Ричард Бротиган —
человек, который в этом мире не дома
Герой контркультуры, литературный идол 60-х и начала 70-х, последний
из битников, мост между BeatGeneration и Love Generation,
хиппи-романист, поэт, дутая фигура, халиф на час, наследник Марка Твена
и Хемингуэя, алкоголик, самоубийца, автор девяти поэтических сборников
и одиннадцати романов, среди которых культовый -- «Рыбалка в Америке»,
в считанные месяцы разошедшийся миллионными тиражами и до сих пор не сходящий
с книжных полок Америки и Европы, -- все это о Бротигане, человеке, имя
и книги которого практически не известны русскоговорящему читателю.
Ричард Бротиган родился 30 января 1935 года в Такоме, штат Вашингтон.
Это был разгар великой депрессии, глубоко отпечатавшейся на судьбах и мировоззрении
нескольких поколений американцев. Семья, состоявшая из матери, двух сестер,
брата и сменяющих друг друга отчимов, была не просто бедной, а нищей, жила
случайными заработками и пособиями, часто переезжала с места на место.
О том, что его настоящая фамилия Бротиган, Ричард узнал от матери только
когда пришло время получать аттестат -- мать тогда решила, что в документе
должно стоять верное имя.
Очень мало известно о детстве и юности Ричарда Бротигана -- те, кто
его знал, отмечали скрытность во всем, что касалось биографии. Даже дочь,
долгое время бывшая самым близким ему человеком, с удивлением вспоминала,
что пересказывая ей эпизоды своего детства, отец никогда не называл родных
по именам. Кое-что можно понять, читая его книги.
«Ребенком -- когда я впервые услышал о рыбалке в Америке? От кого?
Кажется, это был отчим.
Лето 1942 года.
Старый пьяница рассказал мне о рыбалке в Америке. Когда он был в
состоянии говорить, он описывал форель так, словно это драгоценный и умный
металл».
Эта цитата из «Рыбалки в Америке».
«Моя мать мирилась с моим существованием», -- слова главного
героя и рассказчика из написанного в 1979 году романа «И ветер не уносит
прочь».
«Я не помню, чтобы мать когда-нибудь обнимала Ричарда или говорила
нам, что она нас любит», -- из воспоминаний младшей сестры.
Трудно обвинять замотанных нищетой и беспросветностью людей в том,
что у них не хватало сил на любовь к своим детям.
Бодлер ходил
к нам в гости смотреть,
как я размалываю кофе.
Был 39-й год,
мы жили
в такомской трущобе.
Мать сыпала
в кофемолку зерна.
Я был мал,
крутил ручку и
представлял шарманку,
Бодлер же представлялся
обезьяной,
прыгал и стучал
железной кружкой.
(Р.Б. Из цикла «Галилейский хич-хайкер»)
Маленькому мальчику, которому не хватало в жизни любви и игрушек, приходила
на помощь могучая сила -- воображение. Принимая облик Бодлера, рыбалки
в Америке, арбузного сахара, загадочной библиотеки, где хранятся книги,
которые никто не прочтет; таинственного старика, живущего у пруда в самодельной
хижине, дождя над горами или самой смерти -- оно не покидало его до конца
жизни.
Он хорошо учился, несмотря на постоянные переезды и меняющиеся школы,
рано пристрастился к чтению, часами просиживал в
библиотеках, начал сочинять сам и в пятнадцать лет твердо знал, что будет
писателем, -- выбор, который вызвал у окружающих, мягко говоря, недоумение.
При этом характер у юного дарования был далеко не ангельский. Ни один из
биографов Бротигана не обошел вниманием эпизод, о котором сам писатель
почти никогда не вспоминал. В двадцать лет, поссорившись с подружкой, которой
не понравились его стихи, он явился в полицию с требованием немедленно
посадить себя за решетку. Арестовывать взбешенного поэта было не за что,
но вместо того, чтобы мирно отправиться домой, Ричард перебил камнями окна
в полицейском участке. Результатом стало двухмесячное пребывание и курс
шоковой терапии в психиатрической лечебнице Портленда -- той самой, в которой
позже Милош Форман снимал «Полет над гнездом кукушки».
