Перед Вами -- «Избранные стихотворения» Евгения Шешолина,
которые были составлены им в машинописный сборник и подарены автором семье
нашего общего друга Анатолия Нестерова в 1987 году. Анатолий любезно предоставил
его мне для публикации в «Лавке Языков». Этот сборник дает достаточное
представление о всех сторонах творчества Евгения Шешолина, если учесть,
что в оставшиеся до исхода три года жизни он писал мало и больше правил
старые тексты. Интересен же он, в первую очередь, авторской композицией
текстов. Считаю целесообразным дать дополнительно те прекрасные, на мой
взгляд, стихотворения, которые не вошли в этот сборник, но были в «Избранном»
1985 года, подаренном мне. Таким образом, данная публикация Евгения Шешолина
в «Лавке Языков» будет состоять из двух частей:
1. «Избранное» 1987 года полностью;
2. Стихотворения из «Избранного» 1985 года;
3. Стихотворения из тома «всего Шешолина», который составил
ныне уже покойный Мирослав Андреев -- соредактор Евгения по самиздатовскому
альманаху «Майя».
При подготовке этой публикации я позволил себе некоторые
крайне субьективные комментарии, относительно смысла и содержания некоторых
стихотворений, попутно вспоминая эпизоды общения. Они отчасти могут возместить
отсутствие статьи к 10-летию гибели Поэта, которую я собирался написать,
но не успел.
Сборник имеет несколько разделов без названия, которые
выделены отточиями или чистыми листами. Он был сшит в папку типа «для дипломных
работ», обложка клеенчатая, коричневого цвета. Бумага -- жолто-серая; печать
под копирку. На заглавном листе надпись зеленой пастой: «Нестеровым
в день Надиного рождения 28-ого декабря 1987 ЕШ» (Надя -- жена Анатолия
Нестерова). Номера страниц и стихотворений не указаны. На одной странице
располагалось по одному стихотворению. Строки -- через один интервал печатной
машинки. Для удобства набора и ориентации в тексте, я буду обозначать номера
разделов и стихотворений. Орфография и пунктуация -- автора.
Обращаясь ко всем возможным издателям произведений Евгения
Шешолина, и уповая в первую очередь на их порядочность, заявляю здесь,
что единственным законным наследником его архива и какого-либо авторского
дохода является Ольга Шешолина -- дочь Евгения от второго брака, которая
проживает в Пскове.
И мог ли я в сторону где-то свернуть хоть чуть-чуть?
...Открылся за морем уже океан, --- это суть
сумела, сумела по тонкой спирали свернуть!
*
Я где-то в предгорьях, --- уже недалек, недалек,
уже золотится вон там впереди огонек!
Пахнет ароматом желанной долины от строк, ---
вот это и будет мой первый небесный цветок!
*
Скажи, что с осеннего неба летят лепестки, ---
когда упаду, да не будет за мною тоски!
Скажи, что цветы осыпают свои лепестки,
и были на свете их дни и светлы, и легки.
1. Из «Псковской Тетради».
2. Вариант 1:
Елеазаровская церковь!
всего шесть лет назад
я был, оказывается, моложе,
лазая по твоим развалинам,
как зверек....
Имеются ввиду развалины Спасо-Елеазаровского монастыря
в 30 км от Пскова, который знаменит тем, что там жил приснопамятный старец
Филофей, который в письме царю московскому предложил идею о том, что «Москва
-- третий Рим, а четвертому не быть». В 90-ые годы века сего началась реставрация
монастырского комплекса, но до сих пор не закончена из-за отсутствия средств.
И вот недавно совсем мне стало известно по роду службы, что этот комплекс
берет в пользование женская православная монашеская община.
3. Выбуты -- старое городище
недалеко от Пскова вниз по течению реки Великой, где, по преданию, родилась
княгиня Ольга -- основательница первого храма на Руси во имя Святой Троицы
на
месте современного Пскова более тысячи лет назад.
4. Крыпецы -- смотри примечание
к данному стихотворению в моем эссе
о Евгении Шешолине.
5. Гремячая башня -- на крутом
берегу р.Псковы напротив (через реку) городского рынка, стоит эта башня
из серого плитняка, а рядом маленькая церквушка во имя святых братьев-бессребренников
Косьмы и Дамиана. Одно из самых живописных мест в Пскове. Женя любил там
гулять, -- благо, 10 минут неторопливом шагом от домика, где он жил. Кстати,
теперь, когда создан официальный сайт Администрации
Псковской области, там можно легко найти карту города, где, среди прочих
памятников истории и культуры, обозначены и эта башня, и церковь Константина
и Елены, впритык к которой стоял домик поэта.
6. Хлебная горка -- возвышенное
место на Запсковье, где расположен храм во имя Иоанна Богослова и старое
кладбище. Примерно 500 метров от домика поэта. Церковь ныне восстановлена
и передана РПЦ.
7. ПСКОВСКИЕ ВИРШИ -- на мой
взгляд, одно из лучших стихотворений Евгения, проникнутое живой аурой древнего
Пскова. Написано в форме терцин -- трехстиший, где рифмуются первая и третья
строки; вторая строка задает рифму первой строке следующего трехстишия.
Критически относясь к современной социальной действительности Совдепа,
любовно изучая культуру Европы и Азии, он, как оказывается, глубоко любил
и ту культурно-историческую реальность, в которую поместило его Провидение.
Больно сознавать, что современный Псков так до сих пор и не понял, какую
честь оказал ему Поэт своей бескорыстной любовью. Местные «литературные
и административные бугры», судорожно вцепившись в свою местечковую «славу»,
до сих пор сквозь зубы произносят имя Евгения Шешолина. Впрочем, сейчас
что-то сдвинулось -- произведения поэта начинают включать понемногу в сборники
и антологию местной писательской организации (через 10 лет после смерти).
Ниже приводятся доступные мне сейчас сведения по историческим персонажам,
упоминаемым в этом стихотворении:
Ольгина родина -- равноапостольная княгиня Ольга
считается основоположницей и покровительницей Псковской земли.
Великая -- река, впадающая в Псковско-Чудской
водоем; на слиянии рек Великая и Пскова, на возвышенном месте стоит Свято-Троицкий
Собор, заложенный княгиней Ольгой, -- исторический и современный центр
Пскова.
Малуша -- наложница князя Игоря Святославича,
мать князя Владимира -- Крестителя Руси. По преданию, Малуша -- древлянского
племени; была маленькой девочкой, которую пощадила Ольга, уничтожившая
древлян.
Владимир князь -- равноапостольный князь Владимир
-- Креститель Руси -- внук Ольги. Некоторые его потомки княжили в Пскове.
Авраамий -- преподобный, первый игумен Мирожского
монастыря в Пскове. В Спасо-Преображенском соборе Мирожского монастыря
сохранилось 80% фресок XII века. В этом же соборе под спудом покоятся мощи
преподобного Авраамия.
Албазин -- русская крепость на левом берегу Амура,
построенная Хабаровым в 1651-89 гг. Упразднена по Нерченскому договору.
