Speaking In Tongues
Лавка Языков

«НЕОН» замышлялся доброй книгой, нежной; прощальной. Однако столько всего еще впереди, оказывается, что прощаться мне преждевременно и -- совсем -- не с кем. Каждый раз думаешь: «хуже уже не будет», и все ошибаешься, ошибаешься...

Так что вот. Предостерегаю молодых поэтов (я сам уже старый, мне 28) -- не любите никого. Лучшие стихи пишутся, когда никто не близок, ни за кого и гроша ломаного не дашь. Соответственно, мыслишь о том, что тебя не касается -- о вечном. Трагедия -- удел праздных людей, а любящий, какие бы страдания ни претерпевал, все-таки комедиант. И суетливый комедиант.

Теперь о переводах. Мое поколение не получило классического образования, для нас любые языки, кроме родного, мертвы. Наверное, это плохо. Мы не знаем ни Гомера, ни Бодлера -- мы знаем их переводы. И каждый переводчик ломал, себе в угоду, не только слог оригинала, но и собственный слог, слог русской поэзии -- в целом. «Русский» Бодлер или «русский» Блейк для многих из нас значили не меньше Есенина или Блока и уж, разумеется, больше сплошь «переводных» (по сути своей) Брюсова и Гумилева. Переводы -- некая фантомная поэзия, не принадлежащая вполне никакой литературе, никакому языку.

Я поучаствовал в умножении призраков.

28 июля 1997, Екатеринбург

1. УГОЛЬ ВО ЛЬДУ

«Живи со слякотью внутри...»

«Ангелы Падали»

НЕПРОЩЕННЫЙ

* * *

Оранжевые сумерки

Смыкаются в кольцо.

Заглядывает с улицы

Любимое лицо.

Молчит и улыбается,

И дышит на стекло.

И пятна расползаются --

Кроваво и светло.

Блаженная бессонница,

Кошмары -- без конца...

Она сама дотронется

До моего лица.

* * *

Она неверна, словно уличный свет,

А уличный свет -- у ночных дверей...

Но этой ночью со мною нет

Тени от фонарей.

Она наивна, как облака,

А что облака могут понять --

Земля немыслимо далека,

И слез уже не унять.

Она невинна, будто вода,

Весь день бегущая по стеклу,

И мне в нее не войти никогда,

А выйти -- на каждом углу.

Она -- такая простая -- а ты

Всего лишь ее отражение здесь:

Я шел на свет упавшей звезды

И напоролся на жесть.

* * *

Половина лица в тени,

Половина -- уже в воде.

Мы остались с тобой одни

На далекой звезде.

Между нами дрожит не газ,

Не вода -- будто жидкий свет

Омывает, качает нас

На одной из планет.

И слова здесь горят, едва

Ты их выдохнешь -- изо льда...

И сгорают мои слова

Навсегда.

О, пожалуйста, замолчи!

Я хотел бы смотреть века

На лица твоего лучи

Через облака.

* * *

Она сидела, закрыв лицо

Такой же бледной рукой,

И тонкое золотое кольцо

Горело светом и тьмой.

Тени прошли по ее лицу,

Но бледным осталось оно --

Видимо, лишь золотому кольцу

Отсвечивать суждено.

Она сидела напротив меня,

Глядя сквозь пальцы в пол,

И то просила добавить огня,

Пока еще я не ушел,

То плакала. Затем, до конца

Рассматривая кольцо,

Она сняла руку с лица -

И с нею сняла лицо.

* * *

Разбилось черное колечко

На три куска

Упали блики словно свечка

Моя тоска

Пока пылает под ладошкой

Ее лицо

В расколотое чайной ложкой

Возьму кольцо

И разниму его на части

Своей рукой

Я разобью чужое счастье

И на покой...

* * *

Побитый судьбой, виноватый, баюкаю госпожу

Остатками слов и страстей, игрою теней на подушке

От свеч, горящих сквозь пальцы... И я сквозь пальцы гляжу:

Ты спишь... И вокруг тебя -- изломанные игрушки,

Вокруг тебя -- зеркала из чистого серебра,

И сквозь серебро горят огни волшебного леса...