Бодлер пришел
в дурдом,
притворившись
психиатром.
Он прожил там
два месяца,
потом ушел,
но дурдом так
его полюбил,
что плелся следом
через всю
Калифорнию,
и Бодлер смеялся,
когда дурдом
терся о его ноги,
как приблудный кот.
(Р.Б. Из цикла «Галилейский хич-хайкер»)
Вернувшись из лечебницы, Бротиган навсегда покидает Орегон и переселяется
в Северную Калифорнию, где тогда жили битники и доцветал «Сан-Франциский
Ренессанс».
«Я
приехал в Сан-Франциско потому, что хотел жить в Сан-Франциско», -- сказал
Бротиган в беседе с Брюсом Куком, автором известной книги о бит-движении,
в ответ на его вопрос, стремился ли молодой поэт стать одним из битников.
«Я лишь краем коснулся битничества и то только тогда, когда оно уже практически
умерло. Просто так случилось, что я их немного знал».
С 1956-го по 1972-й год жизнь Ричарда Бротигана прочно связана с Северной
Калифорнией. Он работал на случайных работах, сочинял стихи, выходившие
мизерными тиражами в полукустарных издательствах -- тоненькие книжки своих
стихов Бротиган часто раздавал на улицах прохожим; тусовался с хиппи, некоторое
время жил в одной из первых хиппи-коммун в местечке под названием Биг Сур.
Стихи этого периода вошли потом в сборник «Пилюли
vs. Катастрофа в шахте Спрингфилд». 8-го июня 1957 года он женился
на Вирджинии Дион Адлер, и в 1960-м году родилась Иоанта Бротиган. Летом
1961-го года, живя с женой и полугодовалой дочерью в кэмпинге штата Айдахо
-- у ручья, где водится форель, Бротиган за несколько месяцев написал на
портативной машинке роман, который принесет ему мировую славу -- «Рыбалка
в Америке».
«Я всегда любил писать стихи, но это требует времени, как долгое ухаживание,
которое приведет к счастливому браку, потому что нужно сначала как следует
узнать друг друга. Я писал стихи семь лет для того, чтобы научиться составлять
слова в предложения, но на самом деле я всегда хотел сочинять романы и
понимал, что не смогу этого делать, пока не научусь составлять слова. Поэзия
была для меня в то время любовницей, а не женой», -- так он писал позже,
в 1971-м году.
Вслед за «Рыбалкой в Америке» были написаны «Генерал Конфедерации из
Биг Сура» в 1963-м году, «В арбузном сахаре» -- в 64-м и «Аборт: Исторический
роман, 1966» -- в 66-м. В то же время Бротиган сочиняет рассказы, которые
войдут потом в сборник под названием «Лужайкина месть». Все это писалось
в стол, не считая вышедшего в Нью-Йорке в 1964-м году и оставшегося незамеченным
«Генерала Конфедерации» -- публиковать никому неизвестного автора никто
не хотел, но Ричард Бротиган относился к этому спокойно. В романе «Аборт»
он описывает библиотеку, куда неудачливые сочинители приносят свои никому
не нужные шедевры, чтобы те стояли на полке и никогда никем не были прочитаны
-- среди прочих посетителей в библиотеке периодически появляется высокий
мужчина с вьющимися светлыми волосами до плеч, в очках и с густыми усами
-- портрет самого Бротигана.
Все изменилось в 1967-м году, когда в калифорнийском издательстве «Four
Seasons Foundation» был напечатан роман «Рыбалка в Америке». Ричард
Бротиган проснулся знаменитым.
