнаружил, что прошло уже два часа. Сладко потягиваясь, я вспомнил, что забыл отправить телеграмму Кипперу Херрингу, с приглашением.

Нужно было исправить это упущение, и я пошел в будуар тетушки Далии, где долго пытался продиктовать текст кому-то, у кого явно были заложены уши. Потом я снова вышел на воздух. Я шел через лужайку, с намерением продолжить свое чтение, как услышал возле дома шум подъезжающей машины. Я обернулся и -- разрази меня гром! -- из машины выходил Киппер...

ГЛАВА 9

...Прошло не более двух минут с тех пор, как я отослал ему телеграмму, а от Лондона до Бринкли было порядка сотни миль: скорость же, с какой доехал Киппер, говорила о его чересчур быстрой реакции и скорей была приближена к реальности мультиков. Поэтому я окликнул Киппера не без некоторого недоумения.

Услышав знакомый голос, он почему-то подскочил как кот на раскаленной крыше, и я увидел, что лицо его изображает крайнее уныние, будто он пытается проглотить несвежую устрицу. Я сразу догадался, в чем тут дело, и загадочно улыбнулся. Ничего, пускай немного помучается...

Киппер судорожно глотнул воздуха и пробубнил загробным голосом:

-- Привет, Берти.

-- Привет.

-- Значит, ты здесь.

-- Да, я здесь.

-- Я рассчитывал тебя здесь увидеть.

-- Ну вот мы и увиделись.

-- Да, ты ведь сам мне сказал, что отправляешься сюда.

-- Конечно.

-- Как дела?

-- Очень неплохо.

-- Как твоя тетушка?

-- Прекрасно.

-- А ты?

-- И я вроде ничего.

-- Я рад за тебя. Давненько я не бывал в Бринкли.

-- Да.

-- А здесь все по-прежнему.

-- Да.

-- Почти ничего не изменилось.

-- Почти ничего.

-- Да, вот такая значит жизнь...

Тут он замолчал и снова начал судорожно глотать воздух, из чего я сделал вывод, что мы приближаемся к главному, а все что до этого, являлось лишь официальной частью нашей встречи. Очень напоминает, как раскланиваются государственные мужи перед тем как начать таскать друг друга за бакенбарды.

И я не ошибся. Судя по гримасе на его лице, Киппер, проглотив первую плохую устрицу, приступил ко второй:

"Я читал "Таймс", Берти."

Пока я решил не раскрывать карты. Я бы мог уже начать вдыхать в него надежду, но мне тоже хотелось побыть немного хозяином положения.

-- Ну да, конечно, ты об этом. Значит, прочел, говоришь?

-- В клубе, после ужина. Я не мог поверить своим глазам.

Знал бы он, что и я не мог поверить своим, но опять промолчал. Я только подумал, как это похоже на Бобби: не посвящать в свои планы тех, кого это особенно касается. Ну конечно, она просто запамятовала. А может просто наводила тень на плетень. Она это вообще обожает.

-- И я скажу тебе, Берти, почему я так удивился. Может тебе это и не понравится, но только пару дней назад она обручилась со мной.

-- Да что ты говоришь?

-- Да, черт меня возьми.

-- С тобой, говоришь?

-- Со мной, со мной. И все это время она, оказывается, вынашивала в душе этот чудовищный план.

-- Как нехорошо с ее стороны."

-- Так нехорошо, что я просто слов не нахожу. Теперь ты видишь, что такое женщина. Берти, женщины -- ужасные создания. Я буду счастлив, если доживу до того момента, Берти, когда женщины будут запрещены законом.

-- Тебе не кажется, что тогда могут возникнуть проблемы с продолжением человеческого рода?

-- Да зачем ему вообще продолжаться?

-- Да, конечно, я тебя понимаю.

Киппер раздраженно отмахнулся от пролетающего жука и продолжил:

-- Что меня в этом особенно поражает, так это бессердечие, с каким она это со мной проделала. Ни одного намека, что она собирается разорвать нашу помолвку. А еще на прошлой неделе, когда мы вместе обедали, она вдохновенно расписывала мне, как мы проведем медовый месяц. И вот вам!Как снег на голову. Уж можно было наверно, если собираешься разбить чью-то жизнь, написать письмо или хотя бы поздравительную открытку. Ну конечно, разве она способна на такое великодушие. Она предоставила мне самому прочитать это из газет. Я чуть не умер.

-- Представляю. У тебя наверно свет в глазах померк?

-- Еще как померк. Я весь день только об этом и думал, а сегодня утром отпросился на работе, сел в машину и приехал, чтобы сказать тебе...

Он замолчал, пытаясь справиться с подступившим волнением.

-- Ну?

-- ...сказать тебе, что, как бы там ни было, мы не должны рвать с тобой нашей старой дружбы.

-- Конечно же нет. Как ты мог даже подумать такое.

-- Ведь мы с тобой так давно знакомы.

-- Так давно, что и представить трудно.

-- Мы ведь дружили с тобой еще мальчишками.

-- Щербатыми мальчишками в школьных курточках.

-- Точно. Мы ведь были с тобой как родные братья. Я делился с тобой сладкими карамельками, ты со мной кислыми леденцами; если ты заболевал свинкой, я заражался ею от тебя, если у меня была корь, я делился ею с тобой. Мы во всем помогали друг другу. Поэтому невозможно, чтобы хоть что-то в жизни могло нас разлучить.

-- Это точно.

-- Мы по-прежнему будем время от времени вместе обедать.

-- Ну конечно же.

-- По воскресеньям будем вместе играть в гольф, иногдагонять мяч. Ты женишься, остепенишься, и я часто буду приходить тебе в гости на коктейль.

-- Да, я тебя приглашаю.

-- Спасибо, я приду. Хотя, боюсь, что не смогу сдержаться и приложусь шейкером к твоей гнусной супруге, Миссис Вустер, в девичестве Уикам, за то, что сделала из меня рогоносца.

-- На твоем месте я бы не стал ее так называть.

"Да, а ты был на моем месте?", -- сказал Киппер. Он всем был готов поделиться с лучшим другом. "Ты не слышал про Томаса Оутувэя?"

-- По-моему нет. Кто-то из твоих знакомых?

-- Драматург 17 века. Написал пьесу "Сирота". Там у него есть такие слова: "Кто предал Капитолий? Женщина. А Марк Антоний -- кто отнял власть над миром у него? Женщина. А кто Десятилетнюю войну начал, всю Трою превративши в пепелище? Все женщина. О лживая, проклятая, беду несущая -- да, Женщина. Она." Оутвэй знал, что говорил, у него было правильное направление мыслей. Какие точные слова -- как будто он лично был знаком с Робертой Уикам.

Я снова загадочно улыбнулся. Было забавно, что мы так далеко зашли.

-- Не знаю, не знаю, Киппер, может я и ошибаюсь, но по-моему ты не так уж плохо относишься к Бобби.

Он передернул плечами.

-- У меня единственное желание -- убил бы ее собственными руками. Но она предпочла тебя, и поэтому все останется как есть.

-- И ты приехал сюда ради того, чтобы сказать, что мы по-прежнему друзья?

Я был тронут.

-- Ну, была еще конечно тайная надежда, что меня пригласят на обед, приготовленный Анатолем, а так я решил остановиться в гостинице "Бык в Кустах". Как ты нашел кухню Анатоля?

-- Она становится все изумительней.

-- Все так же тает во рту? Знаешь, уже два года прошло, как я пробовал его блюда, до сих пор прямо слюнки во рту. Вот это кулинар!

"О, да!" -- сказал я. Я бы даже снял шляпу, но шляпы, к сожалению, не было.

-- Как ты думаешь, дойдет у меня дело до приглашения на обед?

-- Конечно же, дружище. Страждущих никогда не отвращают от этого дома.

-- Я рад. А после обеда я пойду и сделаю предложение Филлис Милз.

-- Что?!

-- Я знаю, что ты подумал. Что она родственница Обри Апджона, да? Но, Берти, разве она виновата?

-- Ну конечно, это ее беда, а не вина.

-- Вот именно. Давай будем благородны. Ведь она очень милая, прелестная девушка, не то, что некоторые рыжеволосые Далиды, не будем называть их имени.

-- Но ты едва знаком с Филлис.

-Отчего же, мы очень тесно общались в Швейцарии. Мы с ней в прекрасных отношениях.

Мне показалось, что наступил момент, когда отсутствие новостей для Киппера -- уже не хорошие новости.

-- Нет, Киппер, по-моему не стоит делать такого предложения Филлис Милз. Бобби это может не понравиться.

-- Тем лучше: пусть знает, что она не единственная роза, благоухающая в саду жизни. Ну чего ты ухмыляешься?

На самом деле я не ухмылялся, а загадочно улыбался:

"Киппер, у меня есть для тебя потрясающая новость..."

Друзья, если есть среди вас люди с больной печенью, тогда может быть вы слышали о Лечебном бальзаме Доктора Гордона, он дает чудодейственный эффект. Опишу вам его никак не ради рекламы, а в целях художественного сравнения. Так вот, человек мучается, лицо у него исхудалое, глаза потухшие, всем своим обликом он говорит, что принятие пищи для него пустая трата денег. Но попьешь этот бальзам, и человек оживает, он румян как помидор и крепок как огурец, только что сорванный с грядки: у человека, как говорят французы, bien-etrе, хорошее самочувствие... Друзья мои, все, что я рассказал Кипперу, произвело эффект равный приему бальзама в суточной дозе для взрослых, до еды...

Итак, наш Киппер менялся на глазах: его начинало буквально распирать от счастья, словно надувную утку, которой только что заклеили дырку и запустили в тазик с водой. "Чтоб мне лопнуть!" -- воскликнул он, когда я выдохнул последнее слово. -- "Какой же я болван"

-- Я знал, что ты это заметишь.

-- Какая же она умница! Мало какая девушка так ловко все придумает!

-- Мало какая.

-- Настоящая спутница жизни! Никогда не растеряется в трудную минуту. Ну же, Берти, как развиваются события?

-- По-моему, все идет по намеченному плану. По прочтении объявления в "Таймс" с Уикам-старшей случилась истерика, и она благополучно грохнулась в обморок.

-- Неужели она так тебя не любит?

-- У меня сложилось именно такое впечатление. И она подтвердила это своими последующими телеграммами, где называет меня дундуком зпт рохлей зпт остолопом тчк.

-- Отлично, отлично. Похоже, что на твоем фоне я начинаю выигрывать. Может дело и идет к тому, что Леди Уикам действительно благословит наш брак. Берти, подумать только, Бобби скоро будет моей, а сегодня вечером меня еще ждет ужин от Анатоля! Берти -- я готов плясать сарабанду от счастья! Кстати, Берти, уже если зашла речь об ужине, может дело дойдет и до постели... То есть я хочу сказать, что конечно, "Бык в Кустах", если верить "Путеводителю Автомобилиста", хорошее заведение, но я так не люблю эти деревенские гостиницы... Я с большим удовольствием предпочел бы Бринкли. Может ты поговоришь с тетушкой?

-- Ее здесь нет. Она уехала к своему сыну Бонзо, он заболел корью. Но еще сегодня днем она звонила мне и просила, чтобы я позвал тебя погостить у нас подольше.

-- Ты смеешься надо мной?

-- Нет, это официальное приглашение.

-- Но почему она оказывает мне такую честь?

-- Она хочет, чтобы ты кое-что для нее сделал.

-- Я сделаю для нее все! Слушай, а она не...

В его глазах застыло беспокойство. -- "А она не хочет, чтобы я вручал призы в Снодберской Школе? Как Гасси?"

Киппер имел в виду нашего общего знакомого Гасси Финк-Ноттла, которого моя тетушка-таки доняла, и он занялся этими призами прошлым летом, и полностью оправдал свою фамилию, потому что поднял уровень выступлений на недосягаемую планку и этим оказал нам плохую услугу.

-- Нет, не беспокойся. В этом году призы будет вручать Обри Апджон.

-- Слава богу. Ну и как он, кстати? Ты ведь уже виделся с ним?

-- О да, мы уже виделись, и я пролил на него свой чай.

-- Ты просто молодец.

-- Он отрастил себе усы.

-- Это хорошо, немного уменьшит мой синдром школьника. Представляю, что он почувствует, когда увидит еще и меня. Два его самых приснопамятных ученика.

-- Его нет здесь.

-- Но ты же говорил, что он здесь.

-- Он был, он будет, но его нет. Он уехал в Лондон.

-- Ну а кто-нибудь тут есть кроме тебя?

-- Конечно. Филлис Милз.

-- Чудесная девушка.

-- А еще Миссис Хомер Крим из Нью-Йорк-сити, штат Нью-Йорк, со своим сыном Уилбертом. И в связи с этим хочу тебе сказать, какую просьбу имеет к тебе тетушка Далия.

И я все рассказал ему о ситуации "Уилберт тире Филлис", а также заметил, что если он даже и против, то все равно вето на билль моей тетушки может наложить только американский президент. Киппер очень любезно выслушал меня, а когда я закончил, сказал, что он с большим удовольствием все это сделает. И еще он сказал, что нет такого дела, которым он мог бы вполне выразить свое уважение к тетушке Далии .

"Положись на меня, Берти", -- сказал он. "Никак нельзя допустить, чтобы Филлис связала свою жизнь с этим сумасшедшим. Я готов на время отказать себе в личной жизни, лишь бы у него не было своей. Я готов стать его второй тенью, прятаться в самой густой крапиве, чтобы в нужный момент случайно оказаться рядом. А сейчас, покажи мне пожалуйста мою комнату, чтобы я мог принять ванну и привести себя в парадный вид для выхода к ужину. Скажи, Анатоль по-прежнему готовит свои timbales des ris de veau toulousaines?"

-- Да, и Sylphides a la creme d' ecrevisses

"О, ему нет равных, нет равных", -- сказал Киппер облизываясь, словно волк из русской народной сказки. -- "Француз! И этим все сказано..."

ГЛАВА 10

Я представления не имел, какие комнаты были свободны в этом доме, какие заняты, поэтому, чтобы поселить Киппера, предстояло позвонить и вызвать Попа Глоссопа. Я нажал кнопку, и он появился, улыбаясь мне заговорщицкой улыбкой, как будто он секретарь тайного общества, а я его активный член.

"О, Сордфиш", -- заметил я, как воспитанный человек, улыбнувшись ему заговорщицкой же улыбкой. -- "Это Мистер Херринг, он тоже будет у нас гостить".

Глоссоп низко поклонился, насколько ему позволял его толстый живот.

-- Добрый вечер, сэр.

-- Он поживет у нас несколько дней. Где мы его припаркуем?

-- Думаю, что это будет Красная Комната, сэр.

-- Киппер, будешь жить в Красной Комнате.

-- Прекрасно.

"Я в ней обитал в прошлом году. Там такие высокие потолки, будто сидишь на дне колодца, и она тянет скорее на трехстворчатый шкаф, чем на комнату, но в общем-то сойдет", -- заметил я, вспомнив по этому поводу комментарий Дживза.

-- Сордфиш, проводите, пожалуйста, Мистера Херринга в его комнату.

-- Хорошо, сэр.

-- А когда вы его разместите, мне нужно будет перекинуться с вами парой слов в буфетной, -- сказал я, снова выдав заговорщицкую улыбку.

-- Конечно, сэр, -- ответил он, вернув мне улыбку обратно.

Определенно вечер заговорщицких улыбок!

Мне не долго пришлось поджидать Глоссопа в буфетной, сразу же, как он переступил порог, я похвалил его профессионализм и что особенно впечатляющи были "Хорошо, сэр", "Конечно, сэр", и все это с низким поклоном. Я заметил, что даже сам Дживз делает это хуже, на что Глоссоп скромно ответил, что научился всему этому у собственного дворецкого.

-- Да, кстати, -- поинтересовался я, -- как вы придумали имя Сордфиш?

Глоссоп довольно улыбнулся.

-- Мне подсказала Мисс Уикам.

-- Так я и думал.

-- Она сказала, что всегда мечтала повстречать дворецкого с такой фамилией. Очаровательная девушка. И очень веселая.

-- Она-то веселая, -- заметил я и горько рассмеялся. -- Давайте я расскажу вам, какие произошли еще события.

-- Я весь внимание.

-- Итак, слушайте...

После этой присказки последовал мой красочный рассказ, со всеми деталями. Время от времени Глоссоп все-о-боже-мой-кивал, а когда я закончил, он заметил, что должно быть, мне все это очень больно, на что я ответил, что словами не передать.

-- Но не кажется ли вам, что можно было придумать более убедительное объяснение, нежели то, что вы искали там мышь.

-- Например?

-- Трудно придумать что-либо так сразу.

"Но мне-то пришлось придумывать сразу", -- воскликнул я! "Не остается времени, чтобы отполировать диалоги и выстроить сюжет, если в комнату заглядывает Шерлок Холмс в юбке и это комната ее сына, а ваша задняя возвышенность торчит из-под комода."

-- Да. вы совершенно правы. Но все же странно...

-- Странно что?

-- Но мне не хотелось бы вас обидеть.

-- Валяйте. Меня уже столько раз обижали, что от вас могу потерпеть.

-- Честно говорить?

-- Конечно.

-- Видите ли, по-моему было неумно доверять столь деликатный вопрос такому молодому человеку, как вы. Хочу вам напомнить что вы говорили, когда мы обсуждали это втроем с Мисс Уикам: что это дело нужно доверить зрелому, опытному человеку, человеку светскому, а не юноше. Не молодому щенку, как вы выразились, а собаке с нюхом.

Я был изумлен. Я определенно понимал, что он этим хочет сказать.

-- Вы что, хотите сами отправиться в эту комнату на поиски?

-- Совершенно верно, мистер Вустер.

-- Боже всепородный!

-- Как вы интересно выражаетесь, я думаю, это оттого, что вы находите мое поведение эксцентричным?

-- Нет, я бы так не сказал, но вы понимаете, во что вы себя втягиваете? Вам не очень-то будет приятно встретиться там с Мамашей Крим. У нее такой взгляд... Как называются такие существа с глазами? Вспомнил, -- василиски. У нее взгляд василиска. Вы не боитесь, что на вас будут смотреть подобным образом?

-- Да, я это предвижу. Но дело в том, мистер Вустер, что это сама судьба делает мне вызов. Моя кровь просто кипит.

-- А моя стынет в жилах.

-- Вы мне не поверите, но я с большой радостью обыщу комнату мистера Крима.

-- С радостью?

-- Да. Забавно, но все это напомнило мне мои юношеские годы. Помню, в начальной школе, я пробирался в кабинет директора и крал у него печенье.

Я встрепенулся. На сердце у меня потеплело.

-- Печенье, говорите?

-- Да, у него на столе всегда стояла жестяная коробочка с печеньем.

-- Вы действительно таскали печенье, когда были школьником?

-- Да, это было много лет назад.