Сегодня ты так прекрасна! Сегодня ты так добра!

Но ты умираешь, ты умираешь, моя принцесса...

НЕВИННОСТЬ

VERTUE
Из Джорджа Герберта

НЕОН

* * *

Под черной обложкой

Слова-голыши

Мерцают и плещутся,

И ни души --

Лишь фосфоресцирует

Гладь содержанья

Под черной обложкой

Стихов без названья.

* * *

Это жжет или дождь?

Это дождь или жжет?..

Это -- жилы наружу

И наоборот...

Ничего, если больше

Ничего не скажу?

Я уже не живу,

Я уже не жужжу...

* * *

Темнота у окна --

Он уже в темноте.

На дворе времена

И фигуры не те.

Хлещет уличный свет

По сутулой стене,

И неоновый след

На его простыне

Разгорается, гаснет,

Пылает сильней...

Ничего нет напрасней

Пустоты и теней.

Сколько зим, сколько лет

У окна в темноте!

Хлещет уличный свет

По его пустоте,

Претворяя неон

В озаренный рубин,

И уходит -- и он

Остается один,

До прозрачного черный,

Но небо -- темней...

Ничего нет никчемней

Пустоты и теней.

Хлещет уличный свет

По глазам -- на глазах

Тает утренний снег,

И окошко в слезах

Загорается вновь --

Он сумел огранить

В озаренную кровь

Раскаленную нить:

Может, осенью ранней,

А может, поздней...

Ничего нет желанней

Пустоты и теней.

* * *

В огромном городе неон

Немые ночи напролет

Со мной гуляет и поет.

В огромном горе напролет

Моей души -- неон горит,

Чужою речью говорит.

Неон читает по губам

Мои молитвы -- но богам

Мешает темное стекло.

Неон цитат из-за угла

Сжигает истину дотла,

И мне тепло...

* * *

Ты идешь, не боясь Луны,

В ожиданьи вобрав живот,

Будто кто-то тебя со спины

В синем воздухе позовет.

Этот голос тебе знаком,

Словно сахарная вода...

С пересохшим своим языком,

Что ты будешь делать тогда?..

* * *

Горело солнышко весеннее,

Дрожали воздух и стекло.

И стало в это воскресение

Впервые на душе светло.

И до того, как день ощерился

Закатом, алым неспроста,

Я холодно удостоверился

В одном: душа моя пуста.

НЕБО -- ЧИСТЫЙ ПУСТЯК --
Из Эмили Дикинсон

2. СОЛЬ СО ЛЬДОМ

«И след мой отныне -- след удирающей

от облака улитки. Мокрый, скользкий

след, ведущий в заросли безумия».

«Ангелы Падали»

НОСТАЛЬГИЯ

* * *

У моей царевны -- самые зеленые в мире ножки,

Такие скользкие и прохладные во тьме ночной,

Они исходили кривые, запутанные дорожки,

Они обходили так долго меня стороной.

У моей царевны -- самые шершавые в мире губы,

Разбитые вдребезги изголодавшимся январем:

Они прошли сквозь огонь, и воду, и волчьи зубы,

Чтоб зашипеть и растаять во рту моем.

Грудь ее пахнет, словно лесной муравейник,

Сквозь любую одежду пахнет она за версту --

И я снимаю с царевны ее шерстяной ошейник

И медленно-медленно слизываю с сосков муравьиную кислоту.

И, когда за окном выпадает окно, а за ним -- другие,

И земля подо льдом норовит по швам затрещать,

Я высовываюсь и кричу: «Не бойтесь, мои дорогие!

Это так, одна лягушонка едет меня навещать...»

* * *

Я лягу в ванну, полную воды,

И сигарету белую зажгу,

И замерцаю клочьями слюды --

Я замерзаю... У меня в мозгу

Медузы льда под облаком беды

Плывут и костенеют у виска,

И он трещит... Я больше не могу,

Я лягу в ванну, полную песка...

* * *

У костра любили

Греться мужики.

Бело-голубые

Гнали языки

В сумрачное небо,

В алый небосклон...

Пол-буханки хлеба,

Комариный звон,

Бело-голубые

Лица и дела...