По миру с шумом и воплями неслись шестидесятые. Размахивали транспарантами
с «куриной лапой мира» и длинными волосами, собирали толпы стадионной поэзией
и рок-н-роллом, грохотали напалмом во Вьетнаме и танками в Праге. Поколение
Любви! Хотим Свободы! Мы не станем ни пушечным мясом, ни фаршем из ваших
мясорубок! Венки из полевых цветов на головах, ромашки в дулах автоматов.
По Америке и по свету катилась предсказанная Керуаком рюкзачная революция.
Хиппи-коммуны, секс-драгз-рок-н-ролл -- незаполненной оставалась только
литературная ниша, но и она пустовала недолго. Поколение, провозгласившее
своим лозунгом «Не верь никому, кто старше тридцати», назвало своим литературным
идолом застенчивого и негромкого тридцатидвухлетнего поэта -- Ричарда Бротигана.
Бесполезно пересказывать его книги и меньше всего хочется называть
их романами. Поэтическая проза, антироманы, нероманы, проза, написанная
по законам поэзии, -- шестилетнее ухаживание за капризной любовницей не
могло пройти бесследно. Дело дошло до того, что критики заговорили об особом
жанре, предлагая называть его книги «бротиганами». Слово не прижилось,
а сам виновник торжества не особенно вдавался в литературоведческие подробности
и продолжал говорить о своих книгах, как о романах, не придавая значения
терминам. Прозу и стихи Ричарда Бротигана объединяет мягкий марк-твеновский
юмор, пристальное внимание к деталям, вывернутая наизнанку логика, особый
взгляд на мир, позволивший говорить о присущем только ему «чувстве искажения»
и еще отстраненная и неброская фигура главного героя-рассказчика, альтер-эго
автора -- «человека, который в этом мире не дома», -- цитата из романа
«Аборт».
Книги расходились миллионными тиражами, переводились на европейские
языки, критики, жонглируя посмодернистской терминологией,
рассуждали о феномене Бротигана, издатели и книготорговцы говорили о том,
что авторитет дутый, и что волна популярности неизбежно должна схлынуть,
а сам герой контркультуры, кажется, не очень понимал, что с ним произошло.
Он продолжал жить в дешевой квартире чуть в стороне от Ван-Несс, по-детски
радовался, когда его узнавали на улице, с удивлением доставал из карманов
мятые долларовые бумажки, словно не понимая, как они там оказались, в доме
кинозвезды, куда его теперь приглашали, как новую знаменитость, мог напиться
и раскидать по комнате цветы из вазы, объясняя свои действия тем, что ему
не хватает слов, чтобы выразить свою позицию в споре, и больше всей земной
славы любил свою восьмилетнюю дочь.
Ему не нравилось, когда его называли хиппи-романистом. «Все, что я
пишу, -- это ответ человека на вопросы двадцатого века», -- говорил он
в интервью газете «Bozeman Daily Chronic». Ответ Ричарда Бротигана
двадцатому веку был под стать самому веку и его вопросам -- сюрреалистичным,
запутанным и не столько разрешающим, сколько порождающим новые вопросы.
В 1972-м году издательство «Warner Books» выпустило серию «Писатели
-- семидесятым». В нее вошли четыре книги, посвященные авторам, творчество
которых, на взгляд составителей, должно было быть особенно интересно читателям
в начинающемся десятилетии; вот эти писатели: Курт Воннегут, Герман Гессе,
Дж.Р.Р.Толкиен и Ричард Бротиган. Первые трое сейчас признанные классики
мировой литературы, звезда же Ричарда Бротигана, вспыхнув ярко, не смогла
удержаться на книжном небосклоне, и меньше всего в этом повинен человек,
который в этом мире не дома.
Менялось время. Поколение длинноволосых постепенно превращалось в то,
для чего они были рождены -- в поколение бэби-бумеров, чья могучая энергия
призвана не мытьем так катаньем все-таки приблизить мир к идеалам их молодости,
пусть даже для этого приходится изрядно корректировать сами идеалы.