Святая Евпраксия -- в миру Евфросиния, преподобная
Псковская, супруга князя Ярослава Владимировича, княжившего в Пскове в
1214 г. и тетка благоверного князя Довмонта-Тимофея, чьи мощи ныне в Троицком
соборе Пскова. В 1243 г. Евпраксия основала в Пскове женский монастырь
во имя Рождества Иоанна Предтечи; одноименный Собор XII века ныне является
украшением Пскова и шедевром древнерусского зодчества. В начале 90-х годов
я состоял в общине, которой передали этот Собор. Тонны мусора и кубометр
человеческих костей в этом мусоре пришлось нам выносить из собора. Святая
была убита пасынком и погребена в этом соборе.
Островок Николы -- блаженный Николай, юродивый,
который жил при храме Святой Троицы в Пскове, и который противостал Ивану
Грозному, когда тот во главе опричнины пришел из зверски разгромленного
Новгорода в Псков с теми же намерениями. Блаженный, по данной ему благодати,
сумел устрашить царя-кровопийцу и Псков уцелел. Мощи Николы почивают в
Троицком Соборе.
Клинком Александра -- Св. благоверный князь Александр
Невский, разгромивший рыцарей-меченосцев на льду Чудского озера.
Досифея покой -- преподобный Псковский, ученик
преподобного Евфросина Псковского; основал около 1470 г. на Псковском озере
монастырь Петропавловский Верхоостровский и был его игуменом.
Евфросин -- преподобный, Псковский чудотворец.
Родился около 1386 г. С юных лет имел тягу к монашеской жизни и был пострижен
в Святогорском монастыре (ныне действующий женский монастырь под Псковом
на берегу Великой). Оттуда ушел в пустыню -- глухие леса, где долго жил
в одиночестве, пока не собралась вокруг него монашеская община, ставшая
основанием известного Спасо-Елеазаровского монастыря, который ныне передается
опять же женской монашеской общине. Прожил 95 лет; имел много святых учеников,
среди которых особо известны преподобные: Савва Крыпецкий, Досифей, Иларион
Гдовский.
Никандр -- преподобный пустынник, Псковский чудотворец,
родился в 1507 г. Подвизаться начал в юности и был пострижен в обители
Саввы Крыпецкого. Имея строгое житие, удалился в пустыню (глухой лес),
где и прожил в безмолвии 15 лет. Народ вынудил его вернуться в Крыпецкую
обитель, но вскоре по наветам завистливых братьев ушел и уединился вновь.
Умер на 76-м году от рождения. На месте смерти его и погребения несколько
лет спустя была основана Никандрова пустынь, развалины которой являются
одним из любимых мест паломничества ныне. Мне приходилось там бывать --
место глухое и благодатное. Имеется несколько незамерзающих родоновых источников.
Кирилл -- вероятно, преподобный Новоезерский.
Основатель Кириллова Новоезерского монастыря, находящегося в Новгородских
землях, которые всегда были тесно связаны с Псковской землей. Скончался
в 1532 г. Имел дар пророчества. Нетленные мощи были обретены в 1649 г.
8. Продолжение «Псковской Тетради».
9. Я считаю это стихотворение подлинным
шедевром русской лирики.
10. В декабре (9 числа) -- день рождения
Жени.
11. ...гном заблудился в Москве
-- только теперь, готовя эту публикацию, я, надеюсь, понял откуда этот
гном взялся. Дело в том, что когда-то давным-давно Жене понравился мой
юношеский рассказ, в котором я описывал свою встречу на одном из московских
бульваров с гномом по имени Поликарп. Это случилось в зимний заснеженный
день, когда я шел из Всесоюзного института акушерства и гинекологии, где
работал тогда лаборантом в лаборатории эндокринологии, домой и пересекал
Покровский, если не ошибаюсь, бульвар, а гном сидел на скамейке. В рассказе
я подробно описал эту короткую встречу и Женя не раз возвращался в наших
беседах к этому эпизоду.
12. Если мне не изменяет память --
это снег в одной из книг Свифта. (От редактора: Бробдингнег -- воображаемая
страна великанов, описанная Джонатаном Свифтом в «Путешествиях Гулливера»
(1726).
13. Это стихотворенье, как и некоторые
другие в том же роде, отражает типичные черты быта поэта -- учителя сельских
школ псковского Нечерноземья в начале 80-х годов.
14. Эти бейты-двустишия как раз и
есть один из примеров того, как Евгений использовал принцип газели, о котором
пишет в своем предисловии к Первому Северному
Дивану, -- двустишия вьются вокруг свечи-темы Дороги и могут изыматься
и меняться местами без заметного ущерба для целого. Предлагаю, например,
прочитать это стихотворение с конца к началу: мелодия начнется с ударных
аккордов, будет постепенно затихать и окончательно свернется в строке --
«и лишь горстка небесной росы светляков».... оставаясь не менее прекрасной,
чем в первом варианте. Такая закольцованность, вариативность и обратимость
формы является, как мне кажется, существенным вкладом Евгения в русскую
поэзию, которая до сих пор остается чрезмерно сориентированной к классическим
формам Запада в ущерб Восточным.
15. Этот диптих Евгений считал для
себя программным -- здесь, как он сам считал, ему дано было выйти на новый
уровень понимания жизни и поэтического мастерства.
16. Я тело пронесу любимым переулком
-- здесь опять высказана тема отверженности поэта, который остро ощущал
себя изгоем в современным социуме. Некая обреченность, о которой мне приходилось
уже говорить однажды, была присуща мироощущению Евгения, который никогда
не питал иллюзий относительно зловещей сущности социума Совдепа.
17. отверженных жрецов --
тема поэта-жреца, которая здесь вскользь обозначена, на самом деле исполнена
глубокого смысла и последнее время все больше занимает меня (см. в моей
книге «Воздух» в «Лавке Языков», стихотворение
«Жертва Забвению»). Неожиданно для себя, я обнаружил глубокое высказывание
на эту тему у малоизвестного пока у нас немецко-американского христианского
мыслителя Ойгена Розенштока Хюсси, чью первую изданную у нас книгу «Бог
заставляет нас говорить», изд. «Канон+», 1997, мне посчастливилось купить,
как ни странно, в Пскове. Здесь я только приведу цитату из этой книги,
точнее из приложения к ней -- очерка о жизни и творчестве мыслителя, написанного
переводчиком книги и ее комментатором, доктором философских наук профессором
А.И.Пигалевым, который как раз
излагает взгляд Хюсси на интересующую нас тему из тех
его трудов, которые не вошли в данное издание. Сама же обозначенная тема
требует отдельной медитации и эссе, к которому я только приближаюсь. Итак:
«...Слова, справедливо считает Розеншток Хюсси, могут
сохраняться очень долго лишь тогда, когда они порождены необходимостью
защищаться от опасности возвращения хаоса, от угрозы впадения в животное,
дочеловеческое состояние. А это значит, что язык не мог возникнуть в сфере
повседневности. Он мог сформироваться только на собраниях рода в состоянии
экстаза. ...Подлинно человеческий язык должен был назвать невидимое, сверхчувственное.