-- Так и я тоже! -- воскликнул я, и чуть было не добавил, -- Здравствуй, брат!

Глоссоп вскинул вверх свои мохнатые брови: я видел, что и у него потеплело на душе.

-- Неужели? Надо же! А я-то думал, что один до этого додумался. Оказывается, у меня есть последователи среди подрастающего поколения. А какое у вас было печенье? У меня ассорти.

-- А с розовой и голубой глазурью было?

-- И такое было, и без.

-- А у меня еще имбирное.

-- Это тоже вкусное, но я больше любил ассорти.

-- Я тоже. Но приходилось довольствоваться тем, что выпускали в мое время. Вас когда-нибудь застукали?

-- Должен вам похвалиться, что нет.

-- А со мной было однажды поймали. Я этим местом до сих пор чувствую перемену погоды.

-- Да, плохо... Ничего, всех не поймаешь!.. Что касается моей сегодняшней вылазки, я думаю, что если случится худшее и меня схватят, с меня вряд ли уже посмеют сдернуть штаны. Так что вы можете абсолютно на меня положиться, мистер Вустер.

-- Зовите меня просто Берти.

-- Конечно, конечно.

-- А я вас Родерик, хорошо?

-- Я очень тронут.

-- Или просто Родди? Родерик слишком длинно.

-- Как вам больше нравится.

-- Так вы действительно собрались на комнатную охоту?

-- Да, я так решил. Я очень уважаю и люблю вашего дядюшку, я представляю, как он будет огорчен, когда узнает, что в его коллекции отсутствует его любимый экземпляр. Я не прощу себе, если не попытаюсь предпринять что-либо, чтобы вернуть сливочник обратно.

-- Хочу сделать вам подсказку: на шкафу можете не искать.

-- О, благодарю.

-- Если кто-то не пришел и не переложил. Во всяком случае, желаю удачи, Родди.

-- Спасибо, Берти.

Даже регулярный прием уже упомянутой желчи старого доктора Гордона не повлиял бы на меня столь благотворно, как однократный разговор с таким дворецким, как Глоссоп. Окрыленный, я выпорхнул на лужайку, чтобы забрать книжицу мамаши Крим и поставить ее обратно на книжную полку в будуаре тетушки Далии. Я не переставал восхищаться силой духа Родди. Ведь он был уже пожилой человек, считай пятьдесят, но оказывается не только маленькая собачка до старости щенок... Я пытался представить себе мальчика-Глоссопа и как он таскал печенье. Но кроме того, что у него тогда точно не было лысины, я ничего не мог дорисовать.

Я забрал книжку и отправился ней в комнату тетушки Далии: до ужина оставалось еще около двадцати минут, поэтому я решил еще немного почитать. Я остановился на том эпизоде, когда мамаша Крим уже разошлась вовсю и приступила к выжиманию слез жалости и криков ужаса из своих читателей. Но у меня хватило времени только на пару улики пару трупов, как дверь отворилась и вошел Киппер. Вид у него был ужасный.

-- Берти! Я тебя ищу по всему дому!

-- Я болтал с Сордфишем в буфетной. Что-то случилось?

-- И ты спрашиваешь!

-- Тебе не понравилась Красная Комната?

-- Красная Комната!

Я понял, что дело не в его жилищных условиях.

-- Да что еще могло случиться?

-- Могло случиться! -- вторил он.

Я понял, что это дело надо прекращать. До ужина оставалось десять минут, а мы еще не сдвинулись с места.

-- Послушай, старина, -- терпеливо заметил я. -- Знаешь, ты выясни сначала: либо ты мой друг Регинальд Херринг, либо ты эхо в швейцарских горах. Ведь ты повторяешь за мной каждое слово.

В этот самый момент появился Поп Глоссоп с коктейлями. Киппер опорожнил свой бокал и стал заметно спокойнее. Когда же дверь за Родди закрылась и Киппер снова заговорил, он это уже делал сам по себе. Он глотнул еще из одного бокала и сказал:

-- Берти, случилось самое ужасное.

У меня упало сердце. Помните ли вы, что некоторое время назад в разговоре с Бобби Уикам я сравнивал Бринкли с замками, какие описывал в своих книгах покойных Эдгар По. Если вы знакомы с его творчеством, то помните, что в таких загородных замках всегда случается что-нибудь ужасное: приезжие гости обязательно натолкнутся на чей-нибудь ходячий труп, обагренный кровью.

-- Что случилось? -- спросил я.

-- Сейчас я тебе расскажу, что случилось.

-- Расскажи, пожалуйста, -- попросил я снова.

-- Берти, -- обратился он ко мне вот уже в который раз. -- Ты же понимаешь, что когда я прочел это объявление в "Таймс", я был просто убит?

-- Да, конечно. Ничего удивительного.

-- У меня закружилась голова, и...

-- Да, ты уже говорил: и у тебя потемнело перед глазами.

"Лучше бы я вообще ослеп", -- с горечью сказал Киппер. -- "Но зрение вернулось ко мне, и вот я сидел, весь кипя от негодования. Я немного покипел, потом встал со стула, взял в руки перо и написал Бобби горькое письмо".

-- Ах, черт!

-- Я вложил в него всю свою душу.

-- О, боже!

-- Я в самых ярких выражениях обвинил ее в том, что она бросила меня ради того, чтобы выйти за более богатого человека. Я обозвал ее рыжей Далидой и сказал, что вырываю ее имя из своего сердца как мимолетный седой волос... Что еще я ей говорил, не помню: ничего хорошего.

-- Но ты ничего мне об этом не сказал в первый раз.

-- Я так обрадовался, когда узнал, что объявление в "Таймс" -- просто военная хитрость и что она меня по-прежнему любит, что я забыл про все остальное. И когда я вдруг только что про это вспомнил: это как если бы тебе съездили по лицу сырой рыбиной... Я был сражен наповал. Но я все же нашел себе силы, чтобы дойти до телефона и позвонить в Скелдингз Холл. Мне сказали, что она только что приехала.

-- Она что, неслась, как гонщица, сдобренная допингом?

-- Я не удивляюсь. Все женщины так ездят. На этот раз она доехала и радостным голосом сообщила мне, что у нее на столе лежит мое письмо и что ей не терпится его прочитать. Дрогнувшим голосом я попросил ее не делать этого.

-- Значит ты все же успел.

-- Да что толку, что успел! Берти, ведь ты умный мужчина. Ну что сделает девушка, если ее попросят не открывать письма?

Я понял его ход мыслей.

-- Она его откроет.

-- Совершенно верно. Я слышал, как она разрывает конверт, а потом... нет, даже вспомнить страшно.

-- Она разозлилась?

-- Да, она готова была меня убить. Она говорила не переставая минут пять...

-- По Шрузберсгкому времени?

-- Что?

-- Ничего. И что она сказала?

-- Я всего не помню, но даже если бы и помнил, то не смог бы повторить.

-- А что ты ей сказал?

-- Да я и слова не мог вставить.

-- Это я представляю.

-- Женщины так быстро говорят.

-- Как я тебя понимаю! И чем же все закончилось?

-- Она сказала, что рада тому, что я выкинул ее из своей головы и что она сделает со своей то же самое и что она счастлива, что теперь сможет выйти за тебя и что она об этом всю жизнь мечтала.

В одном из рассказцев Мамаши Крим есть один парень по имени Скарфейс Мэккол, что-то типа гангстера. В один прекрасный день он садится в свой старый автомобиль, поворачивает ключ зажигания, и машина взлетает на воздух. Это его враги подложили в двигатель бомбу. Я пытался тогда еще встать на место этого бедняги. Теперь я его понимал. Потому что мне тоже подложили бомбу! Я вскочил и побежал к двери. Киппер очень удивился.

-- Я, наверное, тебя достал, -- сказал он обиженно.

-- Нет, что ты. Просто я пошел к своей машине.

-- Ты куда-то собираешься ехать? Но ведь сейчас будет ужин.

-- Я не хочу никакого ужина.

-- Куда ты собрался?

-- В Херн Бей.

-- Почему именно туда?

-- Потому что там находится Дживз, а я хочу, чтобы он срочно занялся всем происходящим.

-- Да что может сделать Дживз?

-- Этого я тебе не могу сказать, но что-нибудь он да придумает. А так как это морское побережье и он там наворачивает рыбу, значит его мозги в прекрасной форме, а когда мозги Дживза в прекрасной форме, остается только нажать кнопочку и ждать...

ГЛАВА 11

Я бы не сказал, что от Бринкли до Херн Бей рукой подать, ибо сейчас я находился в центре Вустершира, а Дживз на береговой полосе графства Кент, но даже при самых благоприятных обстоятельствах расстояние не преодолевается в мгновение ока. В этом же случае мой не совсем арабский жеребец выбился из всех своих лошадиных сил, у него перегрелся мотор, и мне пришлось показать его специалисту, так что сегодня мы уже не поспевали к пункту назначения. Когда же на следующее утро я подъехал к месту, где расположился Дживз, мне сказали, что он ушел рано утром и что неизвестно, когда вернется. Оставив ему записку, я вернулся домой. Перед обедом я принял свою обычную курительную порцию, и тут позвонил Дживз.

-- Мистер Вустер? Добрый вечер, сэр. Это Дживз.

-- Наконец-то, -- радостно проблеял я, как тот потерянный ягненок, который после длительной разлуки увидел (читай: услышал) наконец своего родителя на другом конце поляны (читай: на том конце провода). Где ты пропадал?

-- Мой друг пригласил меня на ленч в Фолкестоун, сэр. А потом он уговорил меня задержаться и быть в числе судей на конкурсе приморских красавиц.

-- Неужели? И как, все нормально?

-- Да, сэр.

-- Кто победил?

-- Мисс Марлен Хиггинс из Брикстона, Мисс Лана Браун из Талсхилла, и Мисс Мерли Бантинг из Пенджа. Все очень привлекательные юные леди.

-- Хорошо сложены?

-- Весьма.

-- Знаешь, что я тебе скажу, Дживз, и запиши это себе в записную книжку: хорошая фигура это не главное в жизни. Иногда мне даже кажется, что чем плавнее формы у представительниц слабого пола, тем больше в этом от руки дьявола. Я в ужасно расстроенных чувствах, Дживз. Помнишь, что ты мне рассказывал, что кто-то кому-то рассказал такое, отчего у другого что-то стало с глазами и ростом волос.

-- Я думаю, что вы имеете в виду призрака отца Гамлета, Принца Датского, сэр. Обращаясь к своему сыну, он говорил: "Когда б не тайна моей темницы, я бы мог поведать такую повесть, что малейший звук тебе бы душу взрыл, кровь обдал стужей, глаза, как звезды, вырвал из орбит, разъял твои заплетшиеся кудри, и каждый волос водрузил стоймя, как иглы на взъяренном дикобразе..."

Ты слушаешь меня?

-- Да, сэр.

-- Тогда слушай меня внимательно.

Когда я закончил повествование, Дживз заметил: "Я вас очень понимаю, сэр. Могут быть большие неприятности", что редко услышишь от Дживза, обычно он ограничивается: "это весьма неприятно, сэр".

-- Я немедленно еду в Бринкли, сэр.

-- Правда? Мне жаль, что ты прерываешь свой отпуск.

-- Ничего страшного, сэр.

-- Ты потом можешь продолжить.

-- Конечно, сэр, если вам это будет удобно.

-- Но сейчас...

-- Конечно, сэр. Если вспомнить еще одно крылатое выражение, сейчас как раз то время,...

-- ...когда один хороший человек хорошо, а два хороших человека -- лучше.

-- Именно это я и имел в виду, сэр. Завтра утром я приеду домой как можно раньше.

-- И мы вместо отправимся в путь. Отлично, -- сказал я и вернулся к своему простому, но плотному обеду.

Можно сказать, что на следующий день я отправился в Бринкли с легким сердцем. Ведь рядом со мной сидел Дживз, чей интеллект, после пребывания на побережье, был обогащен фосфором. Но с тяжелым сердцем я вдруг подумал: а вдруг Дживз не справится. Он был большим специалистом по склеиванию разбитых сердец, но на этот раз он имел дело с сердцами фирмы Роберта Уикам и Регинальд Херринг. Я помню, как однажды по какому-то поводу Дживз сказал: "Это не по силам никому из смертных." При мысли, что Дживз повторит эту фразу и на этот раз, я заколыхался от страха, как заливная рыба. Я вспомнил, как Бобби, давая Кипперу от ворот поворот, грозилась, что приволочет меня к алтарю и свистнет священника. Поэтому я уже ехал с тяжелым сердцем.

Когда мы выехали за черту Лондона и можно было беседовать без риска врезаться в другую машину или зацепить невинного пешехода, я объявил наше совещание открытым.

-- О друг мой Дживз, ты не забыл вчерашний телефонный разговор?

-- Нет, сэр.

-- Ты уловил, в чем суть?

-- Да, сэр.

-- Ты уже пытался это обдумать?

-- Да, сэр.

-- Какая-нибудь идея клюнула?

-- Пока нет, сэр.

-- Да, я и не удивляюсь. Такие вещи быстро не делаются.

-- Да, сэр.

-- Суть дело в том, -- сказал я, крутанув руль, чтобы объехать встречную курицу, -- что в лице Роберты Уикам мы имеем девушку возбудимого и крутого нрава.

-- Да, сэр.

-- А с девушками возбудимого и крутого нрава приходиться возиться. И уж никак нельзя их называть рыжими Йезавелями.

-- Никак нельзя, сэр.

-- Вот если бы меня кто обозвал рыжей Йезавелью, я бы обиделся. Кстати, кто такая Йезавель? Имя девушки знакомо, но никак не вспомню.

-- Сэр, это действующее лицо из Ветхого Завета. Царица Израиля.

-- Ах да, конечно. Скоро я и свое собственное имя забуду. Кажется, ее съели собаки?

-- Да, сэр.

-- Должно быть, это ей не было приятно.

-- Нет, сэр.

-- А все-таки взяли и съели. Кстати, о собаках. В Бринкли живет одна такса, которая сначала имеет такие манеры, будто хочет поиметь тебя в виде легкой закуски. Но не придавай этому значения. Это все чистой воды надувательство. Ее воинственное настроение ничто иное, как...

-- ...обыкновенное пустолайство, сэр?

-- Совершенно верно. Хвостовство. Пара ласковых слов, и она прижмет вас... как это там?

-- ...И она прижмет вас к своей груди всеми четырьмя клешнями.

-Да, не пройдет и двух минут. Она и мухи не обидит, но ей нужно держать марку, ведь ее зовут Поппет⁽⁷⁾. Ведь если собаку изо дня в день зовут: "Крошка, Крошка!", поневоле захочешь применить силу. У каждого есть своя гордость.

-Совершенно верно, сэр.

-Тебе понравится Поппет. Милая собачка. Носит уши, вывернутые наизнанку. И почему это таксы носят уши, вывернутые наизнанку?

-Этого я не знаю, сэр.

-И я тоже. Всегда удивлялся. Но впрочем что это мы, Дживз. Болтаем о всяких Йезавелях и таксах, вместо того, чтобы сконцентрировать свое внимание на...

Тут я резко замолчал. Мое внимание полностью сконцентрировалось на придорожной таверне. Если точнее, не самой таверне, а на том, что стояло возле ее -- на рыжем родстере, в котором я сразу узнал собственность Бобби Уикам. Можно было догадаться, почему она здесь. Бобби погостила у матери пару дней и поехала обратно в Бринкли. По дороге она почувствовала жажду, и она остановилась, чтобы выпить пару стаканчиков.

Я притормозил.

-Дживз, подожди меня здесь.

-Хорошо, сэр. Вы хотите поговорить с мисс Уикам?

-Так вы тоже заметили ее машину?

-Да, сэр, она очень выделяется среди других.

-Так же, как и ее хозяйка. У меня такое чувство, что я могу совершить кое-что в плане сближения чужих сердец. Надо попробовать, правда?

-Конечно, сэр.

Внутри эта придорожная таверна "Лиса и Гусь" (не ищите в меню) ничем не отличалась от других своих придорожных сестер: прохлада и сумрак, запах пива, сыра, кофе, пикулей и крепкого крестьянского тела. Входишь в это укромное помещение, и видишь -- пивные кружки, украшающие стенные полки, и беспорядочно расставленные столы и стулья. На одном из таких стульев, за одним из таких столов сидела Бобби, за бутылочкой имбирного пива.

-Господи, Берти! -- воскликнула она, когда я подошел к ней с приветствием. -- Откуда ты взялся?

Я объяснил, что возвращаюсь из Лондона в Бринкли на своей машине.

-Смотри, как бы у тебя ее не угнали. Ты наверняка не вытащил ключи из зажигания.

-Да, но в машине сидит Дживз, мой мудрый страж, как любишь говаривать ты.

-Ах, так ты вместе с Дживзом? Но ты же говорил, что он в отпуске.

-Он прервал его по собственному желанию.

-Какой ты однако феодал.

-Ужасный. Когда я сказал ему, что он мне очень нужен, он ни минуты не колебался.

-И зачем он тебе так нужен?

Наступил момент для сближения чужих сердец. Я понизил голос до интимного шепота, но Бобби спросила, не болит ли у меня горло, поэтому я заговорил громче.

-Я подумал, что он сможет кое-чем помочь.

-В чем именно?

-Тебе и Кипперу, -- сказал я и начал нащупывать дальнейшую нить разговора. Я знал, что тут нужно быть осторожным, поскольку мы имеем дело с девушкой вспыльчивого и крутого нрава. Одно лишнее слово, и она прихлопнет меня бутылкой из-под имбирного пива.

-Должен тебе заметить, что Киппер очень зримо передал мне суть вашего телефонного разговора, хотя я уверен, что тебе это может не понравиться. Но ты должна учесть, что мы друзья с детства. И ему просто было необходимо с кем-то поделиться, иначе читай отходную молитву.

Я видел, как она вздрогнула, и взгляд ее замер на бутылке. Я бы меньше удивился, если бы она ударила Вустера по голове, но вместо этого она сказала:

-Бедный ягненочек!

Я заказывал себе джин и тоник: при этих словах я прыснул им на столик, как домохозяйка, которая собирается гладить.

-Что ты сказала?

-Я сказала бедный ягненочек, хотя больше бы подошло "лопушок". Ну надо же, серьезно воспринял мои слова. Неужели он подумал, что это правда!

Я попытался уточнить:

-Это что, просто был такой способ поддерживать беседу?

-Господи, я просто спускала пар. Ну разве не может девушка время от времени спускать пар? Я никак не думала, что он примет это так близко к сердцу. Регги все мои слова воспринимает буквально.

-Значит, мальчик Амур снова счастливо смеется?

-Просто ржет как лошадь!

-То есть, если я правильно понял: "Бобби плюс Киппер" равняется?

-Конечно. Знак минус конечно стоял, но только первые пять минут.

