ГОРОД МОЕЙ ЮНОСТИ /архивная/

Волны упругие бьтся о берег						
на карте,
Вдоль берегов - имена,						
имена, имена... 
В каждой извилине суши,						
как завещанье живущим,
Чья-то морская душа...

Мне завещал этот город мой отец, профессиональный военный моряк, в 30-е годы окончивший школу минеров, а затем училище в Кронштадте и служивший на Тихоокеанском флоте со дня его создания. И с детства я знаю, что город этот, родина моя, обязан своим рождением российским морякам-первопроходцам, которые на "гребне трудов и мечты" добрались до этих берегов, впервые увидев "землю невиданной, суровой красоты".

Раннее детство пришлось на войну. Память о ней сохранилась в приглушенном говоре соседок на коммунальной кухне, скорбивших по погибшим, в заплаканных лицах женщин, получивших сообщение о гибели мужей-подводников, о родном дядьке, в девятнадцать лет вернувшемся с войны инвалидом.

Дом наш стоял на главной улице (он и сейчас там стоит, на повороте ул.Ленинской-Светланской напротив цирка). Помню, как мы, дети, прижавшись к оконному стеклу в коридоре, смотрели, как "ведут" по улице дивное диво, несоразмерное с детскими впечатлениями, - стратостат!

После войны отец служил на Русском острове. Нет, тогда никто не объяснял нам, почему остров называется так, мы и без того понимали: в честь русских моряков-первопроходцев. Посмотришь на карту - пробочка в горловине бухты Золотой Рог. Но тогда это был наш большой мир, наша добрая Вселенная, где прошло наше безоблачное детство. Здесь мы шумно играли в лапту, в казаки-разбойники, знали, где в лесу растет "кукушкин башмачок", где у старого колодца в зарослях самый роскошный куст барбариса, за каким мысом нужно брать с песчанного дна ракушки гребешка, где самые грибные поляны, какие огромные осьминоги водились в этих заповедных водах. Самым вкусным лесным лакомством были для нас тогда молодые, сладкие побеги "чертова дерева" - аралии.

"Трубка-трубочка,
ленинградская...
Вьется голубой дымок..."

- раздается матросская песня от казарм, а дети уже тут как тут: пристроились к роте и маршируют, подпевая.

Мы росли среди моряков, нас любили, наши детские уши не страдали от ругательств. Однажды в клуб привезли кинофильм "Чапаев". И сколько дней показывали этот фильм матросам, столько раз смотрели его и дети. Они забирались на колени к взрослым или садились на пол перед рядами скамеек, и начиналось удивительное... Мы вновь и вновь переживали события фильма. Каждый раз, сжав руки, ожидали момента, когда раненный Чапаев начнет переплывать реку Урал, и каждый раз казалось:"Ну, в этот-то раз он непременно переплывет, должен переплыть...".

Когда пришла пора идти в первый класс, нас встретила новая школа на высоком берегу залива Петра Великого. Отсюда открывалось нескончаемое синее море, в которое однажды заплыл кашалот. Он долго фонтанировал на виду у потрясенных островитян.

Из школы домой мы обычно шли долго. Просто необходимо было навестить знакомых водолазов на пирсе, полазить с одноклассниками по старому ржавому катеру. Если повезет, то можно было упросить матросов прокатить нас на торпедном катере.

От детства в памяти осталось тепло, доброта, хорошие лица, изумрудный цвет нашего моря и леса. Прошли годы, а остров моего детства, как надежда, помогает жить:

Остров-капелька в мирозданьи,
На лице океана - штрих.
Позови меня в дальние дали,
Окружи чистой новизны.
Подари мне закаты и ветры,
Непроглядность туманных дорог,
И, врачуя пряными травами,
Огради от грядущих тревог.
Пусть качают нас волны						
на гребне,
Синим верхом укроет ночь...
Будет утро... а сним - надежда.
Значит, вера придет и любовь.

Юность пришлась на 60-е... Моему городу - сто лет. Вокруг неунывающее студенчество. Не было ощущения растерянности, неуверенности... Мы воспитаны на стихах В. Маяковского, и поэты-эстрадники были нашими современниками. Верилось в будущее... В студенческих "капустниках" вдохновенно читали:

Сами себе велите
Славу себе добыть!
Стыдно не быть великим - 
Каждый им должен быть!