Таковы, прежде всего, события до рождения человека и после его смерти,
и язык обеспечивает единство, непрерывность рода человеческого.
Язык позволяет сохранить присутствие умершего предка
среди живых. Поэтому первой, исходной формой языка должно быть признано
имя. Хюсси считает, что исходным именем следует считать имя умершего
предка, выкрикиваемое во время ритуала его погребения, и имя остается после
его смерти. ...Хюсси настаивает, что процесс называния должен был использовать
в качестве исходного не нейтральный именительный, а эмоционально насыщенный
звательный падеж...
...Имя умершего предка магично в том смысле, что
оно не только сплачивает людей вокруг себя, но и придает межчеловеческим
связям вполне определенную структуру. Этим же обьясняется перенос имен
умерших на новорожденных: такой перенос означает реинкарнацию...
...Хюсси считает, что местом рождения языка является
не повседневность с ее расслабленностью (теплохладностью! -- А.Т.)
и рутиной, а экстатические ритуалы рода, в ходе выполнения которых рождался
возвышенный язык священных имен (вспомнились ведические гимны богам индийского
пантеона -- А.Т.). С помощью этого периодически повторяемого ритуала
воспроизводилась структура рода, структура первых общественных отношений,
установленных умершим предком в качестве культурного героя. Именно ритуал
предписывал каждому человеку его место в структуре рода. Поэтому в роду
танцевали все его члены (!), и ритуальный танец был своеобразной выбраковкой,
распределением социальных ролей, назначением на должность. Хюсси подчеркивает
особо, что танцам человеческих тел в ритуале соответствует танец священных
имен. (ср. танцующий Заратустра у Ницше, танцы в стихах В.Хлебникова и
многие другие могут вспомнится имена и танцы! -- А.Т.)
Бледной копией этого параллелизма танца тел и имен являются,
например, детские считалки: в них, как в древних ритуальных танцах, происходит
одновременно распределение ролей и присвоение соответствующих имен. (Кто
не помнит ни одной детской считалки? Вот и я помню: Вышел месяц из тумана,
вынул ножик из кармана, буду резать, буду бить, все равно тебе водить!
Уже совсем горячо! -- А.Т.) Поэтому ритуальные танцы рода и сопряженные
с ними танцы имен -- это своеобразная матрица социальной структуры рода.
Однако ритуал не может длиться бесконечно, рано или поздно
он заканчивается, а имена, переходя в сферу повседневности, остывают. Как
же быть? Ведь предоставленная самой себе сформированная ритуалом организация
рода неизбежно распадется в соответствии с законом энтропийного рассеяния.
ЯЗЫК, согласно Хюсси, как раз и служит цели сохранения, выступая в качестве
ЗАМЕСТИТЕЛЯ РИТУАЛА в промежутках между его выполнением, то есть в то время,
когда род не собирался.»
Дальше будет еще интересней, но здесь надо оборвать цитирование
и высказать догадку о том, что дело поэта состоит и в том, что бы хранить
слова-имена горячими и не давать им остыть совсем в теплохладных сердцах
обывателей мира сего. А для этого поэт обречен пребывать всем существом
своим в священном танце имен, хотя б этот танец и был сокрыт от любопытных
и праздных глаз и ушей. Отсюда -- постоянное состояние напряжения в жизни
поэта и риск ранней, преждевременной смерти, ибо легко оступиться в бездну,
стоять на краю которой -- его призванье, ведь только священный ужас перед
бездной непостижимости жизни способен быть источником вдохновенья. Обыватель
не хочет стоять на краю, он обживает смерть, поэтому поэт для него изгой
-- нежелательный элемент энтропийно тлеющего мира. Поэт -- пассионарий
по призванию, а не по рождению. Как хранитель священных имен, поэт -- жрец,
свершающий ритуал; как изгой отвернувшегося от небес общества, поэт --
жертва забвения. Как христианин -- поэт смиренно склоняется к ногам Иисуса
Христа, который есть единственный Первосвященник по чину Мелхиседека и
единственный непорочный Агнец для заклания, взявший на себя грехи всего
мира. После Креста поэт как жертва и жрец осмыслен постольку, поскольку
он свободной волей и верой причащается Жертве Агнца и входит в Его священство,
бесконечно умаляясь в своих глазах, подобно Иоанну Предтече, узревшего
идущего к нему Иисуса. Это, конечно, максимальное определение, к которому
можно только стремиться. Искусство постхристианских обществ, игнорирующее
Голгофу, обречено на дурную бесконечность вечного возвращения к неискупленному
миру, которого в сущности уже нет.
Среди русских поэтов, если взять только имена Пушкина,
Лермонтова, Блока, Есенина, Мандельштама, Пастернака, Ахматовой, Цветаевой,
Бродского, Галича, Высоцкого, Башлачева -- то не знаю как для кого, а для
меня очевидна христоцентричность их творчества и судьбы.
18. Той башни, что росла --
как теперь видится, вероятно, речь идет о башне совдепии, чьи обломки еще
и сейчас не безобидны. Вспоминается вавилонская башня с картины Брейгеля...
19. С.Р. -- посвящено Сергею
Рязанцеву, одному из близких к нам друзей в Пскове, бурную биографию которого
здесь не место описывать. Неплохо рисовал, неплохо писал стихи, неплохо
играл в театре -- интересный и трогательный типаж вечного шута и стиляги.
Трагически погиб, если не ошибаюсь, в 1997 г. Последнее место работы --
столяр при храме Михаила Архангела в центре Пскова. Печатался в самиздатовском
альманахе «Майя», соредактором которого был Евгений.
20. хрустальный шарик среди железных
-- не о Поэте ли среди «поэтов» идет здесь речь. Тогда магнит здесь --
миф времени, которым безнадежно и полностью обусловлены «поэты»-имитаторы,
даже такие «великие», как Евтушенко и Вознесенский, например. Вечность
им ничего не поручала сказать, поэтому они принадлежат времени целиком,
а не «пленены» им, по слову Пастернака. Когда магнит конкретного социально-временного
континиума, воплоплощенного в очередном «незыблемом» мифе, притянет к себе
ржавый металлолом «обломков той башни, что росла всю жизнь его», -- хрустальный
шарик Поэзии свободно покатиться в Вечность в полном блеске очевидности
Слова.
21. Я волнуюсь травинкой в крещеной
орде -- Россия как «крещеная орда» -- на редкость удачное выражение,
вскрывающее некую существенную черту нашей страны. Вспомним слово Лескова
о том, что «Россия была крещена, но не просвещена». Имея по матери польско-католические
корни, а по отцу -- тюркские, Евгений чрезвычайно остро ощущал эту двойственную
природу России, которая до сих пор, по многим признакам, остается именно
«крещеной ордой». И в самом деле, русский крещенный, но не просвещенный
человек скорее найдет общий язык с азиатом, нежели с европейцем. И это
ни хорошо, и ни плохо -- это факт нашей истории, хорошо осмысленный в книгах
Льва Гумилева. В этой связи вспоминаются так же любимые Евгением восточные
поэмы Хлебникова, с которым его обьединяла любовь к путешествиям, к Востоку,
бездомность и нищета.