-Я облегченно вздохнул, но быстро об этом пожалел, так перед этим я отхлебнул остатки своего джина.

-А Киппер в курсе? -- спросил я снова, когда перестал кашлять.

-Пока еще нет. Я еду, чтобы сказать ему об этом.

Мне требовалось уточнить еще кое-какие детали.

-Значит, если я правильно понял, по мне не будут звонить свадебные колокола?

-Боюсь, что нет.

-Ничего страшного. Лишь бы ты была счастлива.

-Я не хочу, чтобы меня обвинили в двоемужии.

-Что ты, конечно. И на сегодняшний день ты остановилась на Киппере. И я тебя не виню. Прекрасная партия.

-И я тоже так считаю. Он отличный парень, ведь правда.

-Потрясающий.

-Я не предпочла бы другого ни за какие богатства на свете. Расскажи мне, каким он был в детстве.

-О, да таким же как все остальные.

-Чепуха!

-Ну конечно, не считая того, что он вечно спасал народ из горящих зданий и успевал выхватить голубоглазых детей из-под копыт сорвавшихся лошадей.

-Такое часто случалось?

-Почти каждый день.

-Он был гордостью школы?

-Да, пожалуй.

-Правда, насколько я поняла из его рассказов, сама школа была такой, что гордиться нечем.

-Условия жизни, созданные Обри Апджоном, были весьма суровыми. Особенно вспоминаются воскресные свиные колбаски.

-Регги очень смешно мне про них рассказывал. Колбаски положено делать из жизнерадостных свиней, а это были свиньи, разочарованные в жизни, или больные сапом, или туберкулезные.

-Да, я тоже это почувствовал. Ты уже уходишь? -- спросил я, так как Бобби встала из-за стола.

-Я не могу больше ждать ни минуты. Я хочу броситься к нему в объятия. Мне кажется, если я его скоро не увижу, то просто умру с горя.

-Я очень тебя понимаю. Парень из Брачной Песни Иомена тоже себя так чувствовал. правда там были немного другие слова: "Дин-дон-дин-дон: вот к любимой едет он". Правда, там было одно трудное место: "Парень женится на не-еей" -- последний слог приходилось тянуть минут десять,у меня вечно не хватало воздуха. Помнится, викарий сказал мне...

Тут меня прервали: меня часто прерывают, когда я начинаю рассказывать, как надо петь Брачную Песню Иомена, -- Бобби заявила мне, что ей все это ужас как интересно, но лучше она подождет, когда выйдет моя Автобиография. Мы вместе вышли на улицу, я проводил ее до роудстера, а сам вернулся к машине, где сидел Дживз, улыбаясь во весь рот (читай: а сам вернулся к машине (,где сидел Дживз), улыбаясь во весь рот.) Что же касается Дживза, то улыбается он скупо, позволяя своим губам скривиться, чаще всего на левую сторону лица. Я же просто сиял от счастья. Ничто так не делает счастливым, как осознание того, что все-таки тебе не придется петь Брачную Песню.

-Извини, Дживз, что заставил тебя ждать. Надеюсь, ты не очень скучал?

-Что вы, сэр, благодарю вас. Нам со Спинозой вовсе не было скучно.

-А?

-У меня тут книжка, "Этика" Спинозы, вы были так добры, что дали мне ее недавно почитать.

-Ах да, конечно. Хорошая книжка?

-Чрезвычайно, сэр.

-Это что, пособие для дворецких? Кстати, Дживз, хочу тебе сказать, что у нас все под контролем.

-Неужели, сэр?

-Разбитые сердца склеены, скоро мы услышим звон свадебных колоколов. Бобби передумала.

-Varium et mutable semper femina, сэр.

-Правильно говоришь. А теперь, -- добавил я садясь в машину и трогаясь с места, -- я расскажу тебе сказку про Уилберта и серебряный сливочник и я не удивлюсь, если от этого у тебя глаза не станут как у взъяренного дикобраза...

ГЛАВА 12

Когда я приехал в Бринкли, стояли тихие сумерки. Я поставил свою старушку машину в гараж и увидел, что машина тетушки Далии тоже на месте, из чего я сделал вывод, что и эта старушка вернулась. Так оно и есть. Я застал ее в будуаре вместе с чашкой чая и сдобной лепешкой. Она поприветствовала меня охотничьим улюлюканьем, которым овладела еще в пору охоты на британскую лисицу. Это было подобно газовому выхлопу, который пронзил меня от капота и до. Я никогда сам не охотился, но я так понимаю, что если ты умеешь издавать на охоте звуки, подобно хищнику страдающему от диспепсии, то считай, что дичь у тебя в кармане. Я думаю, что в молодые годы от одного такого выкрика тетушки Далии все ее спутники вылетали из седел, даже если их разделяла пара пахотных полей и тихая рощица.

-Привет, горе мое, -- сказала между тем она. Ты давно примчался?

-Только что разорвал финишную ленточку.

-Херринг сказал, что ты ездил в Херн Бей.

-Да, я ездил за Дживзом. Как Бонзо?

-Весь пятнистый, но повеселел. А зачем тебе понадобился Дживз?

-Да вот оказалось, что уже и не нужен, но это выяснилось только на полдороги сюда. Я-то думал, что он помирит Бобби Уикам и Киппера. Ты знала, что они обручены?

-Да, она мне говорила.

-А она сказала тебе, что тиснула в "Таймс" объявление, будто обручена со мной?

-Я была первой, с кем она поделилась. Мы с ней от души посмеялись.

-А вот Киппер не посмеялся, потому что его бестолковая невеста забыла его предупредить. И когда он прочитал объявление, то увял, и у него потемнело перед глазами. Любой женщине он предпочел бы петлю и веревку, потом он кипел от негодования и написал ей письмо в стиле Томаса Оутвея.

-В стиле кого?

-Ты не знакома с Томасом Оутвеем? Он драматург, семнадцатого века, известен своими саркастическими репликами против представительниц противоположного ему пола. Написал пьесу "Сирота", которая просто кишит ими.

-Так ты оказывается не только комиксы читаешь?

-Честно говоря, я не очень-то вгрызался в его наследие, но зато мне рассказывал Киппер. Отвей считает, что женщины это ужасно, а Киппер перекинул эту информацию в своем письме к Бобби. И письмо получилось сердитое.

-Но неужели ты не догадался все ему объяснить?

-Конечно же догадался. Но к тому времени она уже получила письмо.

-Но почему же этот идиот не сказал ей, чтобы она его не открывала?

-Он все так и сделал. -- "Дорогой, у меня на столе лежит письмо от тебя", -- сообщила она. "Дорогая, ни в коем случае не открывай его", -- сказал он. Ну и конечно же она открыла письмо.

Тетушка поджала губы и задумчиво откусила от лепешки большой кусок.

-Теперь я понимаю, что вид у него, как у дохлой рыбы. Роберта конечно же разорвала помолвку?

-И произнесла при этом пятиминутную речь -- на едином дыхании.

-И ты привез сюда Дживза, чтобы он выступил посредником?

-Именно так я думал.

-Но если уж дело настолько далеко зашло...

-Ты сомневаешься, что Дживз сможет залечить их раны? -- сказал я и погладил тетушку по головке. -- Можешь вытереть набегающую слезу: все прошло. Я встретил Бобби в таверне по дороге сюда: она уже выпустила свой пар и больше не кипит от злости. Она остыла, но представь себе, горячо его любит. Когда мы расставались, она спешила к нему, чтобы сообщить это. Я думаю, что к настоящему моменту они уже спелись как ветчина с яичницей. Да и мне от этого легче, ведь порывая с Киппером, она собиралась выйти замуж за меня.

-А я думала, ты был бы счастлив.

-Ничего подобного.

-Как? Ты ведь сходил по ней с ума.

-Больше не схожу. Наваждение прошло, пелена сошла с моих глаз, и теперь мы просто хорошие друзья. Когда влюбляешься, вся загвоздка состоит в том, дорогая моя тетушка, что иногда представители от одной стороны связываются не с теми представительницами другой стороны, воспринимая их не с той стороны. Скажу понятней. Мужчины делятся на лопухов и не-лопухов. А женская особь может быть "хомо стервус", а есть еще тип "соня". Но вся беда в том, что не-лопухов тянет к тем, что "стервус" (а они-то больше подходят для лопухов) и они слишком поздно начинают понимать, что им нужны мягкие, спокойные "сони", с которыми можно спокойно жить и грызть свой хлеб насущный.

-То есть, все время получается наоборот?

-Совершенно верно. Возьми хотя бы меня и Бобби. Я очень высоко ценю ее экстравагантность, но я же не лопух и никогда им не стану, а она никогда не откажется от своих отличительных признаков. А мне нужна спокойная жизнь, а она никогда на нее не согласится, ее не одно успокоительное не возьмет. Она спать не будет спокойно до тех пор, пока сама не сведет кого-нибудь с ума. Короче говоря, ей нужна твердая рука, а у меня такой нет. А у Киппера, хотя он и лопух, таких рук сколько хочешь, и ему ничего не стоит с ней справиться. Поэтому я благословляю союз этих двух особей и готов на радостях танцевать народный танец в деревянных башмаках. Но где же Киппер? Я хочу пожать ему руку и поздравить лично.

-Он отправился вместе с Уилбертом и Филлис на пикник.

Я вспомнил и сразу сделал серьезный вид.

-Значит, он следит за ними. Очень серьезно относится к своим обязанностям.

-Он глаз с Уилберта не спускает.

-Уж с кого-кого, а с клептомана нельзя глаз спускать.

-С кого?

-Так тебе не сказали? У Уилберта воровской диагноз.

-С чего ты взял, что он вор?

-Он ворует вещи. Все, что не привинчено и не прибито гвоздями.

-Не будь таким дураком.

-Ты напрасно меня обижаешь. Он взял сливочник дяди Тома.

-Я знаю.

-Ты знаешь?

-Конечно.

Ее хладнокровие меня поразило. А я-то думал, будто поведанное мной обдаст ее кровь стужей и водрузит ее перманент стоймя как иглы на взъяренном дикобразе!..

-Черт возьми, как спокойно ты это воспринимаешь.

-А с какой стати мне волноваться? Это Том продал ему сливочник.

-Что?!

-Уилберт связался с ним в Хэррогейте и предложил сделку, Том позвонил мне и сказал, чтобы я отдала сливочник. Это лишний раз подтверждает, как держится Том за другую сделку.

Я шумно глотнул воздух, на этот раз без примеси джина и тоника. Я был изумлен.

-Ты хочешь сказать, -- сказал я трагическим голосом, -- что я напрасно проделал всю эту нервную работу?

-- Что за нервная работа, ты всегда был такой бездельник.

-Да, а мамаша Крим? Она все время заглядывала в комнату своего чада, как только я приступал к поискам этого проклятого сливочника. Ведь я-то думал, что он спер его и там припрятал.

-И она тебя на этом поймала?

-И не однажды.

-И что она сказала?

-Она посоветовала мне пройти курс лечения у Родди Глоссопа, она слышала, что прекрасно справляется с душевнобольными. Я догадываюсь, почему она мне об этом сказала. Когда она меня засекла, я был наполовину упрятан под комод, конечно же ей это показалось странным.

-Берти! Но это действительно глупо!

-Я пытался возразить ей, но слова мои потонули в ее громком смехе. Я никогда не слышал, чтобы кто-либо так смеялся, даже Бобби, когда я мне по носу ударили грабли.

-Я бы отдала пятьдесят фунтов стерлингов, чтобы оказаться там, -- сказала она, когда наконец ее голосовые связки оправились от хохота. Так говоришь, ты торчал из-под комода?

-Это было во второй раз. В первую нашу встречу я сидел на полу со стулом обмотанным, вокруг шеи.

-Это как Елизаветинский воротник, какие носили во времена Томаса Ботвы.

-Ботвея, -- возразил я сурово. Вы же знаете, я не люблю, когда выражаются неграмотно. И еще я хотел сказать, что я надеялся, что передо мной сочувствующая родственница, а не мешок со смехом, но в этот момент дверь открылась и в комнату вошла Бобби.

Я сразу же понял, что она какая-то странная. Обычно Бобби выглядит так, будто она лучше всех. Потому она всегда такая оживленная. Но на этот раз она была какая-то тихая, погруженная в себя, но не так как это делает кот Агустус: скорее она была похожа на женщину с одной в Лувре. Дживз как-то подвел меня к этому шедевру и сказал: вот головка, на которую свалилась мировая тоска. Помню, он обратил мое внимание, какие у этой женщины тяжелые усталые веки. Я посмотрел на Бобби и пожалуй согласился с Дживзом.

Бобби разверзла свои тонкие уста, будто она только что высосала целый лимон, и сказала:

-Миссис Траверс, я хотела взять ту книжку Миссис Крим, которую начала читать.

-Конечно, дитя мое, -- сказала моя тетушка. -- Чем больше людей читает ее книги, тем лучше. Это очень поможет общему делу.

-Надеюсь, ты хорошо добралась, Бобби, -- сказал я. -- Ты уже говорила с Киппером?

Я не сказал бы, что она фыркнула, но все же сморщила носик.

Берти, -- сказала она мне рефрижераторным голосом, -- я могу тебя кое о чем попросить?

-Да, конечно. О чем же?

-Никогда не произноси при мне имени этого подлеца, -- сказала она и вышла из комнаты, и я снова заметил про себя, какие у этой женщины тяжелые усталые веки...

Бобби оставила меня в полном изумлении, тетушка Далия тоже вытаращила глаза от удивления.

-Ну! -- сказала она. -- И как это понять? Ты кажется говорил мне, что она горячо его любит.

-Она мне сама это сказала.

-По-моему ее любовь вовсе испарилась. Если это ты называешь любовью, то я одеваю свою шляпу, -- сказала моя тетушка, намекая на ту соломенную тряпку, в которой она расхаживает по огороду. По своему безобразию с ней сравнима если только войлочная шляпенция дядюшки Тома, гроза всех вустерширских ворон.

-И по-моему, они переругались.

-Очень похоже на то, -- согласился я. -- И я не представляю, как такое могло случиться, ведь я оставил ее с любовным огоньком в глазах, и с тех пор, как она здесь находится, прошло не более получаса. Как за такой промежуток времени из девушки, переполненной любовью, она могла превратиться в женщину, на которую свалилась мировая тоска. Может мне послать за Дживзом?

-А что может сделать Дживз?

-Если отвечать на твой вопрос конкретно, должен признать, что представления не имею. Просто у меня вошло в привычку посылать за Дживзом всякий раз, когда дела идут вкривь и вкось. И еще, если мы хотим во всем разобраться, нужно обратиться к первоисточнику. Поэтому пойду и поищу его. Но мне не пришлось себя этим утруждать, потому что Первоисточник сам вошел в комнату.

-Вот ты где, Берти, -- сказал он. Мне сказал, что ты вернулся. А я тебя ищу.

Киппер говорил глухим загробным голосом. У него были все симптомы человека, пережившего бомбежку: плечи опущены, взгляд тусклый. Короче, он я явно не был похож на англичанина, который уже начал принимать Желчь старого доброго доктора Гордона, поэтому нельзя было терять время на предисловия.

'Что это у вас с Бобби за напряженность отношений, а?' -- спросил я. Когда он ответил мне: 'Ничего такого', я легонько стукнул кулаком по столу и потребовал прекратить паясничать.

Он было встал и хотел с достоинством заметить, что не хотел бы обсуждать свою личную жизнь, но встретился взглядом с тетушкой Далией и вернулся в исходную позицию. Он снова сидел на своем стуле, весь обмякший как рыбье филе.

-Ну что ж, если вы так хотите знать, то она разорвала нашу помолвку.

Это никак не продвинули дознания. Мы и так догадывались, что если вас называют подлецом, значит юридически вас разлюбили.

-Но прошло всего только час, как мы расстались с ней в таверне Лиса и Гусь и она сходила по тебе с ума. Что случилось?

-А, ничего.

-Ну же, рассказывай!

-Ну случилось и случилось.

Киппер замолчал, а потом сказал, что он отдал бы сейчас пятьдесят фунтов стерлингов за то, чтобы выпить стаканчик виски с содовой: но это значило, что пришлось бы звонить в колокольчик Попу Глоссопу, а потом ждать, пока он будет искать по закромам нужную бутылку... Тетушка Далия так долго не смогла бы ждать. Поэтому взамен она оторвала от сердца кусок своей лепешки, протянула ее Кипперу и попросила рассказывать.

-В чем была моя ошибка, -- начал Киппер тем же низким загробным голосом, будто он был приведением, подхватившим ОРЗ, -- вся моя ошибка была в том, что я обручился с Филлис Милз.

-Что? -- воскликнул я.

-Что? -- воскликнула тетушка Далия.

-Вот это да! -- сказал я.

-Зачем ты это сделал? -- сказала тетушка Далия.

Киппер беспокойно поерзал на стуле, будто он сел на осу.

-- Сначала мне это показалось хорошей идеей. Ведь Бобби заявила мне по телефону, что не желает меня видеть ни в одном из миров, а Филлис мне все время твердила, что хотя в Уилберте Криме ее отталкивает его прошлое, но ее к нему так тянет, что если он ей сделает предложение, то она не сможет отказать, а я-то должен был это предотвратить, поэтому решил, что просто сам сделаю ей это предложение. Мы с ней все обсудили и достигли взаимопонимания, что это только фиктивно и не накладывает на нас никаких обязательств. А потом мы сказали про это Криму.

-Очень умно, -- заметила тетушка Далия. -- И как он это воспринял?

-Он просто увял.

-Прямо какая-то ранняя нынче осень, -- иронично заметил я. -- Помнится, и ты увял, когда вспомнил про свое письмо к Бобби.

-А когда Бобби возникла ниоткуда как раз в тот момент, когда я поцеловал Филлис, я уже был просто близок к заморозку.

Я поморщился. Я не любил водевильных сценок.

-Тебе совсем не нужно было этого делать.

-Может ты и прав, но мы хотели, чтобы Крим поверил.

-Понимаю. Для наглядности.

-Именно. Конечно, я не согласился на это, если бы знал, что Бобби передумала и хотела бы все вернуть обратно. Но я же не знал! Это просто какая-то ирония судьбы. У Томаса Харли на этом много построено.

Я не был знаком ни с каким Т. Харди, но я все равно его понимал.

-Ты ей успел все объяснить?

Он жалобно посмотрел на меня.

Разве можно что-то объяснять молодой рыжей женщине, если она нахохлилась как мокрая курица?

Я снова его понял.

-И что было потом?

-О, она вела себя очень по-светски. Мы очень мило разговаривали, пока не ушла Филлис. И тут-то она начала. Она сказала, что мчалась сюда на крыльях любви, мечтая броситься ко мне в объятия и каково же было ее удивление, когда мои объятия уже оказались заняты и... В общем, много еще чего наговорила. Все дело в том, что Бобби всегда немного ревновала меня к Филлис, еще по Швейцарии она считала, что мы слишком в хороших отношениях. Но у нас ничего не было.