И деньжата были,

И любовь -- была.

* * *

Бывали дни -- веселье

За кухонным столом,

А сирое похмелье --

Наутро за углом.

Разваренною рыбкой

И луком от щедрот

Ошибку за ошибкой

Сопровождал я в рот.

И помню, как теплело

От рюмки в животе,

Как таяло и тлело,

Гуляя по воде,

Сердечко-алкоголик,

Свеча на поплавке,

Животворящий нолик

У Господа в руке...

Водою заливало

Свечу мою... Тогда

Мы сделали немало,

Чтоб сгинуть без следа.

А ночь была прохладна,

И в космосе темно...

Тем более отрадно

Горящее окно

И спорящие тени

Подвыпивших родных...

Одно из наслаждений,

Как будто неземных.

* * *

Лениво, сладко и светло

Души коснулся волос бритвы:

Твержу в немытое стекло

Полузабытые молитвы

И брежу -- вот бы не смутить,

Не замутить воды в колодце,

В котором я хотел бы жить

Не отраженьем, так... уродцем!

Но, еле губы протяну

Тебе, виденье ледяное,

Ты повлечешь меня ко дну

И вновь... сомкнешься надо мною...

* * *

Я -- подранок; перезимовать,

Там посмотрим -- выживу ли, нет ли...

Развяжу веревочные петли,

Лягу на железную кровать.

Буду лето красное тянуть

Сквозь соломинку воспоминанья,

В речке отрешенного сознанья

Отраженным пламенем тонуть.

А когда зима переживет

Не меня -- мою слепую рану,

Я уйду в кино -- и по экрану

Хэппи-энд кувшинкой проплывет.

КАПЕЛЬ, АВИТАМИНОЗ, СУИЦИД...

* * *

Когда безошибочно понимаешь,

Кому, до чего и какое дело,

Будто паутину с лица снимаешь --

Но, оказывается, она-то и грела.

И хорошо бы запутаться снова,

Но все расчищено, будто бритвой --

А ты подыскиваешь нужное слово,

И вечер заканчивается... молитвой.

Но Бог не верит слезам и посулам,

А ты -- ты не веришь в такого Бога,

И все, что сегодня в тебе уснуло,

Завтра уйдет с твоего порога,

И, оставшись один и познав бесконечность

Своих состояний -- и выбрав любое --

Ты со вздохом шагнешь отсюда -- и в вечность,

И никто не последует за тобою.

* * *

Прохожие спешат за коркой хлеба

И пляшут на воде.

Над каждым зонтик -- маленькое небо

В космическом дожде.

Я вижу -- разлетаются дождинки

Подальше от беды:

Под небесами ходят невидимки

В обличии воды.

Одна из них болтала мне о звездах,

Но лишь ее волос

Коснулся я -- и в пальцах только воздух,

Холодный, как стекло.

Ладонь мокра... А больше на ладони

Ни слова не прочтешь:

Ее лицо туманится и тонет,

И длится дождь...

* * *

Тепло руки, уколы звездные,

Штрафной стакан и батальон...

Нам роли, словно шапки, розданы,

И каждый ролью наделен.

В своем кругу играли пьесу мы

По нотам -- но один такой

Нашелся, что опасным лезвием

Водил и пел за упокой.

Глаза его пусты и пристальны,

И монолог не завершен...

Раздался выстрел за кулисами,

Никто не вышел на поклон.

* * *

Мое лицо мокро от слез,

От этой боли --

Вдогонку жалобный вопрос:

«Уходишь, что ли?»

Ушел. И ты закрыла дверь

И разрыдалась:

«Любимый мой, ты просто зверь!»

Какая жалость...

* * *

Звери, какие хищные звери лежат и скулят у моих дверей!

Я не знаю, вином ли, хлебом -- чем можно умилостивить зверей?

Их корежит и крючит от острой боли, неутихающей -- но вот беда:

Они не знают ее значенья и потому приходят сюда.

Их голоса я слышу ночами, а предпочел бы услышать иных...

И если это все, что лежит между нами, то я готов

переступить через них,

И хотя бы меня разорвали на части, на сто или

тысячу мелких частей,

Но вы знаете, это такое счастье -- не дожидаться больше гостей!