22. Корень мой вырван... --
проблема укоренения в земной реальности всегда была актуальна для Евгения,
впрочем, как и для многих подлинных художников. В этом стихотворении, как
и в некоторых других, выбор сделан в пользу дороги -- «просекой в небо...»
23. татуировку рек -- Россия
как тело зэка... Эпический образ.
24. и двойник улыбнется с далеких
небес -- лично мне тема очень близкая. Уверен в том, что у каждого
человека есть вечный прообраз в Боге, который здесь воплощается нашей судьбой
настолько, насколько наша свободная к добру и злу воля соизволяет. В какой
мере человек позволяет воплотиться в жизни своей своему прообразу -- в
такой мере определяется его посмертное бытие. Если вглядеться -- становиться
очевидным тот факт, что прежде того, что нам дан мир, в котором мы живем,
-- мы сами себе даны, как некое семя в землю, как некая загадка и задание.
Спелый плод сам собой благодарно сходит в руку Садовника. Между семенем
и плодом -- феномен самосознания. Человек создан «по образу и подобию»
Божию. По толкованию св. отцов: образ -- вечная данность, подобие -- задача
во времени. Образ и подобие абсолютно тождественны только в Богочеловеке.
В некоторых стихах можно видеть искрений порыв Евгения к небу. В «Четверостишиях
возвращения» (см. ниже) он скажет уже так: «...скажи, что упали с небес
золотые мосты, что мы остаемся, что мы от сомнений чисты...» Здесь виден
некий отказ от порыва и смирение с бессилием. Без такого смирения двигаться
вперед невозможно -- таков парадокс христианского пути, по которому он
шел как умел.
25. мох бессильно вцепился зачаточным
корнем -- вновь тема тщетности усилий укоренения в социуме -- равнодушном,
сонном и, все же, до боли родном.
26. и болезненно-нежно-зеленых
-- не хочется думать, что речь идет о поколении россиян начала XXI века...
27. что имели в виду вы, уйдя
без меня? -- тема обреченной, но стоической потерянности со всей силой
прозвучит в «Четверостишиях возвращения». В этой связи вспоминаются слова
Романо Гвардини из его прекрасной книги «Господь», -- слова о том, что
человек покинут в самых основах своего бытия. Не осознание ли этой покинутости
является исходной ситуацией поэта и мыслителя, о единой миссии которых,
как стражей «языка -- дома бытия», говорит Хайдеггер? Не осознание ли этой
покинутости является «стоянием в просвете бытия», о котором говорит Хайдеггер
как о призвании человека?
28. В этом стихотворении, как и в
стихотворении «Цветы» (см. ниже), Евгению, как мне кажется, было дано заглянуть
в тот мир, где он, может быть, находится ныне.
29. А.Н. -- Анатолий Нестеров:
наш общий, близкий и старший друг. Ему же посвящены мной два стихотворения
в «Живой Земле» -- «В белом саване жница...»
и «Ты сидел передо мной...». Надеюсь, что его стараниями, для пополнения
данного сборника в «Лавке Языков», мне удастся достать один из трех машинописных
экземпляров «всего Евгения», которые собрал и отредактировал ныне уже покойный
Мирослав Андреев.
30. Стихотворение может рассматриваться,
в том числе, и как критика социально-биологических истолкований человека,
которыми так богата научно-историческая антропология.
31. да только обрезаны веки
-- то есть дар поэта -- мучительный. «Страшно впасть в руки Бога Живого»,
-- поэт, конечно, не пророк в Библейском смысле слова, но генетически они,
безусловно, связаны. А именно -- в даре пророка и поэта есть некая принуждающая
сила, что не всегда, увы, приятно.
32. Заамвонная молитва --
в конце Литургии, после причащения верующих, священник выходит из алтаря
за амвон (предалтарное возвышение) к народу, от имени которого, повернувшись
лицом к алтарю, обращается к Богу с молитвой о благословении: «Благословляя
благословляющих Тебя, Господи, и освящая на Тебя уповающих, спаси людей
Твоих и благослови принадлежащее Тебе, полноту Церкви Твоей сохрани, освяти
любящих благолепие дома Твоего, Ты их прославь Божественною Твоею силою
и не оставь нас, уповающих на Тебя. Мир миру Твоему даруй, Церквям Твоим,
священникам и всем людям Твоим. Ибо всякое даяние благо и всякий дар совершенный
-- свыше, сходящий от Тебя, Отец светов. И Тебе славу, и благодарение,
и поклонение возсылаем, Отцу, и Сыну, и Святому Духу, ныне и присно, и
во веки веков. Аминь.»
33. Надеется прозреть дворец несчастный
-- вероятно, имеется в виду человек, который по определению Евангелия есть
«храм Духа Святого». В Библейской книге Премудрости Соломона можно прочесть
следующие слова: «Бог создал человека для нетления как образ вечного Своего
бытия.» Отсюда следует, что человек как некое целое, превосходящее относительное
деление на дух, душу и тело, есть уникальная форма (дом, храм, дворец,
образ) для восприятия и упокоения Божества.
34. ЖЕЛТЫЙ ДОМ -- психдиспансер
в Пскове, где Евгению пришлось проходить комиссию в течении 2 недель, когда
его пытались рекрутировать в СА, а он не хотел. Я подарил ему тогда один
паранормальный случай из своего опыта, и он использовал его с успехом.
Поэтому, если когда-нибудь всплывет «история его болезни», не советую воспринимать
ее всерьез.
35. Врачу Г. -- реальное лицо,
бывшее, если не ошибаюсь, Главврачом диспансера, когда Евгений там находился.
36. стихи тайного президента
-- вероятно речь идет о конкретном соседе по палате...
37. ПИСЬМО ИЗ КОТЕЛЬНОЙ --
Жене пришлось поработать еще и оператором газовой котельной, для чего пришлось
окончить двухмесячные курсы. Приходилось и мне там бывать. Место чистое,
но не очень веселое. И Женя за столом с вечными книжками и тетрадками в
центре клубка железных шипящих змей. Если есть понятие «антиутопия», то
стихотворение это, хотя бы отчасти, -- антипослание на «Во весь голос»
В.Маяковского и, в целом, на весь литературный оптимизм эпохи «развитого
социализма».
38. говоря, как с живыми -- живой
-- ср. «как живой с живыми говоря» В. Маяковского, которого Женя тем не
менее защищал от нашей уничтожительной критики.
39. череп пробит -- вспышка
предвидиния своей гибели? Вообще, все стихотворение трагично. Приятие такого
видения чрезвычайно болезненно, но позволяет стоять в просвете бытия и
соблюдать язык как дар свыше.
40. трилобит -- ископаемый
гигантский моллюск со спирально закрученной раковиной.
41. акция гнейса -- гнейс,
если не изменяет память, -- разновидность гранита -- коренной породы материка,
в отличие от пород осадочного происхождения.