-Просто хорошие друзья?

-Конечно.

-Знаете, что я вам скажу... -- начала было тетушка Далия.

Но мы не успели услышать, что она имеет нам сказать, потому что в комнату вошла Филлис...

ГЛАВА 13

Я окинул ее взглядом искусствоведа и решил, что понимаю, почему Бобби так взвилась, когда увидела ее в объятиях Киппера. Если вы (не я же) девушка и влюблены в штатного сотрудника "Сездей Ривью", то не подпрыгнете от восторга, если увидите его в композиции с другой, особенно если это падчерица Обри Апджона: низкий коэффициент умственного развития Филлис не мешал ей оставаться красавицей. Небо явно проигрывало с голубизной ее глаз: одета она была в простое летнее платье, которое подчеркивало плавность ее линий, поэтому не удивительно, что когда Уилберт Крим увидел ее, то срочно принялся штудировать поэзию и повел ее в тенек по кратчайшей тропинке.

-- О, Миссис Траверс, -- сказала она, завидев тетушку Далию. -- А я только что поговорила с папой по телефону.

Это замечание сразу заставило мою тетушку отложить в сторону клубок (отношений Киппер-Бобби). До раздачи призов в грамматической школе в Снодсбери, где соберутся сливки деревни, оставалось два дня: поэтому разве она не могла волноваться оттого, что отсутствует главное действующее лицо, которое должно было рассказать школьникам о жизненных идеалах и как ими пользоваться в летнее время. Если вы (то есть она) член правления такой школы и обязаны поставить ей такого оратора, то можно понять вашу (ее) нервозность, когда вы узнаете, что этот оратор сбежал в метрополию и неизвестно когда его ждать. Тетушка начинала понимать, что и у самого Апджона начинался каникулярный синдром, а ничто так не портит школьного собрания как отсутствие оратора. От волнения тетушка раскраснелась как июньская роза и поинтересовалась у Филлис, собирается или нет этот сын бакалавра возвращаться.

-- Он приедет сегодня вечером. Он спрашивает, не беспокоитесь ли вы.

При этих словах родная сестра моего покойного отца фыркнула по высшей отметке десятибалльной шкалы.

-- Неужели? Так у меня для него новость. Я действительно беспокоюсь. Почему он так долго задержался в Лондоне?

-- Он встречался со своим адвокатом: он собирается подать в суд на "Сездей Ривью", за клевету.

Я до сих пор пытаюсь прикинуть, на сколько дюймов подпрыгнул Киппер на своем стуле, когда он услышал эти слова. Иногда мне кажется, что на десять дюймов, иногда, что на шесть, но во всяком случае это вполне можно было назвать прыжком в высоту.

-- На "Сездей Ривью" -- переспросила тетушка Далия. -- Мой юный Херринг, это ведь кажется ваша газета? Чем они так завели Апджона?

-- Папа написал книгу про начальную школу, это все из-за нее. Вы слышали, что он написал книгу про начальную школу?

-- Представления не имела. Мне никто ничего не рассказывает.

-- Ну вот, он написал книгу про начальную школу. Он там пишет про начальную школу.

-- Про начальную школу -- неужели?

-- Да, про начальную школу.

-- Слава богу, это мы уже выяснили. Повторение -- мать учения. Ну и...?

-- А "Сездей Ривью" написала что-то клеветническое про эту книгу, а папин адвокат сказал, что папа может выиграть от процесса не меньше пятидесяти тысяч фунтов стерлингов. Ведь это же была клевета. Все это время папа разбирался с адвокатом. Но сегодня вечером он приедет назад. И будет участвовать в раздаче призов, его речь уже готова, я ее перепечатала. Ах, а вот и мой дорогой Поппет, -- сказала Филлис, услышав приближающийся лай. -- Он хочет покушать, мой дорогой песик. Сейчас, сейчас, Мамочка идет! -- заворковала она и упорхнула от нас к нашим меньшим братьям.

После ее ухода воцарилась краткое молчание.

-- Ничего не хочу слышать, -- наконец сказал тетушка Далия с вызовом. -- Ум это еще не все. Она хорошая, добрая девушка. И я люблю ее как родную дочь.

И пусть кто-то из вас считает ее дурочкой. Эй, -- сказал она, увидев, что Киппер откинулся на стул, безуспешно пытаясь придать своему лицу волевое выражение. -- Что вы так разволновались, мой юный Херринг?

Я видел, что Киппер не в разговорчивой форме, поэтому ответил за него сам.

-- Возникает весьма сложная ситуация, дорогая тетушка. Ты же слышала, что рассказала Ф. Милз перед тем, как отправиться кормить свою собаку. А она все рассказала.

-- Как тебя понять?

-- А то, что она выложила все факты. Апджон написал эту тонкую книжицу, которая, если ты помнишь, посвящена начальной школе, и в ней он утверждает, по словам Киппера, что время, проведенное в таких заведениях, является самым счастливым в нашей жизни. Гл. редактор отдал эту книгу на рецензию Кипперу, и он, вспоминая это мрачное время в Мелверн Хаус, что в Бремли, когда мы только и делали, что собирали маргаритки в кавычках, -- Киппер написал меткую рецензию: рука его была тверда. Ведь так, Киппер?

Киппер нашел в себе силы заговорить из такой глубины души, точно как буйвол вытаскивает с чавканьем ногу, засосанную в болоте.

"Но, черт побери," -- заговорил он наконец человеческим голосом, -- "критика была совершенно справедливой. Конечно же, я говорил без обиняков..."

"Было бы небезынтересно узнать, в каких именно выражениях ты говорил без обиняков, ибо среди них может оказаться пара таких, которые будут тебе стоить пяти тысяч фунтов стерлингов. Берти, садись в машину, съезди на станцию и посмотри, нет ли у них в киоске одного экземпляра... Впрочем нет, погоди. Вольно. Я сейчас приду," -- сказала она и вышла из комнаты, оставив меня в полном неведении, какие будут дальнейшие распоряжения. Пути тетушек неисповедимы.

Я повернулся к Кипперу.

"Плохо дело," -- сказал я.

По его сморщенному выражению я понял, что хуже некуда.

"Что может быть, если сотрудник еженедельника вгоняет свое начальство в большие издержки за клевету?"

"Его выгоняют, но что хуже всего, ему будет трудно найти другую работу. Его заносят в черный список."

Я его понял. Ох уж эти господа, которые владеют еженедельниками: они считают каждый пенни. Им нравится, когда деньги прибывают, но если вдруг, вместо этого, деньги меняют свое направление в результате оплошности какой-либо штатной человеческой единицы, они сводят ее к нулю. Насколько мне было известно, журнал Киппера (не Киппера конечно) находился во владении то ли какого-то правления, то ли синдиката, но все вместе они были то же самое, что каждый в отдельности. По словам Киппера, они не только увольняли небезызвестную единицу, но и сообщали о том себе подобным.

"Ах Херринг?" -- скажет кто-то, когда Киппер придет к нему устраиваться на работу. -- "Это не тот самый негодник, который лишил "Сездей Ривью? толстого слоя масла на хлебе"? Выкиньте его в окно, мы помашем ему вслед." Другими словами, если Апджон выиграет процесс, шансы человеческой единицы "Киппер" превратиться в штатную единицу очень малы. Должны пройти годы, прежде его помилуют.

"Мне останется только продавать карандаши в подземном переходе," -- сказал Киппер, и он только обхватил лицо руками на манер того, как это делают в случае отчаяния, но в это время дверь отворилась и в комнату вошла не тетушка Далия, а Бобби.

"Я взяла не ту книгу." -- сказала она. -- "Мне нужна была..."

Тут она обернулась на Киппера и вся напряглась ну точно как жена Лота, помните, тогда еще происходили все эти неприятности с небезызвестными городами: так вот, она превратилась в соляной столп, хотя что этим хотел сказать автор, я так и не мог понять. При чем тут соль. Весьма, весьма эксцентричен: я бы сказал иначе!

"О!" -- воскликнула между тем Бобби, как будто оскорбленная увиденным, но в это время Киппер издал протяжный стон и поднял к ней свое испепеленное лицо. При виде этой человеческой руины все презрение мигом испарилось из Роберты Уикам, и на месте ее возникла любящая и нежная Бобби. Одним прыжком она подскочила к нему как львица, обретшая, наконец, своего детеныша.

"Регги! О, Регги Регги, дорогой мой, что случилось?" -- воскликнула она, явно переменившись в лучшую сторону. Она размякла при виде чужого горя, такое часто бывает с женщинами. Об этом часто, кстати пишут поэты. Может, вы слышали, у одного поэта есть такие строчки:

О женщина, в часы любви

там-тамти-тидли что-то там "вы".

"Когда" там что-то такое "цветы",

и точно не помню, трам-там "ты".

Бобби накинулась на меня как разъяренная львица.

"Что ты сделал с этим бедным агнцем?" -- воскликнула она и посмотрела на меня взглядом, которому по колючести не было равных во всем нашем графстве за весь последний летний месяц. И только я успел объяснить, что вовсе не я, а рок судьбы омрачил чело бедного агнца, как в комнату вернулась тетушка Далия.

"Я была права," -- сказал она. "Я была уверена, что после выхода книги Апджон обязательно свяжется с агентством по журнальным и газетным вырезкам. Я нашла это у него на столе. Это твоя рецензия на его книгу, мой юный Херринг, и даже беглого взгляда достаточно, чтобы понять, почему ему это могло не понравиться. Я могу прочитать вам это вслух."

Я конечно представлял себе, в каком ключе будет написана рецензия Киппера, что она не будет хвалебной, и что до меня, я слушал ее с большим удовольствием. Заканчивалась статья следующим образом:

"Обри Апджон был бы иного мнения о начальной школе, если сам бы оказался на месте своих учеников в Мелверн Хаус, что в Бремли. Мы никогда не забудем свиной колбасы, которую нам подавали по воскресеньям: судя по вкусу, свинина принадлежала свиньям, прожившим безрадостную жизнь и умершим от сапа или туберкулеза."

До сих пор, Киппер сидел, постукивая пальцами по коленке и время от времени вставляя: "да, сказано остро, но правда". Но когда тетушка дошла до этого последнего абзаца, он снова сделал свой знаменитый прыжок в высоту, явно побив прежние свои рекорды на несколько дюймов. Я успел подумать, что если отпадет его теперешний способ зарабатыванья денег, у него впереди блестящее будущее акробата.

"Но я не писал этих слов", -- воскликнул Киппер.

"Но вот же, напечатано черным по белому".

"Но это же клевета!"

"То же самое считает Апджон и его хищник-адвокат. И я должна сказать, что эта колбаса действительно попахивает для тебя пятьюдесятью тысячами фунтов."

"Дайте я сам взгляну," -- воскликнул Киппер. -- "Я ничего не понимаю. Нет, подожди, дорогая, не сейчас. Мне нужно подумать." -- говорил Киппер в то время, как Бобби подскочила и обвила его руками, как цепкий плющ.

"Регги!" -- завопила она, именно завопила. -- "Это все я!"

"Что?"

"Ну, этот конец. Помнишь, за ленчем ты показал мне корректуру и попросил занести ее тебе в журнал, так как ты спешил на гольф. Когда ты ушел, я перечитала все, там не было того, что ты мне смешно рассказывал про эту колбасу. И тут я подумала, что будет очень забавно если... Ну, я и подписала это в конце. Просто как метафору...

ГЛАВА 14

На некоторое мгновение в комнате воцарилась тишина, прерванная лишь тетушкиным восклицанием: "Вот это да!" Киппер стоял мигая глазами: я уже однажды видел, как он это делал на турнирах по боксу, получая ближний короткий в самое ранимое место типа "в нос". Не могу сказать, мелькнула ли в этот момент в его мозгу желание схватить Бобби за шею и поработать с ней, но если и так, это желание было недолгим, ибо любовь возобладала. Ведь она назвала его агнцем, и с нежностью такового он заговорил.

-- Ах, вот что. Ну что ж, ладно.

-- Мне очень жаль.

-- Ну что ты.

-- Ты меня сможешь простить?

-- Конечно.

-- Я не желала ничего дурного.

-- Конечно же нет.

-- У тебя теперь будут неприятности?

-- Возможны некоторые осложнения.

-- О, Регги!

-- Ничего страшного.

-- Я испортила тебе жизнь.

-- Пустяки. "Сездей Ривью" не единственная газета в Лондоне. Если меня и уволят, устроюсь на работу в другое место.

Это несколько расходилось с той информацией, которой владел я, насчет "черных списков", но я оставил это при себе, так как видел, что слова Киппера успокоили Бобби, а я не хотел портить им настроение. Разве можно вырвать полную чашу счастья из рук девушки, которая только что выкарабкалась из оврага отчаяния к тому же, если к этой чаше она уже приложилась.

-- Конечно! -- сказала Бобби. Любая газета почтет за счастье иметь у себя такого ценного человека.

-- Они будут драться как тигры, чтобы заполучить его, -- поддакнул я. -- Такая купюра как Киппер может выпасть из оборота только на день, на два, не больше.

-- Ты такой умный.

-- О, благодарю.

-- Я имею в виду не тебя, а Регги.

-- Ах, Конечно же и Киппер вполне достоин такого звания.

-- И все же, -- заметила тетушка Далия, -- мне думается, что когда вернется Апджон, вам нужно сделать все, чтобы умаслить его.

Я понимала, что она имеет в виду. Она предлагала прижать его к своей груди и так там и остаться.

-- Точно, -- заметил я. -- Ты должен накачаться обаянием, Киппер, и есть шанс, что он заберет иск обратно.

-- Он определенно так и сделает. Никто не может устоять перед тобой.

-- Ты и вправду так думаешь, дорогая?

-- Конечно, дорогой.

-- Будем надеяться, что это так, дорогая. А между тем, -- продолжил Киппер, -- если я срочно не выпью виски с содовой, я развалюсь. Вы не возражаете, миссис Траверс, если я пойду и попрошу, чтобы мне налили?

-- Именно это я и хотела предложить тебе сама. Лети, мой юный Бемби, лети и приложись к спасительной влаге.

-- Я бы тоже не отказалась немного выпить. -- сказала Бобби.

-- И я тоже, поддакнул я, внимая народному гласу. -- Но я бы остановился, -- сказал я, когда мы уже вышли из комнаты, -- я бы остановился на портвейне. В нем больше солидности. Поищем Сордфиша. Он нас обслужит.

Попа Глоссопа мы нашли в буфетной, где он начищал до блеска столовое серебро. Он несколько удивился от такого наплыва народу, но узнав, что наши глотки иссохли от жажды, он откупорил нам бутылку хорошего вина. Тут мы немного повосстанавливали нервные клетки, потом Киппер, который все это время находился в молчаливой задумчивости, встал и сказал, что он извиняется, но ему надо пойти побыть одному. Я видел, как Поп Глоссоп проводил Киппера острым взглядом, и понял, что он заинтересовался моим другом в плане второго своего призвания. Психиатр -- он и на работе дворецкого психиатр. Вежливо дождавшись, когда дверь за Киппером закроется, Глоссоп поинтересовался:

-- Мистер Вустер, мистер Херринг ваш старый друг?

-- Зовите меня Берти.

-- Ах, простите, Берти. Значит, вы уже некоторое время с ним дружны?

-- Мы, считай, вылупились из соседних яиц.

-И он также друг мисс Уикам?

-- Сэр Родерик: Регги Херринг и я помолвлены, -- заметила Бобби.

При этих словах Глоссоп прекратил всякие расспросы. Он только сказал "О!.." -- и начал обсуждать стоявшую погоду, и он ее обсуждал, пока Бобби, которая все это время так же проявляла признаки нервозности, не сказала, что она, пожалуй, сходит и посмотрит, как там он... Избавившись таким образом от необходимости продолжать про погоду, сэр Родерик тотчас же приступил к разговору.

-- Мне не хотелось говорить этого при мисс Уикам, так как она помолвлена с мистером Херрингом, я не хочу лишний раз беспокоить ее, но у этого молодого человека все признаки невроза.

-- Он не всегда такой чокнутой, каким выглядит сегодня.

-- Но все же...

-- Знаете, что я вам скажу, Родди. Если бы с вами случилось то, что произошло с ним, у вас тоже был бы невроз.

И я все ему рассказал: не повредит здоровью узнать его мнение насчет истории с Киппером.

"Теперь вы знаете все." -- закончил я. -- "Единственный способ избежать того, что равносильно собственной смерти -- а именно: дать ограбить своих работодателей на сумму, превышающую порог их жадности, -- единственный способ -- это помириться с Апджоном, что по мнению любого нормального человека может быть равносильно только собственной смерти. Посудите сами: четыре года он прожил с ним бок о бок в Мэлверне и так и не смог наладить с ним отношений. Трудно представить, как он это сделает теперь. Вся эта затея сущее impasse по-французски, то есть полный тупик: формулы примирения не существует."

К моему удивлению, вместо того, чтобы пощелкать языком и покачать головой в знак того, что ситуация действительно серьезная, сэр Родерик озорно засмеялся: очевидно, во всем происходящем были свои светлые моменты, но я до них своим умом дойти не мог.

-- Вы знаете, просто невероятно, дорогой Берти, -- сказал он, -- насколько все это напоминает мне мою собственную молодость. Мне припомнились случаи из собственной жизни, о которых я не вспоминал годами. Пока вы мне рассказывали о злоключениях своего друга Херринга, как будто спала пелена, покрывавшая мое давнее прошлое, как будто сломалась пружина времена, отпустив стрелки часов назад: я снова почувствовал себя молодым двадцатилетним парнем, попавшим в причудливую историю с Бертой Симмонс, Джорджем Ланчестером и отцом Берты, мистером Симмонс, который в то время проживал в Путней. Занимался импортом топленого жира и масла.

-- Так что вы говорите за причудливая история?

Сэр Родерик снова повторил состав действующих лиц, выдвинул предложение выпить еще портвейну, -- предложение было принято вместе с портвейном, -- а затем он продолжил:

"Джордж, молодой человек, кипевший страстью жизни, познакомился с Бертой Симмонс в ратуше города Путней на благотворительном вечере-дансинге в помощь вдовам вокзальных носильщиков, в результате чего он влюбился с первого взгляда. Любовь оказалась взаимной. Когда, на следующий день, Джордж встретил Берту на улице, он пригласил ее в кондитерскую, где предложил ей мороженое, руку и сердце, которые с радостью были приняты. Она рассказала, что когда накануне танцевала с ним, на нее как будто что-то нахлынуло.

-- Это называется родственные души.

-- Очень точное определение.

-- И это прекрасно.

-- Согласен с вами. Но было одно препятствие, и весьма серьезное. Джордж был инструктором по плаванию в городских банях, а у мистера Симмонса были более значительные планы насчет своей дочери. Он не дал согласия на этот брак. Вы сами понимаете, что были такие времена для отцов. И только когда Джордж спас его, когда тот тонул, только тогда он уступил и благословил влюбленную пару.