* * *

Если кровь потечет на восток,

Из нее пробьется росток.

Если кровь повернет на запад,

У ростка появится запах.

Мой тюльпан до того безмятежен,

Грациозен, недвижен, нежен --

А под ним то ли кровь, то ли грязь

Растекается, шевелясь.

* * *

Что тебе останется?

Зимнее пальто.

Был когда-то пьяница,

А теперь никто.

Разве обязательно

Говорить: «Прости»?

Большим и указательным

Взять и провести...

ЛЮБОВНАЯ ЖАЛОБА
Из Томаса Уайетта

НЕВРАСТЕНИЯ

* * *

Что такое -- жизнь пуста?

Небо чистого листа

Потолком отражено.

Снова где-то пьют вино,

Снова гроханье дверей

И ухмылки фонарей --

Что такое? Тишина...

Чья-то верная жена

Побыла со мной часок...

Я уже на волосок

От забвенья... Простыня

Препоясала меня.

Что со мной? Чему не рад?

Небо -- черная дыра,

Простыня белей листа,

А под нею жизнь -- пуста...

* * *

Вечером на посту

Встал у дверного глазка.

Смутные тени... Стук...

Свет. Поворот замка.

Делаю шаг назад --

Мол, заходи, не стой, --

Словно совсем не рад,

Словно совсем пустой.

С улицы -- навсегда,

Раз навсегда -- в постель.

Простыни, как вода,

Плещутся между стен.

Скоро уже рассветет...

Летом или зимой,

Утром она уйдет --

Тихо уйдет домой.

* * *

Мертвая или живая,

Ты не нужна мне давно.

В каждом окне трамвая

Вижу твое окно,

В каждом лице прохожем

Вижу твои черты...

Если взмолюсь я: «Боже!..»

Мне не ответишь -- ты.

* * *

Я не слезы лью, а смолу:

Деревянный стал и засох.

Ты сидишь на кухне в углу

И не знаешь, который Бог.

Ты не знаешь, я не говорю --

Так о чем же дальше молчать?

И, когда я совсем догорю,

Ты еще не начнешь кричать.

* * *

Хочешь голоса моего?

А зачем тебе, для чего?

Летним вечером он хорош,

Он плетет паутинку-ложь.

Вечер был -- и сошел на нет:

Ты сама погасила свет.

Испугалась, что будет гроза,

И закрыла в страхе глаза.

Приникаю губами к ним,

И по теплым векам твоим,

И по трепету яблок внутри

Я угадываю: «Говори...»

* * *

Спи и сны свои баюкай

Колыбельною-разлукой.

Я тебе не помешаю,

Ты сама уже большая.

Спи, царевна Несмеяна!

Ты проснешься очень рано,

Сядешь тихо у окошка,

Погрустишь совсем немножко,

Дрогнешь узкою спиною,

Посмеешься надо мною:

«Он услышит -- и растает...»

И царевной меньше станет.

ПАРАНОЙЯ

* * *

Если ты хочешь знать,

Кто я и что со мной,

Выключи свет и сядь,

Сядь за моей спиной.

Я покажу тебе

Призраков на стене;

Станет не по себе -

Просто прижмись ко мне.

Долго же я держал

Жуткое взаперти...

Я бы не возражал

В чувство нас привести.

Волосы ворошу,

Пальцы -- по одному...

Утром я сам спрошу:

-- Кто здесь и почему?

* * *

Кто обидел моего малыша?

Я смотрю на него, не дыша:

Он такой беззащитный внутри...

А на улице горят фонари --

То сиреневый, то красный... Малыш,

Ты в каком одеянии спишь?

Ты в каком одеяле дыру

Заведешь себе нынче к утру?

Вот я глажу тебя, щекочу:

-- Тетя шутит... Я тоже шучу...

* * *

То ли тара, то ли гроб:

На плече повисла баба.

На плечах висящий горб --

Он до первого ухаба.

Ногу ставишь не туда,

Переходы кроешь матом --

Остальное как всегда...

Я живу таким солдатом.