42. Это раннее стихотворение Жени
неизменно пронзает сердце, когда я перечитываю его. Образная пластика второго
четверостишия вызывает в памяти эпизод встречи Гамлета с тенью отца из
фильма Козинцева. И еще всплывают строчки из его любимого Мандельштама:
«Как светотени мученик Рембрандт, / Я глубоко ушел в немеющее время...»
Эти строки я поставил бы эпиграфом ко всему творчеству Евгения...
43. ОТЕЦ -- Женя мало рассказывал
об отце. Из того, что примерно помню -- был он то ли главным лесничим,
то ли по рыбнадзору -- что-то с природой связано. Был молчалив; общением,
как видно, сына не баловал. От него -- увлечение шахматами, в которые мы
играли втроем с Анатолием Нестеровым, бывало, ночи напролет, бесконечно
выясняя кто же из нас сильнее. Некоторые наши партии сохранились в моем
архиве. В лучших партиях Женя мог играть в силу первого разряда.
44. Одно из волшебных его стихотворений.
Эффект плавного перетекания достигается благодаря такой форме стихотворения,
где вторая и четвертая строка предыдущего четверостишия являются соответственно
первой и третьей строками последующего.
45. ЦВЕТЫ -- одно из самых
волшебных и таинственных его стихотворений. Для меня в нем с наибольшей
полнотой сказалась душа Жени Шешолина.
«Пусть по утрам струится душистый горошек,
и мальчик в теплых сандалях стоит на крыльце;
повернулось что-то в груди: узнаю -- Шелошик...
мяч как солнце или солнце как мяч в пыльце?...»
46. Резекне -- город в Латвии,
где прошли отроческие и юношеские годы Евгения. В этом городе он и похоронен.
47. Ульманис -- первый президент
независимой Латвии.
48. анализ... приходит сам
-- как я уже говорил, Евгений был одарен острым чувством исторического
времени, -- времени как потока становления конкретной исторической реальности,
чем я, например, совсем не обладаю. Поэтому я так любил слушать рассказы
Жени о разных эпохах и временах, в которых он чувствовал себя как дома.
Насколько я теперь понимаю -- это действительно редкий дар, благодаря которому
человек не дает себя пленить мифу современного ему социума, сохраняя трезвый
и критический взгляд на него.
49. Яффа (греч. Иоппия) --
портовый город на средиземноморском побережье Палестины. Согласно еврейскому
преданию, был основан сыном Ноя Иафетом (отсюда название города) через
40 лет после Потопа, является древнейшим портовым городом на земле. Ныне
Яффа -- часть Тель-Авива.
50. а в небе холодные змеи реют
-- эпизод из Библии, когда во время перехода через пустыню израильтяне
начали роптать против Бога и Он послал на них множество ядовитых змей,
которые, в одной из живописных трактовок сюжета, падали на них с неба.(Числа
21:4-9)
51. «Или, или, лама сафахвани!»
(в синодальном переводе -- савахфани) -- что значит: «Боже мой, Боже Мой!
для чего Ты Меня оставил?» -- слова из 21-го Псалма Давида, которые были
сказаны Иисусом на Кресте. (Матфей 27:46)
52. Костел красного кирпича
-- вспоминаю, как в тот единственный раз, когда я был в гостях у Жени в
Резекне осенью 1987 года мы, гуляя по городу, зашли с ним и в этот собор.
Можно уже признаться, что были мы прилично подкуривши, поэтому эта прогулка
особо мне запомнилась и неожиданным образом закончилась. Был осенний ясный
вечер, когда мы вышли
из двухкомнатной квартиры, где проживали его добрая мама
и сестра с ребенком, и Женя повел меня по городу своего детства. Вот эпизоды
прогулки:
...Заходим в Костел. Первый раз в моей жизни. В притворе
-- огромная скульптура Распятия -- печать в памяти до сих пор. Огромное
прохладное пространство собора. Отрешенно и величественно звучит орган.
Где-то вдали, через много рядов скамеек, открытый совсем алтарь, по которому
медленно ходит священник, совершая богослужение. Несколько десятков людей
сидят на скамейках, но их как бы нет -- они незаметны. Слева от входа,
в нише, -- светлая статуя Богоматери, как теперь понимаю -- Фатимской,
вся в неоновом голубоватом холодном свете. Присели на скамейку недалеко
от входа. Сидим: слушаем, смотрим. 5 минут, 10 минут. Выходим уже в ночь.
...Идем по улице в частном секторе. Полная тьма. Яркие
окошки одноэтажных домиков не освещают улицу, а погружаются в море тьмы.
Меня охватывает ужас, но я должен держать себя в руках, что бы слушать
Женю. Он читает стихи. Что он читает? Я слышу его родной монотонный голос.
Он читает свои переводы из Фрициса Барды:
«Те розы, что ты в душу мне внесла, родная,
не знаю, как встречать и с чем сравнить, не знаю!
Не знаю, алые ли, белые они,
не знаю, утра или вечера огни.
Не знаю, наяву, иль сплю давным-давно,
не знаю, боже мой, не знаю ничего...»
...Алые, белые, сон или явь -- я тоже уже ничего не знаю
кроме этой дороги в кромешной тьме и ужаса, который сковал мое сердце.
Наконец, куда-то выходим...
...Что это, Господи? -- в тусклом свете фонаря какой-то
гигантский терем из детских сказок навис над нами. Темный, огромный, угрюмый,
сказочный контур... Женя, что это? -- Деревянная церковь старообрядцев...
И он рассказывает, рассказывает о них... Запомнил только -- они тут, как
в осаде, засели и ждут конца света. У меня такое состояние, что он уже
наступил, что эта тьма уже никогда не расступится... Женя, а что там за
ограда едва виднеется? -- Кладбище. Хочешь, зайдем? -- Нет уж, уволь. Опять
куда-то идем во тьме.
...Ко мне приходит окончательное решение -- ехать домой,
во Псков, сейчас же, ночью -- как за спасительный круг хватаюсь за него.
Отговаривать бесполезно. Женя расстроен, но это сильнее меня. Идем к вокзалу.
Поезд в 12 ночи. Вот уже подошел.
-- Женя, прости! -- Он не понимает, но смиряется.
Сажусь. Через 4 часа в Пскове...
Я и отсюда повторяю -- Женя, прости! Но что это было?
Просто «шуганье по кайфу» или что-то еще? Но тогда я знал точно: если останусь
-- случится что-то непоправимое. Непоправимое случилось спустя два с половиной
года, 27 апреля 1990 года.
...Женя, прости меня.
53. В.Дем. -- если не изменяет
память -- Владимир Дембовский, друг детства Жени, которого я не знал.
54. Рипсимэ (греч. -- Рипсимия
Армянская) -- св. дева-мученица. В числе 36 других дев убита по приказу
армянского царя Трдата в IV веке. Здесь упомянут храм в ее память в Армении.
См. ниже отдельное стихотворение «Рипсимэ».
55. Краслава -- город в Латвии,
где 9 декабря 1955 года родился Евгений Шешолин.