-- Как же такое могло случиться?"

-- Очень просто. Мы вместе с Симмонсом отправились гулять по набережной, а потом я столкнул его в воду. Джордж только этого и ждал: он нырнул и спас утопающего. Конечно мне пришлось выслушать упреки в собственный адрес по поводу моей неуклюжести, и прошло много недель прежде чем меня снова пригласили на воскресный ужин к Симмонсам, что было для меня в то время сущим наказанием: ведь я был бедным студентом-медиком, был все время голоден. Но я рад был пойти на такую жертву ради собственного друга, ведь для него последствия были самыми благоприятными. И вот я и подумал, пока вы рассказывали мне, что мистеру Херрингу нужно помириться с Апджоном: не подойдет ли подобный "прикол" -- ведь молодые так это теперь называют -- не подойдет ли он для вашего случая. Все условия для этого в Бринкли имеются. Прогуливаясь по парку, я нашел одно маленькое, но вполне подходящее, "тонубельное" я бы сказал озеро. Вот так, мой дорогой Берти. Впрочем, это может так и остаться идеей.

По мере его рассказа я покрывался краской стыда. Вспомнить только -- как плохо я думал о нем, когда наши отношения были не столь близкими. Невероятно, что когда-то я смотрел на этого прекрасного специалиста по психам как на врага человечества. Вот вам наглядный урок, думал я, для всех нас: можно иметь лысую голову и быть обладателем мохнатых бровей, но в душе оставаться веселым и молодым. На дне моего бокала еще оставалось немного вишневого нектара, и когда он закончил рассказ, я с восхищением поднял за него тост. Я сказал, что он ужасно умный и предложил: сигару или кокосовый орех, на выбор?

-- Я срочно пойду и обговорю этот вопрос со своим мозговым центром.

-- Мистер Херринг умеет плавать?

-- Как рыба с мотором.

-- Тогда я не вижу препятствий к нашему плану.

Мы расстались, достигнув полного взаимопонимания, и только когда я вышел из дома на солнце, я вспомнил, что забыл сообщить про Уилберта: что тот не украл, а купил сливочник у моего дядюшки. Я было подумал вернуться и сообщить-таки ему эту новость, но отказался от этой мысли. Перво-наперво должно быть то, что во-первых, сказал я себе: ведь главной повесткой дня было вернуть Кипперу интерес к жизни. Потом, решил я, все остальное потом, -- и направился на лужайку, по которой уныло слонялись мой друг и Бобби. Ничего, радовался я, скоро мои цветочки поднимут свои головки.

Я не ошибся. Они обрадовались ужасно. Оба согласились, что если в Апджоне осталась хоть капля человеческого, -- которую из него, правда, надо было ее еще выжать, -- успех гарантирован.

"Но ты ни за что бы не додумался до такого сам, Берти, -- сказала Бобби: она в любом случае недооценивала проницательность Вустера. -Ты наверняка посоветовался с Дживзом.

"Нет, на самом деле идея эта принадлежит Сордфишу."

Киппер, похоже, удивился.

"Неужели ты рассказал ему обо всем?"

"Я как стратег, в своих рассуждениях пошел дальше: три головы хорошо, а четыре лучше."

"И он посоветовал тебе столкнуть Апджона в воду?"

"Совершенно верно."

"Очень странный этот дворецкий."

Я понял его высказывание по-своему.

"Странный? О, я бы так не сказал. Напротив: он совершенно нормальный. Совершенно нормальный дворецкий...

ГЛАВА 15

Я был полон энтузиазма, чтобы выполнить намеченную работу, я уже закусил удила и бил копытом от нетерпения, но был очень разочарован, когда на следующий день Дживз сказал мне, что очень сомневается в успехе операции под кодовым названием "Алле Ап-джон". Я рассказал ему все буквально уже перед тем, как отправляться на дело: я просто хотел заручиться его моральной поддержкой. Но Дживз выразил полное безразличие. Перед этим он как раз рассказывал мне, как чувствует себя мужчина, если он находится на берегу моря и его выбрали в состав судей на конкурсе красоты среди купальщиц. Я вынужден был прервать его, так как время меня уже поджимало.

-- Мне очень жаль, Дживз, -- заметил я, поглядывая на часы, -- но мне пора идти. Срочное дело. Расскажешь мне позднее.

-- В любое время, когда вам будет угодно, сэр.

-- Ты чем-нибудь занят в предстоящие полчаса?

-- Нет, сэр.

-- У тебя нет грандиозных планов присесть в тенечке с сигаретой за своим Спинозой?

-- Нет, сэр.

-- Тогда я очень рекомендую тебе спуститься к пруду и стать свидетелем одной драмы.

И я вкратце я рассказал ему содержание первого и второго актов, назвал действующих лиц и исполнителей. Он выслушал меня внимательно, слегка приподняв брови.

-- Не было ли сие идеей мисс Уикам, сэр?

-- Нет. Я согласен, так действительно можно подумать, но в общем-то сюжет подсказан сэром Родериком Глоссопом. Кстати, ты наверное, был удивлен, когда увидел его здесь в роли дворецкого.

-Я пережил такой момент, но сэр Родерик мне все объяснил.

-- Он верно опасался, что если он тебе не расскажет всего, ты можешь выдать его перед миссис Крим?

-- Именно так, сэр. Он действительно хотел упредить такую ситуацию. Я так понял из его слов, что он еще не пришел к окончательному выводу касательно психического состояния Мистера Крима.

-- Нет, он продолжает наблюдение. Так вот, как я тебе уже сказал, теперешний наш план был выношен им непосредственно. Что скажешь?

-- Я бы вам не советовал, сэр.

Я жутко удивился. Я буквально не верил своим ушам.

-- Не советуешь?

-- Да, сэр.

-- Но этот план прекрасно прошел опытные испытания на Берте Симмонс, Джордже Ланчестере и старике Симмонсе.

-- Очень может быть, сэр.

-- Тогда почему такие пораженческие настроения?

-- У меня просто есть предчувствие, сэр. Наверное потому что мне больше по нраву деликатное обращение с людьми. И у меня не вызывают доверия столь хитроумные планы. И, как сказал Бернс: "Не стройте планов наперед, жизнь все равно свое возьмет."

Конечно разговор со Дживзом меня очень разозлил. И вообще, мне не понравился его высокомерный тон. Я то думал, что он благословит меня и пожелает мне удачи, а не начнет вырывать с корнем ростки надежды (на

успех предприятия). Я был как дитя, что бежит к своей драгоценной матушке, чтобы та погладила его по головке и похвалила его, а вместо этого он получает хорошее "а-та-та". Поэтому я был очень, очень ему за все благодарен.

-- Значит, твой Бернс заодно с тобой. Так вот, передай ему от меня, что вы оба неправы. Ведь мы продумали в нашем плане все досконально. Мисс Уикам приглашает мистера Апджона пойти прогуляться. Она ведет его к пруду, подводит к месту, где стою я и разглядываю в воде рыбок, резвящихся среди камышей. За ближайшим деревом стоит Киппер в полной готовности. По знаку "Ах, смотрите!", который дает нам мисс Уикам, с детской непосредственностью указывая пальчиком на что-то там в воде, Апджон наклоняется, чтобы посмотреть. Я толкаю, Киппер ныряет, дело сделано. Что может быть проще.

-- Как скажете, сэр. И все же, у меня есть предчувствие.

Я, Вустер, человек вспыльчивый, и я уже было хотел высказаться, что я чувствую насчет его предчувствий, но тут я вдруг понял, почему он так придирается. Зеленая зависть, вот что! Он злился, что не он разработал этот гениальный план, а значит у него появился конкурент в моем лице. Конечно, Дживз мудрый человек, но со своими недостатками. Поэтому я успокоился и сократил свою реплику до "Неужели?". Надо же пожалеть человека.

Конечно, в глубине души таилась еще обида, потому что кому приятно, когда тебе цитируют наизусть Бернса. Хорошо еще, что я не рассказал Дживзу, что наш план действительно чуть было не сорвался из-за того, что Апджон, пока находился в Лондоне, сбрил свои усы, отчего Киппер уже готов был от всего отказаться. Отсутствие растительности на холодном пространстве апджоновского лица наводило на Киппера леденящий ужас, напоминая ему детские годы. Мне пришлось приложить некоторые усилия, чтобы убедить своего друга, что на дворе лето и такой-то год.

Я смог вернуть ему ощущение времени, в котором мы проживаем. Да, обжегшись в детстве на молоке, дуешь на воду (в пруду моей тетушки).

И все же Киппер был на положенном месте и за нужным деревом вовремя. Когда я появился у пруда, он выглянул и весело помахал мне рукой. Я весело помахал ему тем же. Потом он снова исчез за деревом, но я успел заметить, что он трусит.

Поскольку нашей примадонны и ее спутника еще не было на месте, я решил, что пришел немного раньше. Я закурил сигарету, окинул взглядом место действия и заключил, что для дня Нептуна погода прекрасная. Ибо редко выдается у нас в Англии такой летний денек, чтобы солнце не жалось за тучки и не дул прохладный ветерок. Нынче же стояла такая жара, что малейшее движение вызывало обильное потовыделение: в общем, в такой полдень одно удовольствие, если тебя кто-то вдруг столкнет в воду. Я даже представил себе, что может даже Апджон скажет по этому поводу: "Хорошая водичка", и будет доволен.

Так я стоял, режиссерски проигрывая в уме предстоящее, и тут вдруг увидел, что к нам пришел Уилберт Крим и веселая собачка Поппет. Животное бросилось было на меня с диким лаем, но ветер дул с пруда, и почуяв запах "Вустер номер пять" (не сравнивать с "Шанель номер пять"!), успокоилось, и я мог беспрепятственно переговорить с Уилбертом, который явно искал меня и таки нашел.

Вид у него был как в воду опущенный. Было очевидно, что потеря Филлис Миллз, какой бы глупенькой она ни была, была для него большим ударом, и я подумал, что, может быть, он пришел ко мне за словом сочувствия, которого во мне хоть отбавляй. Правда, я надеялся отвалить ему этого сочувствия в предельно сжатые сроки, чтобы он вовремя удалился, ибо когда настанет момент моего коронного номера, я бы предпочел обойтись без зрителей. Когда, знаете ли, вы сталкиваете кого-нибудь в воду, меньше всего вам нужен аншлаг.

Между тем, предметом нашего разговора оказалась на Филлис.

-- О, Вустер, -- я тут давеча разговаривал со своей матушкой.

-- Правда? -- заметил я, взмахнув рукой, словно подтверждая его право разговаривать с собственной мамой, особенно когда мне не до разговоров с ним.

-- Она сказала мне, что вы питаете большой интерес к мышам.

Мне вовсе не нравился оборот, который принимала наша беседа, но пока я держался уверенно.

-- О да, я интересуюсь мышами.

-- Она сказал мне, что пытались поймать мышь у меня в комнате.

-- Да, совершенно верно.

-- Как это любезно с вашей стороны.

-- Что вы. Не стоит благодарности.

-- И еще мама сказала, что вы очень внимательно обыскивали мою комнату.

-- О да, если уж я по-настоящему берусь за дело...

-- Так вы нашил мышку?

-- Нет, мышки не нашел. Увы.

-- Я подумал, может вы находили там сливочник работы мастера 18 века?

-- ...?

-- Сливочник, серебряный, в виде коровы.

-- Нет. А что, он стоял у вас на полу?

-- Он был в ящике моего комода.

-- Тогда я вряд ли мог его видеть.

-- Сейчас бы вы его точно не увидели. Потому что он исчез.

-- Исчез?

-- Исчез.

-- Вы что, хотите сказать, что он исчез?

-- Именно так.

-- Как странно.

-- Очень странно.

-- Да, как это странно, не правда ли?

Вустер говорил, сохраняя полное самообладание, вряд ли со стороны можно было подумать, что Бертрам чувствует себя не в своей тарелке, но я вас уверяю, что именно так я себя чувствовал. Сердце прыгало в моей груди как мячик на хорошей подаче. Я сразу догадался, что произошло. Поп Глоссоп на время выпал из курса дел и продолжал рассматривать данное серебряное изделие как жертву болезненных измышлений Уилберта, поэтому он отправился на поиски, и интуиция его не подвела и он нашел сливочник. Теперь я действительно пожалел, что за операцией "Алле Ап-джон" совсем забыл предупредить Глоссопа об истинном положении вещей. Если бы он знал!

-- Я хотел попросить вас, Уилберт, может стоит предупредить об этом миссис Траверс?

Какое счастье, что сигарета во рту придает человеку непринужденный вид, ибо только благодаря ей я смог непринужденно ответить:

-- Я бы не стал этого делать.

-- Отчего же?

-- Она может расстроиться.

-- Неужели она до такой степени чувствительная?

-- Еще какая. Внешность обманчива, уверяю вас. Нет-нет, я бы на вашем месте подождал. Я думаю, что наверняка эта вещица положена вами куда-нибудь в другое место, просто вы позабыли. Так часто бывает: кладешь что-нибудь, думаешь, что оно там, а оказывается ты положил это совсем в другое место. Вы меня понимаете?

-- Нет, не понимаю.

-- Я хочу сказать, поищите получше, может вы все же найдете этот сливочник.

-- Вы хотите сказать, что он объявится?

-- Конечно.

-- Как корова с пастбища?

-- Именно так.

-- О? -- заметил Уилберт и обернулся, чтобы поприветствовать Бобби Апджона, которые появились на лодочном причале. Я находил его вопросы довольно двусмысленными, особенно последний, одна радость, что подозрение в краже не падало на меня. Ведь он бы вполне мог вбить себе в голову, что мой дядя Том, сожалея о временной слабости, попросил меня тихонечко выкрасть сливочник, такое частенько случается с одержимыми коллекционерами.

Как бы то ни было, я пережил пару тяжелый минут и мысленно отметил, что надо сказать Попу Глоссопу, чтобы тот как можно скорее подсунул этот сливочник обратно.

Я повернулся в сторону Бобби и Апджона, и хотя был закален в испытаниях, не мог избавиться от такого ощущения, что я трепещу, словно бабочка. Состояние, очень похожее на то, какое у меня было перед тем, как впервые выйти к зрителям с Песней Иомена. И это несмотря на то, что я много раз ее репетировал, сидя, намыленный, в ванной.

-- Привет, Бобби, -- сказал я.

-- Привет, Берти, -- сказала она.

-- Здравствуйте, Апджон, -- сказал я.

Правильным ответом на данный вопрос является "Здравствуйте, Вустер", но он весь ощерился, как волк, попавший одной лапой в капкан.

Бобби же была сама детская непосредственность.

-- Берти, я рассказывала мистеру Апджону о той огромной рыбине, что мы с тобой тут вчера видели.

-- Да, большая такая рыбина.

-- Просто невероятно, правда.

-- Да, невиданное дело.

-- И я привела мистера Апджона, чтобы и он посмотрел.

-- Действительно. Советую вам посмотреть на нее, Апджон.

Я был прав, предполагая, что Апджону все это не нравится.

-- Я не собираюсь делать ничего подобного, -сказал он тоном, я бы сказал, откровенно раздраженным. -- Я очень жалею, что так далеко ушел от дома. Я жду телефонного звонка от своего адвоката.

-- Ну что вы, какие адвокаты в такую погоду, -- весело заметил я. Что вам могут сказать эти люди, далекие от природы. Вы много потеряете, если не взглянете на эту рыбину. Простите, вы что-то хотите сказать? -- вежливо прервался я, ибо Апджон порывался что-то сказать.

-- Я хочу сказать, Вустер, что и вы, и мисс Уикам очень заблуждаетесь, меня не интересуют рыбы, ни большие, ни маленькие. Мне не следовало вообще выходить из дома, и я намереваюсь срочно туда вернуться.

-- Погодите хоть немного, -- сказал я.

-- Сейчас она приплывет, -- сказала Бобби.

-- Наверняка приплывет, -- сказал я.

-- Ей давно уже пора, -- сказала Бобби. И тут она посмотрела на меня. Я понял, что, по ее мнению, мне пора действовать. Стечение обстоятельств благоприятное, так бы построил фразу Дживз. -- Бобби наклонилась над водой и указывая туда рукой возбужденно воскликнула:

-- Ой, смотрите! -- воскликнула она.

Это, как я уже объяснил Дживзу, была команда, по которой Апджон должен был наклониться и этим облегчить мне мою задачу, но ничего подобного не произошло. А почему? Потому что в этот самый момент к нам подбежала Филлис со словами:

-- Папочка, дорогой, тебя к телефону.

Услышав это, Апджон пулей помчался в сторону дома. Тут же откуда-то появилась такса Поппет, который делал вокруг меня бешеные круги. Стоило у них двоих поучиться, как избавляться от лишних калорий.

И тут я понял, что имел в виду поэт Бернс. Что еще может так испортить драматическую развязку, как не появление на авансцене второстепенных действующих лиц. От подобного вольного обращения с нашим сценарием мы с Бобби просто потеряли дар речи. Филлис же продолжала своими репликами все дальше и дальше относить нас от ожидаемых событий:

-- Я нашла этого милого котика в саду, -- произнесла она, и тут я увидел, что она держит на руках Агустуса. Агустус был явно в плохом расположении духа. Он как всегда высыпался впрок, а теперь ему не давали этого сделать, нашептывая в ухо всякие ласковые глупости.

Филлис отпустила кота на землю.

Я принесла его сюда, я хочу, чтобы он пообщался с Поппетом. Поппет очень любит кошек, правда, дорогой? Иди и поздоровайся с котиком.

Я бросил быстрый взгляд на Уилберта Крима, мне было интересно посмотреть, какая у него будет на все это реакция. Подобная сцена вполне могла умерить любовный пыл, ибо ничто так не убивает влюбленность, как глупость предмета вашего воздыхания. Но на его лице не только не было написано никакого разочарования, напротив, кажется, слова этой девушки ублажали его слух. "Как странно", подумал я, и начал был размышлять о превратностях любви, как заметил вокруг себя некоторые события.

Агустус, отпущенный на вольный сон, свернулся было на земле в клубочек. В это время Поппет как раз заканчивал свой десятый круговой забег и уже начал было заходить на одиннадцатый, но, увидев Агустуса, замер на месте, улыбнулся, вывернул наизнанку свои уши, изобразив своим хвостом что такое перпендикуляр -- относительно линии своего тела -- и с веселым лаем прыгнул навстречу своему собрату. И должен сказать, что он был неправ. Разбуди так любого, самого добродушного кота, и ты будешь неправ. А Агустус: он уже натерпелся от Филлис, когда та притащила его, сонного, из сада. И снова -- это шумное ликования в свой адрес окончательно вывело его из терпения. Агустус злобно зашипел, затем раздался короткий лай, и что-то длинное и коричневое прошмыгнуло у меня под ногами, увлекши себя, а заодно и меня, в глубины прудяные. Воды сомкнулись надо мной, и на какое-то мгновение мир перестал для меня существовать.