* * *

Ты живешь тихонечко

В комнате со свечкою,

Теплая, домашняя --

Таракан за печкою.

Я тебя прикармливал

Мелконькими крошками --

Наблюдать мне нравилось

За твоими ножками.

Скоро мы поссоримся,

Я надену тапочки --

Скоро не останется

Ни следа от лапочки.

Горько буду плакать я,

В ящики заглядывать,

Все твои рисуночки

На полу раскладывать.

А пока живи себе,

Шевели коленками --

Я тебя побалую

Сливочными пенками...

* * *

Наговорили столько слов

И столько простынь замарали --

Себе и Господу назло

Любовь как партию сыграли.

Теперь ни слова -- наугад,

И в воздухе летает вата...

Но я ни в чем не виноват,

И ты ни в чем не виновата.

ЭХО ПАДЕНИЯ
Из Джерарда Мэнли Хопкинса

3. ЗАКАТ — УБЕЖИЩЕ ВАМПИРА

Что за упырь угрюмый!

Вперед гляди веселей:

О небесах не думай,

На кладбище лей елей...

Я спрятал клыки под маску

И слушаю вот уж века

Одну и ту же сказку

Про белого червячка.

«Ангелы Падали»

В ОКТЯБРЕ ЖЕЛЕЗО

* * *

Если долго не спать,

Глаза засыпает песок.

Потолок невысок,

И недолго нам -- до потолка...

То местечко над ухом,

Где холодно --

Это висок,

И железо блестит у виска.

Что сказать перед тем,

Как часы отсчитают свое?

Не царапайся, стрелка,

И, тень на стене, -- не пляши!

Оставляю другим

Населенное мною жилье -

Тем, кто скажет, войдя:

«Здесь так тихо! Здесь нет ни души!»

Если завтра рассвет

Не застанет меня у окна,

Остаются слова --

Их немного, они на виду.

Дорогая, и ты,

Ты теперь остаешься одна.

Ничего, я вернусь,

Я оттуда дорогу найду...

* * *

Хотели плакать-горевать --

Слезинки не нашлось.

Хотели переночевать --

Лучинки не зажглось.

Хотели в небо полететь,

А вылетели -- вон!

Хотели больше не хотеть:

Добились своего.

* * *

Ныряя между облаками,

Оно пылало и плыло,

А ты холодными руками

На небо навела стекло.

Теперь и в зеркало заглянешь --

Как будто молнию найдешь!

Однажды утром ты не встанешь,

Однажды ночью -- не зайдешь...

* * *

На последнюю спичку надежда плоха:

До свечи далеко тебе -- не до греха.

Не спеши, осторожнее делай шаги,

Этой ночью и правда не видно ни зги.

Ты несешь ее, словно последний огонь

На земле -- ты несешь и бормочешь: «Не тронь!»

Я хотел бы спросить -- ты о свечке сейчас

Так заботишься, или чтоб свет не погас?

Я хотел бы, но я не решаюсь спросить,

Чтоб пустыми вопросами не погасить

Огонек -- выйдя вроде бы за молоком,

Я когда-то и сам погулял с огоньком...

Это было при свете, а не на свету,

И раскачивал ветер мою высоту.

Оступился, очнулся я, вниз посмотрел:

Подо мной на ладони весь город горел.

Так неси же, неси свою спичку, малыш!

Если ты не зажжешь -- ты себе не простишь,

Ты сгоришь, как свеча; как свеча, оплывешь,

Растечешься в холодную белую ложь...

* * *

В октябре железо, воздух и чужие голоса,

И дырявые карманы, и пустые небеса.

Голова болит, как будто кровью налита она

До краев -- и так и тянет осушить ее до дна.

Чтоб не грянуть головою, не ударить ею в грязь,

Я по городу пешочком путешествую, смеясь.

Не узнав меня, несутся мимо лица, голоса,

И дырявые плюются надо мною небеса.

Расшатало мне улыбочку, разбило изнутри,

Ветром вырвало карманы и задуло фонари,

Стало пусто, зазвенело, за собою понесло

В октябре железо ржавое, зеленое стекло.

* * *

Говори мне в лицо, стена!