56. Здесь сказалась польская составляющая
его души. «Я -- шляхтич!» -- так он кричал однажды во хмелю и бил себя
в грудь... Здесь: его -- сокрытая глубоко-глубоко -- нежность.
57. когда продавали Жэрри
-- шотландская овчарка Жэрри была у Жени в в тот период, когда он был женат
первым браком во время учебы в псковском пединституте. Не помню, что именно
заставило Женю и Марину продать эту собаку, которую мы все любили, но он
долго не мог простить себе этого поступка. Образ Жэрри появится еще в двух
прекрасных стихотворениях, одно из них -- «Колли» -- см. ниже; второе --
«О, отец мой, какие то шлюзы...» -- в подборке 1985 года. Для меня образ
Жэрри является символом трудной любви, которая связывала Женю и первую
его жену Марину, которая также трагически погибла в Ленинграде, уже спустя
годы после их развода. Эти прекрасные и сложные люди должны были бы быть
вместе, но никто не смог уступить... Вторая жена -- Татьяна, от которой
у Жени осталась прекрасная дочка, и с которой они расстались незадолго
до смерти Жени, была уже совсем другой женщиной...
58. черной липы фуга -- уже
годы спустя после смерти Жени, я поймал себя на мысли о том, что всегда
вспоминаю этот образ когда, гуляя по вечернему осенне-зимнему городу, смотрю
на чорные кроны деревьев, освещенные холодным светом редких фонарей. Полифония
Баха так же сложна и прекрасна, как это чорно-белое кружево мысле-ветвей.
59. Стихотворение посвящено Татьяне
Есиной -- второй жене Евгения в пору его романтической влюбленности. Содержание
связано с тем фактом, что Татьяна преподавала в музыкальной школе и неоднократно
бывала в европейских странах как турист.
60. Стихотворение навеяно пребыванием
в пионерском лагере, где Татьяна подрабатывала пионерважатой.
61. разложи мне «косынку»
-- может быть, вид пасьянса?
62. Только дети играют всерьёз,
потому... -- несмотря на мою дырявую память, это прекрасное четверостишие
отпечаталось в ней раз и навсегда.
63. Рондо (ударение на последнем
слоге) -- популярная в культуре барокко и рококо форма стихотворения из
15 строк с рифмовкой: аавва аввас ааввс, где «с» -- нерифмующийся рефрен,
повторяющий первые слова первой строки: в данном случае эти два слова вынесены
в название стихотворения.
64. Отметим здесь, что по цветочному
гороскопу Евгений есть Одуванчик. Интересен здесь взгляд от земли и изнутри
самого растения; мультипликационная выразительность образов.
65. Еще одно волшебное стихотворение...
66. Странно видеть в этом стихотворении
точку пересечения наших с Женей, столь разных, стилей: полное ощущение,
что это стихотворение могло быть написано мной. Какой-то кровеносный сосуд
был у нас общий.
68. А.Н. и М.А. --
посвящено Анатолию Нестерову и Мирославу Андрееву. Стихотворение навеяно
впечатлением от совместного употребления мухоморов, впрочем, вполне дилетанского.
69. рапакиви -- вид гранита.
Гранитными валунами, которые оставлял уползающий на север ледник, засеян
весь рельеф Псковской области.
70. Друзья в тюрьме -- в начале
80-х до нашей компании все же, наконец, добрались органы соц-опеки: в результате
спланированной провокации, на которую мы легкомысленно поддались (подробно
говорить об этом не время и не место), трое из пятерых друзей оказались
так или иначе за решеткой, я в самый последний момент -- выведен из дела,
а Женя, по счастливой случайности, оказался вне данной ситуации и остался
совсем один, т.к. я уехал в Москву помирать на родном диване от астении.
Примерно два года он жил без нас.
71. Одна из любимых мной газелей...
Если, конечно, это можно считать примечанием...
72. Этот шедевр обращен к библейской
истории патриарха Иосифа -- одиннадцатого сына Иакова. Драматическая история
судьбы Иосифа, которому суждено было стать Наместником Египта, изложена
в книге Бытие, главы 30-50.
73. Из «Армянской тетради».
74. Григорианское -- имеется
ввиду армяно-грегорианская разновидность монофизитства -- христианской
ереси, суть которой в том, что человеческая природа Иисуса Христа была
поглощена в нем божеством, и самостоятельность ее была только умозрительная.
Отсюда вывод о том, что страдание Христа на Кресте было как бы призрачным,
ибо божество по определению недоступно страданию. Монофизиты не могли вместить
догмата Халкидонского собора (451 г.) о двух природах Богочеловека, существующих
в Нем нераздельно и неслиянно, так что различие двух природ не устраняется
через их соединение, а сохраняется особенность каждой природы при их совпадении
в едином Лице и единой ипостаси. Впрочем, проблема была порождена во многом
и тем, что на разных языках многие богословские понятия имели различные
значения. В настоящее время Армянская Апостольская церковь находится в
общении и с Римом, и с православными.
75. Нарекаци -- великий армянский
поэт, монах, (XI век?) написавший «Книгу скорбных песнопений», ставшую
классикой армянской литературы. Один из самых любимых моих стихов и, кстати,
у Жени -- один из самых ранних.
76. чудо Гаваона Он повторит
-- Гаваон (евр. «город-холм») -- город к северу от Иерусалима, выделенный
колену Вениамина, считается городом священников. Чудо одно из двух: 1).
Над Гаваоном по молитве Иисуса Навина Господь остановил солнце, когда израильтяне
сражались против 5 аморрейских царей, чтобы народ Божий успел истребить
врагов (Нав.10:12-14); 2) Во времена Давида на вершине Гаваона находилась
скиния, сделанная еще в пустыне, с жертвенником всесожжения. Здесь царь
Соломон, сын Давида, принес жертву и просил Бога во сне о ниспослании мудрости,
которую и получил. (3 Цар.3:5)
77. Турк -- персонаж армянских
мифов (Примечание Е.Ш.)
78. С.П. -- как видно из стихотворения,
юноша-армянин, с которым Женя жил один год в Питере в «общаге на Лесной»
во время учебы. Не у него ли в гостях он и был в Армении? -- не помню.
79. Толику, Кобе, Гуржи --
Толик, он же Анатолий Нестеров, наш общий старший друг, родом из Пицунды,
где жила его мать. Если не ошибаюсь, летом 1984 года Толик, Женя и я гостили
у нее в квартире, недалеко от берега моря. Жаль, конечно, что Женя не помянул
меня в посвящении, но когда он писал этот прекрасный стих мы были в долгой
ссоре, о причине которой писать здесь неуместно. Пребывая там в непрестанном
питии местных вин, мы постоянно общались с Гуржи и Кобой -- друзьями детства
Анатолия. Колоритные весьма ребята. Пили-то пили, а вот Женя, как всегда,
сумел приметить и пережить приметы места и времени. Это внимание к конкретике
по сравнению, например, с моей «метафизикой» раскрывает ту его теплоту
и человечность, которые по причине его социального изгойства мало кто видел
со стороны.