Когда же я вынырнул на поверхность, я увидел, что не только мы с Поппетом принимаем водные процедуры. К нам присоединился Уилберт Крим: он нырнул в пруд, схватил таксу за шкирку и повлек ее на берег. По какому-то странному стечению обстоятельств, в этот самый момент кто-то вцепился и в мой загривок.

-- Спокойно, мистер Апджон, не волнуйтесь, вы только не волнуйтесь, вы... Какого черта! Это ты, Берти? -- сказал Киппер, ибо это был он. Может быть я ошибаюсь, но мне показалось, что у него пропал интерес спасать утопающего.

Я не смог ответить ему сразу, так как наглотался Н2О.

-Ты, конечно, можешь спросить, Киппер, при чем тут Бернс, но говоря на языке сухих фактов, мы сели в лужу...

ГЛАВА 16

Через некоторое время, выбравшись на землю, мы отправились домой в сопровождении Бобби, издавая при ходьбе характерные чавкающие звуки, словно пара солдат из армии Наполеона, отступающих из Москвы. По дороге нам повстречалась тетушка Далия: на ней была шляпа из того рода шляп, которые вполне можно использовать как корзинку рыболова. Тетушка возилась в цветочной клумбе возле теннисной лужайки. Пару мгновений она безмолвно созерцала нас, затем издала восклицание, неприемлемое, учитывая, что с нами была женщина: тетушка много нахваталась этих восклицаний в молодости у своего друга-Нимрода⁽⁸⁾. Облегчив таким образом свою душу, она добавила:

-- Что там вообще у вас произошло? Только что тут проходил Уилберт Крим, мокрый до ушей, теперь с вас льет ручьями. Вы что, играли в водное поло в одежде?

-- Не то, чтобы водное поло, скорее это демонстрация одежды жаркого сезона. Но это долгая история, а сейчас самое разумным для Киппера и меня будет разойтись по комнатам и надеть сухие модели, дабы продолжить беседу с тобою позднее: и то и другое доставит нам истинное удовольствие.

-- Но самое интересное, что я видела Апджона: он был откровенно ненамокший. Как это понять? Он что, вышел сухим из воды?

-- И отправился к телефону переговорить со своим адвокатом, -- сказал я: оставив Бобби для дальнейших объяснений, мы продолжили отступление. Я вернулся в комнату и сняв с себя влажный слой одежд, облачился в сухую фланель, и тут кто-то постучал в дверь. Гостеприимно распахнув ворота, я лицезрел на пороге Бобби и Киппера.

Первое, что я заметил, это отсутствие мрачного выражения на их лицах, которое было бы вполне естественно, учитывая происшедшее буквально четверть часа тому назад. Я подумал, что, может быть, в силу того, что англичане, а особенно некоторые англичанки, с бульдожьим упрямством не желают мириться со своим поражением: может быть эта парочка англичан решила повторить заход? Именно об этом я и спросил у них.

Ответ был отрицательный. Киппер, сказала, что нет, нет никакой возможности заставить Апджона снова вернуться на озеро, а Бобби добавила, что это было бы бесполезно, потому что я все равно все испортил.

Меня это, конечно, задело.

-- Что значит, испортил?

-- Ты опять бы запутался в собственных ногах и свалился в воду, как и в первый раз.

-- Я прошу меня извинить, -- возразил я, пытаясь сохранить галантность в выражениях, как всякий благородный англичанин, который лается с дамой. -- То, что ты говоришь, абсолютно не соответствует истине. Я не путался в собственных ногах. То, что я упал в пруд, было божьим провидением, а если точнее, у меня под ногами запуталась такса. Если уж кого и винить, так это Филлис, эту дуру: она притащила Агустуса и начала называть его всякими ласковыми именами. Конечно же его это весьма разозлило, а собака доконала.

-- Да-да, -- сказал Киппер, -- он всегда оставался мне верным другом. -- Берти совершенно не виноват, дорогая. Что там ни говори, но таксы та самая порода собак, об которых все время спотыкаешься. Я думаю, что в данном случае Берти ничем не запятнал своей репутации.

-- А я так не думаю. -- сказала Бобби. Впрочем, что теперь говорить.

-- Действительно, давайте забудем про это. Тем более, что твоя тетушка, Берти, предложила план, ничем не хуже прежнего, а может даже и лучше. Она рассказала Бобби о том, как Боко Фитлверт пытался восстановить отношения с твоим дядюшкой Перси, и ты был молодец, что предложил, чтобы пойти к своему дядюшке и обозвать его всякими нехорошими словами, тогда бы Боко, стоявший под дверьми, смог бы войти и встать на его защиту, обелив таким образом себя в глазах твоего дядюшки. Ты же помнишь такой случай?

Я вздрогнул. Я очень хорошо помнил этот случай.

"Тетушка считает, что то же самое можно проделать с Апджоном, и я думаю, она совершенно права. Я думаю, ты представляешь, что испытывает человек, узнающий в один прекрасный день, что у него есть истинный друг, некто, кто считает тебя самым-самым и кто не позволит другим и слова сказать против тебя. Разве это не трогательно. И если прежде этот человек относился к этому некто предосудительно, он обязательно перестанет так думать. И наверняка у него рука не поднимется, чтобы как-то навредить своему новому другу. Именно так начнет относиться ко мне Апджон, Берти, когда я войду в комнату и встану на его защиту в то время, как ты будешь называть его всеми нехорошими словами, какие только знаешь. Этому ты можешь поучиться у своей тетушки. Она увлекалась охотой, а охотники употребляют много всяких крепких словечек, когда прикрикивают на своих собак. Попроси, чтобы она составила тебе перечень таких выражений в письменной форме.

-- Берти это не понадобится, -- вмешалась Бобби. -- У него наверное и так богатый запас.

-- Конечно. Он же рос возле своей тетушки. Ну вот, Берти, таков наш план. Ты должен подобрать удобный момент, загнать Апджона в угол и накинуться на него...

-- А он от страха заберется с ногами в кресло....

-- ...и грозить ему пальцем и наносить ему оскорбления. И когда он рухнет под потоком твоих ругательств и станет молить Бога, чтобы пришел добрый человек и вмешался и прекратил его мучения, тут войду я, предполагается, что я все слышал. Бобби предложила, чтобы я тебя ударил, но я думаю, что это будет выглядеть неестественно. Ведь нас связывало слишком много лет дружбы. Так что я просто пристыжу тебя. Я скажу: "Вустер, я потрясен до глубины души. Я не могу позволить, чтобы ты разговаривал подобным образом с человеком, которого я так уважал: этот человек был директором начальной школы, в которой я провел лучшие годы своей жизни. Ты забываешься, Вустер." И тогда ты, пристыженный, выбегаешь из комнаты. Апджон тронут до глубины души, он начинает благодарить меня, он спрашивает, не может ли он в свою очередь что-нибудь сделать для меня.

-- И все же я думаю, что тебе стоит ему треснуть.

-- Войдя таким образом к нему в доверие...

-- Да, я бы треснула.

-- Войдя к нему в доверие, я поворачиваю наш разговор в нужное русло и напоминаю ему об его иске.

-- ... Разочек -- в глаз...

-- Я скажу ему, что я читал последний выпуск "Сездей Ривью" и что его прекрасно можно понять в его желании потребовать от журнала компенсации, но "но не забывайте, мистер Апджон", -- скажу я, -- "если журнал подобный этому терпит большие убытки, он прибегает к сокращению штата, и в таком случае он конечно же избавляется от самых молодых своих журналистов. Ведь вы же не хотите, чтобы я остался без работы, мистер Апджон?" Тут он вскакивает, он крайне удивлен: "Как, разве вы работаете в Сездей Ривью?" "Да, на настоящий момент, пока -- работаю. Но если вы не заберете иск, мне придется торговать карандашами в подземном переходе." Это будет самый важный момент в нашем разговоре. Я смотрю ему прямо в глаза, я вижу, что он хочет получить свои пять тысяч, и на какое-то мгновение он сомневается. Но его лучшие качества берут верх. Взгляд его теплеет. Может быть даже навернется скупая слеза. Он жмет мне руки. Он говорит, что конечно же ему ничего не стоит отсудить эти пять тысяч, но он ни за что на свете не посмеет испортить жизнь человеку, который спас его от такого негодяя как Вустер. Все кончается благополучно, и мы вдвоем отправляемся в буфетную к Сордфишу, чтобы распить бутылочку портвейна, может быть мы даже заключим друг друга в дружеские объятия. И в этот же вечер он напишет своему адвокату, что отзывает иск. У тебя есть ко мне вопросы?

-- У меня нет. Ведь он же не знает, что именно ты написал эту рецензию. Там же нет твоей фамилии.

-- К счастью, статья была редакционная.

-- Лично я не вижу погрешностей в твоей сценарии. Ему придется отозвать твой иск.

-- Конечно, ничего удивительного. Нам остается только выбрать время и место действия для Берти.

-- Сейчас в самый раз.

-- Но как мы узнаем, где сейчас Апджон?

-- Он в кабинете мистера Траверса. Я видел его, через французское окно.

-- Прекрасно. Итак, Берти, если ты готов...

Может быть, вы обратили внимание, что под конец я выпал из разговора, так как передо мной начал открываться весь ужас ситуации. Я знал, что не отвертеться, так как нормальный человек на моем месте ответил бы категорическим отказом. Но я, согласно кредо Вустеров, должен был помочь другу. Даже если для того, чтобы спасти друга детства от горестной участи продавать на улице карандаши (хотя, на мой взгляд, апельсины -- более безбедный вариант), даже если для этого мне придется грозить пальцем перед носом Апджона, обзывая его при этом на чем свет стоит, то я готов. Может, на этой почве я поседею, но ведь я Вустер до корней волос.

Итак, я хрипло пробормотал "Отлично", но при этом я с ужасом представил себе Апджона, сбрившего усы. Когда же мы отправились к месту событий, Бобби приговаривала, что я настоящий герой, а Киппер волновался, не болит ли у меня горло. Но все это слабое средство: ведь нервные клетки Вустеров не восстанавливаются.

Кабинет дядюшки Тома был местом, куда я старался не заходить во время своих визитов в Бринкли. Всякий раз, когда дядя заполучал меня в этом интерьере, он поднимал свою любимую тему про старое серебро. И с другой стороны, на свежем воздухе появлялась надежда, что если он заполучит меня, то на какую-нибудь другую тему. Последний раз я посетил святая святых моего дядюшки год назад, и только теперь, когда я открыл дверь и вошел туда, я заметил поразительное сходство этой комнаты с директорским кабинетом Обри Апджона. Когда же я увидел его самого, сидящего за столом, я почувствовал, что хладнокровие мое сменилось ледяным ужасом. И вот тут-то я обнаружил-таки одно упущение в нашем плане: нельзя войти в комнату и начать обзывать кого бы то ни было просто так, ни с того ни с сего. нужно сперва начать разговор и повести его в нужное русло. Pourparlers, вот что.

Поэтому я сказал: "А, здрасьте", и мне показалось, что для pourparler вполне неплохо. "Читаете?" спросил я далее.

Он опустил книгу на колени (я успел прочитать имя автора -- миссис Крим), поднял на меня свой взор, и я увидел его презрительно скривленную верхнюю губу.

-- Нужно отдать должное вашей наблюдательности, Вустер. Я действительно читаю.

-- Интересная книга?

-- Весьма. И я жду той минуты, когда смогу снова продолжить чтение.

Я очень неглупый человек и сразу понял, что мне не рады. таков был его тон и выражение его губы. Всем своим обликом он давал мне понять, что я тут лишний. И все же я продолжил:

-- Я смотрю, вы сбрили усы.

-- Верно. Уж не хотите ли вы мне сказать, что напрасно?

-- О, напротив. В прошлом году я сам отрастил усы, а потом взял и сбрил.

-- Неужели?

-- Того требовало общественное мнение.

-- Понимаю. Был бы рад выслушать ваши воспоминания, Вустер, но на настоящий момент я жду звонка от своего адвоката.

-- А я думал, у вас уже был один такой.

-- Простите?

-- Когда вы были там, возле пруда, разве вы ушли не потому, что вас позвали к телефону?

-- Меня действительно позвали к телефону, но пока я добирался оттуда, мой адвокат устал ждать и он повесил трубку. Я жалею, что позволил мисс Уикам увести себя так далеко.

-- Она хотела, чтобы вы посмотрели, какая большая рыба.

-- Я это уже слышал от нее.

-- Кстати, о рыбах, вы наверное удивились, когда увидели Киппера.

-- Киппера?

-- Херринга.

-- Ах, Херринга, -- сказал он, и я заметил, что он окончательно потерял интерес к разговору. наступила долгая пауза, но тут дверь открылась и в кабинет влетела эта дурочка Филлис, она была чем-то возбуждена.

-- О, папочка, -- зачирикала она, -- ты занят?

-- Нет, дорогая.

-- Тогда мне надо кое о чем с тобой поговорить.

-- Конечно. Всего хорошего, Вустер.

Я понял, на что он намекает. Он хотел, чтобы я вышел. Мне ничего не оставалось, как отвалить через французское окно. Не успел я это сделать, как на меня, словно дикая кошка, накинулась Филлис.

-- Какого черта, Берти, что ты придуряешься, -- зашептала она диким шепотом. -- Что за штучки насчет усов. Я думала, что ты сразу приступишь к делу.

Я намекнул, что Обри Апджон еще не успел подать мне повода для оскорблений.

-- Вечно ты придумываешь отговорки!

-- Но ведь сначала наш разговор должен принять соответствующий оборот, разве не так?

-- Дорогая, Берти прав, -- вмешался Киппер. -- Ему нужна point d'appui.

-- Что?

-- Отправная точка.

Хищница презрительно фыркнула.

-- Знаешь, он просто струсил. Я так и знала. У этого червяка душа ушла в пятки.

Я бы мог разить свою опоннентессу в пух и прах, доказав, что у червяков нет никаких ног, а тем более пяток, но мне не хотелось пререкаться.

-- Я бы попросил тебя, Киппер, -- сказал я с холодным достоинством, -- чтобы твоя подруга соблюдала рамки приличия. Я не червяк, а царь зверей. Я был уже готов совершить прыжок и сокрушить свою жертву, но мне помешала Филлис. Она желала срочно переговорить со своим отчимом.

Бобби снова раздраженно фыркнула.

-- Она там будет теперь до скончания веков. Нам можно уходить.

-- Да, -- согласился Киппер. -- Нам придется это отложить. Мы сообщим тебе новое время и место, Киппер.

-- О, ну спасибо, -- заметил я, и они отвалили.

Так я стоял еще некоторое время, перебирая в мыслях печальные факты. Мимо проходила тетушка Далия. Я был рад ее видеть. Я подумал, что, может быть, я найду в ее лице понимание и поддержку. Ибо, хотя она иной раз могла задать жару, но в тяжелые минуты она умела посочувствовать.

Когда же взглянул на нее еще раз, то увидел, что мои тяжелые минуты ничто по сравнению с ее, ибо во взгляде моей тетушки было выражение полного конца света.

И я не ошибся.

-- Берти, -- сказала она, поравнявшись со мной и смахнув слезу садовым совочком. -- Знаешь что?

-- Нет, а что?

-- Так вот, -- продолжила моя престарелая родственница, -- издав такой вопль. будто ее взору предстала свора собак, припустившаяся за кроликом: Эта дура Филлис все-таки обручилась с Уилбертом Кримом!...

ГЛАВА 17

Услышав эти слова, я так и подпрыгнул. Я был потрясен до глубины души, как любой племянник на моем месте. Если ваша родная тетя лезет из кожи вон, лишь бы уберечь свою крестницу от лап нью-йоркского плейбоя, и вот она узнает, что все напрасно, кому как не мне, родному сыну ее покойного родного брата, пожалеть ее?

-- Ты уверена? -- переспросил я. -- Кто тебе сказал?

-- Она же и сказала.

-- Сама?

-- Да. Она прибежала ко мне, вся кудрявая от счастья и проблеяла, как она счастлива, ну как же она счастлива, дорогая миссис Траверс. Ну какая же дура, а. Я чуть не прибила ее этой лопаткой. Я всегда считала ее глупее булочки, но по-моему, ее даже забыли положить в духовку.

-- Но как же это могло случиться?

-- Ведь ее пес тоже свалился в воду?

-- Да, он был одним из нас. Но при чем здесь это?

-- Уилберт бросился в воду и спас его.

-- Эта псина прекрасно доплыла бы сама. Если не австралийским кролем, то по-собачьи.

-- Но разве объяснишь это этой тупоголовой Филлис. Для нее если бы не Уилберт Крим, ее собака была бы утопленник. И теперь она выходит за него замуж.

-- Но разве выходят замуж только за то, что ты спас чью-то таксу?

-- Выходят, такие как она выходят.

-- Мне это кажется странным.

-- Еще бы не казалось. Но факт. Я насмотрелась таких девушек, как Филлис Миллз. Ты же помнишь, целых четыре года я была владелицей и главным редактором женского еженедельника. (Моя тетушка имела в виду журнал "Будуар Миледи": как-то я написал для его рубрики "Мужья и братья" один материал под названием "Что носят хорошо одетые мужчины". Сам же журнал недавно перекупил какой-то простофиля, чему дядюшка Том был несказанно рад, так как все четыре года тетушка подсовывала ему чеки для оплаты.)

Я не думаю, что ты был нашим постоянным читателем. Так вот, для сведения, в каждом нашем номере мы публиковали по одному короткому рассказу, в которых почти всегда герой завоевывал сердце девушки тем, что спасал или ее собачку, или кошечку, или канарейку или еще какую-нибудь тварь, которую она держала в доме. Конечно, эти рассказы писала не Филлис, но она именно так устроен ее ум. Произнося слово "ум", -- продолжила тетушка, -- я имею в виду ту четверть чайной ложки ума, которую можно найти у нее, и то только если пробурить глубокую скважину. Бедная Джейн!..

-- Кто-кто?

-- Так звали ее мать. Джейн Милз.

-- Ну да, конечно. ты говорила, что она была твоей лучшей подругой.

-- Самой лучшей. И она всегда говорила мне: "Далия, дорогуша, если я отброшу копыта первая, ради бога, присмотри за Филлис, не дай бог, она выйдет за какого-нибудь проходимца. У нее хватит ума. Молоденькие девушки вечно влюбляются в негодяев". Тут она имела в виду своего первого мужа, который был отъявленным негодяем и мучил ее до того счастливого дня, когда, под большим градусом, он вошел в Темзу и был таков. "Не дай ей бог повторить моей ошибки", -- говорила мне она, а я ей отвечала: "Джейн, ты можешь на меня положиться". А видишь как получилось.