Одной из примет этого времени был спор "физиков" и "лириков". Студенчество жило в удивительно творческой атмосфере.

Я в самом разном сам собой
увиден.
Мне близки		
и Есенин,				
и Уитмен,
И Мусоргским охваченная сцена,
И действенные линии Гогена.
Мне нравится		
и на коньках кататься,				
и, черкая пером,						
не спать ночей.
Мне нравится в лицо врагу						
смеяться,
И женщину нести через ручей.

Это были романтики, "ум у книг занявшие, кроме математики, трудностей не знавшие". А в ответ университетским филологам студенты физмата создали оперу, леймотивом которой была мелодия "Дубинушки".

...Математика - соль,
Остальное все - ноль,
А историк, филолог - 
дуби-и-и-на...

Рядом в аудиториях сидели начинающие журналисты, поэты, прозаики.... У большинства был опыт работы в газетах (Г.Климов, И.Стрюченко, Т.Сапрыкина, В.Засельский...), на телевидении (А.Онокало). Впереди за столами вызревали журналисты О.Паденко, И.Рулев, писатель В.Щербак, поэт И.Фаликов, ученые-лингвисты М.Шорохова и Л.Обмачкина, учителя-новаторы А.Кнышпель и Г.Здор, социолог Л.Зайченко...

Росли мы, рос и наш город. Мало кому в голову сегодня придет поехать в район 100-летия Владивостока и просто погулять там, любуясь на перекинутый через долину Первой Речки мост, новенькие дома, ухоженные дворы. А нас притягивала новизна впечатлений, верилось в перспективы жизни, в высокую талантливость человечества. Нет, конечно, мы видели и другую сторону жизни, но лучшее все же преобладало. Шел 1964 год...

Совсем недавно посетив филфак, искренне позавидовала сегодняшним студентам: как много интересного они получают, лучше знают языки, расширяются международные контакты... Но - стоп! - подумалось мне. - Вспомни занятия по китайскому языку, Георгия Александровича... А испанский язык?.. К какой красоте нас приобщили! Был момент, когда мы ожидали, что нас райком комсомола пошлет на Кубу в составе интербригад. Сейчас снисходительно улыбаемся, заглядывая в прошлое, а тогда - учили и верили, верили и учили. Много лет спустя все-таки побывав на Кубе, вслушиваясь в переливчатое адажио испанской речи, вживаясь в атмосферу жизни Хемингуэя, просыпаясь утром от хора гаванских петухов, каждый из которых норовил раньше прокричать свое утреннее приветствие:"Компанейр-о-о-о", я поняла, что притягивал нас в испанском языке и истории накопленный веками дух приключений, непоседливости, мечтательности... Это привлекало в стихах В.Коржикова, когда он матросом сходил на Кубу и выпустил сборник стихов об этом терракотовом острове с его бело-розовой столицей - Гаваной.

Помню, яблоку негде было упасть в актовом зале университета - И.Фаликов читает поэму "Константин Суханов". На сцене стоял невысокий, коренастый третьекурсник, собранный, натянутый, как струна... Поэт. А на лекциях по литературе народов CCCР успевал отвечать на письма молодых авторов, терпел неприятности от преподавателей, на комсомольском собрании в группе девушки "давали ему отлуп" за житейские огрехи, не понимала милиция, когда стихи приходилось читать на улице... Но это был наш поэт. Часто размышляя о шестидесятых, понимаешь: время щадило нас, давало определить себя, давало шанс, но не все смогли им воспользоваться.

Мы в жизнь входили зло				
и храбро,
Как подобает молодым.
Не полуправды и неправды,
А только правды мы хотим,				
- вторили мы за
поэтами-эстрадниками.

Была какая-то всеобщая талантливость, увлеченность, независимо от того, на каком факультете ты учился.

В 1962 году в СТМ (студенческий театр миниатюр) кто-то из девушек привел Сашу Михайлова. Тогда только-только открылся институт искусств с театральным факультетом при нем. Саша все размышлял, стоит ли ему поступать на этот факультет. Наш руководитель Э.П.Киян отговаривал: не стоит. Когда А.Михайлов через несколько лет приехал на встречу с приморцами в качестве киноактера, СТМовцы тоже пришли повидать его. И когда наш досужий зритель упорно доискивался: сколько раз актер был женат и тому подобное, - мы решили вмешаться и послали ему записку, напомнив слова Р.Рождественского:

Ты мне приснись,				
Дальний Восток,
Если о счастье напомнить						
решишь,
Ты далеко, но получается -
Около самого сердца лежишь...