80. Отец Златоуст -- святой
епископ-исповедник, один из великих каппадокийцев, отец Церкви Иоанн Златоуст
был удален с Константинопольской кафедры за обличения распутства императорского
двора и в 404 году сослан в г.Кукуз (Армения), где пробыл два года; оттуда
его отправили в Питиунт -- совр. Пицунда, но он скончался в пути, не доехав
до нее. Обратим внимание, как, оказывается, часто Евгений обращается в
своем творчестве к библейским и церковным сюжетам. Рискну здесь сказать
(неожиданно для себя самого), что библейский миф (который А.Лосев считал
абсолютным мифом), является контекстом всего его творчества в целом, а
может быть и судьбы.
81. Гуляя в предгорьях недалеко от
Пицунды мы видели целые поселки из «вилл» торговцев, вероятно, мандаринами
и апельсинами на столичных рынках. Стайки полосатых поросят перебегали
не раз нам путь. Их полосатость от диких пап, вероятно, вызвала у Жени
в памяти полосатую шкуру витязя Шато Руставели.
82. эстонец, рожденный в Китае
-- это Коба, по национальности -- эстонец, родился и впрямь в Китае. По
комплекции и жовиальности напоминал Евгения Леонова в полтора раза больше
ростом. Странный такой эстонец. Любил слушать в моем пьяном исполнении
чтение «Персидских мотивов» Есенина, которое записал тогда же на диктофон.
Щедро нас всех поил местным портвейном. Больше мне так пить уже не пришлось.
83. пьют эвкалипты чужой океан
-- чужой, потому что растут только в Австралии, т.е. -- эндемики.
84. как тут -- имеются ввиду
ягоды тутовника или шелковицы. Я советовал Жене переделать это неловкое,
как мне кажется, «тут как тут», но...
85. Назире -- не имея под
рукой справочника, могу только сравнить одноименные стихотворения Жени
и Мандельштама и и отметить здесь то общее, что есть, кроме названия:
1. общая тема -- описание современной каждому Феодосии,
2. общая первая строка стихотворения,
3. и там, и там -- по 5 восьмистиший написанных пятистопным
ямбом с перекрестной рифмой,
4. на мой взгляд, это конгениальные произведения.
86. Из «Среднеазиатской Тетради»
-- по крайней мере, два раза Женя был в советской Средней Азии: первый
раз на летней практике естественного-географического факультета Псковского
пединститута -- за две недели группа студентов с преподавателем на двух
крытых грузовиках выезжала из Фрунзе -- через перевал -- вокруг озера Иссык-куль
-- через перевал -- в Ферганскую долину. В Ташкенте садились на поезд в
Москву. Через два года после Жени и я проехал по этому интереснейшему маршруту,
что никак, однако, не отразилось в творчестве. Хотя впечатления яркие до
сих пор... Второй раз Женя путешествовал в этих местах в одиночестве годы
спустя и добрался до Бухары. Ну и, конечно, келейное изучение истории ислама,
творчества великих поэтов-суфиев, которых он перелагал с фарси, сказались
здесь и, в первую очередь, в «Северном Диване».
87. Какое тихое и безысходное отчаяние
растворено в этой простенькой зарисовке с натуры.
88. там, словно плач зурны, смеются
вязью стены -- как просто и точно сопряжены орнамент в музыке и архитектуре.
Не литературовед я и не культуролог, а все же скажу, что из русских поэтов
никто как Евгений не подошел в творчестве так близко с сердцу исламского
мифа.
89. Низами Гянджеви -- великий
персидский поэт; жил на территории современного Азербайджана в XII веке.
90. надышался синей розой пахлаван
-- может быть, эхо Хлебникова: помню, Женя вкусно читал отрывок из его
поэмы, где изысканный хан унюхивается то ли алым, то ли синим цветком:
«...Хан в чистом белье
Нюхал алый цветок, сладко втягивал в ноздри запах цветка...
Белый и босой,
И смотрел на синие дальние горы...»
См. 15 часть поэмы Хлебникова «ТИРАН БЕЗ ТЭ». Когда Женя
читал эти стихи, смакуя, как всегда, каждое слово, он смеялся своим характерным
смехом, то есть -- причмокивая и трясясь всем телом, как, лоснящееся счастьем
в позе лотоса, некое китайское божество.
91. Актуальность этого назирэ была
в том, что оно имело в виду оккупацию Афганистана в 1979 году. На мой взгляд
оно уже не так удачно, как назирэ к Феодосии. В частности, мне приходилось
обращать внимание Жени на неблагозвучное звучание «как тут», но, может
быть, я неправ.
92. Хаджу -- вероятно, Кирмани,
которого Женя перелагал с фарси. Вообще же -- Хаджи -- форма уважительного
обращения к любому мусульманину, совершившему хадж (хождение) в Мекку.
Этот изящный исторический репортаж пускай прокомментируют историки.
93. Исторические фантазии.
94. Купец Давид -- вновь обращение
к библейскому, уже христианскому мифу: впомним притчу Иисуса о большой
жемчужине, ради которой продается все остальное имущество, а так же и то,
что с апостольских времен рыба является символом Самого Христа. Вспоминается
рассказ И.Бунина со сходным сюжетом, название не могу вспомнить, но вот
эту изящную кисть или запястье добровольно обнищавшего шаха или хана из
рассказа -- помню.
95. Змейка жизни -- не хочу
разбираться в чем тут дело, но это одно из его волшебных стихотворений!
96. Нецауалькойотль -- как
долго я недооценивал этот фантастически прекрасный стих! Как Женя проник
в этот бесконечно от нас удаленный миф индейцев центральной Америки? В
этом, порабощенном демонами обществе, -- как одинок этот царь со своей
тоской о вечной красоте! Кто подарил поэту это живое виденье? Ясновиденье...
тайна! Искусство.
97. Колли -- еще один пример
ясновидения поэта -- живое видение и проникновение в душу собаки. Здесь
вновь всплывает образ овчарки Жэрри, о которой я упоминал выше.
98. Похороны вождя -- одно
из самых ранних и уже -- волшебных стихотворений. Опять живое видение далекого
прошлого. И, кстати, о челноках и лодках: Надя Нестерова -- жена Анатолия
Нестерова, на день рождения которой и был подарен данный сборник, -- рассказывала
мне, что недели за две до гибели Женя рассказывал ей сон, в котором он
отплывал от берега в лодке без вёсел -- верный символ близкой смерти, как
говорят.
99. Переложения из персидской
поэзии -- обратим внимание, как строго и скупо Евгений подошел к включению
в «Избранное» переложений с персидского, которых у него целый сборник --
«Северный Диван». Всего 10 переложений он включил в это собрание. Поэтому
будем особо внимательны к тому, что именно он счел необходимым включить
в «Избранное». Большая часть данных переложений уже представлена
нами в большой подборке из «Северного Дивана». Ну что ж, повторимся.
100. Ср. со стихом из газели Евгения:
«Мы с газелью в шубе рваной с репутацией туманной...»
101. Стихотворение из урдуязычной
части творчества Мирзы Галиба. (Примечание Е.Ш.)