Если ты, заодно с потолком,

Только мутное зеркало сна --

Я ударю тебя кулаком.

Облизать разбитый кулак,

Ощутить кислоту во рту --

На постели подпрыгнув так,

Словно прыгаешь в высоту...

* * *

На спящем камнями лежат тяжелые подозренья

Людей, до которых спящему нет никакого дела.

Но, пока он взаправду лишен знания или зренья,

Всю тяжесть берет на себя его послушное тело.

Едва же проснется он -- и небо ржавой звездою

Его приколотит к земле, словно мясную тушу,

И новый вес взгромоздит невыносимой бедою --

Или, сказать иначе, дарует бессмертную душу.

Но воздух не нужен тому, кто видит его над собою,

Также и дух, и Бог -- чьи-то чужие обноски,

Если ты спишь -- и видишь... Дерни во сне головою --

И небеса разлетятся, словно гнилые доски.

* * *

Ты зашла в туалет, завизжала --

Мышь метнулась под ванну! Она

Слишком быстро, правда, бежала --

Ты не видела даже пятна.

На сетчатке твоей догорая,

След и в памяти догорел...

Это вовсе не мышь, дорогая,

Это я на тебя посмотрел.

* * *

Нашел я розовый карандаш,

Хотел бы сердце им проколоть --

Но это просто ночная блажь,

Просто больная плоть.

Нашел я душу как раз по себе,

Да не сошлись мы с нею в цене.

Что ж, если я не нравлюсь тебе,

Значит, дело во мне.

Нашел я слово из тысячи слов,

Только не знаю, как записать:

По-человечески -- выйдет число

Или мать-перемать.

Надо жить проще -- не находя

Того, что тебе не принадлежит.

Жить, как вода: во время дождя

Вода просто бежит...

* * *

Долгим кашлем в нежилом

Доме обитать.

Вместе с ним пойти на слом --

То есть полетать

И с концами... Никогда

Не напоминать

О себе: идут года...

Ты хотел узнать.

* * *

Стулья, стены, потолки...

Кольца падают с руки.

Скоро и сама рука

Упадет наверняка.

Что останется? Молчи!

В изменившейся ночи

Только тени, только блеск

Укатившихся колец...

ПРИСТУП

Мне шарахаться в темноте от угла до угла, куском каменеющего угля плыть и плыть по неонным рекам,

Оставляя куски себя, остывая, стеная, скорбя, заходя из неона во тьму, чтоб во тьме дать работу рукам и векам:

Только тени ловить на сырых потолках и остаться с известкой в душе и в руках, ничего не поймать, не понять, не успеть --

Не догнать перед тем, как ложиться спать, перед тем, как расправить постель, перед тем, как раздеться, нырнуть --

перед тем, как уснуть, захрапеть,

Распугать, разогнать мошкару стекловидных, жужжащих и жалящих душ, всех молящих и плачущих, невесть зачем налетевших сюда и клубящихся над перекошенным ртом --

Разбросать их несвежим дыханьем и остаться совсем одному, окунуться во тьму -- и у самого дна обнаружить кошмар, и потом

Тяжело подниматься туда, где кончаются лед и вода, и очнуться в поту -- я очнулся в поту, я весь мокрый, ко мне прилипает тело:

Только некому пересказать то, что видел -- чему не бывать; то, что было, плыло, горело --

Шевелить губами, шептать, гладя волосы или плечо, и закуривать в темноте, и гасить, и курить еще, с равнодушной усмешкой легко рассуждать о работе века --

С этой тонкой улыбочкой, чуть виноватой, ядовитой ухмылкою -- легкой бравадой перепуганного до истерики одинокого человека...

БЕЛЫЙ ШЕЙК
Дневник обездоленного

* * *

Я остался один без тебя

Одиноко мне

На постели бурчать животом

Слушать некому

В синем небе качать головой

Пусть отвалится

Кто остался один без тебя

Словно звездочка

* * *

Без тебя эта ночь пуста:

Не горит ни одна звезда,

И ушла в облака луна...

Без тебя эта ночь -- темна.

Этой темной, пустой пойду

Вдоль по улице -- подожду,

Не догонит ли кто, когда

За окном погаснет звезда...