"А помните ли вы СТМ?" - спрашивали мы Сашу. Вечер пошел совсем в другом русле.

Мы знали всех актеров нашего театра. В те времена не просто ходили в театр, а ходили на своих любимых артистов в любимых спектаклях. На репетициях в студии театра имени Горького и в Народном театре можно было присутствовать. Таня Данильченко делала первые творческие опыты в народном театре. Все знали, что популярнейший актер Евгений Шальников в юном возрасте начинал играть в драмкружке Дома пионеров.

А писатели?.. Они просто жили рядом, в соседнем дворе на Суйфунской, как Майбогов, или на Океанском проспекте, как Халилецкий. Этого высокого, очень сутулого человека, с неповторимым профилем, можно было встретить под вечер, прогуливающимся по людной, отдыхающей от дневной жары улице 25 Октября. Вячеслав Пушкин, Геннадий Лысенко, Виталий Коржиков, Олег Щербановский... Их знали в лицо, их произведения читали, они слыли живыми классиками дальневосточной литературы. Героями их произведений были наши современники, наш город, наш край. Однажды сослуживец отца привел к нам в гости А.Вахова - писатель тогда собирал материал о "Красном вымпеле", и его интересовал наш домашний архив. Рассказчик он был замечательный, увлеченный. его удивило, что, кроме "Фонтанов на горизонте", других произведений мы не знали. "А повесть "Адъютант" вы читали? - Нет? - и состоялся разговор по истории гражданской войны в Приморье, о селе Хмельницком, об адъютанте Сергея Лазо Мише Попове...

У времени всегда два лица, но в ту пору оно чаще поворачивалось своей удивительной романтической стороной. Однажды в свой родной город приехала Александра Филипповна Колесникова - женщина, которой А.А.Фадеев посвятил книгу "Повесть нашей юности". Ася... О таких людях говорят - "кладезь памяти" ... "А вы знаете, почему моего мужа, поэта Матвеева-Нонэсмос, звали так?" - задавала она очередной вопрос и тут же отвечала...

Воображение рисовало бар-ресторан "Аквариум", рыжеловолосую певицу или танцовщицу Эсмеральду, измены, страсти... Приоткрывалась завеса времени. Виделись размытые тайфунами улицы города, сбегающие к бухте, буйство туманов, нескромное обилие рыбного рынка, разносчики зелени, экзотика восточного города, а рядом с этим - творческая жизнь: шумное кафе футуристов "К черту!", поэзия Н.Асеева и С.Третьякова, незабвенные поэтические вечера К.Бальмонта, гастроли В.Ф.Комиссаржевской, "прекрасную игру которой, - как писали газеты, - не портил плохой грим". Кто только не побывал на этом перекрестке исторических дорог!

По возвращении из дальних странствий, после теплых, прибранных городов, Владивосток обрушивал на блудных своих сыновей либо туман, либо тропический зной, либо шквальный ветер с дождем. Но как только поезд втягивался в закопченный туннель Миллионки, сердце начинало биться с перебоями, хотелось что-то рассмотреть в окне, и лучше, чем в свое время выразил эти чувства наш однокурсник В.Нечаев, не скажешь о тогдашнем состоянии:

У бухты Золотого Рога
Седые дремлют валуны,
И день по солнечной дороге
Уходит в сонный плеск волны.
И без тебя в дороге дальней
Я жить,  наверное, не смог...
О, город встреч и расставаний,
Владивосток...".

Людмила МАРТЕМЬЯНОВА.

Мартемьянова(20 kb) (Лосева) Людмила Ивановна родилась во Владивостоке в 1943 году. В 1965 году окончила филологический факультет Дальневосточного Государственного университета. 30 лет работает преподавателем гуманитарных дисциплин во Владивостокском художественном училище. Около 25 лет работает экскурсоводом по Приморскому краю. Пишет стихи, автор программы по мировой культуре "Русский и зарубежный Восток".

The Far East Russian Magazine ( ноябрь 1995 г.)

Портал Электронная почта Владивостока

ГОРОД МОЕЙ ЮНОСТИ /архивная/