Характерно, что именно это стихотворение заключает скупую
подборку переложений в «Избранном-87», которое само по себе очевидно скупо,
и я бы даже сказал, максимально сжато представляет все творчество поэта.
В этой мини-газели Галиба явлено то преобладающее настроение духа, которое
я определил бы как ПРИЯТИЕ: судьбы, себя, смерти, -- всего того, что ДАНО
свыше. А «всякий дар нисходящий свыше от Отца светов -- есть дар совершенный,»
-- по слову апостола. Потому-то это приятие оптимистично по сути и не оставляет
тяжести на сердце читателя. У Жени это приятие скажется со всей ясностью
в последней главе «Четверостиший Возвращения», которые заключают «Избранное-87».
Я вижу это «Избранное», как легкий узелок через плечо, где есть только
самое необходимое для путника, собравшегося в дальнюю дорогу. И вновь передо
мною -- образ идущего человека, который я дал в конце своего эссе о Жене
десять лет назад. И когда он придет к дорогому ему порогу, совершив до
конца положенный ему от вечности путь, -- он встанет на колени, положит
перед собой сей лёгонький узелок, развяжет его своими сухими, длинными,
легкими перстами поэта и склонит лицо к земле, ожидая суда и прощенья.
Судья же, -- имя Ему -- Любовь...
102. Трогательное внимание и нежность
к народному творчеству характерны, как правило, для подлинных поэтов и
художников, которые не смущаются «архаичной» наивностью народного исскуства,
но, напротив, по-сыновни влекутся к нему и пленяются его целомудренной
ясностью и простотой. В данном случае, это относиться и к Барде, и к Шешолину.
103. ЧЕТВЕРОСТИШИЯ ВОЗВРАЩЕНЬЯ
-- Теперь я уже не сомневаюсь в том, что эта поэма (так бы я определил
это произведение) явилась как ответ по умолчанию на мою «Песнь Возвращения»
(см. заключительную часть «Живой Земли» и «Участи
Поэта»).
Сюжет у них один -- возвращение; но если в «Песни» поэт
возвращается в обьятья Небесной Родины, где ждут его возлюбленные братья,
-- то в «Четверостишиях» поэт, пройдя круг земной жизни, возвращается туда,
откуда, казалось бы, порывался уйти, -- то есть на землю: «Скажи, что упали
с небес золотые мосты, что мы остаемся, что мы от сомнений чисты.» Не обретя
новой реальности неба, он смиренно констатирует свою «неудачу», принимая
ее как свой экзистенциональный выбор. И это при том, что у него были мощные
порывы в небо, запечатленные в таких про-произведениях, как «Муссаддас»
на бейты Камола Исмаила, где есть такие пронзительные строки:
Открыта даль, могуч порыв, мала земля и мал поэт;
в пустыне мертвой и скупой родник души искал поэт;
лишь за горой сыпучих слов от зноя отдыхал поэт,
и чудо взял из ничего, и ни за что отдал поэт!
Приготовление к Суду -- вот жизнь поэта, о Аллах! --
и в мире праха у меня просыпался меж пальцев прах!
и в Подражании 103 Псалму Давида (будет дан во второй
части публикации). И, конечно, такая позиция может быть многими принята
как более честная, по отношению к себе и к поэзии, чем позиция поэта, уже
здесь и сейчас полагающего свое счастливое возвращение на никому здесь
не знаемую отчизну. С печальной готовностью я принимал и принимаю упреки
в бесплотности и абстрактности поэтической ткани как своей «Песни», так
и всего творчества в целом, понимая благие побуждения своих судей, ревнующих
о чистоте поэтических рядов, где не место самозванным псалмопевцам.
Подобные упреки в весьма жесткой форме ко мне обращал
и мой антагонист по жизни и по отношениям с Женей -- Мирослав Андреев,
чьим мнением мне отрадно пренебречь, и мой любимый поэт и старший друг
-- Тимур Зульфикаров, что было мне уже печально. Тимур желал видеть больше,
как он говорил, «географии» -- то есть земной конкретики в моих стихах,
пусть бы даже и придуманной. Когда я отсылал его к прозрачному евангельскому
слову, он, конечно, недоумевал и сердился, справедливо видя в этом некую
провокацию по отношению к поэзии как таковой. У Жени с «географией», как
видим, все в порядке, но сам Женя меня не упрекал; он просто сказал однажды,
когда мы брели июньским вечером вдоль мазутного полотна Псковского железнодорожного
вокзала, что такая степень открытости будет всегда проблемой для моих возможных
читателей. С этим я вполне согласен. Вот и зяблик слышен в окно моего кабинета
на первом этаже здания администрации псковской области, в котором я сейчас
набираю вот этот текст. Короче, Женя, вслед за Мандельштамом, стремился
к тому, что бы вещи мира «торчали» из его стихотворений. В этом он полагал
предназначение поэзии -- давать слово вещам, признавая их право «быть в
себе». В этом он полагал свое небо -- в живом исскустве слова. В этом смысле
я понимаю его слова из заключительной главы «Четверостиший» -- моей любимой
-- «Пахнёт ароматом желанной долины от строк, -- вот это и будет мой первый
небесный цветок!» Поэзия как высшее из исскуств -- вот его небо здесь и
сейчас, вот его выбор. Надо ли говорить, что я не могу позволить вещи «быть
в себе» -- я хочу растворить ее в идеальном, и поэтому, часто смотрю ее
на свет, помещая между глазом и солнцем, -- между душой и Богом. И страдаю
оттого, что она не прозрачна. И так как путь мой еще не закончен здесь
-- остерегусь продолжать сей сказ; довольно. Важно здесь то, что значимая
разница сия в понимании и исполнении поэтического слова не мешала нам быть
друзьями и любить творчество друг друга. В «Четверостишиях», к которым
Женя возвращался неоднократно, дополняя и переделывая, я счел важным выделить
курсивом те четверостишия, которых не было в «Избранном-85». По-моему,
он не везде удачно расширил первоначальный текст, который не был разбит
на главы и был более динамичен. Есть в них, на мой взгляд, несколько энергетических
и вкусовых срывов, но в целом это прекрасное произведение, в котором, как
нигде исповедально, он сумел сказать свою жизнь.
104. Не я ли был брошен в пустыне
у траурных вод? / Не я ли был свыше зачислен в несчастный народ? --
каждый раз, когда я читаю эти строки, они причиняют мне боль.
105. Чужое и сладкое время рекою
плывет -- характерное для него восприятие времени, как некой текучей
плотности. Отстраненный и все же пристрастный взгляд...
107. с какого апреля ко мне побежали
века? -- с апреля 1990 года...
108. Такие же липы на детской
дороге моей -- это четверостишие я позволил себе восстановить здесь
из «Избранного-85».
109. Лягушка дрожит на ладони
огромной моей -- очень характерный для Жени образ трепетания живой
беззащитной плоти; и в этой беззащитности -- близость смерти, и в этой
близости -- обреченность...
110. 9 глава -- большую
часть этой главы я процитировал в эссе о Жене
1990 года.