* * *

Собака лает за окном --

Отдышится, опять зальется...

Собака лает об одном:

Она не плачет, не смеется,

Она покоя лишена

И лишь об этом сообщает...

И над собакою луна

Слепое небо освещает.

Чего не видно из окна,

Того на свете не бывает...

Ушла за облако луна --

Собака пуще завывает.

Квадраты желтые горят,

И голоса гудят во мраке...

Но черный грезится квадрат

Ополоумевшей собаке.

Собака стихла, а луна

Поблекла, словно стушевалась...

Внутри немытого окна

Зажженной лампа оставалась,

Она горела целый день,

Еще и вечером чадила...

И вот на собственную тень

Собака села и завыла.

* * *

Снова один. Орут воробьи.

Над головой -- окно.

Там, за окошком, вещи мои,

Кто-то еще... Все равно

Снова один -- на лавке сижу,

Сладкую воду пью...

Ни на кого я зла не держу

И никого не люблю.

Вот и бутылка моя пуста,

И сигарета -- дотла...

Если бы встретила темнота,

Если б она -- ушла...

* * *

Она слепая, и мне не понять

Ее движений -- я должен лишь,

Когда она упадет -- поднять

И успокоить: «Не плачь, малыш!»

Но каждый раз, когда из грязи

Я достаю ее, матерясь,

Она уйти от меня грозит

И -- окунуться в грязь.

Я для нее -- лишь позор и боль,

То же -- она для меня.

Видимо, это и есть любовь:

Достать -- уронить -- поднять...

* * *

Уеду-ка отсюда

Куда-нибудь туда,

Где чистая посуда

И свежая вода.

Построю там избушку

И заживу тайком:

Уговорю старушку

Ходить за молоком,

Устроюсь на работу,

Наколочу гвоздей

И дам себе заботу

Воспитывать детей.

Не надо много денег,

О чем еще мечтать:

Хватило бы на веник,

Чтоб мусор подметать,

Чтоб лесенка резная,

Чтоб каждый уважал...

Никто и не узнает,

Откуда я сбежал.

СЕДЬМОЙ БЛЮЗ

Ты ходишь по комнате голый совсем,

Беспомощный и ничей.

Ты в этой гостинице голый совсем,

А номер пустой и ничей,

И скоро начнется в номере семь

Блюз бессонных ночей.

За красной бессонницей спутанных штор

Не видно снаружи ни зги.

За красной сумятицей вьющихся штор

Не видно, братишка, ни зги:

Теряется где-то в горах коридор

И там же стихают шаги.

Ты двигаешься посреди темноты,

Боясь хоть на миг замереть.

Ты двигаешься посреди темноты,

Боясь до утра умереть.

Твои зеркала и постели пусты --

Но это как посмотреть.

С тобою по комнате ходит ничей

Приятель -- он очень простой.

На койке твоей растянулся ничей

Приятель -- он очень простой.

Звенеть ему загодя связкой ключей,

Ты знаешь -- номер пустой.

БУДУ КНЯЗЬ

* * *

Боги по небу плывут

И не значат ничего,

Кроме нескольких минут

Для зеваки одного,

Обнаружившего вдруг:

«Боги на небе живут!»

И зеваку взял испуг:

Лишь на несколько минут

Он шагнул куда-то прочь,

Зазевался -- и во тьму...

Он не знал, что в эту ночь

Боги спустятся к нему.

* * *

Чернее носорога

Железная дорога

Летят вагоны синие

В болотах и снегах

Уснула спозаранку

Добить во сне гулянку

Страна моя Россия

У черта на рогах...

* * *

Если в это болото

Не примут меня -- не беда,

Буду князь все равно.

Буду квакать на камне,

Одной заунывною нотой звеня,

Воспевать

Погнушавшее мною говно.

Мы из грязи да в князи,

И с этаким счастьем в горсти

Умываем лицо...

Сколько волчьей тоски!

Сколько рыбьей тоски!

А еще половина пути...

Буду князь,

Да и дело с концом.

* * *

Восемнадцатое мая,

А за окнами зима.