Я пытался успокоить ее.

-- Ты не должная винить в этом себя.

-- Нет, это моя вина.

-- Ты совершенно неправа.

-- Но это я пригласила к себе в дом Уилберта Крима.

-- Ты поступил как любящая жена дядюшки Тома.

-- Да еще впустила Апджона, а он все время подталкивал ее к этому.

-- Вот уж кто виноват точно, так это он.

-- И я тоже.

-- Если бы не его дурное влияние, мы бы сохранили нашу Филлис незамужней. "Стыдись, Апджон!" -- вот что я бы сказал ему.

-- И я пойду и скажу ему это. Ух, найти бы мне сейчас этого Апджона!

-- Нет ничего проще. Он в кабинете дядюшки Тома.

При этих словах тетушка заметно оживилась.

-- Ах так? -- Она запрокинула голову и набрав полные легкие воздуха, издала клич: "АПДЖОН!" -- так орет пастух, созывая домой стада с влажных пастбищ, омываемых Ди⁽⁹⁾, и я должен был предупредить ее.

-- Тетушка, не забывай про свое давление.

-- К черту мое давление. АПДЖОН!

Он появился в проеме французского окна, взгляд его был холоден и суров, столь же холоден и суров, каким он был много лет назад в Мэлверне, в его собственном кабинете, где я был частым гостем, правда против собственной воли.

-- Кто так ужасно шумит? Ах, это вы, Далия.

-- Да, я.

-- Вы хотите меня видеть?

-- Да, я хотела вас видеть, и очень жаль, что я вижу вас не с переломанным хребтом или с парой сломанных ног и лицом, изъеденным проказой!

-- Но дорогая Далия!..

-- Я вам никакая не дорогая. вы разбудили во мне зверя. Вы разговаривали с Филлис?

-- Она только что ушла от меня.

-- Она вам рассказала?

-- Что Уилберт Крим сделал ей предложение? Конечно.

-- Надеюсь, вы довольны?

-- Разумеется.

-- Конечно! Я не сомневаюсь, что вы только рады будете, если эта глупая девчонка выскочит замуж за человека, который скандалит по ночным клубам, ворует серебряные ложки, который уже трижды разведен и который, если верить прогнозам, закончит свою жизнь в Син-Син⁽¹⁰⁾, если прежде на него не заявит свои права психушка. Вот вам Прекрасный Принц!

-- Я вас не понимаю.

-- Потому что ты дурак!

-- Та-ак... -- произнес Апджон, и в его голосе послышались угрожающие нотки. Манера моей тетушки, явно лишенная гостеприимства, явно начинала сердить его. Казалось, еще немного и он заставить ее десять раз написать в тетради: "Я буду хорошей девочкой" или, того хуже, выпорет ее за провинность.

-- Неплохая партия для дочери Джейн -- стать женой Вилли с Бродвея!

-- Вилли с Бродвея?

-- Ведь его так называют в кругах, в которых он вращается. И теперь он введет туда Филлис: "А это моя новая телка", -- скажет он и проведет с ней краткий курс обучения приколам, а когда или если -- у них появятся дети, они буду сажать их на колени и рассказывать сказки про кошельки чужих дядь и теть. И во всем этом будете виноваты вы, Обри Апджон!

Мне не нравилось, что события принимают такой оборот. С одной стороны, я с восхищением слушал спектакль, который закатила моя тетушка, но с другой стороны я видел, как подергивается верхняя губа Апджона, а это значит что последует наказание и он предвкушает это. По своему личному опыту я знал, что дела моей тетушки плохи.

И я оказался прав.

-- Если вы позволите, то хочу заметить, дорогая Далия, -- сказал он, -- мы с вами не понимаем друг друга. У вас создалось впечатление, будто Филлис выходит замуж за младшего брата Уилберта -- Уилфреда, действительно молодого повесу, который принес своим родителям много горя и которого действительно зовут Вилли с Бродвея. И этот Уилфред трижды портил жизнь своим трем женам. Но что касается Уилберта, то, насколько мне известно, никто не может сказать о нем ни одного плохого слова. Я мало знаю таких молодых людей, которые пользуются столь большим уважением. Он состоит на кафедре одного из самых крупных американских университетов, и он приехал в Англию, чтобы провести здесь свой отпуск. У себя же дома он преподает романские языки."

Остановите меня, если я повторяюсь, возможно я уже вам рассказывал этот случай. Было это, когда я учился в Оксфорде. Стою я как-то летом не берегу реки и болтаю со знакомой девушкой, уже и сам не помню о чем. Как вдруг раздается лай и я вижу, что в мою сторону бежит огромная собака, типа собаки Баскервиллей, с явным намерением покусать меня. Очевидно, по ее мнению, все особи семейства Вустеров подлежат истреблению. И я начал уже было молиться богу и размышлять о бренности своих фланелевых штанов (ценой 30 фунтов стерлингов), как моя собеседница, подпустив пса поближе, открыла вдруг перед самым его носом цветной японский зонтик. на что обалдевшая собака проделала в воздухе три обратных кульбита и помчалась прочь. А теперь, чтобы понять остроту настоящего момента, поставьте мою тетушку на место этой собаки и уберите кульбиты. Позже тетушка рассказал мне, что ее реакция на слова Апджона по силой своей могла сравниться с тем ощущением молодости, когда однажды летом на охоте она ехала верхом на лошади через вспаханное поле, шел дождь, а лошадь впереди идущего вдруг взбрыкнула, швырнув ей в лицо три фунта чистейшей грязи. Бедная моя тетушка чуть не подавилась ею, как бульдог, который пытается сожрать слишком большой кусок вырезки.

-- Так вы хотите сказать, Апджон, что этих Вилли -- два?

-- Совершенно верно. И теперь вы понимаете, моя дорогая Далия, -- произнес Апджон, смакуя каждое слово, будто сейчас он приступит к праведной порке, -- что ваша забота оказалась напрасной, хотя, конечно, спасибо за беспокойство. Я не пожелал бы для Филлис лучшей партии. Уилберт красив, умен и смел, и у него прекрасные перспективы в жизни, -- издевательски продолжал он. -- Доход его отца, я полагаю. составляет не менее 20 миллионов долларов, и Уилберт старший из сыновей. Да, самым положительным образом, самым...

Но тут в глубине кабинета раздался телефонный звонок, и он с проворством кролика юркнул обратно...

ГЛАВА 18

Когда Апджон исчез в своей норе, некоторое время тетушка моя пыталась обрести дар речи. Наконец она подобрала нужные слова:

-- Черти меня совсем подери! -- проревела она. -- Из миллиона чертовых имен эти чертовы кримы называют одного своего чертового сына Уилбертом, а другого такого же чертового сына -- Уилфредом, и оба они -- Вилли! Никакой заботы о посторонних!

Я снова напомнил ей, что у нее может подняться давление и что нельзя так волноваться, но она вновь отвергла мою заботу, пожелав мне, чтоб я исчез.

-- Не заволнуешься тут. Этот чертов Апджон разговаривал со мной так, будто он устраивал выволочку прыщавому школьнику за то, что тот слишком громко шаркал ногами во время церковной службы.

-- Надо же! -- удивленно воскликнул я. -- Однажды я получил от него нагоняй именно по этой причине. И про прыщи тоже верно.

-- Самоуверенный осел.

-- Надо же, как тесен мир! -- ответил я на собственные мысли.

-- Что он тут вообще делает? Я его не приглашала.

-- Выгони его. Я тебе уже предлагала это сделать, ты разве не помнишь? Выброси его во тьму, где глад и мор и скрежет зубовный.

-- Я так и сделаю. Пусть еще только посмеет.

-- Ты у меня -- страшна в гневе.

-- Да, страшна я... О господи! Опять он.

Ибо Апджон снова материализовался, на том же самом месте.

Но на лице его не было прежнего выражения. Появилось новое, из чего можно было сделать вывод, что произошло нечто, разбудившее и в нем зверя.

-- ДАЛИЯ! -- проревел он (употребим тот же эпитет что и для "АПДЖОН!")

Зверь, проснувшийся в тетушке, тоже не дремал. Она посмотрела на него таким взглядом, от которого в ее младые годы любая собака из охотничьей своры поджала бы хвост.

-- Ну, что?

Теперь Апджон потерял дар речи. Что это они сегодня как сговорились.

-- Я только что разговаривал по телефону со своим адвокатом, -- сказал он наконец. -- Я просил его навести справки и узнать фамилию автора этой клеветнической статьи в "Сездей Ривью". И только что он сообщил мне, что автором является мой бывший ученик Регинальд Херринг.

Тут он умолк, чтобы дать нам время переварить информацию. У меня лично сердце отправилось в те самые пятки, которых нет у червяков, а тетушка Далия держалась молодцом. Почесав подбородок садовым совком, она изрекла:

-- Неужели?

Апджон удивленно заморгал глазами, видно он ожидал от нас большего участия.

-- И это все, что вы мне можете сказать?

-- И это все.

-- О? Ну что ж, я подаю иск на возмещение морального ущерба, более того, я отказываюсь находиться под одной крышей с Регинальдом Херрингом. Или он, или я.

Бывают такие минуты в жизни природы, когда замирают циклоны, на одно или два мгновения, чтобы снова взвиться и вплотную взяться за сокращение населения. Как назвать такие минуты? Томительными? Что ж, неплохое слово. Напряженные, зловещие... Это была тишина из тех тишин, когда холодок пробегал по спине и ты ждешь, когда же бабахнет.

А между тем тетушка моя начала надуваться как баббл-гам, и даже не-Вустер посоветовал бы ей поберечь свое кровяное давление.

-- Что вы сказать, -- произнесла она. Он повторил.

-- Да? -- произнесла тетушка, и тут началось. Что ж, Апджон сам на это напросился. В обычной ситуации невинное существо, тетушка моя, если ее задеть по-настоящему, она не станет приставлять к глазам лорнет, обратной его стороной, чтобы показать ваше ничтожество: нет, она испепелит вас одним своим взглядом.

-- Да? -- сказал она, -- так вы будете решать за меня, кого мне приглашать, а кого нет? И у вас хватило дерзости, хватило... хватило...

Я пришел ей на помощь:

-- ...наглости.

-- ...наглости диктовать мне, кому быть в Бринкли, а кому нет. Прекрасно, если вас не устраивают мои друзья, ради бога. мне думается, "Бык в кустах" в Снодсбери вас устроит больше.

-- Эту гостиницу рекомендует "Путеводитель автомобилиста", -- поддакнул я.

-- Туда я и отправляюсь. Сразу же, как упакуют мои вещи. Я надеюсь, Далия, вы будете так любезны и попросите об этом своего дворецкого.

С этими словами он пошел прочь, а тетушка моя, все еще дрожа от злости, вошла в кабинет, и я следом за ней.

Она позвонила в колокольчик, и в комнату вошел Дживз.

-- Дживз? -- удивленно произнесла тетушка. -- Я предполагала, что...

-- У сэра Родерика сегодня выходной, мадам.

-- О. Ну, может тогда вы упакуете вещи мистера Апджона? Он уезжает от нас.

-- Хорошо, мадам.

-- А ты, Берти, довезешь его до Снодсбери.

-- Ага, -- подчинился я. Мне не очень светило этим заниматься, но еще меньше мне хотелось связываться со своей тетушкой, и так доведенной до белого каления.

-- Техника безопасности прежде всего, -- такое мое кредо...

ГЛАВА 19

Недолог путь от Бринкли до Снодсбери, и скоро я уже высадил Апджона возле "Быка в Кустах". Мы распрощались довольно сдержанно: самое приятное в моих отношениях с Апджоном --- это момент расставания, и если бы не Киппер, за которого я по-прежнему очень переживал, я бы поделился этим соображением вслух.

Но я видел, что дела Киппера плохи. За всю нашу совместную поездку с Апджоном мы не обмолвились ни словом, но краем глаза я видел выражение мрачной решительности на его лице: количество доброты почти приблизилось к нулевой отметке.

Вернувшись домой, я загнал машину в гараж и отправился к своей благоверной тетушке, чтобы узнать, как поживает ее перегревшийся двигатель по перекачке крови и какое там давление и не грозит ли дому воспламенение.

Но ее там не оказалось: как потом мне сказали, она отправилась к себе в комнату, чтобы растереть виски одеколоном и подышать по системе йога. Зато в доме была Бобби, а еще Дживз. Дживз протягивал Бобби что-то в конверте, а она приговаривала: "О, Дживз, вы спасли человеку жизнь", а он ей: "Ну что вы, мисс". Я конечно не понял, о чем это они, но мне было не до этого.

-- Где Киппер? -- спросил я и тут увидел, что Бобби начала кружиться по комнате на мысочках, издавая при этом радостные вопли.

-- Регги? -- прервала она на мгновение свой народный танец, -- Регги пошел прогуляться.

-- А он знает, что Апджону известно имя автора статьи?

-- Да, твоя тетушка ему все рассказала.

-- Тогда нам нужно посовещаться.

-- Ты насчет апджоновского иска? Можешь не волноваться, Дживз украл его речь.

Я ничего не понимал. По-моему, она говорила загадками.

-- Дживз, я тебя не очень отрываю?

-- Нет, сэр.

-- Тогда объясни мне смысл высказывания этой юной особы.

-- Мисс Уикам имеет в виду машинописный вариант речи мистера Апджона, с которой он должен обратиться завтра к ученикам средней школы в Снодсбери, сэр.

-- Но она сказала, что ты украл ее.

-- Совершенно верно, сэр.

Я опешил.

-- Неужели ты хочешь сказать...?

-- Да, именно, -- вмешалась Бобби, прервав на минуту свои русские балетные вариации. -- Твоя тетушка велела ему собрать вещи Апджона, и первым, что попалось ему в руки, была эта речь.

Я удивленно вскинул брови:

-- Как же так, Дживз.

-- Я подумал, что так будет лучше для всех, сэр.

-- И правильно подумали! -- сказала Бобби и исполнила как-оно-там-называется по Нижинскому. -- Теперь либо Апджон забирает свой иск, либо он остается без своих "тезисов", а без них он и рта не сможет открыть. Так что ему придется выполнить наши условия. Правильно я говорю, Дживз?

-- У него не остается выбора, мисс.

Потом заговорил я. Конечно, мне не хотелось их разочаровывать, но я подумал, что...

-- Я конечно, я вас понимаю. Тетушка Далия рассказывала мне, что ораторский дар Апджона впрямую зависит от этих бумажек, но что если он скажется больным?

-- Нет.

-- Я бы на его месте поступил именно так.

-- Но не ты же добиваешься, чтобы консерваторы Снодсбери выдвинули твою кандидатуру на повторных выборах. Именно поэтому ему так важно выступить завтра в школе и произвести хорошее впечатление, потому что там учатся дети половины членов избирательного комитета, и он хочет, чтобы все увидели, какой он оратор. Ведь их предыдущий кандидат был заикой, а они заметили это только тогда, когда его уже запустили к избирателям. Они не хотят повторять свои ошибки.

-- Да, теперь я понимаю, -- согласился я. Я вспомнил, что тетушка Далия действительно рассказывала мне о политических амбициях Апджона.

-- Так что вот, -- заключила Бобби. -- Его судьба зависит от этой речи, а речь в наших руках, значит и его судьба тоже. И мы все решим не сходя с места.

-- И как все это будет выглядеть?

-- Мы все уже продумали. С минуты на минуту он позвонит сюда, чтобы разыскать свою речь. И ты должен переговорить с ним и изложить ему наши условия.

-- Я?

-- Именно ты.

-- Почему я?

-- Так считает Дживз.

-- Право же, Дживз? Почему не Киппер?

-- Мистер Херринг и Мистер Апджон не разговаривают друг с другом, сэр.

-- Ты ведь понимаешь, что произойдет, если Апджон услышит по телефону голос Регги. Он сразу же повесит трубку, и нам снова придется придумывать, как выйти с ним на связь. А тебя он выслушает очень даже.

-- Но черт возьми...

-- Но ведь все равно Регги пошел погулять, и мы не знаем, где он. Почему с тобой всегда так трудно разговаривать, Берти. Твоя тетушка рассказывала мне, как она с тобой мучалась, когда ты был еще ребенком. Она просила тебя съесть свою кашу, а ты надувался и упрямился, как ионов осел.

Тут я не мог ее не исправить. Ведь всем известно, что в школе я получил приз за знание Библии.

-- Валаамов осел. А у Ионы был не осел, а кит. Дживз!

-- Да, сэр?

-- Рассуди нас, что я не ел кашу как валаамов, а не ионов осел.

-- Да, сэр.

-- Я же говорил, -- повернулся я к Бобби, и я бы продолжил и дальше ставить ее на место, но тут раздался телефонный звонок, и я похолодел от ужаса, ибо я знал, кто это мог быть.

Бобби прореагировала на это по-своему.

-- Ну вот! А это, если я не ошибаюсь, наш дорогой клиент. Вперед, Берти. Давай, ни пуха ни пера.

Я уже вам говорил, что если я общаюсь с мужчинами, я тверд как кремень, но в женских руках превращаюсь в воск, напр. сейчас. Я так же хотел сейчас разговаривать с Апджоном, как плыть в бочке в сторону Ниагарского водопада. Но у меня не было выбора. Либо ты мужик, либо нет, как говаривал шевалье Баярд⁽¹¹⁾. Но судя по тому, как я приближался к телефону, я не был достоин этого звания, когда же я услышал в трубке голос Апджона, то совсем струхнул. Ибо по его тону понял, что мой собеседник раздражен. Даже в Мелверн Хаус, что в Бремли, когда я заполнил его чернильницу шербетом, он не был так зол.

-- Алло? Алло? Алло? Вы меня слышите? Ответьте, пожалуйста. Это мистер Апджон.

Говорят, когда сдают нервы, нужно сделать пару глубоких вдохов. Так вот, я сделал -- шесть... Пока я вдыхал, он ждал и злился. Даже на расстоянии он оказывал на меня свое вредоносное действие.

-- Это Бринкли?

Я не посмел ему возразить. "Именно так", -- сообщил ему я.

-- Кто вы?

Мне пришлось напрячь свою память.

-- Это я, Вустер, мистер Апджон.

-- А теперь слушайте меня внимательно.

-- Да, мистер Апджон. Как вам "Бык в Кустах"? Вы хорошо устроились?

-- Что вы сказали?

-- Я говорю, как вам гостиница.

-- К черту гостиницу.

-- Ну что вы, мистер Апджон.

-- Я по очень важному делу. Мне нужно переговорить со слугой, который упаковывал мои вещи. Как его имя?

-- Дживз.

-- Так вот. Он по небрежности забыл положить тезисы к моему завтрашнему выступлению в средней школе в Снодсбери.

-- Что вы говорите! Какая жалость!

-- Что вы сказали!

-- Я говорю "жалость".

-- Что?

-- Не шалость, а жалость.

-- Вустер!

-- Да, мистер Апджон?

