Speaking In Tongues
Лавка Языков

Григорий Злотин

Расставание

И вот, наконец, он отваливается от стенки, огромный пароход, черный и жирный, словно пиявка, насосавшаяся кровью сотен и сотен беглецов.

Аспидный грязный дым валит из толстых труб, рев гудков надрывает душу, уже стесненную толпою и совершавшимся перед глазами. Толпа разсеялась. Еще какой-нибудь час тому назад они валили и лезли по зыбким мосткам на палубу. Подтягивали узлы на веревках. Бросались в воду, после карабкались. Подплывали в лодках. Толклись на страшной, заплеванной площади. Топтали, что ни попадя. Давили поклажу и друг друга. Кричали и бранились. Плакали навзрыд. Крестились размашисто, крестили украдкой, втихомолку, словно конфузясь отчего-то. А и вокруг уж начинался ад: выли заводские гудки, стреляли по дальним слободам, извозчики носились, как полоумные, по набережной -- не то удирали, не то везли кого-то еще, за бешеные деньги, к пристани.

Теперь все позади. Один стоит у борта, глядя на медленно удаляющуюся землю. На отплывающую навсегда площадь с ее тумбами, часовнями и будками. На торговые ряды. На крыши домов. На кроны садов. На главы церквей, горящие в пополуденном свете. На дымы зажженных посадов и тающих сел. На синия горы. Стоит и думает о том, что все кончено.

А после был барак в Галлиполи и холера. Была Прага или, кажется, Белград. После была служба денщиком и несбывшиеся, несбыточные надежды на возвращение. Бессильные монархические съезды. Убогие газеты и недурные школы для детей. После был Париж и нищета, и труд на консервной фабрике и первая выходная пара. После нахлынули немцы. Были марши по радио, воззвания на перекрестках, аресты, саботаж. Затем немцы отхлынули, унеся мертвых с собою в небытие.

И снова потекли стремительные годы. Была радость и цветы, и кафе на бульварах. Дети выросли и стали французами. Но пришли отпеть его, когда он упокоился на пригородном кладбище у крохотной белой церкви.

Другой стоит у пристани и, ошалев от горя, комкает в руках грязный, как сапог, носовой платок; вместо того, чтобы комкать и рвать в кармане замусоленный кусок бумаги с печатью, выданный неправильной властью. Таращится сквозь мутные слезы на едва отваливший от причальной стенки караван судов и думает о том, что все кончено.

А потом был подвал чрезвычайки и концлагерь, и тиф. Были скитанья по стране и Саратов или, кажется, Салехард. Потом был труд чернорабочим на цементном заводе и голод, и бессильная гармонь по вечерам. Была безумная надежда получить весточку из-за границы, и был страх от этой несбывшейся надежды. Потом были марши по радио (из черной тарелки на стене) и кровожадные воззвания в убогих газетах, и аресты, аресты, аресты... Потом нахлынули немцы. Были штрафные батальоны и заградительные отряды, и смерть. Была первая парадная гимнастерка и первая медаль. Потом немцы снова отхлынули, унеся мертвых с собою в небытие. И вновь полетели долгие, разные годы. Была радость и духовые оркестры в городских садах. Дети выросли, и с ними выросла стена, отделившая его от них и от непостижимых внуков. Но все же они пришли помянуть его, когда он упокоился под безликим надгробным камнем на новом кладбище за городом.

И лишь спустя много лет, в далекой, безучастной стране некто совсем чужой, проходя по залитой счастливым солнцем улице, вдруг остановится и замрет, сраженный этим воспоминаньем. И, слетевшись из неоглядного далека, их жизни скрестятся, как лучи, в незнакомом сердце и вспыхнут в нем, словно солнечный зайчик в осколке битого стекла.

А в бирюзовую гавань однажды войдет дивный белый парусник имени русского мореплавателя с балтийско-немецкой фамилией, под непорочным стягом с лазоревым шотландским крестом. Сбежится народ, матросы станут оделять местных жителей крепкими пахучими папиросами. На палубе они и встретятся: последний врангелевский кадет и внук ополченца, чудом не сгинувшего на Волхове, дожившего до запоздалой на тридцать лет победы, но не дожившего до дней иных.

Они постоят у борта, зачарованные закатною дорожкой на воде и вместе сойдут на новый берег, всем существом своим отменяя наше долгое, горькое расставание.

Лос-Анджелес, 1999 г.

Speaking In Tongues Лавка Языков

Григорий Злотин

Расставание

Speaking In Tongues
Лавка Языков