Ничего не понимаю --

Может, я сошел с ума,

Но мне кажется, что лето

Не наступит никогда...

Мы в России, где куда-то

Уплывают поезда,

А за окнами погода

Неизменно хороша,

И за пазухой у Бога

Млеет заячья душа...

* * *

Вспомню я песенку,

Песенку грустную,

Как подо мною

Ступенечка хрустнула -

Долго ли выдержит

Ветхая лесенка

На небеса?..

Вот и кончилась песенка.

ВЫХОД

Надо просто уехать -- на время, на час отлучиться,

Отвязаться -- не веря, но все же надеясь, что что-то случится:

Что-то подлое, черное, жуткое, что-то непоправимое -- чтобы

Я вернулся чужим и в чужие места, как тогда --

из вагона в сугробы,

И вокруг только снег, и в метели не видно ушедшие годы,

А по снегу идут не мужчины и женщины, а существа

неизвестной породы,

И ни с кем я не скован ни кольцами, ни месяцами в постели --

Чтобы только чужой гастроном, остывающий кофе, дорога в метели,

И случайная книжка в единственной сумке, набитой едой и бельем

до отказа,

И квартира, куда не ступала нога ни моя, ни любимой моей,

ни врага -- и ехидный оскал незнакомого мне унитаза...

Надо просто уехать и скинуть с себя эти петли, крючки

и веревки,

И в родительском доме ходить, как хозяин, и с хрустом носить

дорогие обновки,

И на кухне читать до утра; сигареты, одну за другою,

высаживать в форточку -- дымом завесить

Потолок, и в пол-пятого мама заглянет ко мне -- в бигудях

и в халате, и скажет, что хватит уже куролесить,

А наутро проснусь я один -- все уехали, я господин

телевизора, библиотеки,

Ванной комнаты... Странные сны я стряхну, помотав головой --

про любовь и предательство, и про неонные реки...

Надо просто уехать, ни с кем предварительно не говоря,

никому не оставив ключи от квартиры,

Не заботясь нимало о том, сколько здесь выпускают журналов,

листовок, газет, и кому затыкать эти дыры,

И про деньги хотя бы на час позабыть -- как и не было их,

и не будет, наверное, долго, --

И признаться, забытую книжку раскрыв, Достоевскому:

«Знаешь, родной, из меня не получится толка...»

Надо просто уехать и лечь -- не на дно, так на печь,

чтоб не только я сам -- даже тень никому не мешала,

И лежать на печи, ощущая собой кирпичи, и на них

мое бренное тело как будто бы век и лежало,

Неприметное, голое, странное, Богом данное или природой --

какое мне, в сущности, дело! --

Лишь бы дальше дышало, жило и всходило, как тесто,

и с печки текло это самое тело...

Надо просто уехать, с единственной целью -- хотя бы

на время пути

Позабыть о соблазне уйти.

Speaking In Tongues Лавка Языков

Андрей Агафонов

НЕОН

Стихотворения и переводы

ОТ АВТОРА

1. УГОЛЬ ВО ЛЬДУ

НЕПРОЩЕННЫЙ

НЕВИННОСТЬ

НЕОН

2. СОЛЬ СО ЛЬДОМ

НОСТАЛЬГИЯ

КАПЕЛЬ, АВИТАМИНОЗ, СУИЦИД...

ЛЮБОВНАЯ ЖАЛОБА Из Томаса Уайетта

НЕВРАСТЕНИЯ

ПАРАНОЙЯ

ЭХО ПАДЕНИЯ Из Джерарда Мэнли Хопкинса

3. ЗАКАТ — УБЕЖИЩЕ ВАМПИРА

В ОКТЯБРЕ ЖЕЛЕЗО

ПРИСТУП

БЕЛЫЙ ШЕЙК Дневник обездоленного

СЕДЬМОЙ БЛЮЗ

БУДУ КНЯЗЬ

ВЫХОД

Speaking In Tongues
Лавка Языков

ЛЮБОВНАЯ ЖАЛОБА
Из Томаса Уайетта

ЭХО ПАДЕНИЯ
Из Джерарда Мэнли Хопкинса

БЕЛЫЙ ШЕЙК
Дневник обездоленного