-- Вы что, пьяны?

-- Нет, мистер Апджон.

-- Тогда прекратите паясничать, Вустер.

-- Да, мистер Апджон.

-- Срочно найдите этого вашего Дживза и спросите у него, куда он подевал мои тезисы.

-- Да мистер Апджон.

-- Немедленно, слышите? Что вы стоите и поддакиваете. Мне необходимо срочно получить свои бумаги обратно.

-- Да мистер Апджон.

Конечно, честно говоря, разговор наш становился неинтересным, может поэтому Бобби выхватила у меня трубку, прошипев "Тряпка!"

-- Как-как вы меня назвали? -- переспросил Апджон.

-- Я вас никак не называл, -- ответствовал я. -- Назвали меня.

-- Я хочу поговорить с этим вашим Дживзом.

-- Неужели? -- произнесла в трубку Бобби. -- А говорить вам придется со мной. Это я, Роберта Уикам, Апджон. Я хочу попросить минуточку вашего внимания.

Хотя я часто не одобрял поведения этой рыжеволосой Йезавель, должен признать, что она умела разговаривать с ветеранами школы. Она изъяснялась с ним в самых любезных выражениях. Конечно, у нее не было моих комплексов и она не общалась с этим Франкештейном от педагогики, когда тот был еще в силе, и все же -- ее можно было уважать. Выпустив для завязки "Слушай, дядя", она очень доступно объяснила, как она видит сложившуюся ситуацию, и судя по приглушенному жужжанию в трубке, было очевидно, что она прижала его к ногтю как муху.

Наконец трубка обессилено затихла, и тогда Бобби заключила:

-- Вот и прекрасно. Я была уверена, что мы сразу поймем друг друга. Ну что ж, я скоро приеду. И наберите в ручку побольше чернил.

Потом она повесила трубку и пошла прочь из комнаты, издав на выходе еще один воинственный клич, и тогда я снова обратился к Дживзу, как это часто со мной бывает, когда я оказываюсь свидетелем дел, вершимых женщиной.

-- Это надо же, Дживз.

-- Да, сэр.

-- Ты слышал? Я так понимаю, Апджон дал ей слово.

-- Что он больше так не будет, сэр.

-- Он отзывает свой иск.

-- Да, сэр. И мисс Уикам очень мудро потребовала сделать это в ее присутствии и в письменной форме.

-- Чтобы наступить ему на хвост.

-- Да, сэр.

-- Как предусмотрительно.

-- Да, сэр.

-- По-моему, она проявила большую волю.

-- да, сэр.

-- По-моему, это все ее рыжие волосы.

-- Да, сэр.

-- Я не думал, что я когда-нибудь доживу до того счастливого дня, когда кто-то обзовет его "дядей".

Я хотел поделиться с ним еще кое-какими соображениями, но тут дверь открылась и в комнату зашла Ма Крим. Дживз неслышно удалился. Он никогда не отсвечивает, если кто-то мнит из себя звезду...

ГЛАВА 20

За сегодня я видел ее в первый раз, так как с утра Ма Крим уезжала в Бирмингем на дружеский ланч. Я бы вполне протянул без ее общества и остаток дня, так почувствовал неладное. Сейчас она выглядела более чем когда-либо по-шерлок-холмсовски. Нацепите на нее халат и суньте ей в руки скрипку, и никто на Бейкер стрит и слова не спросит.

Просверливая меня взглядом, она сказала:

-- Вот вы где, мистер Вустер, а я вас везде ищу.

-- Вы о чем-то хотите поговорить со мной?

-- Да. Я хочу сказать вам, что теперь уж вы мне точно поверите.

-- О чем вы?

-- О дворецком.

-- А в чем дело?

-- А вот в чем. вы лучше сядьте. Это длинная история.

Я сел, и с большим удовольствием, так как почувствовал слабость в ногах.

-- Вы помните, я вам с самого начала говорила, сто не верю ему.

-- Ах, что вы говорите.

-- Я говорила, что у него лицо уголовника.

-Лица не выбирают.

-- Он проходимец и самозванец. Да какой же он дворецкий! Полиция выведет его на чистую воду. Он такой же дворецкий, как я горничная.

Я продолжал бороться за его честное имя:

-- Но не забудьте, что у него есть рекомендательное письмо.

-- Я слышала об этом.

-- Он не мог бы работать мажордомом у такого человека, как сэр Родерик Глоссоп, если бы он был бесчестным человеком.

-- А он и не работал.

-- Но Бобби сказала...

-- Я прекрасно помню, что сказала мисс Уикам. Что он много лет проработал в доме сэра Родерика Глоссопа.

-- Ну так что же тогда...

-- Вы думаете, это все объясняет?

-- Разумеется.

-- А я так не считаю, и вот почему. У сэра Родерика Глоссопа большая клиника в Сомерсетшире в местечке Чафнелл Регис, там лечится одна моя подруга. Я списалась с ней и попросила ее, если она увидит леди Глоссоп, разузнать все насчет ее бывшего дворецкого по фамилии Сордфиш. Я только что вернулась из Бермингема, и меня ждало письмо. Моя приятельница пишет, что леди Глоссоп сказала, что у них в доме никогда не было дворецкого по фамилии Сордфиш. Как вам это понравится?

Я все еще пытался спасти ситуацию.

-- Но вы же лично не знакомы с леди Глоссоп?

-- Конечно нет. Иначе я бы сама с ней списалась.

-- Она очаровательная женщина, но у нее дырявая голова. Каждый раз, выходя в театр, она теряет по одной перчатке. Куда уж ей запомнить имя дворецкого. По ней что Фозерингей, что Бинкс -- все одно. Такой вид забывчивости часто встречается. Например, в Оксфорде у меня был один знакомый по фамилии Робинсон, и недавно как-то я пытался вспомнить эту самую его фамилию, но меня хватило только на Фосдайка. И я вспомнил только когда, когда пару дней назад прочитал в "Таймс", что Герберт Родинсон, двадцати шести лет, проживающий на Гроув Роуд, Поднерз Энд, задержан полицией за кражу в магазине штанов в желто-зеленую клетку. Конечно, это был совсем другой Робинсон, но вы понимаете. И я уверен, что в один прекрасный день леди Глоссоп хлопнет себя по лбу и воскликнет: "Конечно же Сордфиш: причем тут Кэтберд⁽¹²⁾".

Тут моя собеседница ухмыльнулась улыбкой Шерлока Холмса, который уже приготовил наручники для укравшего рубин махараджи.

-- Значит вы утверждаете, что он порядочный человек? Тогда как вы объясните следующее? Я недавно видела Вилли, и он сказал мне, что у него пропал дорогостоящий серебряный сливочник, который он купил у мистера Траверса. И знаете, где этот сливочник? Он запрятан в комнате Сордфиша, в ящике комода, между свежими рубашками.

Наверное, я все-таки ошибся, считая что Вустеры не сдаются. Ибо эти слова сокрушили меня окончательно.

-- Неужели? -- спросил я. Не ахти как много, но больше я ничего не мог сказать.

-- Да, сэр, сливочник именно там. Когда Вилли сообщил мне о его пропаже, я уже знала, где мне его искать. Я пошла в комнату к этому Сордфишу и обыскала ее, и вот вам результат. Я уже позвала полицию.

И снова я почувствовал, что Вустеры сдаются. Я ошарашено посмотрел на нее.

-- Вы позвали полицию?

-- Да, сейчас прибудет сержант. С минуты на минуту. И знаете что? Я пойду сейчас и встану под дверьми комнаты Сордфиша, чтобы никто не смог стащить улику. Я хочу исключить всякую возможность этого. Я не хотела бы утверждать, что я вам совсем не доверяю, мистер Вустер, но мне не нравится, что вы так защищаете этого человека. Мне кажется, что вы его слишком жалеете.

-- Я просто хочу сказать, что может быть он просто поддался минутной слабости или что-нибудь в этом роде.

-- Глупости. Он наверняка проделывал это всю свою жизнь. Могу поклясться, что он ворует с самого детства.

-- Только печенье.

-- Простите.

-- Ну как там оно называется, крекер что ли. Он рассказывал, что в свои зеленые годы он мог стащить один-два крекера.

-- Ну вот, видите! Сначала крекеры, потом серебряные сливочники. Таков закон жизни, -- сказав это, она побежала становиться в караул, оставив меня в смятении, ибо я не нашелся сказать ей что-нибудь насчет человеческого сострадания. Вдруг оно бы у нее нашлось.

Я все еще предавался этим размышлениям, перебирая в уме, что еще я мог бы сказать, как передо мной возникли Бобби и тетушка Далия. Они очень смахивали одна на молодую особу, другая на пожилую в минуты глубокой радости.

-- Роберта сказала мне, что она вынудила Апджона забрать иск, -- сказала тетушка. -- Я очень, очень довольна, но провались я на этом месте, если я знаю, как ей это удалось.

-- Я просто воззвала к его лучшим чувствам, -- сказала Бобби и многозначительно посмотрела в мою сторону. Я ее понял. Тетушка никогда не должна узнать о том, что на карту было поставлено выступление в Снодсбери. -- Я сказала ему, что на свете есть такие вещи, как чувство сострадания... Что ты, Берти?

-- Ничего, просто смотрю на тебя и удивляюсь.

-- Чему ты удивляешься?

-- Мне кажется, что у нас в Бринкли каждый имеет право не только на сострадание, но и на удивление. -- Тут я хрипло рассмеялся. -- Нет, не подумайте, что я проглотил собственные гланды. Я просто хрипло рассмеялся. Я удивляюсь, что в тот самый момент, когда эта юная дева говорит, что все прекрасно, грядет катастрофа. Я расскажу вам нечто такое, что вполне подпадает под цитату с дикобразом.

И без дальнейших вступлений я начал свое горестное повествование. Как я и предполагал, они были потрясены до глубины своих кружев. Тетушка моя была очень похожа на тетушку, которую ударили по голове ружьем, а Бобби на рыжеволосую девушку, которая представила, что оно заряжено.

-- Теперь вы все знаете, -- закончил я. Я не хотел их добивать, но вывод напрашивался сам собой. -- Сегодня Глоссоп вернется со своего выходного и попадет в руки правосудия, которое нацепит на него наручники. Вряд ли он безропотно станет отматывать свой срок: он сразу же даст свидетельские показания и докажет свою невиновность. "Да", скажет он, "я действительно свистнул этот сливочник, но только потому, что я думал, что его свистнул Уилберт, и я хотел вернуть его хозяину." И тут он расскажет про свои должностные обязанности в этом доме -- и все это в присутствии Ма Крим. И что последует? Сержант снимет с него наручники, а Ма Крим спросит, нельзя ли ей воспользоваться вашим телефоном, потому что ей надо заказать международный разговор со своим мужем. Па Крим внимательно выслушает ее в своей другой стране, а некоторое время спустя он предстанет перед дядюшкой Томом и с презрительной гримасой скажет: "Траверс. Я рву наш контракт". "Рвешь?" затрепещет дядюшка Том. "Рву" -- скажет Крим. -- "Эр Вэ У. Я не хочу иметь дело с людьми, чьи жены подсылают психиатров, чтобы следить за моим сыном. "Как мне это понравится, спросила у меня тут Ма Крим. А теперь я говорю: как вам это понравится.

Тетушка Далия рухнула в кресло и начала потихонечку багроветь, что является для нее признаком больших эмоций.

-- Единственно, что нам остается, это уповать на Высший Разум.

-- Ты прав, -- согласилась тетушка, обмахивая себя рукой. -- Роберта, пойди и приведи Дживза. А ты, Берти, выкати из гаража свою машину и поищи по округе Глоссопа. Может, мы сможем упредить события. Давай же, давай, действуй. Что ты ждешь?

Я не то чтобы ждал. Я просто думал, что мне придется искать на машине иголку в стоге сена. Не так просто отыскать специалиста по психам, да еще если он взял выходной в качестве дворецкого, -- нельзя сделать это, просто разъезжая по Вустерширу. Тут нужны ищейки, платки, чтобы дать им понюхать, и всякая другая детективная метода. И все же, мне ничего не оставалось, как ответить:

-- Ага...

ГЛАВА 21

Я предполагал с самого начала, попытка моя была обречена на провал. Я проездил на машине более часа и определив по сосанию под ложечкой, что время движется к обеду, повернул в сторону дома.

Когда я вошел в гостиную, там была Бобби. У нее был такой вид, как будто она чего-то ждала, и когда я узнал, что это коктейль, я сказал:

-- Коктейль. Я бы тоже не отказался. По причине беспочвенности моих поисков. Я нигде не смог найти Глоссопа. Может он где-то и есть, но графство Вустершир умеет хранить свои секреты...

-- Глоссоп -- повторила она удивленно. -- Так он уже давно вернулся.

Я удивился еще больше чем она. А больше всего меня поразило ее спокойствие, с которым она это произнесла:

-- Господи! Да ведь это же конец.

-- О чем ты?

-- Ну как. Его уже арестовали?

-- Конечно нет. Он объяснил всем, кто он такой и прочее.

-- О боже!

-- Да что ты? Ах да, конечно, я совсем забыла. Ты же не знаешь, что тут без тебя произошло. Дживз все разрешил.

-- Неужели?

-- Одним мановением руки. И как все оказалось просто. Даже удивляешься, что не могла додуматься до этого сама. Дживз посоветовал Глоссопу, чтобы он раскрыл свою настоящую профессию и сказал, что находится в доме из-за тебя.

Тут у меня перед глазами потемнело, и я бы точно свалился, не успей я ухватиться за фотографию дядюшки Тома, стоящую на столе, где он был изображен в форме добровольцев восточного Вустершира.

-- Что? -- переспросил я.

-- Конечно, для миссис Крим это сразу все объяснило. Твоя тетушка рассказала, что она давно волновалась за твое здоровье, потому что ты часто совершал странные поступки, типа катался по водосточным трубам, впускал к себе в спальню по тридцать три кошки и прочее, тут и миссис Крим вспомнила сама, как обнаружила тебя в спальне своего сына и что ты сказал, что охотишься за мышами, поэтому она тоже согласилась, что тебе действительно нужно понаблюдаться у такого хорошего специалиста, как Глоссоп. И она очень за тебя обрадовалась, когда Глоссоп уверил ее, что болезнь твоя излечима. Она сказала, что теперь все мы должны быть очень ласковы с тобой. Как хорошо все обернулось, скажи? -- воскликнула она и весело рассмеялась.

Я уже не знаю, может быть я и схватил бы ее и придушил на месте, хотя обычно вустеровское благодушие всегда берет верх надо мной, да и весьма скоро в комнате появился Дживз, неся на подносе стаканы и шейкер, наполненный до краев можжевеловым соком. Бобби быстренько выпила свой стакан и оставила нас, бросив что ей надо переодеться к ужину. И мы остались вдвоем, как в боевике два супермена перед грядущей схваткой.

-- Ну, Дживз, -- сказал я.

-- Сэр?

-- Мисс Уикам мне все рассказала.

-- О, понятно, сэр.

-- Я бы прокомментировал это иначе, тоже начинается на "по": по...

-- Поклеп, сэр?

-- Именно. Я оказался в очень неприятном положении. И все благодаря тебе.

-- Да, сэр.

-- Теперь обо мне все станут говорить, что я чокнутый.

-- Далеко не все, сэр. Только узкий круг людей, собравшийся ныне в Бринкли.

-- Ты возвестил на весь белый свет, что у меня крыша поехала!

-- Я не видел другого выхода, сэр.

-- И знаешь что, мне очень странно, почему тебе так легко поверили.

-- Почему, сэр?

-- Потому что в твоей истории есть одно большое "но".

-- Какое же, сэр?

-- Ты называешь меня "сэр", и это звучит как оскорбление. А ведь сливочник-то был в комнате Глоссопа! Что ты на это скажешь?

-- По моему совету, сэр, он сказал, что забрал сливочник из вашей комнаты, когда узнал, что этот предмет был украден вами из комнаты мистера Крима.

Я опешил.

-- Ты хочешь сказать, -- прогремел я (хорошее слово), -- ты хочешь сказать, что в глазах остальных я не только псих, но и клептоман.

-- Исключительно в глазах узкого круга людей, собравшихся в Бринкли.

-- Неужели ты веришь сам тому, что говоришь. Неужели ты думаешь, что Кримы станут хранить благородное молчание. Они будут собираться у себя за столом и пережевывать это годами. Они вернутся в свою Америку и протрубят об этом от скалистых берегов штата Мэн до национального парка Эверглейдс. И кончится тем, что когда я поеду туда в следующий раз, в какой бы дом я ни пришел, везде на меня будут смотреть как на чокнутого и пересчитывать после меня все свое столовое серебро. Как я могу теперь сесть за один стол с Ма Крим, которая теперь будет со мной ласковой. Как это унизительно для меня как Вустера, Дживз.

-- Сэр, мой вам совет, мужайтесь, это вам как испытание. На свете есть много хороших коктейлей. Хотите, я вам еще налью?

-- Налей непременно.

-- И мы всегда должны помнит, что сказал поэт Лонгфеллоу.

-- И что он тебе сказал?

-- Каков бы ни был ваш урон, да будет ваш спокоен сон.

Когда вы подумаете, что спасли мистера Траверса, вам станет легче.

Он знал, что сказать, этот Дживз. И тут я вспомнил про десятифунтовые переводы в конвертах, что я получал от дядюшки Тома в школьные годы, и сердце мое дрогнуло. Я не стану показывать перед всеми своих слез, а скажу вам официально, как все это закончилось:

-- Ты прав, друг мой Дживз!..

1. Херринг -- от английского "herring", "селедка". Киппер -- от английского "kipper" -- "копченая селедка".

3. Крим -- от английского "cream" -- "сливки".

4. Сордфиш -- от английского "swordfish" -- "меч-рыба".

5. Сравни: фамилию Крим, от "cream", сливки, и "creamer" -- сливочник.

6. Шрузбергский час -- единица измерения времени по тетушке Далии.

7. Поппет -- крошка.

8. В ветхозаветной мифологии -- богатырь и охотник.

9. Река, бассейн Ирландского моря.

10. Тюрьма Оссининг, в Нью-Йорке.

11. Легендарный французский солдат.

12. Catbird -- дрозд американский.

Speaking In Tongues Лавка Языков

П. Г. ВУДХАУЗ

ДЖИВЗ УХОДИТ НА КАНИКУЛЫ

ГЛАВА 1

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

ГЛАВА 5

ГЛАВА 6

ГЛАВА 7

ГЛАВА 8

ГЛАВА 9

ГЛАВА 10

ГЛАВА 11

ГЛАВА 12

ГЛАВА 13

ГЛАВА 14

ГЛАВА 15

ГЛАВА 16

ГЛАВА 17

ГЛАВА 18

ГЛАВА 19

ГЛАВА 20

ГЛАВА 21

Speaking In Tongues
Лавка Языков