«Я не хочу сочинять ни сына Рыбалки в Америке, ни внука», -- из разговора
с другом. Поэт и писатель Ричард Бротиган тоже менялся, и не его вина в
том, что вектор этих перемен не всегда совпадал с направлением ветра.
В 1973-м году он покупает небольшое ранчо в штате Монтана, и теперь
его жизнь делится между Сан-Франциско и Монтаной, чуть позже, в 1976-м
году туда добавляется третья географическая точка -- Токио. Несмотря на
тяжелые запои, он много пишет: в 1974 году выходит роман-пародия на фильмы
ужасов «Чудовище Хоклайна: готический вестерн», в 1975-м снова пародия,
на этот раз на садомазохистские книги типа «Истории О» -- «Уиллард и его
кипящие трофеи: извращенная мистерия», в 1976-м году -- первый из двух
«японских» романов «Дождь из сомбреро», в 1977-м -- комический детектив
«Мечты о Вавилоне: сыскной роман, 1942». Бротиган снова возвращается к
поэзии: в 1970-м году, еще в северо-калифорнийский период, выходит сборник
стихов «Роммель прет вглубь Египта», в 75-м -- «Ртуть грузят вилами» и
в 78-м -- «30-е июня, 30-е июня».
Книги неплохо продаются, но критика отзывается о них со все большим
пренебрежением. Дело дошло до того, что «Уиллард и его кипящие трофеи»
был назван худшим романом 1976-го года. Этому не было никаких объективных
причин, мастерство Бротигана-писателя только росло: ко всему тому, что
так ярко проявилось в его первых книгах добавились еще отточенность стиля,
лиричность, композиционные находки и изящно выстроенные сюжеты. Просто
менялось время -- маятник все дальше уходил от вольных шестидесятых, нарастала
волна консерватизма, люди стыдились прежних себя, а вместе с собой и прежних
кумиров.
«Когда 60-е кончились, Бротиган оказался тем ребенком, которого выплеснули
из корыта вместе с мыльной водой», -- писал в «Bozeman Daily Chronic»
писатель и друг Бротигана Томас МакГейн. Сейчас с ним трудно согласиться
-- и 60-е не пена, и Бротиган не ребенок. В сотый раз повторилась обычная
драма: поэт разошелся со временем. Тем хуже для времени.
У всех нас своя роль в истории. Моя -- облако.
(Р. Б.)
Обиженный на прессу, Бротиган с 1972-го года отказывается от интервью
и лекций и сменяет гнев на милость только в 1980-м после выхода романа
«Экспресс Токио-Монтана», соглашаясь на рекламный тур по стране. После
этого он ведет курс писательского мастерства в университете штата Монтана,
дает несколько интервью.
В начале 80-х на Ричарда Бротигана ополчилась, кажется, сама судьба:
искренний, нежный, пронзительный роман «И ветер не уносит прочь», замысел
которого он вынашивал семнадцать лет, критика встретила разгромными рецензиями;
в Японии умерла от рака близкая ему женщина; тяжелый алкоголизм, разрыв
с дочерью, причиной которой была обычная отцовская ревность -- он не мог
примириться с ее ранним по американским меркам браком. Последняя отчаянная
книга «Несчастная женщина: путешествие» была закончена в 1983-м году, но
вышла в свет только в 1995-м во Франции и в 1999-м в Америке. В октябре
1984-го года Ричард Бротиган застрелился. Тело было найдено спустя почти
две недели в его калифорнийском доме.
«Америка могла бы получше обращаться со своими поэтами», -- эта совсем
недавняя цитата взята из инет-конференции, посвященной Ричарду Бротигану.
Книги его вновь на полках магазинов, в журналах хвалебные рецензии -- есть
многое на свете, друг Горацио.